Онлайн чтение книги Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого
2 - 201 438

Только тот умеет и смеет командовать, кто умеет прежде подчиняться. Мудрая иерархия всего мира составлена так: ты звено между старшим и младшим, и только тогда ты можешь вести, если ты ведом. И чем в человеке сильнее воля, тем радостней он отдаётся мировой иерархии сил. А мякоти нуждаются в иллюзии независимости.

И чем крупнее кусок бытия, тем больше он нуждается в иерархии и единстве власти. Вся Вселенная – прежде всего. (Хорошо ощущаешь законы вселенной – в Ледовитом океане, в гребной шлюпке с поморами, при свежем ветре между льдинами, посеверней Новосибирских островов, откуда устье Лены – недостижимый плацдарм цивилизации.) И такой кусок, как Россия, – из первых.

И потому адмирал Колчак так уверенно предложил Николаю Николаевичу – всероссийскую диктатуру. Россия не может болтаться во сто и в двести направлений. Если трон опрокинулся и поплыл – должны другие твёрдые руки взять страну.

Задержало морское волненье, по пути меняли миноносцы, по расчётам – только утром вчера мог достичь великого князя посланец Колчака. И не раньше вчерашнего полудня можно было получить телеграмму согласия.

Но раньше того пришло отречение Михаила. Оно достигло Севастополя с таким казусом. На ленте пропечатал ось: «А сейчас передадим вам манифест Михаила Александровича», – и тут же прервалась линия. И основательно прервалась: ни через полчаса, ни через час не починили её.

И – напряглось сомнение, надежда. Может быть, это – не перерыв линии, но изменилось в Ставке? или с самим Михаилом? Что можно было предположить о непереданном манифесте? Что-то очень важное новое!

Но – никак не повтор отречения, которое притекло, когда линию исправили.

И вот – Россия осталась совсем без царя, вообще без Верховной власти! Власть передавалась – никому…

Так прав был Колчак, угадал положение, и нетвёрдость, неготовность Михаила, когда погнал гонца.

Но тем более всё ещё можно спасти, объявив диктатуру великого Князя! Республика? – может быть и не плохой строй, мы его не испытали, никто не знаем. Но республика, введенная на полном разгоне войны, – это крах.

Однако ответ из Тифлиса не шёл, не шёл.

А по исправленной линии, косвенным путём, через Ставку, рассылались приказы того же великого князя – и уже как Верховного Главнокомандующего.

… Неисповедимо назначенный, он осеняет себя крестным знамением и призывает чудо-богатырей… Повелевает всем начальникам и чинам армии и флота спокойно ожидать изъявления воли русского народа…

То есть Учредительного Собрания.

То есть это уже и был ответ Колчаку.

Только к вечеру вчера пришла прямая телеграмма из Тифлиса, но не от великого князя, куда там, – от герцога Лейхтенбергского. Лейтенант докладывал своему адмиралу, что не может возвратиться в Севастополь, так как Верховный Главнокомандующий повелел ему следовать с ним в Ставку.

Это и был уже последний выразительный ответ.

Да так и предчувствовал Колчак в великом князе: под латами рыцаря – слабую душу.

Упущенный шаг. Пожалеем…

Великие князья… И сколько же их.

Но не жалел, что посылал. Всякий путь надежды должен быть испытан. Всякий тупик должен быть доказан.

Оставалось – подчиниться новому правительству? Оба манифеста клонили к подчинению.

Но – что это будет за правительство? И куда оно поведёт? Пришла телеграмма от какого-то князя Львова. Да, по-видимому, династия кончила своё существование, начинается эпоха новая. И каково бы ни было правительство – мы обязаны перед родиной.

Итак – в самый разгар войны царь отрёкся. Но война – не отреклась, её никто не отменил. И мы должны выполнять боевую работу как раньше.

Всего несколько дней назад такая была, в общем, простая чёткая задача: быть умнее, сильнее и доблестней немца и турка и это превосходство овеществить на море и его берегах. И если молодой адмирал талантлив (а он талантлив), – то искать такие пути, и найти.

Но откуда ни возьмись – свалилась революция, как валун на спину ползущему солдату. И по-прежнему под огнём, и по-прежнему головы не смея поднять, воин теперь не мог ни вперёд переползать, ни убраться назад, ни двигать свободно конечностями.

Так почувствовал Колчак себя со своим флотом.

А сразу видимо было только – издать приказ: что теперь особенно возможен неожиданный удар врага, противник захочет воспользоваться событиями в Петрограде, надеется на волнения у нас, – и требуется бдительность и спокойствие в выполнении долга.

Но сперва – ничего не происходило. Волнений не было. Спокойно шла служба на кораблях, спокойно в береговых командах, как будто ничего особенно нового они не узнали.

Но теперь уже нельзя было остановить лавины агентских телеграмм и привозимых пачек столичных газет. А в газетах – взмутительных обращений.

