Онлайн чтение книги Байки на ночь о злых духах и жрице-ткачихе Bedtime stories of evil spirits and a weaver priestess
2 - 1 Футакучи-онна

[П.п:Футакучи-онна(«женщина с двумя ртами») — это ёкай из японской мифологии. Выглядит как обычная женщина, но на затылке у неё есть второй, огромный рот, скрытый под волосами. Второй рот имеет зубы, губы и даже язык. Часто он изображается с длинными, спутанными волосами, которые использует как щупальца, чтобы хватать еду.]

Тихо шелестя, падал снег, скапливаясь на японском бумажном зонте. На белом снегу были две пары следов — судя по размеру, мужские и женские.

Кинуко, наблюдала за этим, покачиваясь в воздухе. Её тело парило. Словно растворяясь в воздухе, она обозревала белый мир.

«Кто же это?»

Под одним зонтом — две пары следов… должно было быть так, но в какой-то момент количество отпечатков ног увеличилось. Вместо двух женских следов появилось три, затем четыре, накладываясь друг на друга. Как будто у неё было лишнее количество ног.

«Странно», — подумала Кинуко, и медленно опустила своё парящее тело. Казалось бы, куда страннее то, что её тело легко парит в воздухе, но это не вызывало у неё глубоких вопросов.

Наверное, это сон. Странные сны ей снились часто. Волноваться тут не о чем.

Она приблизилась к земле, словно скользя по снегу. Оба были в традиционной японской одежде. Мужчина — в хаори, женщина — в комон. Следов становилось всё больше. Отпечатки дзори наслаивались друг на друга, словно ноги вот-вот должны переплестись.

Когда она подошла ближе, чтобы заглянуть под зонт, длинные волосы нежно коснулись Кинуко. 

Женские волосы прилипли к внутренней стороне зонта, точно паутина. И не только к зонтику — они опутывали и тело мужчины рядом.

— Ах, так нельзя же, — раздался голос женщины.

Голос, казалось, знакомый и незнакомый одновременно.

— Тебе ведь ещё рано просыпаться, не так ли? — Хозяйка этого мягкого, убаюкивающего голоса посмотрела на Кинуко.

Обладательница чёрных волос изогнула ярко-красные блестящие губы в улыбке и протянула к Кинуко белые пальцы.

Голос, который казался знакомым… Женщина была самой Кинуко. Только на ней был непривычный макияж, и тем не менее, он выглядел на удивление умело наложенным.

— Спокойной ночи, — другая Кинуко погладила веки Кинуко. Медленно веки начали опускаться. Сквозь смыкающийся взгляд она увидела, что мужчина рядом попытался обернуться.

«…Кто же он?»

Прежде чем успела разглядеть лицо, зрение Кинуко поглотила темнота.

Дзынь-дзынь-дзынь.

— Фуааах…

Кинуко широко зевнула, прядя нить. Она сидела, поджав ноги, на дощатом полу на дзабутоне и крутила прялку цвета янтаря. Кинуко была одета в белое одеяние мико. В таком виде она пряла нить на старинной прялке, что само по себе выглядело совершенно анахронично.

 Почему же она занималась этим? На то имелась немного необычная причина.

Храм Тамамаю, расположенный на холме в уголке древней столицы, был домом Кинуко. Это святилище, само название которого наводит на мысли о нитях, относится к числу малоизвестных в древней столице, где полно больших храмов и святилищ.

Это святилище, где почитается божество Вакахирумэ-но-Микото. Её называют богиней ткачества и мореплавания, но в этом храме почитают в первую очередь как богиню ткачества. Таких храмов всего два, включая главный; этот же — лишь филиал. Пожалуй, его особенностью можно назвать то, что мико здесь становятся ткачихи.

Вот и Кинуко, мико этого храма, так совершала утреннее служение.

Глаза Кинуко были полуприкрыты. Утреннее служение началось в четыре часа, сейчас, наверное, около шести. Неудивительно, что ей хотелось спать, но сегодня она была особенно сонная.

Если снится плохой сон, сон становится поверхностным, и кажется, будто вовсе не спала. И при этом забывать, что же такое плохое приснилось, — по мнению Кинуко, как-то несправедливо. Возможно, из-за сонного состояния, нить, которую она пряла, получилась неровной по толщине.

— Так не годится для продажи… — пробормотала Кинуко себе под нос. — Хотя, может, наоборот, использовать эту кручёную фактуру…

Пока она занималась делом, послышался удар гонга. Его совершал монах из ближайшего храма. В комнате, где Кинуко выполняла свои обязанности, не было таких вещей, как часы. Эта комната была одной из комнат в ткацком домике на территории храма, а повседневная жизнь проходила в другом здании — в административной части. Обычно она сверялась со временем по урчанию в животе, но сегодня, из-за недосыпа, организм давал сбои. Всё сбилось.

Решив, что время как раз подходящее, Кинуко накрыла прялку тканью и закончила утреннюю обязанность. 

Когда Кинуко вернулась в административное здание, в воздухе витал приятный аромат. В комнате с татами, прилегающей к кухне, были расставлены четыре подноса для еды. Глаза Кинуко засияли, когда она увидела блюда, выставленные на подносах.

— О-о, это же сава́ра, запечённая в соусе сайкё!

Аромат белого мисо витал в воздухе, а подрумяненная кожица рыбы блестела глянцем. К ней была деликатно подана сладкая маринованная хасиками (молодой имбирь с листьями) и листовой имбирь — с виду невероятно вкусно. В маленькой пиале был приготовленный в уксусно-мисной заправке кальмар с луком-шалотом (вакэги). Учитывая сезон, лук, скорее всего, в этом году уже последний. Если до следующего года его не попробовать, нужно съесть его сейчас и насладиться вкусом.

— Эй, хватит пускать слюни, лучше разложи рис! — послышался за спиной грубоватый голос.

Подросток лет тринадцати-четырнадцати, одетый в тёмно-синюю рабочую одежду самуэ, принёс чашки для риса. Короткие чёрные волосы, андрогинная внешность, и слегка угрюмое выражение.

— Куро-кун, — сказала Кинуко.

Хотя Кинуко прибавляла «кун», на самом деле это была девочка. Но стоило назвать её «девочкой», как она сердито обижалась, и поэтому её звали так.

 — Вот, Широ тоже будет есть, так что три порции.

Чашек для риса было три. Две маленькие и одна большая. Большая чашка была для Кинуко. Широ — это тоже подросток лет тринадцати-четырнадцати, но он мальчик.

— А где Ооя?

