После возвращения из лагеря начались напряжённые дни. В антенна-магазине, где обычно царила тишина, именно в отсутствие Кинуко почему-то появилось много клиентов. Поступил особый заказ. Кому-то понравилась одна из тканей, которые она ткала ранее, и теперь этот человек захотел сшить ещё одно кимоно из такой же.
Кинуко поблагодарила синтоистского служителя и сотрудницу, помогавших ей в магазине, и тут же взялась за дело.
У тканей деревни Кинари нет каких-то особенных отличительных черт. Иногда используется нить с более сильной круткой, но это просто из суеверных соображений — нити из коконов-дубляжей считаются приносящими удачу. А так как заказывали разное, Кинуко с детства обучали множеству способов ткачества.
На этот раз заказчик хотел ткань, сотканную в технике "хабутаэ" — ткать с удвоённой основой. Кинуко вспомнила о рулоне, который была начала ткать ранее. Обычно для основы и утка используют нити одной толщины один к одному, но здесь основа в два раза гуще, чем уток, и сама нить основы тоньше. За счёт этого получается мягкая, блестящая ткань. Именно такую ткань сейчас ткала Кинуко, используя натуральный, ещё не окрашенный шёлк.
Если бы нужно было начинать с нуля, работа заняла бы много времени, но в этом случае можно значительно сократить сроки. Поскольку заказчик не указал цвет, если подходит вариант с окрашиванием после ткачества, то можно всё закончить за несколько дней.
Кинуко была полностью занята этим заказом, чем Куро осталась недовольна. Скоро Танабата, и приготовления к фестивалю были в разгаре. Кроме колокольчиков фурин, нужно ещё сделать бумажные полоски — танза́ки — для написания желаний. Широ всё время твердит, как он занят, а в итоге халтурит, и вся нагрузка ложится на Куро. И всё же, несмотря на жалобы, Куро продолжала трудиться и ещё готовила вкусную еду — Кинуко всерьёз думала: если бы она была мужчиной, непременно взяла бы Куро в жёны.
И тут к ним пришла Сакимори — настоящее спасение.
Когда Кинуко уезжала на сборы, было условие, что взамен она поможет на фестивале и приготовит вкусную рыбу. На вкусную рыбу она уже не рассчитывала, но вот помощь на празднике — обязательно. Кинуко думала, что Сакимори придёт только в день праздника, но она появилась заранее. С ней была и её подруга Румина. Обе проявили похвальное рвение, решив узнать заранее, что нужно будет делать.
Это было очень кстати.
— Эй, а не хотите ли поработать здесь до фестиваля? — предложила Кинуко.
— Э? Правда можно? — обрадовались девушки.
И хотя достаточно было бы заполучить Сакимори, ещё большим энтузиазмом, чем она горела Румина.
— А форма будет наряд мико? — спросила Румина, и её глаза, сквозь цветные линзы, засияли ещё ярче.
На следующий день обе начали работать: продавали товары и готовили танзаки. Ничего особо сложного в этом не было. Кинуко собиралась сама нарядить их в форму мико, которую Куро как-то незаметно приготовила заранее. Волосы у обеих были немного светловаты, но Румина предусмотрела это.
— Мы подготовились, — сказала она.
В мгновение ока девушки выпрямили волосы утюжком, надели пластиковые пакеты на головы и начали красить волосы спреем. Румина даже подготовила тональный крем, чтобы скрыть загар. После того как они переоделись в костюмы мико, началась пятнадцатиминутная фотосессия. Кинуко решила, что это можно им простить.
Но откуда-то вдруг появился Широ и передал через Кинуко: «Скажи им, чтобы с постами в соцсетях были поосторожнее». Кинуко толком не понимала, что это за «соцсети», но похоже, Широ был прав: Румина сказала: «Только одну! Только одну фотку, пожалуйста!» — и Кинуко разрешила. Позже ей объяснили, что это место в интернете, где можно вести что-то вроде дневника и общаться с другими.
Обе девушки со времён старшей школы успели поработать на разных подработках, включая фастфуд, так что с обслуживанием клиентов у них проблем не возникло. Кинуко всё ещё занималась управлением кассой, и заметила любопытную вещь: на второй и третий день продажи начали расти.
Оказалось, появление двух молодых девушек сработало. Выйдя из ткацкой мастерской, Кинуко увидела толпы мужчин с огромными фотоаппаратами, снимавших Сакимори и Румину. Сакимори выглядела слегка смущённой, а Румина держалась очень уверенно.
