Онлайн чтение книги Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого
3 - 199 655

А говорят о возможной поездке через Германию – все и много. И несколько эмигрантских комитетов и все партийные направления просили Гримма вступить в переговоры с немецким послом Ромбергом. (Как Мартов предложил – за каждого эмигранта освободим пленного немца.) Отлично, отлично, план Мартова работает!

Гримм – взялся! (Ещё лучше.) Но он не только вождь Циммервальда – он и член швейцарского парламента, и такой шаг ему неблагоразумно делать без сочувствия правительства, например, министра иностранных дел Хоффмана. (И если Гримм взялся – значит, консультация была, заметим. А почему бы Швейцарии быть против? Швейцарии и самой бы неплохо эту шумную банду отправить. Швейцария сама стеснена войною со всех сторон.) Гримм ходит и ходит к Ромбергу, он ведёт переговоры абсолютно-секретные, чтоб не проникло в печать, чтоб не опорочить швейцарский нейтралитет, – но главным представителям каждой партии (Натансону, Мартову, Зиновьеву) он-то сообщает. Мы – знаем.

Улита едет – когда-то будет. Пусть, пусть.

А Ромберг всем отвечал: «да». И Гримм посчитал, что он легко всё исполнил: да – и да. Теперь остаётся вам, товарищи, обращаться за разрешением к своему Временному правительству.

Ах, спасибо! Ах, забыли перед вами шапочку снять! И потом век кланяться в ножки Луи Блану-Керенскому?

Все эти острые дни ужасно не хватало Радека-плута, телефоном вызвали его из давосской санатории, отдыхал, даже на русскую революцию сразу не ехал. Но уже по пути всё понял и придумал ещё один шаг отвлекающего зондирования: в Берне, через немецкого корреспондента.

Что ж, и тут был ответ от Ромберга, как и всем: да, да, конечно, всех желающих пропустим.

Но – не распахивалась германская граница, да и все желающие только узнать хотели, да посравнить, да спроситься Временного (слали телеграммы Керенскому), а так больше мялись.

Все согласны – и не начиналось ничто. Неуклюжи старинные дипломатические пути.

Не начиналось, пока тёмные крупные рыбы у самого дна не пройдут свой курс.

Пока Скларц не доложит в Берлине встречных предложений Ленина.

И германская Ставка не скажет окончательно: да.

И министерство иностранных дел не всполошится: уже так много публичных разговоров об этом возврате, уже князь Львов откровенно сказал швейцарскому посланнику, что быстрый отъезд эмигрантов из Швейцарии нежелателен. Так надо ж поспешить! – из-за кого же тянулось? – этот шанс для Германии не повторится!

И 18 марта, в субботу, Ромберг в Берне получил наконец распоряжение как можно быстрей сообщить Ленину, что его предложения об экстерриториальности приняты, не будет личного контроля и ограничительных условий.

В субботу – и «как можно быстрей»! Значит – не перемедливать лениво воскресенья. И нарушая все законы осторожности, используя запасную крайнюю связь, германский посол стал вызванивать по телефонам, в Народном доме нашёл наконец социалиста-немца Пауля Леви: надо немедленно передать Ленину, что…

И ещё одним звонком был вызван Ульянов к соседнему телефону на Шпигельгассе – и шёл, волнуясь, что это Инесса.

А это был – ответ!!!

И вот когда – путь был открыт! Вот когда можно было назначать группе в 40 человек отъезд хоть через два дня, ровно сколько нужно товарищам уложить вещи, сдать книги, уладить денежные дела, съехаться из Женевы, Кларана, Берна, Люцерна, купить продуктов на дорогу, можно было ехать уже во вторник, а в ту субботу – на одну субботу позже, чем со Скларцем, – вмешаться в русскую революцию!