— Как обычно, сказал, что будет есть у себя в комнате.

В административном здании, помимо Кинуко, жили Широ, Куро и Ооя.

Ооя — это в прямом смысле владелец этого места. По основной профессии он синтоистский священник, тот, кого в миру называют каннуси, но к работе он не особенно усерден. В основном он целыми днями сидит у себя в комнате, занимаясь интернетом или чтением — настоящий затворник. Вот даже на завтрак нормально не пришёл. Было загадкой, откуда у него доход, но Кинуко предполагала, что он, наверное, просто получает деньги за сдачу в аренду какой-нибудь земли.

Пока Кинуко раскладывала рис, появился зевающий подросток с белыми волосами. Он был одет в рабочую одежду самуэ цвета красной фасоли, контрастирующего с цветом одежды Куро, и лениво почёсывал живот.

— Широ-кун. Сколько риса?

— А-а, где-то полчашки. Сегодня поменьше.

Подросток с белыми волосами, то есть Широ, уселся на дзабутон.

 — Чего такой важный?

Куро хлопнула Широ по лбу. Сонный Широ так и повалился навзничь.

— Как жестоко, Куро. Разве это не грубо по отношению к невинному Широ-куну?

— Лучше помоги накрывать на стол, — отрезала Куро.

Куро передала Широ половник и с грохотом поставила на стол кастрюлю с мисо-супом. Наполнителями были тофу и вакамэ.

— Ла-адно, — без особого энтузиазма ответил Широ и начал разливать мисо-суп.

Поскольку рис уже был разложен, они сложили ладони вместе в молитве и приступили к еде. У Широ чашка была маленькая, и в ней всего полпорции, а вот у Кинуко рис был наложен горкой — как на иллюстрациях из старых сказок. Блестящий, аппетитный рис хорошо сочетался с солёными закусками, и шёл на ура.

Пока Кинуко энергично ела, Куро, словно что-то вспомнив, посмотрела на неё:

— Кстати, ты говорила, что завтра куда-то идёшь? Во сколько? Не в университет же?

— Ах, да-да, завтра в восемь утра за мной заедут Сакимори-сан и остальные.

— В восемь? Это рано. Сакимори-сан… это та самая девушка, что раньше подрабатывала здесь?

Широ ел, отодвигая лук-шалот и выбирая только кальмара. Куро, сказав «Не оставляй!», на этот раз шлёпнула его по затылку. Не то чтобы было нельзя оставлять. Кинуко была не прочь доесть остальное, но Куро, видимо, это не нравилось.

 — Да-да, она самая.

Сакимори была студенткой третьего курса Университета Сайто, что в древней столице. Откуда Кинуко была знакома со студенткой университета? Дело в том, что Кинуко подрабатывала преподавателем в университете. Правда, её курс был весьма необычным — она преподавала традиционное ремесло ткачества.

Сакимори в прошлом году посещала лекции Кинуко; она была, так сказать, современной молодёжью. Для Кинуко, не слишком сильной в общении, это было трудно, но после одного происшествия они подружились. По этой причине на праздниках и в новогодние каникулы Сакимори помогала им в качестве подработки. В свою очередь, та тоже стала приглашать Кинуко на различные мероприятия.

— Это та самая Сакимори-сан? Та, у которой друг оказался… серийным убийцей? — с кривой усмешкой сказал Широ.

— Не говори об этом, — отрезала Куро и пнула живот Широ, который развалился после еды. Его надутый живот сжался под давлением, и теперь Широ выглядел страдающим.

Речь шла о серийном убийце, который несколько лет держал в страхе город. Недавно его арестовали — случай ещё свеж в памяти. Жуткая ирония заключалась в том, что преступником оказался друг детства Сакимори, её однокурсник. Он тоже посещал лекции Кинуко.

Кинуко вспомнила, как тяжело пришлось Сакимори после этого — девушка впала в уныние, а ещё и репортёры её буквально преследовали, и у неё даже не было времени прийти в себя. Если уж такая девушка предложила Кинуко вместе куда-то сходить, отказываться не было никакого смысла.

— Но в восемь утра как-то уж слишком рано, — проворчал Куро. — Магазины ещё закрыты будут.

— Мы идём в тот новый аутлет-молл, помнишь? Он далеко, и если не выехать рано, то попадём в пробку.

Куро, кивнув, будто поняв, начала складывать чашки.

— Ооя сказала?

— Сказала. Сказал, чтобы связалась, если задержусь.

— Ну тогда… — Куро отнесла чашки к раковине и вернулась с кошельком-кинтяку. — Держи. Передам, пока не забыла. — Куро вынула из кошелька две купюры и протянула их Кинуко.

— Ты уверена?

— Обычных карманных денег тебе ведь не хватит, верно?

— Спасибо.

Обрадовавшись, Кинуко попыталась обнять Куро, но та ловко увернулась. Но вот двадцатипятилетняя девушка, получающая карманные деньги… Да, жалковато, но ничего не поделаешь.

— Эй, а мне, а мне? — Широ, всё ещё лёжа, удивлённо заморгал, глядя на Куро.

— Тебе ничего.

— Как жестоко! Мне тоже, мне тоже дай карманных денег!

— Заткнись, убери чашки! — крикнула Куро, но Широ сохранял вид невозмутимого спокойствия, словно ива под ветром.

Сияя от неожиданного дохода, Кинуко убрала чашки и почистила зубы.

«Ну что же, пора снова усердно работать весь день».

Туго затянув шнуры своей хакама, Кинуко решила вернуться к работе мико.

Храм Тамамаю был самым обычным святилищем, за исключением того, что его мико были ткачихами. Работа Кинуко заключалась в уборке территории храма, размещении подношений, а также продаже оберегов в месте для раздачи амулетов.

По территории храма были разбросаны лепестки сакуры. Было жалко подметать их метлой. Разносимые ветром и танцующие в воздухе лепестки покрывали землю, словно ковёр, и это было очень красиво, но, к сожалению, зрителями были лишь Кинуко и один школьник, выгуливавший собаку. Видимо, ещё были весенние каникулы, потому что школьник, увидев Кинуко, бодро поздоровался.

За время уборки появилось всего несколько посетителей. И к полудню их число вряд ли сильно увеличится. Закончив, Кинуко начала готовить место для раздачи амулетов. Также нужно было открыть антенна-магазин, расположенный рядом с ним. Этим тоже занималась Кинуко.

«Антенна-магазин Тамамаю».