— Хмм... да, я чувствовал, что от неё веет чем-то таким. Значит, не ошибся, — прокомментировал Широ, сидя на дереве и почёсывая белую голову. Его снова застукали за бездельем, и Куро потом наверняка его отчитает.
— Эй, а это нормально? — спросила Кинуко.
— Я ведь говорил: с публикациями в соцсетях надо быть осторожнее, — ответил Широ.
Кинуко не очень понимала, но чувствовала себя неуютно при всей этой суете, и потому решила не выходить из ткацкой мастерской, пока рядом были фотографы. Чтобы не мешать съёмкам. А если что случится — пожалуется Ооя.
Благодаря тому, что девушки взяли часть обязанностей на себя, Кинуко смогла спокойно вернуться к своей основной работе в ткацкой мастерской. Натуральную ткань хабутаэ она решила отдать проверенному мастеру по окрашиванию. Будет замечательно, если он придаст ему красивый цвет.
Закончив ткать, она взялась за ножницы, чтобы подровнять рулон. До фестиваля нужно было успеть сделать ещё одну ткань.
Этот тоже был из неокрашенной ткани, и Кинуко собиралась сама всё сделать — от пряжи до готового изделия. Это была её большая работа, растянувшаяся на год, и вот, она уже почти завершена. Осталось только снять временные нитки и проверить, совпадают ли размеры.
Эта ткацкая мастерская была просто чудесной. Свет проникал так, что не обжигал кожу, а окна, если их открыть, пропускали свежий ветер, приятно трепавший волосы.
Ничего не делая, Кинуко просто села на пол, обняв колени.
Ей очень нравилось это место — здесь было спокойно.
Хотя это тоже ткацкая мастерская, она совсем не напоминала ту, где она работала на родине.
Здесь были окна, не было тьмы. Здесь было приятно, не было мерзко. Здесь можно было нормально есть, не голодать.
Она собиралась немного отдохнуть, но пока сидела, вдруг услышала звон колокола. Пять часов. В этом старом городе много храмов и святилищ, так что даже без часов легко определить время.
Кинуко медленно поднялась на ноги.
Когда речь заходит о фестивалях, вокруг всегда царит особая атмосфера. Уже с вечера предыдущего дня на территорию храма начали завозить оборудование для уличных лавочек. Кто этим заведует — Кинуко не знала, возможно, Ооя. Кинуко же, обычно запершись в ткацкой мастерской перед праздником, о таких делах почти ничего не знала.
Франкфуртские сосиски, сахарная вата, яблоки в карамели. Похоже, будут и такояки. Лавки выстраивались вдоль аллеи, ведущей к храму, а также у подножия каменной лестницы.
Даже если фестиваль небольшой по сравнению с другими храмами древней столицы, люди всё равно собирались. И, конечно, были представления, как и полагается празднику.
— Давно не виделись, — с поклоном поприветствовал её мужчина в кимоно. У него было типично японское, немного плоское лицо, он напоминал молодого хозяина магазина по продаже тканей.
— Давно не виделись, — в ответ, подражая ему, с поклоном произнесла Кинуко.
Он — исполнитель кагура, синтоистских танцев, которые будут показаны завтра. Помимо него, есть ещё несколько участников, но представительской работой всегда занимается именно он.
В храме Тамамаю проводилась Сато-кагура, деревенская кагура — обычно её исполняли в специальном павильоне, но здесь представление устраивали на площади к северо-западу от главного здания. Перед священным деревом лежал огромный монолит, который служил сценой.
Изначально священный танец мико должен был исполняться только раз в год, но по решению Ооя его стали устраивать и на праздник Танабата.
Кинуко как раз занималась созданием костюма для этого танца. Считается, что во время священного танца в мико нисходит бог, и одежду для этого тоже должна изготавливать мико. Помимо костюма, изготавливают особый плащ— хаго́ро́мо, сотканную из редчайших нитей. В отличие от костюма, его обновляют лишь раз в несколько десятилетий, а иногда и вовсе не могут заменить, если нет мастера, способного его соткать. Настолько это сложная работа.
Танец в хагоромо считается ритуалом божественного вселения: он призывает божество и одновременно изгоняет зло. Отсюда и пошло выражение «одежда, отгоняющая демонов».
Однако Кинуко только шила костюмы — сама танцевать она не умела и не должна была. Это — задача другого человека.
— Главный жрец сейчас в здании, — сказала Кинуко, приглашая исполнителя пройти в офис храма.
Тот снова глубоко поклонился.
— Могу ли я удостоиться встречи?