Но ещё во мраке тёмной затхлой лестницы, а потом в дневном мраке комнаты-камеры (с утра опять то крупный густой снег валил, то снег с дождём вперемежку), руки подхватывая к вырезам жилета, чтоб они не вырывались к действию прежде времени, и успокаиваемый пальтовой тяжестью старого засаленного пиджака, – Ленин заставил себя ни к кому не кидаться объявлять, но – подумать. Подумать. Подумать, бегая.

Потерять голову в поражении и в унынии не может твёрдый человек. Но потерять голову в успехе – легко, и это самая большая опасность для политика.

Всё открывалось – а воспользоваться и сейчас было нельзя: как потом объяснишь: через кого и как согласовано, что вдруг внезапно подали вагон одним ведущим большевикам – и уехали?

Ещё надо сделать несколько отвлекающих, ослепляющих шагов.

Никакого простора бегать ногам, и на улицу не выскочить в такую погоду (и давно забыты читальни), – и вся беготня ушла в огненные вихревые спирали, провинчивающиеся в мозгу.

Поездка – открыта, да, но – куда? Для задержки на финской границе? Или в тюрьму к Временному правительству? Можно представить, как там сейчас свистит шовинизм! По существующим мещанским представлениям это ведь так называемая «измена родине». И даже тут, в Швейцарии, – меньшевики, эсеры, вся бесхребетная эмигрантская сволочь, закричат об измене.

Нет!

Нет.

Нет…

(Кстати, пока Ганецкому: обращался к англичанам за пропуском, не дают!… Пусть трезвонит.)

Удерживали бы обстоятельства, – но держать себя самого, уже свободного, рваться – и держать, до чего ж трудно!

Тут надо… тут надо…

Всё, что проплыло у дна тяжёлыми тёмными рыбами, теперь провести по поверхности беленькой парусной лодочкой.

Переговоры окончены? – теперь-то переговоры начать! Как будто сегодня начать их в первый раз!

И нет фигуры приличнее, чем доверчивый безлукавый Платтен.

Готовить группу – само собой. Да список уже и есть.

(Инесса! Неужели и теперь не поедешь? Чудовищно! С нами – не поедешь? В Россию! – на праздник, на долгожданный? Останешься в этой гнили?…)

Сорок человек – уже не обвинишь в измене. По сорока человекам пятно расплылось – и нет. Конечно, можно бы прихватить и максималистов и разных отдельных отчаянных, тогда б ещё безгрешней. Но… Лучше с собой чужих не брать, лишние свидетели в пути, лишние свидетели каждого шага, а мало ли будет что. Да и в чём тогда успеванье, если своими усильями, в своём вагоне провозить врагов, а в Питере с ними бороться? Нет! Всё до последнего момента – втайне, и день и час отъезда втайне.

Только переговоры – открытые.

Не имея согласия уже в кармане – такие переговоры нельзя начинать: а вдруг не удадутся, что за позор! Но с согласием в кармане – вот тут-то их и вести.

И: как нужна высокая организация во всяком пролетарском деле, в каждом шаге пролетарского дела, – так и в этой поездке. Жестокий обруч. Чтобы какое-нибудь дерьмо в сторону не вывернулось. Чтобы все заодно – и никто не уклонился, не сказал бы никто: а я не участвовал! а я не подозревал, в чём дело!

Поэтому – за подписью каждого. Как присяга, как клятва. Как разбойники целуют нож. Чтоб никто не отбился потом, не кинулся «разоблачать». Ответственность – самая серьёзная, и должны разделить все сорок.

(Неужели Инесса не поедет?…)

И уже – сидел, составлял такое обязательство. Уже набрасывал, на стуле у окна на коленях, в сумерках снежной вьюги, своим почерком косоугончивым, как в настиг за мыслями наискосок листа, в эти дни крупней обычного, так волновался, – набрасывал пункты, какие могли бы тут войти: я подтверждаю… что условия, предложенные германским посольством товарищу Платтену, мне были объявлены… и я подчинился им со всей политической ответственностью перед возможными последствиями…

И вдруг из коридора – приятно-резкий, насмешливый голос Радека. Приехал?! Ну, лучшего гостя и помощника не придумать сейчас! Карл, Карл, здравствуйте, раздевайтесь, ох, за воротник вам насыпалось. Да вы новость нашу – представляете?!?