В магазине с простым названием продавались изделия ручного ткачества. Некоторые были сделаны Кинуко, но большинство производилось в деревне Кинари, где находилось главное святилище Храма Тамамаю, в далёкой от древней столицы местности. 

Кинари — родная деревня Кинуко, малонаселённая деревня без каких-либо особых достопримечательностей, кроме ткачества. До пятнадцати лет Кинуко росла именно там. 

Кинуко посмотрела на выставленные в углу магазина юкаты. В последнее время они стали занимать довольно много места.

— Хм, как я и думала, они не продаются.

Недавно хорошо расходились шнуры и шарфы, поэтому начали присылать больше юкат и кимоно. Но для покупателей это уж слишком дорого и сложно.

— Интересно, их присылают нам, чтобы избавиться от непроданных остатков?

Хотя антенна-магазин также вёл онлайн-продажи, но даже так товаров накапливалось больше, чем продавалось.

— Нужно вежливо написать им об этом.

Закупками занимались Широ или Куро, а иногда и Ооя, через электронную почту. Иногда Кинуко делала это по телефону, но электронная почта была удобнее. Антенна-магазин, расположенный при храме, где ворон каркает от пустоты, не мог похвастаться высокими продажами — хотелось бы, чтобы это понимали. Конечно, не только у антенна-магазина, но и у места раздачи амулетов, и у ящика для пожертвований доходы были скромными…

Хотя мико и служат богам, жизнь полна забот.

— Беспокоюсь, не закроется ли этот храм…

«Лучше бы они проявляли больше рвения к бизнесу», — подумала Кинуко, вздохнула и подняла голову.

— Ой, пора открывать магазин.

Настенные часы в магазине тикали, приближаясь к девяти. Не время вздыхать — надо раскладывать товар. Закатав рукава, Кинуко усердно принялась за работу.

— Я дома.

Закончив дневную работу, Кинуко вернулась в административное здание. Посетителей было немного, и продажи были соответствующими. Онлайн-продажи шли неплохо, но заказов на кимоно и юката сегодня снова не было.

— А-а, еда-а…

В воздухе витал нежный аромат рыбы. Куро любила готовить рыбные блюда.

— Подожди немного. 

Когда Кинуко, ведомая запахом, направилась на кухню, Куро остановила её.

— Сначала вымой руки и прополощи рот, переоденься. И до готовности еды ещё немного времени, так что сначала прими ванну.

— Ла-адно.

Ей даже не дали шанса немного поесть тайком. Кинуко побрела в ванную.

Административное здание храма, где жила Кинуко, немного отличалось по структуре от других храмов. Изначально оно было перестроено из старого частного дома; это было одноэтажное здание, но с большой площадью. Как административное здание использовался только большой зал сразу у входа, всё остальное было жилой зоной. Оно было капитально отремонтировано, поэтому жить там было комфортно.

Само здание, можно сказать, было скорее похоже на рёкан, чем на административное здание храма. Одним из примеров тому была ванная комната. Священнослужитель филиала храма Тамамаю в древней столице отличался страстью к одежде, еде и… купанию.

Открыв дверь в ванную, сначала попадаешь в раздевалку размером примерно в восемь татами. Там она повесила кимоно и хакама на вешалку и бросила снятое нижнее бельё в большую плетёную корзину. Так как сегодня была хорошая погода, её тело слегка вспотело. В зеркале на стене отразилось худощавое тело Кинуко.

— Ах…

Кинуко заметила синяк на правом плече. Может, она где-то стукнулась, сама того не заметив? Такое случалось часто, поэтому она не придала этому значения и направилась в ванную. 

Большая ванна была сделана из кипариса хиноки, а на поверхности воды покачивался матерчатый мешочек. Внутри были травы.

Однажды она бывала в роскошном рёкане с полу-открытой ванной под открытым небом, и хотя эта до той не дотягивала, она тоже была довольно просторной и хорошей. За решётчатым окном с южной стороны были посажены бамбук и нантиэн. С северной стороны виднелась мелкая галька и садовые камни, и их расположение тоже было исполнено изящества.

Помыв волосы и тело и погрузившись в горячую воду, она почувствовала приятное расслабление. Чтобы волосы не намокли, она закрутила их полотенцем. Волосы у неё были до пояса, и мыть их было довольно хлопотно, так что обычно она просто быстро их ополаскивала.

Даже так выпадение волос было заметным и перед тем, как выйти из ванны, нужно было обязательно убрать их, чтобы не засорить сток. Большое количество собранных вместе длинных чёрных волос выглядело бы просто как нечто из хоррора.

Она собиралась принять длительную ванну, медленно расслабляя тело, как вдруг из раздевалки послышался звук.

— Эй, ты в ванной?

Это был голос Широ. Из-за двери он звучал приглушённо. Дверь в раздевалку можно было запереть на ключ, но Кинуко постоянно забывала это делать. Впрочем, кроме жильцов, сюда никто и не приходил.

— Что такое?

— А, ну, кажется, придут какие-то гости. Думаю, Ооя будет трудно справиться одному, так что не могла бы ты тоже быть?

— Ага. 

 — И клиент — женщина.

— Понятно, — кивнула Кинуко.

Ооя был мужчиной. По телевизору иногда передают новости о сексуальных домогательствах в религиозных кругах. Хотя он был ещё молод, но выглядел увядшим, так что вряд ли бы такое случилось, но чтобы снять напряжение у клиентки, иногда присутствовал кто-то того же пола.

— Так что поторопись с подготовкой. Думаю, они будут где-то через час.

— Эээ…

Кинко хотелось побыть подольше, но, подчиняясь обстоятельствам, она погрузилась в ванну по плечи и начала отсчёт до десяти.

Выйдя из ванны и снова переодевшись в одеяние мико, следующим делом она принялась за еду. Сушить мокрые волосы было хлопотно, но ещё больше она не хотела, чтобы у неё урчало в животе перед гостями.

В итоге, пока она набивала рот ужином, Широ сушил ей волосы сзади. Казалось, если сушить феном поверх полотенца, то они высыхали быстрее. Куро, со своей стороны, накинула на Кинуко передник, чтобы одежда мико не испачкалась. Кинуко хотела было заявить, что она уже не ребёнок, но сразу же пролила соус от тушёного блюда на передник и была вынуждена вынести сердитый взгляд.

Час спустя Кинуко сидела в сэйдза на деревянном полу главного зала.