Кинуко всегда удивлялась этой вежливости: хотя работой временно пользовались они, исполнитель неизменно вёл себя почтительно, как будто просил одолжение. Вероятно, он был просто очень вежливым человеком.
— Пожалуйста, проходите, — сказала Кинуко и повела его в просторную залу.
Она находилась отдельно от жилого помещения и служила для приёма паломников или для сдачи в аренду. Ооя не любил пускать посторонних в жилую часть, так что гостей обычно принимали здесь. Тут же иногда отдыхали Сакимори и Румина.
Заглянув на кухню, Кинуко увидела, что Куро уже подготовила чайник и чашки. Угощать гостей чаем было задачей Кинуко.
Ооя сменил свою привычную небрежную домашнюю одежду на белые церемониальные одежды. На хакама был вышит герб. Редко, но в этот раз он пришёл сам, без вызова.
— Оставь чай и возвращайся к работе, — сказал он.
— Как важно-то, Ооя, — с усмешкой ответила Кинуко.
Но поскольку подобное поведение было для него обычным, она особо не обратила на это внимания. Поставив чай и сладости, Кинуко вернулась в ткацкую мастерскую, чтобы закончить работу над костюмами.
***
В день фестиваля Кинуко занималась в основном продажами в магазине. Обычно ей помогают добровольцы из числа прихожан, но в этом году у неё было две временные помощницы, так что помощь других требовалась только вечером.
Фурины, ветряные колокольчики, на которых посетители писали свои желания до праздника Танабата, были развешаны по всему храмовому двору. Также были обычные бумажные полоски танза́ку, но, казалось, люди верили, что фурины «работают» лучше, и покупали их активнее.
Посчитав прибыль с одного колокольчика, Кинуко не смогла удержаться от довольной улыбки.
Погода была хорошая — и это радовало. Праздник напрямую зависел от неё. Развешанные по двору ветки бамбука, которые она получила через знакомых прихожан, мягко покачивались, источая свежий аромат зелени. Разносились звуки колокольчиков, шум голосов посетителей. Продавцы в ярмарочных палатках зазывали покупателей, в воздухе витал запах соуса от закуски хашимаки, сверкали красные яблоки в карамели, а на прилавках красовались маски персонажей.
К вечеру станет ещё оживлённее, но сейчас, пока был перерыв между наплывами посетителей, Кинуко могла поболтать с Сакимори и Руминой.
И тут раздался спокойный, слегка хрипловатый голос:
— Можно мне это?
Кинуко подняла голову, чтобы сказать «Добро пожаловать!» — и невольно раскрыла рот от удивления. Перед ней оказалось белое лицо. Человек носил белую деревянную маску. В первый момент Кинуко подумала о лисе, но что-то было не так: лицо было более округлым, уши короче, чем у лисицы.
Когда обладатель глубокого голоса снял маску, на его лице заиграла озорная улыбка. Это был профессор Саноу — привлекательный мужчина в возрасте.
— Профессор, ну нельзя же так пугать! — возмутилась Сакимори. Она плохо переносила всякие ужастики и легко пугалась. Румина, похоже, раньше с профессором не пересекалась, поэтому просто вежливо улыбнулась ему.
— Не знал, что ты, Сакимори-сан, здесь помогаешь. Ты выглядишь совсем иначе, я тебя сначала не узнал, — сказал профессор.
— Эхех, я тут, типа, помогаю сенсею Кинуко. Ну что, мне идёт? — гордо показала Сакимори свои чёрные волосы, заплетённые в прямой хвост, благодаря спрею и утюжку. Резинка для волос была такой же, как у самой Кинуко, и, судя по всему, Сакимори это нравилось.
— Очень идёт. А как насчёт меня? Милый котик, правда ведь? — сказал профессор, снова показав свою маску. Оказалось, это была не лиса, а кот. Похоже, он выбрал её в честь местного храма кошек.
— Ой, как здорово! Такая милая!
— Ручная работа, круто, да? Иногда и я надеваю маску кота, — с гордостью сказал профессор. Маска действительно была уникальной, с особым шармом.
— Профессор, а может, купите амулет? Специально для вас — всего за 500 йен, — подмигнула Сакимори и протянул один из амулетов. Это был обычный тканевый оберег, не из шелковистого кокона, а вполне себе стандартный. На амулете было вышито «связывающий судьбы» — амулет на любовь. Кинуко задумалась: неужели профессор до сих пор не женат? И вообще, амулет изначально стоил пятьсот иен, так что никакой скидки тут не было.
— Ха-ха, в плане судьбы мне одной жены вполне достаточно, — с улыбкой ответил профессор.