И вот – на суше и на кораблях стали стягиваться кучками. Пока ещё малыми. И толковали, замолкая при офицерах. Пока ещё негромко.

А ведь именно Черноморский-то флот и знал бунты – в 1905 и даже в 1912. И если начнётся тут – то будет страшный раскат.

И вдруг на лучшем линейном корабле «Императрица Екатерина II» матросы предъявили командиру – требование! – убрать с корабля офицеров с немецкими фамилиями!

Так начинается.

Сегодня ночью мичман Фок, прекрасный молодой офицер, дежурил по нижним помещениям корабля. Когда он проверял дневальных у артиллерийских погребов, матросы обвинили его, что он собирается взорвать корабль.

В бессилии оправдаться, в отчаянии – мичман пошёл в свою каюту и застрелился.

Утром адмирал Колчак тигром кинулся на «Екатерину», построил команду – и с пылкостью и гневом разносил её за глупость. У нас в России – масса людей с немецкими фамилиями, и они часто служат лучше нас. Вот умер недавно славный адмирал Эссен…

Команда прочувствовалась, просила прощения.

Но первая жертва – легла.

В характере Колчака было: не только не ждать, чтоб опасность миновала, но всегда бросаться навстречу ей, искать её, чтобы с ней столкнуться, имея собственное движение.

И пока он слал вынужденную телеграмму новому правительству, что Черноморский флот и севастопольская крепость – всецело в распоряжении народного правительства и приложат все силы для доведения войны до победного конца; и Гучкову как морскому министру отдельно (он, по крайней мере, всегда хотел флоту добра, а может быть сейчас согласится на босфорскую операцию?…); пока это всё,- распорядился адмирал немедленно собрать на берегу в казармах полуэкипажа на корабельной стороне по два представителя от каждой роты – с кораблей, береговых команд и от гарнизона.

Телеграфили, сигналили – и представители рот собрались меньше чем за два часа, недоумевая: такой не было во флоте формы встречи и формы обращения адмирала.

Собралось – человек триста, чернели и серели на скамьях. Адмирал вышел перед ними на помост и заговорил звонко и как бы радостно. (Встреча с бедой всегда вызывала в нём ощущение как бы и радости.)

Он объяснял им, как понял, к тому и не готовясь, слишком прост был рисунок: царя больше нет, но война продолжается. В Петрограде – новое правительство, которое и будет думать о нужных изменениях. Они и притекут, когда это понадобится. Но пока что – война продолжается, и нам остаётся: строгая служба, бдительность к врагу и полная дисциплина. Сохраним же силу против немцев!

Так неизбалованы были матросы речами, да ещё адмиральскими, – появление Колчака прошло очень хорошо. Хлопали в ладоши. И вид, и лица – обещали всё исполнить!

Раздался вопрос: вот есть «приказ №1», исполнять ли его? Уже слышал Колчак об этой белиберде, переданной по радио из Царского Села, и ответил:

– Пока он не утверждён правительством – он для нас не закон. Почему приказ петроградского совета депутатов может быть обязателен в Севастополе или в Одессе?

По окончании – Колчак не придумал их строить снаружи, а выходил в автомобиль мимо чёрной гурьбы.

Доброжелательны, в осмелевших улыбках двигались лица, и глаза пялились рассмотреть совсем вблизи адмиральскую невидаль. И один высокий губошлёпистый матрос вдруг прогудел:

– Вот, ваше превосходительство, в кой век проняли вы нас своим вниманием! А что вы нас раньше так не приглашали? А заведёмте, чтоб мы всегда вот так собирались!

На него свои же крикнули, чтоб не смел, что он, очумел? А другие подгудели, что – да. И – глаза, глаза испытательно горели на адмирала, – в соотношении, какого он не помнил с мичманской службы.

– На военной службе – не положено, – улыбнулся, только и нашёлся Колчак.

На улицах Севастополя зеленела татарская жимолость, уже благоухало, вот-вот зацветёт миндаль. Стоял ярко-голубой солнечный день. Высокие берега бухты в молодой траве. Моторная шлюпка, вспенивая синюю воду с солнечными бликами, несла адмирала к «Георгию». А он ещё всё испытывал это простое народное движение, доверчивое, но и настойчивое прикосновение.

На военной службе так не положено, но вот же он провёл. В этом была и смелость находки, открытие общения! Но в этом была и угроза: за этим эпизодом провиживались сотни таких.

Даже весёлый вскарабкался он по трапу.

А едва вступив на палубу – увидел флаг-капитана оперативной части, без лица.

Что ещё?

Шифрованная телеграмма.

В Гельсингфорсе убит матросами вице-адмирал Непенин!

Как влилось чугунное во всё тело и отняло движения.

Догрёб ногами до каюты, погрузился в стул.

Адриан!

Брат-адмирал!…

Как спасти – командный состав?

Как спасти Черноморский?…