Гости прибыли точно по расписанию. Снаружи сумерки уже сменились полумраком. Первым вошёл мужчина в хакама тёмно-фиолетового цвета с узором из глициний. На голове у него была эбоси, а сверху — каригину. На вид ему было лет двадцать, его обычно небрежно собранные волосы были теперь заправлены под эбоси, отчего он выглядел собраннее, чем обычно. На правильном, но неброском лице, похожем на маску но, изредка мелькало выражение скуки.

Это был священнослужитель храма Тамамаю, то есть Ооя. Он выглядел моложаво, но Кинуко знала, что ему уже за тридцать.

 — Прошу.

За ним следовали трое: двое немолодых мужчин и одна женщина лет тридцати с небольшим. Нет, был ещё один — маленький мальчик. Мужчина с полным телосложением, с поредевшими волосами, поддерживал женщину за плечо. Для этого времени года она была одета слишком тепло, и на шее у неё был плотно завязан шарф.

Из-за спины полноватого мужчины семенил мальчик. Он был в шортах и с галстуком-бабочкой, одет очень нарядно.

Второй мужчина молча следовал за ними. Худощавый, в традиционной японской одежде, которая ему очень шла. Симпатичный мужчина средних лет, но, как и у Ооя, у него было невыразительное лицо, и его узкие глаза было трудно разглядеть — открыты они или нет.
Клиентами, видимо, были эта пара — мужчина и женщина, а мужчина в японской одежде, похоже, был сопровождающим. В то время как двое выглядели встревоженно, мужчина в японской одежде сохранял спокойствие.

Мальчик, вероятно, был внуком полноватого мужчины? Казалось, он очень привязан к дедушке, он ухватился за его одежду и не отходил ни на шаг. Тогда женщина, возможно, была матерью. Сейчас оба они выглядели серьёзными и даже не смотрели на ребёнка. Ребёнок, казалось, чувствовал себя немного одиноко, сжимая край одежды.

— …Вы уверены, что всё будет в порядке? Он кажется таким молодым.

Голос пожилого мужчины был полон сомнений. Хоть он и говорил тихо, его голос звучал громко из-за тембра. Похоже, Ооя тоже услышал — его и без того неприветливое лицо стало ещё суровее.

— Тогда, пожалуй, лучше отказаться. — Эти слова произнёс мужчина средних лет в японской одежде. Улыбаясь, он сказал то, что хотел, но не сказал Ооя.

— Ведь изначально именно вы обратились к нам с настойчивой просьбой. Но если сомневаетесь, лучше вернуться, не начиная разговор. Разумеется, о том, что вы здесь были, мы забудем, словно ничего не произошло.

Хотя он и выглядел мягким, чувствовалось, что с ним не так-то просто. Старик поморщился, но кивнул:

— Ладно.

Кинуко медленно поднялась и стала готовить чай и сладости. Поскольку, вероятно, у них не будет времени поесть, она приготовила завёрнутые по отдельности моти. Она была полна решимости съесть всё, что останется, но что насчёт порции для мальчика?

Пока что она добавила ещё одну чашку для чая. Молча, Кинуко расставила чай перед гостями. Когда она попыталась поставить чашку перед симпатичным мужчиной средних лет, он мягко остановил её рукой. Видимо, ему не нужны были ни чай, ни сладости. Она хотела было просто поставить их и оставить, но раз он отказался, она убрала и чашку, и сладости.

В разгар разговора Кинуко задумалась, что же ей следует делать, но позади Ооя лежала подушка для сидения. Видимо, ей следовало сесть туда.

— Можем перейти к сути? — произнёс Ооя, явно желая поскорее закончить.

Женщина нерешительно потянулась к своему шарфу. Мелькнула её белая шея, но она тут же прикрыла левой рукой место между шеей и плечом. Она посмотрела на Кинуко и тихо вздохнула.

— О том, что вы сейчас увидите, прошу никому не рассказывать, — тонким голосом сказала женщина.

— Я понимаю. С самого начала вас не было в этом храме. И я вас не видел.

Женщина медленно убрала левую руку с плеча. И там оказалась большая опухоль. Если бы это был просто отёк, то ладно, но проблема была в её форме. Пульсирующая красная рана, похожая на губы. Над ней — два отверстия, похожие на глаза. Если считать, что это глаза и рот, то другие выпуклости начинают казаться носом и ушами, и всё это становится похоже на человеческое лицо.

Видимо, женщина так сильно куталась, чтобы скрыть эту опухоль.

— Это язва с человеческим лицом? — взглянув на опухоль женщины, спросил Ооя. — Достаточно, — объявил Ооя, и женщина снова прикрыла шею шарфом.

— Не могли бы вы поскорее изгнать это? С такой опухолью…— начал было старик, но, взглянув на Кинуко, осёкся. Видимо, хотел сказать что-то уничижительное про женщину, но сдержался.

Кинуко пока просто сидела, превратившись в статую. Ей сказали ничего не делать — значит, так тому и быть.

— Изгнать или что бы то ни было — сначала расскажите, когда это началось, как увеличивалось, есть ли сейчас какие-то проблемы. А также — обращались ли вы в больницу? Не могли бы вы предоставить подробности? — невозмутимо произнёс Ооя.

— Разве вы не можете понять это и так? — прозвучал властный тон.

Выражение лица Ооя не изменилось.

— Если вам нужен знахарь, который делает вид, что всё знает, то такие плодятся как грибы после дождя. Вам не нужно цепляться именно за нас. Я лишь выслушиваю вас как просьбу знакомого.

Ни капли деловой хватки. Совсем никакой. Кинуко начала волноваться:

«Всё ли в порядке?»

Хотя обычно у него и не было особого желания работать, на этот раз это было особенно заметно. В обычное время он вёл бы себя чуть более приличнее. Кинуко вспомнила территорию храма, где «куковала кукушка» (было пустынно). Поскольку шанс заработать выпадал редко, она хотела, чтобы он хорошо на этом заработал.

— Да. Вы можете обратиться и в другое место, — снова сказал симпатичный мужчина средних лет.

Хотя дедушка и излучал высокомерное отношение, похоже, он ничего не мог поделать с симпатичным мужчиной средних лет. Может, у того был какой-то компромат на него?

Мальчик тоже пристально смотрел на лицо дедушки. Казалось, он был очень послушным ребёнком — не притрагивался ни к чаю, ни к сладостям и сидел в сэйдза. Кинуко немного пожалела, что не приготовила западных сладостей.

— …Ладно, — нехотя начал говорить дедушка вместо женщины. — Опухоль появилась около года назад.

Сначала это была маленькая рана, которая загноилась. Она долго не заживала, и они обратились к врачу, но опухоль продолжала расти. Постепенно рана расширилась, приняв форму рта, а затем появились глаза и нос.