— Эх, жаль, — с сожалением сказал Сакимори, вернув амулет на место.
Профессор Саноу вместо амулета выбрал фурин и протянул монету в 500 иен. Затем он снова надел свою кошачью маску. На нём был деловой костюм, поэтому с маской он выглядел довольно забавно.
— Я ездил в деревню Кинари, — сказал он.
— Там же совсем ничего нет, — с улыбкой заметила Кинуко, протягивая ему ручку для написания желания.
— Нет, на самом деле это очень интересное место. Я бы даже хотел написать статью об их древней истории Ируиконинтана, браков с нечеловеческими существами. Там до сих пор сильна вера и много рассказчиков. Правда, пожилые меня недолюбливали.
— То есть, деревня — глушь глушью, — всё с той же улыбкой подытожила Кинуко, опуская монету в маленькую кассу в ящике стола.
Деревня действительно была словно застывшая во времени: замкнутая, неприветливая к чужакам, но вынужденная контактировать с ними ради денег.
— «Ируи..конин…тан»? — переспросила Сакимори, склонив голову.
— Это как история «Журавлиная благодарность», — тихо пояснила Румина.
Сказания, передающиеся в деревне Кинуко, по сути, были примерно такими же. Ничего особенно оригинального.
— Хотелось бы, конечно, ещё поспрашивать, но сейчас вы заняты, так что на этом всё. А ещё — с нетерпением жду танца мико, — сказал профессор.
— Я не танцую, — быстро ответила Кинуко..
— Профессор, попробуйте хашимаки с ярмарки — очень вкусно! — радостно крикнула вслед Сакимори, размахивая руками. Хашимаки напоминали окономияки, только закрученные вокруг палочки. Кинуко впервые увидела их, когда переехала сюда.
— Уже попробовал! — ответил профессор, удаляясь.
Кинуко улыбнулась и тихо помахала ему вслед.
— Эй, что случилось? — вдруг спросила Румина.
— Что?
— Ну... если ничего, то ладно. Просто показалось, что ты больше не хочешь говорить, — сказала она и тут же повернулась к новому покупателю.
Кинуко медленно опустила уголки губ, вернув лицу нейтральное выражение.
«В отличие от Сакимори, Румина очень чуткая: обмануть её не так просто», — подумала Кинуко.
Тихая, спокойная и закрытая деревня. Для чужаков Кинари пусть останется просто такой — этого достаточно.
***
— Кстати, здесь есть другие мико? — спросила Сакимори у Кинуко.
Было уже за восемь вечера, начался перерыв: на час лавку заменяли другие служители святилища.
— И правда. Здесь ведь вообще людей мало. А этот... как его? Каннуси? Он вообще существует? Я его ни разу не видела, — добавила Румина.
Технически «каннуси» и «синсёку» — разные должности, но Кинуко не стала вдаваться в подробности.
— А-а, ну, формально он есть. Я один раз его видела... ну, э-э-э, чем он там занимается? — протянула она.
«Сказать «он просто сидит взаперти» язык не поворачивался. Формально он работает, но на людях почти не появляется — так что такие вопросы вполне закономерны».
Про мико говорить было ещё сложнее.
— Ну, хотите посмотреть на мико? Пойдём, я вас отведу, — сказала Кинуко и зажгла фонарик, чтобы осветить путь. Для обеих девушек это был первый праздник здесь, и прихожане сами попросили, чтобы Кинуко их немного провела.
Перед священным деревом, вокруг массивной каменной плиты, служащей сценой, стояли фонари, мягко освещая пространство. За сценой разместились музыканты, исполняющие кагура. Перед сценой уже собралась публика, слышался приглушённый гул голосов.
На первый взгляд казалось, будто этой сцене сотни лет, но на самом деле она была создана во время реконструкции филиального храма. Камень и дерево действительно существовали изначально, но раньше здесь представлений не устраивали.
— Отсюда ничего не видно, — заметил Сакимори.
— Есть места получше, — сказала Кинуко.
Она обошла каменную сцену и поманила девушек к участку с надписью «Посторонним вход воспрещён».
— Сегодня вы не посторонние, — добавила она.
— Ого, VIP-обслуживание! — восхищённо воскликнула Сакимори.
— Тише будь, а то ещё выгонят, — шикнула Румина.
— Что, правда? — испуганно прикрыла рот Сакимори.
***
За спинами музыкантов стояли стулья. Там уже сидели несколько человек в традиционных нарядах — судя по всему, тоже «свои». Кинуко вежливо поклонилась, девушки последовали её примеру. Это были важного вида мужчины и женщины, а также молоденькие девушки. Кто они такие, Кинуко не знала и знать не хотела. Ограничившись коротким приветствием, она села на свободный стул.