Короткий вопль, сверкающие зубы, не убираемые за верхней губой, кучерявый, с ореолом бакенбардов – смеющийся озорник Радек!

Ну-ка-сь, ну-ка-сь, давайте вместе составлять. Такие же твёрдые условия надо подготовить и для Ромберга.

– Вы – им – условия?

– Да. А что?

– Восхитительно!

Такая затея – как раз по Радеку. Он – и советует, он – и шутит, у него и находки и мысли предусмотрительные.

Только вот курить в этой комнате запрещено, сухую трубку сосёт. И… Э-э…

– Владимир Ильич! А как же будет со мной? Неужели вы меня способны не взять?

– Да почему ж не взять?

– Да ведь если мы пишем – «русские эмигранты», а я – австрийский подданный?

Ах ты, чёрт, австрийский подданный! Ах, чёрт! Привыкли как к своему, только для виду считается – польская партия. Но как же можно Радека не взять? Радека – и не взять!

У Радека выход готов: если будет Платтен с Ромбергом заключать письменный договор (а не будет письменный, так устно ещё легче попутать) – пропустить слово «русские», написать – «политэмигранты», а – о каких же ещё речь? Не додумаются немцы, подмахнут.

Вообще, в такой архиответственный момент, в таком наисерьёзнейшем деле недопустима игра, и германская Ставка – не из тех партнёров, с которыми шутят. Но для Радека – незаменимого, ни с кем не сравнимого, фонтана изобретений, острого, едкого, нахального Радека – пожалуй и попробовать?

– Но – согласится ли Платтен вести эти переговоры? И сам – ехать с нами?

– А больше – некому. Значит, согласится.

– А если – Мюнценберг? Потвёрже.

– Вилли? Да ведь он считается немецкий дезертир. Как же ему – с послом? И как через Германию?

– Всё-таки… – постукивал Радек черенком между зубами, – всё-таки, Платтен – партийный секретарь, а какая-то поездка с эмигрантами? А тут начнёт мучиться, не будет ли вреда его Швейцарии?…

– А что – Швейцарии? Ей только лучше.

Нет, Ленин тут не сомневался. Перед Гриммом Платтен заминался, да, отступал, но в главном – пойдёт, раз увидит аргументы. Он – человек рабочий, пролетарская кость. О переговорах же с Парвусом он не знает и никогда не узнает.

А Радеку о Парвусе хоть рассказывай, не рассказывай, – всё понимает сам. Радек даже неприлично преклонён перед Парвусом: в бернских кабачках, по интернациональному долгу как бы ни обязан был его поносить – за отчаянный шаг к шовинистам, за богатство, за тёмные сделки, за нечестность, за дамские истории, – а сам со ртом разинутым, с набившейся пеной в углу губ, видно: ах, и молодец! ах, мне бы так!…

– Про Скларца я ему сказал: восьмигрошовый парень немецкого правительства, я его выгнал! Про Гримма скажу: что-то подозрительное, тормозит отъезд, какие-то гешефты в свою пользу. А мы – больше ждать не можем, революция зовёт! По-пролетарски, открыто, без всяких тайностей – возьмём и обратимся в германское посольство! Возьмётся! – уверен был Ленин.

Да как научить его с Ромбергом говорить? Ведь это ж совсем новый текст. Мол, в России дела принимают опасный для мира оборот. Надо вырвать Россию у англо-французских поджигателей войны. Мы конечно приложим ответные усилия к освобождению немецких военнопленных (лови нас потом!…). Но мы должны быть застрахованы от компрометации и гарантированы, что не будет придирок в пути… Готовы ехать в запертых и даже в зашторенных купе. Но должны быть уверены, что вагон не остановят…

Ленин захватил пространство комнаты и носился по косой – три шага, три шага, три – одну руку за спину, а другой размахивая, – а Радек записывал, пустой трубкой придерживая лист.