Старик передал Ооя документ, похожий на медицинское заключение.

— Это ещё не всё, — добавила женщина.

Она сказала, что даже если ест, не толстеет. Изначально она хорошо ела и была немного полноватой, но хотя количество еды не изменилось, она худела.

— Разве это не проклятие? — спросила она.

Неясно, хотела ли она услышать опровержение или подтверждение. Но видно было, что ей отвратительно иметь на себе такое странное образование.

— Если речь о проклятии, есть ли у вас какие-то предположения на этот счёт? В заключении написано лишь, что это нагноение раны, — сказал Ооя без вопросительной интонации.

Было ли это «да» или «нет», можно было понять по выражению лиц клиентов.

— Если заживление медленное, можно также обратиться к другому врачу.

— Мы не хотим это предавать огласке. К тому же, тому врачу можно доверять.

Ооя взглянул на имя врача в заключении и чуть приподнял бровь. Кинуко тоже мельком заглянула. Там было написано: «Сасаяма Кадзуя». Старик, похоже, не хотел его показывать, поэтому забрал заключение. Ооя посмотрел на него с подозрительным выражением лица. Казалось, он проверял: «Вы же не врёте?»

— Мой сын — врач.

— Тогда ему можно доверять, — со странным ударением произнёс Ооя.

Казалось, он мельком посмотрел на симпатичного мужчину средних лет, но, возможно, это ей показалось. Если сын — «Сасаяма», то и этот дедушка, вероятно, тоже Сасаяма.

Ооя достал с ближайшей полки листы японской бумаги и ручку-кисть. Он быстро поводил кистью, рисуя картину. Женщина в кимоно и губы на её шее. Губы вытянули длинный язык и пожирали мантю. Ооя хорошо умел рисовать в стиле укиё-э.

— Это Футакучи-онна, — сказал симпатичный мужчина средних лет.

— Что это такое? — спросил дедушка.

— Футакучи-онна можно назвать разновидностью «язвы с человеческим лицом». Если в общих чертах, то согласно легенде, на шее женщины, замучившей до смерти приёмного ребёнка, появляется опухоль в форме человека, которая требует еды.

От объяснения Ооя лица клиентов побледнели. Только мальчик продолжал пристально смотреть на сладости.

«Можешь съесть», — попыталась передать Кинуко взглядом.

— В историях о «язве с человеческим лицом» часто говорится о возмездии, и Футакучи-онна — одна из них.

Ооя смотрел на клиентов холодным взглядом. Клиенты переглядывались, беспокойно озирались по сторонам. В это время в главном зале воцарилась тишина. Неизвестно откуда, в свет лампы влетело насекомое, и звук его ударов о лампу накаливания был назойливым. Насекомое билось снова и снова, пока не обессилело и не упало. Оно забилось, хлопая крыльями по полу.

— Если это проклятие, то что же вы сделали и кому? — спросил Ооя.

Услышав слова Ооя, Сасаяма-сан вскочил. Его кулаки дрожали, глаза налились кровью.

— Ты! Ты понимаешь, кому и что говоришь?!

В то время как Сасаяма был в ярости, Ооя оставался сидеть с холодным взглядом. Кинуко уже подумала, что вот-вот дело дойдёт до драки, но прежде чем Сасаяма-сан успел что-то сделать, появилась тень, которая двинулась быстрее него. Между разъярённым Сасаямой и Ооя встала женщина.

— Я… я не хотела зла! Правда, правда, я не думала, что всё так обернётся!

— Шизука!

Женщину, видимо, звали Шизука. Шизука наклонилась вперёд, пытаясь ухватиться за Ооя. В этот момент вмешался симпатичный мужчина средних лет.

— Прошу прощения, не могли бы вы успокоиться и рассказать нам правду? — с мягкой улыбкой сказал симпатичный мужчина средних лет.

Его речь была мягкой, но в ней чувствовалась неоспоримая атмосфера.

— Это…

Видимо, это было трудно сказать. Шизука опустила лицо.

— Не можете сказать? Опять? — подчеркнул симпатичный мужчина средних лет слово «опять».

Кинуко стало интересно, не случалось ли чего-то подобного раньше.

Мальчик по-прежнему будто не замечал напряжённости вокруг и всё смотрел на сладости. Если хочет есть, то мог бы и взять, но он не прикасался. Кинуко подумала, что если бы родители разрешили, он бы протянул руку, но атмосфера вокруг была не для этого.

После недолгого молчания заговорил Сасаяма-сан:

— Я расскажу. — Похоже, из-за вмешательства Сасаяма немного успокоился. — Шизука — моя подчинённая по работе…

Он начал рассказывать, что они были любовниками уже долгое время. У Сасаямы была жена и другие дети, но роман с Шизукой продолжался много лет.

«Так значит, она не дочь ему? — Кинуко чуть не дёрнулась. — А мальчик тогда — их общий ребёнок? И зачем же его в такое место привели…»

— Это было почти двадцать лет назад.

Младший сын устроил истерику, умоляя поиграть с отцом, Сасаямой. Но Сасаяма оставил детей с женой и уехал в путешествие, чтобы отпраздновать день рождения своей любовницы Шизуки. Сейчас любовница выглядела молодо, но, видимо, ей было уже за сорок. 

Чем больше он рассказывал, тем больше Кинуко убеждалась — он отвратительный человек. Если бы Сакимори это услышала, она бы его глубоко презирала.

Сасаяма продолжил рассказ.

Ребёнок, видимо, всё же хотел быть с отцом и много раз звонил ему. Однако Сасаяма солгал, что он на работе, и наслаждался поездкой. Они планировали остановиться на вилле, но там не убрали, поэтому им пришлось срочно менять место проживания. По телефону он накричал на управляющего виллой, приказал ему убраться и запереть её, а затем повесил трубку.

После этого он выключил мобильный телефон и не включал его.

Два дня спустя, когда он наконец включил его, там было множество пропущенных звонков. В основном от жены, и, проследив, оказалось, что много звонков было и от младшего сына. Он перезвонил с мыслью «что такое?», и на том конце провода оказалась его жена с охрипшим и измождённым голосом.

Младший сын пропал. Она сказала, что он не отвечает на звонки, и спросила, не знает ли он, куда тот мог пойти.

В то время редко давали ребёнку мобильный телефон, и GPS-функции не были так распространены, как сейчас, так что у них не было никаких предположений о том, куда он мог отправиться. Однако, как они узнали из разговоров, младший сын искал отца.