Погасив фонарь, Кинуко взглянула на сцену — и в тот же миг зазвучала музыка: колокольчики, барабаны, флейты. Звуки постепенно сливались в одну мелодию.
С этим звуком на сцену вышла мико в суйкан — свободных ритуальных одеждах. На голове у неё был эбоси, а вся её внешность напоминала сиробёси — артисток эпохи Хэйан, но с отличием: даже хакама были белыми, и в руках у неё был не веер, а хаго́ро́мо — полупрозрачная ткань.
Лицо мико было прикрыто листом васи, японской бумаги. Что-то похожее Кинуко когда-то видела по телевизору — так изображали шикигами, духов, призванных человеком, тонкая бумага колыхалась, словно вот-вот откроет лицо, но так и не открывала. Несмотря на закрытый обзор, мико уверенно вышла в центр сцены.
Мико начала танцевать. Хагоромо в её руках описывал плавные дуги, свет прожекторов окрашивал ткань в нежный золотой цвет. Вначале музыка была спокойной, но затем постепенно ускорялась. Танец мико становился всё стремительнее, её движения закручивались в вихрь.
Танец мико изначально был ритуалом вселения божества. Сейчас он часто символизирует молитву за урожай, но здесь сохраняли его в первозданной форме, как древний ритуал. Собственно, к Танабате этот обряд почти не имел отношения, но всё равно притягивал людей.
Хагоромо, закручиваясь, оставлял в воздухе мерцающие следы, будто живое пламя. Лист бумаги на лице взлетал вместе с вращением, но из-под него виднелись только тонкие, изящные губы. Это придавало действу ещё больше мистической красоты.
Кинуко краем глаза взглянула на двух девушек: обе, раскрыв рты, зачарованно смотрели на танец. Она боялась, что разговорчивая Сакимори взболтнёт что-нибудь неуместное, но опасения были напрасны.
Сцена, музыка, свет, воздух — всё слилось в единое целое, превращая происходящее в нечто по-настоящему божественное.
— Это было что-то невероятное…
— Согласна.
Обе девушки говорили с раскрасневшимися щеками. Похоже, они не знали, как описать увиденное словами, поэтому передавали своё возбуждение жестами.
Профессор Саноу, вероятно, тоже где-то наблюдал за происходящим. Было бы приятно узнать, что даже он, человек с таким тонким вкусом, остался доволен.
Немного успокоившись, Сакимори продолжила делиться впечатлениями:
— Не могу толком объяснить, но... Сначала атмосфера была какая-то загадочная. А потом она стала казаться прямо-таки божественной.
— Да. Было такое ощущение, что человек превращается во что-то нечеловеческое, — добавила Румина.
Услышав это, Кинуко слегка скривила губы в улыбке.
— А что смешного? — спросил Сакимори, заметив, что Кинуко улыбается.
— Да ничего плохого, правда. Просто вспомнила одну историю, — с улыбкой ответила она.
— Какую?
— Говорят, что изначально в каждом человеке живёт ёкай. Поэтому, если держать дух крепким, бояться особо нечего.
— А-а, это же тот жрец говорил, да? Точно, — заявила Сакимори, и Кинуко с улыбкой кивнула.
— Хм, если сравнивать с буддизмом, это скорее похоже на проповедь монаха. Говорят о богах и Будде, а рассуждают вполне приземлённо, — добавила Румина.
— Точно-точно. На удивление всё звучало очень реально. Я-то думала, что изгнание злых духов выглядит как "ха!" с криками и магией, а оказывается, в реальности такие штуки чаще всего просто шарлатанство.
— Это уже чистой воды мошенничество, — прямо сказала Румина.
Сакимори натянуто усмехнулась — видимо, её личный опыт обмана не давал ей смеяться от души. Кинуко решила на всякий случай уточнить:
— Говорят, есть ритуалы, где действительно с громкими криками и звуками изгоняют злых духов. Главное: выгнать зло, которое внутри, а способ может быть разным.
Слово «говорят» здесь потому что сама Кинуко таких ритуалов не видела. Те редкие случаи, когда приходилось участвовать в обрядах вместе с Ооя, всегда были очень спокойными.
Однако в обоих случаях цель одна — успокоить душу.
И тут у девушек возник один вопрос:
— Эй, но если всё сводится к состоянию души, то получается, злые духи — просто психология? Тогда... кто такие вообще боги?