С Радеком внакладку находки: для такого шага ещё неплохо бы нам собрать оправдательных подписей от западных социалистов… Социалистов – да, но и ещё бы каких-нибудь безупречных людей…

Да где же таких найти?…

– Ну, например, Ромена Роллана?

Головасто придумано, хорошо!

Так пора и крючок закинуть. Через кого бы закинуть под Роллана?

С приходом Радека облегчились невместимые прожигающие вихри в голове: есть мыслям исход, можно высказать и услышать ответ. Вот… Если начинать демонстративные новые переговоры через Платтена, то ведь надо так же демонстративно порвать с Гриммом?

Да просто – звонко порвать!

– Да чтоб всю вину на него же и свалить!

– Да чтоб и за старое ему наложить, мерзавцу! Пусть попомнит, как отложил швейцарский съезд!

А для этого надо: во-первых, опубликовать все доверительные сведения о его скрытых переговорах!

Эт-то очень всегда ударяет: внезапная публикация доверительного. Оч-чень ошеломляет.

То есть просто вот сейчас, немедленно, подготовить такую публикацию!

– … И расставить нужные акценты!

– … И завтра же опубликовать!

Ну, с Радеком и самая напряжённая работа превращается в весёлую игру! За что Ленин особенно Радека любил – за хорошую пристрастность!

Уже сидели и писали: Радек писал, теребя пустую трубку в зубах, в коридор выйти некогда, иногда смеясь и даже подпрыгивая от выражений, – а Ленин сидел сбоку и советовал.

Единственный такой был Радек человек, кому, сидя рядом, Ленин вполне мог передать перо и только посмеиваться. Лучше радекова пера никогда не было во всей большевицкой партии. Луначарский, Богданов, Бухарин – все писали слабей.

– Тут важно, что ещё получится: что именно Швейцария все эти переговоры ведёт и нас выталкивает. А вовсе не мы!

Ах, умный, понимающий, золото!

– Завтра же и опубликуем – у Нобса или…

– Завтра – воскресенье. А вот что! – запрыгали, запрыгали искры за радековскими очками: – Завтра воскресенье, так пошлём сейчас же, немедленно – Гримму телеграмму! В субботу вечером, немедленно, сейчас! – Усмехался и подпрыгивал Радек, как будто его со стула кололо.

И Ленин подпрыгивал от удовольствия.

И говорили, говорили вперебой, поправляли, и Радек тут же записывал:

… Наша партия решила… безоговорочно принять… предложение о проезде через Германию… и тотчас же организовать эту поездку… Мы абсолютно не можем отвечать… за дальнейшее промедление… решительно протестуем… и едем одни!…

– Та-ак! – почесал Радек за ухом, – закатаем ему в листовой шоколад:

… Убедительно просим немедленно договориться…

– Завтра, в швейцарское воскресенье, договориться!… Да! ещё завтра первое апреля!

– Первое апреля!! – давно так не смеялся Ленин, всё напряжение последних недель выбивалось из его груди сильными, жёсткими, освобождающими толчками. – Вот получит бонбоньерку, центристская сволочь!

… Договориться… и, если возможно, завтра же…

– Когда вся Швейцария дрыхнет!

… Сообщить нам решение!… С благодарностью…

Как на шахматной доске, уже сделав задуманный ход, ещё больше видишь успеха и возможностей, чем рассчитывал перед тем. Но эту усмешку – с 1-м апреля и с воскресным заданием товарищу Гримму – придумал Радек-весельчак!

– А если за воскресенье он не сделает – так в понедельник мы свободны действовать сами!

– Ну, во вторник…

Да что! да ещё лучше придумал Радек:

– Владимир Ильич! А – Мартову? А Мартову мы тем более обязаны написать, он же инициатор плана ! ? – душился Радек от смеха.

– А что же Мартову? – так быстро и Ленин не сообразил.

– Да что мы немедленно принимаем предложение Гримма о проезде через Германию! Вот обкакать: что это его предложение!!! На весь мир – его! Швейцарские социалисты нас выталкивают! Член швейцарского парламента!

Ну, это совсем было гениально! Ну, Радек! Ну, завоет Гримм! Ну, кинется оправдываться. Да отмываться всегда трудней, чем плюнуть. Надо уметь быстро и в нужный момент плюнуть первым.

– Вспомнит, подлец, ненапечатанную мою брошюру!…

– Но уже поздно. Придётся идти сдавать на Фраумюнстер.

– Да я сбегаю, Владимир Ильич.

– Да уж пойдёмте вместе, разохотились.

Но уж тогда оглядеться, подумать – что ещё? А, вот, Ганецкому в Стокгольм:

– Срочно переведите три тысячи крон на дорожные расходы.

(Тогда уж и Инессе: «… О деньгах не беспокойтесь… Их больше, чем мы думали… Здорово помогают товарищи из Стокгольма… Надеюсь, мы едем вместе с Вами?…»)

И вот что: там залог в кантональном банке за проживание в Швейцарии, 100 франков, нечего баловать лакейскую республику, надо забрать.

Одевались, Ильич – в своё железно-неподъёмное, на ватине, а Радек – в летнее пальтишко, так всю зиму и пробегал, все карманы затолканы книгами.

Трубку набивал, спички готовил.

Ленин вслух:

– Ничего. У Платтена с Ромбергом – какие переговоры? Ромберг вынет из стола – и даст. Но эти несколько дней надо, надо было кинуть шовинистическим харям.

Радек крутился как юноша, лёгкий, удачливый:

– Руки чешутся, язык чешется! – скорей на русский простор, на агитационную работу!

И пропуская Ильича вперёд, уже спичка наготове, в коридоре зажечь:

– В общем так, Владимир Ильич: через шесть месяцев или будем министрами – или будем висеть.

ДОКУМЕНТЫ – 32

18 марта, Берлин

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ЧИНОВНИКА М.И.Д. ИЗ ГЕНШТАБА

… Прежде всего, мы должны избежать компрометации едущих слишком большой предупредительностью с нашей стороны. Очень было бы желательно получить какое-либо заявление швейцарского правительства. Если без такого заявления мы внезапно пошлем эти беспокойные элементы в Швецию, это может быть использовано против нас.

18 марта, Берлин

ПОМОЩНИК СТАТС-СЕКРЕТАРЯ – ПОСЛУ В БЕРНЕ РОМБЕРГУ

Шифровано

Спешно! Проезд русских революционеров через Германию желателен как можно быстрей, т.к. Антанта уже начала противодействие в Швейцарии. По возможности ускорьте переговоры.

20 марта, Копенгаген

ГЕРМАНСКИЙ ПОСОЛ В ДАНИИ ГРАФ БРОКДОРФ-РАНТЦАУ – В М.И.Д.

Совершенно секретно

… Мы должны теперь непременно стараться создавать в России наибольший хаос. Для этого избегать всякого внешне-заметного вмешательства в ход русской революции. Но втайне делать все, чтобы углубить противоречия между умеренными и крайними партиями, так как мы весьма заинтересованы в победе последних, ибо тогда переворот будет неизбежен и примет формы, которые сотрясут устои русского государства… Поддержка нами крайних элементов – предпочтительнее, ибо таким образом проводится более основательная работа и достигается быстрее результат. По всем прогнозам можно рассчитывать, что месяца за три распад продвинется достаточно, чтобы нашим военным вмешательством гарантировать крушение русской мощи.