С дурным предчувствием он позвонил управляющему виллой. Управляющий неохотно ответил и открыл виллу. Он обыскал подвал. Комнату, которая должна была использоваться как винный погреб, но из-за того, что там легко накапливалось тепло и было жарко, она не подходила для этого. Это было просто место, использовавшееся как кладовка.

— …Они нашли младшего сына в истощённом состоянии.

Двое суток в подвале, где летом скапливалась жара. Младший сын дышал, но не пришёл в сознание и через несколько дней умер. В руке у него был мобильный телефон, и, возможно, из-за множества звонков батарея разрядилась. В то время покрытие мобильной связи было не таким хорошим, как сейчас. Вероятно, в подвале не было сигнала.

Похоже, младший сын знал, что отец поедет на виллу. Он последовал за отцом. К несчастью, он как раз практиковался в самостоятельной поездке на виллу, под предлогом «изучения общества».

Управляющий, услышав, что отец и любовница не приедут, пошёл запереть виллу. Младший сын, подумав, что отец вернулся, спрятался в подвале, чтобы удивить его. Однако управляющий не заметил младшего сына, запер открытый подвал и ушёл.

В этом была и ошибка управляющего, но, мягко говоря, вряд ли есть основания симпатизировать этим двоим клиентам. Хотя младший сын умер, эти двое продолжали свои отношения — непонятно, что они при этом чувствовали. Более того, у них даже родился маленький мальчик…

Мальчик, не проявляя признаков скуки, всё так же пристально смотрел на чай и сладости.

— Сделайте что-нибудь.

— …

Ооя молча засунул руки в рукава. Выглядело несколько высокомерно, но клиенты, похоже, теперь были не в том положении, чтобы обращать на это внимание. Взгляд Ооя переместился на Шизуку.

— Вы ничего ещё не скрываете?

Шизука мягко отвела взгляд. Ооя тихо вздохнул и достал с полки что-то вроде священных табличек.

— Один вопрос.

— Что?

— Есть ли у вас какие-нибудь иностранные языки, которые вы хорошо знаете?

— …Ну, английский, наверное.

— Я тоже.

«К чему это внезапно о языках?»

Гости тоже смотрели с недоумением, но не переспрашивали. Видимо, они думали, что в этом есть какой-то смысл. На табличках изначально был напечатан рисунок гравюрой. Дополняя это, Ооя быстро написал несколько иероглифов, извивающихся словно змеи. Он написал несколько штук и передал им.

— Это?

— Обычно приклеивайте это к ране. Достаточно просто слегка закрепить пластырем.

— …Эм, всё время?

— По возможности. Когда идёте к врачу, отклейте пластырь и покажите ему. И ещё, сейчас вы обращаетесь к врачу… это был ваш сын, верно? Не показывайте табличку никому, кроме него.

Кинуко наклонила голову, думая:

«Что это такое?»

— Если вы покажете её кому-то ещё…

Ооя замолчал, на его лице появилась улыбка, которую он обычно не показывал. Глядя на улыбку Ооя, Кинуко подумала, что улыбка может быть и угрозой.

— Посмотрите примерно через месяц: если опухоль начнёт спадать, то таблички больше не понадобятся. Меняйте таблички примерно раз в три дня. К врачу ходите с той же частотой.

— И этим можно изгнать? — с подозрительным видом спросил Сасаяма.

— Получится изгнать или нет, зависит от ваших дальнейших действий. К тому же, если я изгоню это сейчас, нет смысла, если вас снова одержит что-то новое.

Клиенты ушли с выражениями лиц, которые говорили, что они что-то не до конца поняли. За ними последовал мальчик. Симпатичный мужчина средних лет в японской одежде тоже вышел, смотря на ребёнка с заботой.

В итоге мальчик так и не притронулся ни к чаю, ни к сладостям. Кинуко подумала, не стоит ли ей взять сладости и догнать их, но Ооя остановил её.

— Бесполезно. Жалко выбрасывать, так что съешь сама.

— Я и без твоего разрешения съем.

А то ещё появится жадный призрак, если оставить.

Снаружи уже полностью стемнело, стало совсем темно. Только когда гости полностью ушли, Ооя развалился и принялся пить остывший чай. Перед гостями Ооя в принципе не ест и не пьёт.

— Слушай, а эти таблички…

— Просто клочки бумаги, — категорично заявил Ооя.

Он открыл упаковку сладостей и откусил моти.

— Но зачем тогда…

— Просто ношение табличек само по себе облегчает состояние. Эффект плацебо, называется.

— Плацебо?

— То есть, всё зависит от веры, от образа мыслей — станет лучше. Болезней, при которых ешь, но не толстеешь, сколько угодно. Особенно те, что вызваны стрессом. Если телосложение худощавое, без мышц, стресс может вызвать и гастроптоз (опущение желудка).

— А тогда эта опухоль, похожая на лицо?

На этот вопрос Ооя скривился. Видимо, было что-то, что трудно сказать.

— У того старика, понимаешь, воняло изо рта. Дёсны тоже были красными.

— Это связано? — спросила Кинуко.

— На шее любовницы, помимо опухоли, были видны следы человеческих зубов. То, что они долго не исчезали, значит, ну, в общем, вот что…

Кинуко на мгновение наклонила голову, не понимая. Ооя прищурился и выглядел так, словно ему трудно говорить, как вдруг откуда-то появился Широ. Он взял сладости и тут же съел их.

— Короче, это от разврата. Хотели оставить засос, но дело вышло из-под контроля, — объяснил Широ.

— Ага, типа на шее или на плече следы остаются, — сказал он, хлопнув Кинуко по правому плечу — там, где у неё как раз был синяк.

— …

Ооя будто хотел что-то сказать, но проигнорировал Широ и продолжил. 

— Рот человека — это рассадник бактерий. Если тебя укусит старик с воспалёнными дёснами, бактерии могут попасть в рану и вызвать нагноение.

— Угу, понятно. Но зачем он её кусал?

— Лучше не копайся в этом, — сказал Ооя, слегка раздражённо, и продолжил. — Первым, кто осмотрел эту рану, был сын клиента. С точки зрения сына, он, должно быть, думал, что они просто дурачатся. Мало того, что ему пришлось лечить любовницу своего отца, но что он должен был почувствовать, увидев на ней следы своего отца? Для сына-врача отец и его любовница были убийцами его младшего брата.

Кинуко кивнула:

— Действительно.

— То есть, намёк на саспенс?

— Именно так.