— …
Сложный вопрос. Оставалось только пересказать услышанное.
— Это такие сущности, которые нельзя объяснить логикой: они не просто совпадение или галлюцинация, они выходят за пределы разума и вмешиваются в реальность.
— …Ни фига не понятно, — в унисон сказали Сакимори и Румина.
— Мне тоже, — усмехнулась Кинуко.
Иногда Кинуко и сама не понимала, что говорит Ооя. Может быть, если бы она была поумнее, поняла бы лучше.
— Тогда как быть с тем? — спросила Сакимори.
— С чем?
— С живым божеством, с самой Ицуки-сама?
При упоминании Ицуки-сама все трое задумались.
— Ну, как бы там ни было, она ведь человек, — сказала Сакимори.
— Да, она же живая, — подтвердила Кинуко.
Ицуки-сама — была божеством, почитаемым в этом старинном городе. Говорят, что божеством становится представительница рода особо уважаемых мико. Среди множества храмов и святынь именно Ицуки-сама занимала особое место: У неё есть отдельный храм, но считается, что все храмы старого города — тоже её святилища.
— Мне говорили, что Ицуки-сама — это скорее концепция, — заметила Румина.
То есть, суть в том, что есть мико, исполняющая роль Ицуки-сама, но сам образ как божества — нечто отдельное.
Сакимори озадаченно склонила голову:
— А ты что думаешь, сенсей?
— Хе-хе, я не хочу нажить себе врагов в этой сфере, так что промолчу, — ответила Кинуко с иронией.
— А-а, понятно… — протянули обе.
Пока они болтали, подошли к месту, где продавались обереги. Кинуко поблагодарила работника святилища, который её подменял:
— Благодаря вам мы смогли увидеть нечто прекрасное, — поблагодарила Румина.
В отличие от Сакимори, Румина явно понимала, что в таких случаях нужно говорить. Она вообще выглядела куда собраннее, хотя, как говорил Широ, у неё были странноватые увлечения.
После окончания танца мико зрители начали постепенно расходиться. Кто-то по пути покупал омамори, но лавки с игрушками и сладостями для детей уже начинали закрываться.
— Он так и не пришёл, — недовольно пробормотала Сакимори.
— Кто? — спросила Кинуко.
— Накацуя, этот тип. Раньше часто заходил в мою прежнюю работу.
— Это когда ты в кондитерской работала? Он же тогда всё купил, что осталось под закрытие, и после этого перестал приходить, не так ли?
— Ну-у… В этот раз я бы не стала навязывать ему весь товар...
Хотя еда и не была скоропортящейся, если бы кто-то скупил все остатки, это было бы проблемой и для святилища.
— Может, он просто не любит толпы? Он ведь и раньше не приходил на фестивали, когда ты его звала.
— Тогда вряд ли он пошёл бы на пляж. Наверное, сейчас зашивается с отчётами по пересдаче.
— Вполне возможно.
Кинуко тоже кивнула. Кстати, Накацуя завалил экзамен на её курсе. Хоть он и забрал домой настольный ткацкий станок, так и не закончил работу до установленного срока в июле.
Может, он и сдал что-то потом, но Кинуко в августе в университет не ходила и не знала. И даже если он сдал, она прекрасно помнила, сколько времени он потратил на развлечения в летнем лагере, так что особо жалеть его не собиралась.
Когда народу почти не осталось, начали подсчитывать выручку. Была небольшая ошибка примерно в 200 йен, но, с учётом сегодняшней загруженности, это было вполне допустимо, подумала Кинуко. Когда больше половины ларьков на территории святилища уже закрылись, Кинуко протянула двум девушкам конверты.
— Вот, только не ждите слишком многого.
— Спасибо! — весело сказала Сакимори.
— Благодарю вас, — вежливо добавила Румина.
Сакимори без всяких церемоний тут же вскрыла конверт, а Румина аккуратно убрала свой за пазуху.
— И ещё вот это, — Кинуко, чуть замявшись, протянула им бумажные пакеты. — Не уверена, что вам понравится...
— Можно посмотреть? — спросила Сакимори.
— Я тоже хочу, — добавила Румина.
— Конечно.
Внутри были сделанные вручную шнуры кумихимо: для Сакимори — круглый, для Румины — плоский. Кинуко выбрала их, опираясь на их вкусы: Сакимори, кажется, любила использовать шнуры как резинки для волос, а у Румины, интересующейся историей, были аксессуары с гербами родов. Широ подсказал: «Авторских прав на такие гербы нет, так что можно спокойно использовать», — и помог Кинуко скопировать их для узора.
— Спасибо! — Сакимори искренне обрадовалась.
А вот Румина, глядя на кумихимо, вдруг опустила голову и начала слегка дрожать. Кинуко уже было подумала, что ей не понравилось, и виновато потупилась.
Но в следующий момент Румина крепко схватила Кинуко за руку:
— ...Я сделаю это фамильной реликвией.
В её голосе была странная серьёзность. Но, по крайней мере, подарок ей явно пришёлся по душе — и это радовало.
Убирать ещё оставалось много, но после фестиваля посетителей будет немного, так что всё можно оставить на завтра. Уже было довольно поздно, поэтому Кинуко вручила двум девушкам талоны на такси — это заранее позаботился Ооя. Богатый человек, хотя и затворник.
Собрав деньги, Кинуко вернулась в офис святилища.
Несмотря на то, что праздник только что закончился, Куро не позволила себе лениться и приготовила полноценный ужин. Правда, за едой она не упускала возможности отчитать Широ, который весь день только и делал, что отлынивал от работы. Широ, почёсывая ухо, делал вид, что слушает, но на деле всё игнорировал. Куро, так разозлилась, что у неё от злости аж волосы дыбом встали.
Кинуко заметила, что с момента возвращения выездного лагеря число подносов с едой на столе стало на один меньше. Кинуко подумала, что здесь всё время кто-то прибавляется или убавляется. По словам Ооя, «кости исчезли». Что это вообще значит — она так и не поняла.
Оставив Широ и Куро, которые возились друг с другом, Кинуко взяла поднос и направилась к Ооя. Кажется, Куро умоляла о помощи, но... прости, еда важнее.
— Ооя, ты тут? — позвала она.
Ответа не последовало, поэтому Кинуко вошла сама. Ооя лежал на футоне, совершенно обессиленный. Кинуко поставила поднос, аккуратно развесила разбросанную по комнате одежду на ширму, чтобы она не помялась. Нашла на полу пучок волос, похожий на конский хвост, но что с ним делать, не знала, поэтому просто отложила его в сторону.
Потом подошла к Ооя, раскинувшемуся на полу в виде «звёздочки», и легонько ткнула его пальцем.
— Все в восторге от твоего танца мико!
— Называй его танцем камико, я же говорил! — пробурчал Ооя и, нехотя приподнявшись, начал есть.
[П.п:
1) Кагура — древние ритуальные синтоистские танцы, сопровождающиеся игрой на барабанах и флейте. Этот термин можно также перевести как «развлечение для ками (божеств)». Первые упоминания в источниках датируются IX веком, однако время возникновения – более раннее, некоторые учёные считают, что танцы-кагура появились в Японии в VI веке — в период формирования государства Ямато. Цель кагура — развлечь и умилостивить синтоистские божества, чьё расположение способно принести людям здоровье и благосостояние, хороший урожай и удачу на охоте, счастье.
2) Сато-кагура или деревенская кагура, — это популярная форма кагуры, представляющая собой ритуальные танцевальные драмы, воссоздающие мифологические сюжеты, в том числе изначальное возвращение солнечного света в мир. Её часто можно услышать во время фестивалей, когда музыканты аккомпанируют своим песням на флейтах и различных барабанах.
3) В контексте кагуры хагоромо означает «перо́вое одеяние» или «небесное облачение». Это легкий, воздушный костюм, часто с длинными рукавами и плавными линиями, символизирующий небесную или божественную природу исполнителя. В кагуре хагоромо может использоваться для изображения богини или небесного существа, подчеркивая их связь с божественным миром.
Термин «хагоромо» также связан с японской легендой о небесной деве, которая спускается на землю в перьевом одеянии. В этой истории одеяние придает ей способность летать, и потеря хагоромо означает невозможность вернуться на небеса. Эта тема часто отражается в кагуре через костюмы и движения, передающие легкость и грацию небесных существ.
4) Хашимаки — это окономияки, обёрнутые вокруг пары палочек для еды.5) Ируиконинтан — общий термин, обозначающий историю, в которой другой вид существования и человеческая личность вступают в брак. В качестве партнеров по браку существует множество историй о животных, таких как змеи, лошади, лисы и т.д., А также о существах, являющихся объектами веры, таких как боги, феи и духи. В греческой мифологии есть истории о Зевсе, превращающемся в лебедя или каплю воды, чтобы навестить девушку, а также истории об аристократических предках, которые были детьми богов и животных.