— Ха-ха-ха. И после этого они думают, что родственные связи — это гарант доверия? Ничего не понимают, даже после того, что натворили, — сказала Широ, потягивая холодный чай.

Кинуко тоже взяла вторую сладость. Положив её в рот, она почувствовала какой-то странный привкус. Это была та сладость, что лежала перед мальчиком. Она проверила упаковку, не истёк ли срок годности, но всё было в порядке.

— Это потому, что ты ешь то, что от него осталось, — пробормотал Широ и отодвинул чашку, что стояла перед мальчиком.

— Любовница, наверное, была в шоке. Раньше всё было нормально, а тут вдруг началось нагноение.

Вот почему она, испугавшись, непреднамеренно позволила осмотреть себя сыну клиента, который был врачом.

— Наверное, пародонтоз. Зубы ещё были крепкие, так что, вероятно, из-за стресса последних лет его здоровье ухудшилось.

— Пародонтоз?

— Бактерии скапливаются во рту, и дёсны краснеют и опухают. Стоматологи не придают этому большого значения, но это довольно сильно влияет на общее состояние здоровья.

Ооя действительно разбирался в очень странных вещах.

— То есть, это из-за пародонтоза и укуса возникла опухоль?

— Мы не можем утверждать, что это была причина, но такое возможно.

Кинуко мысленно сказала «Хм», но всё же наклонила голову.

— Причину опухоли мы поняли. Но почему она не заживает?

— Это дело рук врача. Чтобы рана ухудшалась…

Ооя поставил опустевшую чашку и взял лежавшие рядом священные таблички и ручку-кисть. Снова, просто чтобы занять руки, он начал выводить эти змеевидные закорючки.

— Что это было?

— Это немецкий курсив, хотя и очень неразборчивый, — ответил Широ.

Немецкий… для Кинуко это был неизвестный язык. Хотя она и английского не знала.

— Говорят, раньше в Японии было принято писать медицинские карты на этом языке. Может, поэтому? Ты добавил это на таблички, да?

— А что там написано?

— «Не мажь ядом», наверное. Верно, Ооя?

Клиенты не могли это прочитать, так что только врач понимал истинный смысл табличек.

— А если бы он не знал немецкого? — спросила Кинуко.

Ооя сделал вид, что это не имеет значения.

— Нам не нужно их специально предупреждать. Если он не догадается, мы просто расскажем клиентам всю правду.

— Тогда почему бы не сказать им с самого начала?

— Разве этот старик вызывает у тебя симпатию?

— Нет.

— Так ты дал сыну возможность смягчить приговор? — с многозначительной ухмылкой сказал Широ. — Или тут что-то ещё?

Ооя молча сжал голову Широ. Тот с преувеличенным «Ай-ай-ай!» увернулся.

— Действительно, бесполезные люди. Вести ребёнка в такое место — это уже бесчувственно.

— … — Ооя посмотрел на Кинуко, словно хотел что-то сказать. — Если призраки и существуют, то большинство из них просто бессильно наблюдают. — Взгляд Ооя переместился на деревянный пол. Он смотрел на чашку мальчика, которую отодвинул Широ. — По-настоящему страшные — это люди. 

Сказав это, Ооя поднялся и вышел из главного зала.

Убрав чайные чашки и сладости, Кинуко вернулась из главного зала в административное здание. Заглянув в большую комнату, которая служила гостиной, где горел свет, она увидела, что там сидел тот самый симпатичный мужчина средних лет. Судя по тому, что на длинном столе стоял чай, похоже, его подала Куро.

— Прошу прощения, что всё ещё здесь.

— Да, отдыхайте, сколько нужно.

В ответ на мягкую улыбку симпатичного мужчины средних лет Кинуко могла сказать только это. Наверное, он ждал Ооя. Тогда зря они засиделись в главном зале. Может, Широ пришёл, чтобы позвать Ооя, но вместо этого принялся уплетать сладости.

Как и ожидалось, на кухне Куро с недовольным лицом приняла от Кинуко поднос с чашками.

— Этот парень, если задерживается, значит, жрёт.

— Верно.

Куро натёрла губку куском мыла и начала мыть чашки, вспенивая.

— Но всё же, кто этот человек?

Он представил того наглого клиента, но трудно представить того, кому этот неуживчивый Ооя не смог отказать. Куро сделала неопределённое лицо и принялась тереть чашки губкой.

— На этот счёт… Пока скажем, что он родственник Ооя.

— Угу.

У Ооя, кажется, было много братьев и сестёр, так что ничего удивительного. Может, дядя или кто-то вроде того. 

Ооя тоже переоделся и пришёл, но, увидев, что гость ещё здесь, с неохотой вошёл в большую комнату.

— Не то чтобы дело было срочным, но внук того старика скоро поступает в университет древней столицы. Поэтому он также просит, чтобы с этого раза ему преподавали уроки священного танца кагура. И вот это — подарок.

Куро объяснила и указала на изысканную коробку, завёрнутую в японскую бумагу, на столе. Это было из давно существующей лавки японских сладостей, и это было любимое лакомство Ооя. Там была ещё одна коробка — неужто он специально принёс две?

— К сэмбэй, рисовым крекерам, не прикасайся. Они только для Ооя. Вторую маленькую коробку можно съесть целиком. Похоже, та сторона догадлива.

Наверное, Ооя заранее рассказал о Кинуко. Кинуко, хоть и промычала «Гну-гну», открыла коробку. Внутри были нэрикири в виде карпов-кои и шлемов-кабуто, символизирующих праздник мальчиков — Танго-но сэкку, который уже скоро.

— У них короткий срок хранения… — начал Куро.

— Я прямо сейчас съем, значит, всё в порядке, — перебила Кинуко.

Куро многозначительно посмотрела на неё, подготавливая тарелки, но почему-то забрала вместе с ними и вложенные бамбуковые зубочистки.

— Хочешь, чтобы я руками ела?

— Нет, — ответил Куро. Она налила воду в миску и положил туда зубочистки. — Это называется куромодзи. Их используют не просто как зубочистки, но и чтобы насладиться ароматом и цветом, и желательно использовать их сразу после нарезки, но если нет, то делают так.

Она промыла их в воде и быстро вынула. Слегка протёрла кухонным полотенцем, и цвет, казалось, стал ярче.

— Если получил что-то хорошее, то вежливо будет употребить это наилучшим образом.

— Понятно, понятно, — кивнула Кинукo. Она взяла куромодзи и разрезала карпа пополам.

— …

— Что?

— Ну… такими вагши обычно сначала немного любуются, фотографируют на память, а потом уж с неохотой едят, — заметила Куро.

Если подумать, то возможно и так, но она уже разрезала. Современная молодёжь, наверное, сначала фотографирует еду, прежде чем съесть, и выкладывает в соцсети, но Кинуко была другой.

— У меня плохо получается фотографировать.

Кинуко была не в ладах с техникой. Со смартфонами тоже не складывалось, и она пользовалась мобильным телефоном для пожилых с минимальными функциями. В принципе, там была функция съёмки, но получалось всё размыто, и хорошо сфотографировать не удавалось.

— К тому же, я голодна.

— Да, поняла. Было бесполезно спрашивать.

Закончив мытьё, Куро села на стул, и Кинуко подвинула оставшиеся японские сладости, чтобы ей было удобнее взять.

— Ешь, ешь. Можешь съесть и долю Широ. Этот парень не справился с порученной работой, так что его пропускаем.

— Бедняга.

Но, услышав, что можно есть, Кинуко без всяких церемоний начала есть. От зубочисток исходил лесной аромат, а гладкая белая бобовая паста таяла во рту. Карп исчез, и она стала решать, что выбрать — ирис или шлем. Пока она советовалась, похоже, ранее съеденная еда полностью переварилась.

— Эй, Куро-кун.

— Что?

— А правда, что отданные богам сладости невкусные?

Она вспомнила, что Широ говорил о странном вкусе чайных сладостей. Может, они поставили перед алтарём только одну? Но если уж ставить, то должны были поставить все.

— Отданные? Ты про подношения? Ну, может быть. В конце концов, это остатки еды богов и будд, так что, возможно, чего-то, что должно было быть, и не хватает.

— Правда?

— Если вкус настолько отличается, что становится неприятным, возможно, действительно какой-то голодный бог съел его, — сказала Куро, что было нетипично шутливо и взяла пульт от телевизора.

Включив телевизор, она увидела информационную программу. Шла новость о несовершеннолетнем беглеце, и его семья давала интервью. Куро, не проявляя интереса, переключила канал, и на этот раз шла прямая трансляция из парламента.

— Этот человек! — Кинуко воскликнула, не дав Куро переключить канал.

Появившийся на экране мужчина с несколько важным видом был вылитый тот самый клиент Сасаяма. Возможно, из-за вспышек камер, его немного жирная кожа лоснилась. На бегущей строке было написано: «Министр Сасаяма: уйдёт ли он в отставку от ответственности?!»

— М? Ты его знаешь?

— Э-э-э…

Вероятно, Куро не видела того гостя. Вспомнив, что им велели никому не рассказывать, Кинуко спокойно ответила: «Не знаю».

[П.п: 1) Иллюстрации Футакучи-онна:

2) Хаори, комон, дзори 

Хаори — японский жакет прямого покроя без пуговиц, надеваемый поверх кимоно или с хакама. Обычная длина — ниже пояса, но выше колена. Полы хаори придерживает шёлковый шнур «хаори-химо» диаметром чуть более сантиметра и длиной 15 см, зачастую завязанный декоративным узлом.

Комон — японское кимоно с мелким повторяющимся узором. Орнамент, как правило, повторяется равномерно по всей ткани. На расстоянии кимоно может казаться однотонным, но при ближайшем рассмотрении обнаруживается тонкий, почти графичный рисунок.

Комон считается повседневной одеждой. В отличие от формальных видов, таких как фурисоде или томесоде, его можно носить без строгих ограничений. Оно отлично подходит для прогулок, встреч, посещения театров или ресторанов. Даже в современных реалиях комон остаётся популярным благодаря своей практичности и скромной красоте.

Дзори (草履) — вид национальной японской обуви, атрибут национального парадного костюма. Представляют собой плоские сандалии без каблука, с утолщением к пятке. Придерживаются на ногах ремешками, проходящими между большим и вторым пальцами. В отличие от гэта, дзори делают отдельно для правой и левой ног. Традиционно изготавливались из рисовой соломы, сегодня бывают из ткани, лакированной древесины, кожи, резины или синтетических материалов. Дзори очень похожи на «вьетнамки».

3)Дзабутон — японская плоская подушка для сидения. Обычно используется для сидения на полу, но также применяется, когда сидят на стуле.

4) Савара (испанская макрель) в соусе сайкё — блюдо японской кухни, которое готовится из кусочков савары, тушёных в соусе из соевого соуса, саке, мирина и сахара. 

5) Кинтяку — традиционная японская сумочка небольшого размера, часто с завязками. 

6) Эбоси («воронья шапка») – традиционный японский мужской головной убор. Имел вид чёрного закруглённого колпака. Имел вид чёрного закругленного колпака. Изготавливалась из ткани или бумаги; красилась в черный (вороной) цвет; иногда покрывалась лаком уруси. Обычно, крепилась к голове веревкой, которая завязывалась под подбородком. Носилась придворной аристократией как составляющая парадного или повседневного наряда; также носилась самураями и простонародьем как часть парадной одежды. Изредка носилась женщинами, в частности танцовщицами-проститутками сирабёси. Сегодня носится синтоистскими священнослужителями по праздникам. 

Каригину — это традиционная японская одежда, которая использовалась в древности. Она была частью наряда, который носили представители высших слоёв общества, в частности, аристократы и служители храмов, а также использовалась для охоты. Одежда состоит из длинной, прямой накидки с рукавами, напоминающей кимоно, но с упрощённым и менее декоративным дизайном.

7) Вагаши и нэрикири.
Вагаши — это традиционные японские сладости, сделанные в основном из натуральных растительных ингредиентов: рисовой муки, фасоли адзуки, агар-агара, каштана, батата.

Нэрикири (練り切り) — один из самых утончённых видов вагаши, они отличаются своей художественной формой и текстурой. Готовят из пасты белой фасоли и особой рисовой муки сиратамако, которую окрашивают и лепят вручную, создавая миниатюрные шедевры - цветы, листья, птиц, символы времён года.

8) Танго но сэкку(праздник мальчиков) — это традиционный японский праздник 5 мая, изначально праздник мальчиков, ныне известный как День детей, когда семьи желают детям здоровья, силы и счастья. Праздник пришёл из Китая как ритуал очищения от злых духов в 5-й день 5-го месяца (по лунному календарю).

В Японии сначала был связан с рисовыми полями и девичьими обрядами очищения (молодые девушки приносили свежие ирисы, чтобы прогнать болезни).

Позже, в самурайскую эпоху, праздник стал ассоциироваться с силой, доблестью и воинским духом — и постепенно стал «праздником мальчиков»]