6) Сказка «Журавлиная благодарность» — японская народная сказка, связанная с темой табу. Сказка повествует о деде, который спас журавля из ловушки. Со временем журавль посещает деда в виде девушки и пытается отблагодарить подарком, который создаёт в потайной комнате дома деда. Дед, вопреки обещанию, подглядывает за работой девушки и видит, что она — это спасённый им журавль. Из-за нарушения соглашения журавль навсегда покидает деда, не успевая поблагодарить. В зависимости от региона детали сказки меняются. В некоторых вариантах главным героем вместо деда является молодой человек или семья, состоящая из двух пожилых людей. Несколько иной вариант сюжета, где молодой человек в итоге женится на молодой девушке-журавле, известен под названием Цуру-нёбо (鶴女房) — «Журавль-жена»).
7) Каннуси и синсёку:
Каннуси — это конкретная должность. Означает главного жреца синтоистского храма. Он возглавляет храм, руководит обрядами, следит за порядком и может управлять остальными жрецами. По сути — глава храма, аналог настоятеля или главного священника.
Синсёку же это общий термин для всех синтоистских священнослужителей. Включает каннуси, гудзи (настоятели храмов), гонги (помощники настоятелей храмов), нэги (старшие священнослужители) и гонэги (младшие священнослужители четвёртого, самого низкого ранга).
По аналогии — как слово «духовенство» или «священнослужитель» в целом.
8) Суйкан — это вид одежды, которую носили чиновники низкого ранга, служившие при императорском дворе в период Хэйан (794–1185). Обычно его надевали поверх другой одежды. Это довольно официальная форма одежды. У неё очень широкие рукава, которые на небольшом расстоянии доходят до плеч. Одежда состоит из одной очень широкой тканевой панели. Боковые стороны открыты. Это позволяет видеть одежду, которую носят под ней.
9) Эбоси («воронья шапка») – традиционный японский мужской головной убор. Имел вид чёрного закруглённого колпака. Имел вид чёрного закругленного колпака. Изготавливалась из ткани или бумаги; красилась в черный (вороной) цвет; иногда покрывалась лаком уруси. Обычно, крепилась к голове веревкой, которая завязывалась под подбородком. Носилась придворной аристократией как составляющая парадного или повседневного наряда; также носилась самураями и простонародьем как часть парадной одежды. Изредка носилась женщинами, в частности танцовщицами-проститутками сирабёси. Сегодня носится синтоистскими священнослужителями по праздникам.
10) Сирабёси (японские танцовщицы) — японские артистки эстрады в периоды Хэйан и Камакура, которые пели песни и исполняли танцы. Они танцевали, переодевшись мужчинами. Профессия танцовщиц стала популярной в 12 веке. Они выступали перед знатью и на торжествах.
11) Омамори — японский амулет, посвящённый определённому синтоистскому или буддийскому божеству.
Амулет обычно состоит из матерчатого покрытия, под которое вложены кусочки бумаги или дерева с написанным на них названием храма или формой защиты, или с гравировкой. Считается, что они приносят своему носителю удачу в определённых ситуациях, заданиях или испытаниях. Омамори часто прикрепляют к сумкам, мобильным телефонам, подвешивают в машинах и других транспортных средствах для безопасной езды. По дизайну многих омамори можно узнать о месте, где они были сделаны. На одной стороне амулета часто описывается его предназначение, а на другой написано название святилища или храма, где он был приобретён. Существуют омамори «общего предназначения», но большинство из них предназначены для какой-то определённой цели: достижения здоровья, любви, успехов в учёбе и т. д. Считается, что омамори никогда не следует открывать, иначе они потеряют защитные свойства. Раз в год их заменяют, чтобы избавиться от неудач прошлого года. Старые омамори обычно возвращают в храм, чтобы там с ними распорядились надлежащим образом.
12) Думаю по концу главы мог возникнуть вопрос какая разница между танцем камико (神子舞 (みこまい)) и танцем мико (巫女舞 (みこまい)).
Танец мико — самый общий и распространённый термин. Обозначает ритуальный танец, исполняемый жрицами в синтоистских храмах. Обычно исполняется во время фестивалей, обрядов очищения или свадеб. Это традиционная форма кагуры.
Танец камико (танец божественной жрицы) же — это менее распространённый, более сакрализованный или возвышенный вариант. Используется, когда речь идёт не просто о жрице, а о божественно избранной деве или пророчице, как, например, в случае с Ицуки-сама. Может подчеркивать, что танец — это не просто ритуал, а проявление связи с божественным, через тело исполнителя. Иероглиф 神 (бог) указывает на сакральность статуса самой жрицы, а не просто на её роль в храме.]
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления