Онлайн чтение книги Байки на ночь о злых духах и жрице-ткачихе Bedtime stories of evil spirits and a weaver priestess
Глава 2: Камикири

[П.п: Камикири — ёкай из японской мифологии, дословно переводится как «срезающий волосы». Это членистоногие с ножницеобразным клювом и руками, похожими на бритвы. Они довольно маленькие и способны бесшумно проникнуть сквозь окна или двери, оставаясь незамеченными для своих жертв.]

Первая пара у студентов по понедельникам и четвергам — это время лекции Кинуко.

Увы, как и положено началу недели, на первом занятии лица у студентов обычно сонные. Разумеется, и на лекции Кинуко то же самое: студенты, зевая, работают за ткацкими станками. Даже если уже наступил май, весенняя сонливость всё ещё не проходила.

В этом году число участников лекции увеличилось вдвое. То, что всё больше студентов хотят заниматься ткачеством, радовало Кинуко, но и ставило её в затруднение. Пусть ткацкие станки для студентов — это небольшие настольные модели, они всё равно дорогие. Внезапно увеличить их количество невозможно, поэтому она решила применить метод, немного отличающийся от прошлогоднего.

Помимо ткачества, она также попросила их делать плетёные шнуры.

Было решено, что на лекциях в понедельник в первой половине, в апреле-мае, будут делать плетёные шнуры, а во второй половине, в июне-июле, — ткачество на настольных станках. В четверг — наоборот.

Сначала некоторые студенты были недовольны тем, что не могут сразу пользоваться нормальными станками, но среди них,в основном, собрались люди, которые любят создавать вещи. Как только они начинали, сразу сосредотачивались. Даже самые заспанные студенты, когда принимались работать руками, уже не клевали носом.

Однако…

 — Эм…

Кинуко обратилась к маленькой по росту студентке. Кажется, её звали Оомура. Девушка с круглым лицом и короткой стрижкой. Она была энергичной и активно участвовала в лекциях, поэтому даже замкнутой Кинуко было легко с ней заговорить.

— Ты не знаешь, почему Курашики-сан сегодня отсутствует?

Количество студентов было на одного меньше. Поскольку Оомура часто общалась с Курашики, Кинуко подумала, что та, возможно, что-то знает.

— Кура-тян? А, подождите секунду. — Оомура вышла из аудитории и порылась в шкафчике. — Извините, пришло сообщение.

Она показала смартфон и поклонилась. Мельком увидев, что уведомление пришло за пять минут до начала лекции, Кинуко поняла, что она не виновата.

— А? А-а-а?

Оомура, читавшая сообщение, вскрикнула от удивления. Кинуко тоже заглянула в экран, чтобы узнать, в чём дело.

— Д-допрос?

Услышав тревожное слово, и Кинуко, и Оомура заволновались.

— Ч-что случилось?

— Н-не знаю.

Проверить было невозможно, и если бы они позвонили, а та была на допросе, это создало бы проблемы. Пришлось вернуться к лекции.

Курашики появилась, когда лекция уже окончилась, и они убирались. Остальные студенты ушли, и только Оомура помогала убирать аудиторию.

— К-Кура-тян?! — Оомура, подметавшая пол, вскрикнула от изумления.

— Эхе-хе-хе. Комура-тян, мне идёт? — спросила Курашики слегка глухим голосом. Обычно у неё был высокий, «анимешный» голосок, но сегодня он казался чуть ниже обычного.

Волосы Курашики были коротко обрезаны по плечи. Ещё недавно у неё были пышные длинные локоны до талии, которые так хорошо подходили её девчачему стилю. Что же случилось?

Интересно, что же произошло, раз она так подстриглась?..

— «Идёт» тут ни при чём! Что вообще произошло, что за допрос такой?

— Э-э-э. Как бы это сказать... вышло так, что это стало делом о причинении телесных повреждений...

— Телесные повреждения?! Что значит? Ты ранена? Ранена?

Оомура стала сильно трясти Курашики за плечи, и та не могла продолжить. Кинуко мягко остановила руку Оомуры.

— Д-д-да всё нормально, я не пострадала Просто, когда я вышла из дома и села в поезд… — Хоть её голос звучал чуть рассеянно, лицо Курашики было заметно напряжённым. — Когда я выходила на станции, вот что произошло.

Курашики достала из сумки платок. В нём был завёрнут пучок волос. Слегка окрашенные в коричневый цвет, длиной около тридцати сантиметров. Чтобы они не рассыпались, посередине они были перевязаны резинкой для волос.

— Раздался звук «шасс», я подумала, что, наверное, уронила проездной. Оглянулась — а на земле лежали волосы.

Лицо Оомуры побледнело.

— Никаких травм нет, волосы-то пропали!

Кинуко на секунду не поняла, что сказала Курашики.

— «Травм нет, волосы-то пропали»… Ах! Так вот оно что, — Кинуко поняла игру слов и хлопнула в ладони. Курашики смущённо съёжилась.

[П.п: Тут идёт непередаваемый японский каламбур.
Курашики говорит: «Кэга най но, кэ га най но» (怪我ないの、毛がないの).

「怪我ない」 (кэга най) — буквально означает «нет травм», «не ранена». Это то, что Курашики хочет сказать: с ней физически всё в порядке, порезов и синяков нет.

「毛がない」 (кэ га най) — звучит практически идентично, но означает «нет волос». Именно это слышит и понимает Оомура, и именно это изначально не может понять Кинуко.]

— …С-сенсей, проигнорируйте это, пожалуйста.

— П-прости, я не хотела.

Пока Кинуко и Курашики смотрели друг на друга с виноватым видом, Оомура вмешалась.

— Сейчас не время для этого! Это же ужасно. Обрезать кому-то волосы...

Оомура сердито оскалилась, показывая клычок. Курашики крепко обняла Комуру, то есть Оомуру. Та с неодобрительным выражением лица похлопала Курашики по спине.

— Давай сначала поедим. Кура-тян, уже обеденное время, ты наверняка голодна.

— Угу.

Кинуко собиралась просто молча наблюдать за ними в роли учителя, но момент оказался неподходящим. Как раз в этот момент у неё в животе громко заурчало. Она тут же прикрыла живот, но Курашики и Оомура уже пристально смотрели на неё.

— Сенсей, да у вас обед просто невероятный.

— Мне это часто говорят.

Сколько раз ей это уже говорили? Кинуко кивнула Курашики, которая смотрела на неё с широко раскрытыми глазами.

— Действительно потрясающе, — Оомура уже навела смартфон и фотографировала.

После того разговора Кинуко тоже оказалась вовлечена в совместный обед. Для голодного желудка это было неплохо, но её обжорство сразу же раскрылось.

Сегодня у неё был обед в многоярусной коробке дзюбако: разноцветные онигири, выложенные в ряд. С начинкой из мелко нарезанной зелени, с засоленными лепестками сакуры, с добавлением харасу (брюшной части лосося). Всё с идеальной степенью солёности, так что их можно есть без конца.

Гарниры: тамагояки (рулет из омлета), тушёные ростки белокопытника, бамбуковые побеги и куриные крылышки, а также свиные рулетики с корнем лопуха. Всё это приготовила Куро.

Прямо хотелось сделать её своей невесткой.

 — Э-э, может, всё же есть вещи поважнее, чем бэнто? — попыталась сменить тему Кинуко.

Курашики, должно быть, была голодна, но ещё не притронулась к своему набору с гамбургером.

— Такие случаи считаются преступлениями типа «уличных нападений»?

— Думаю, да. Только непонятно, это будет квалифицировано как причинение телесных повреждений или как насилие... Но... — Курашики ткнула палочками в гамбургер, покрытый тёртой редькой. — Оказалось, пострадала не только я.

— То есть?

— Говорят, есть и другие, кто подал заявление, кроме меня.

Лицо Оомуры стало ярко-красным.

 — Да что за ужас! 

Оомура громко хлопнула по столу и вскочила. Кинуко чуть не подавилась онигири с сакурой.

— Значит, какой-то идиот, которому нравится обрезать волосы девушкам, разгуливает на свободе!

— Угу. Я тоже заметила слишком поздно, так что не знаю, кто это сделал. Я была так шокирована, что одна ничего не могла поделать. Человек, который был со мной, позвонил, и мы сразу поехали в полицию...

Её растянутая речь не выражала напряжения, но всё равно было больно это слышать. Цвет лица у неё тоже был плохой. Даже если с ней был кто-то, она, должно быть, волновалась.

— Но в некотором смысле допрос даже помог. Женщина-детектив выслушала меня, и, что важнее, сказала, что версия о личной мести маловероятна...

Тем не менее, это всё равно было отвратительно и шокирующе.

— Хорошо бы поймали преступника поскорее.

— Угу. А я только что купила новую заколку для волос и использовала её, но и её я потеряла... И причёску так красиво сделала…

— Серьёзно? В этом проблема? — Оомура смотрела с недоумением.

— Ну, красиво же было! Вот, смотри!

 Она показала экран своего смартфона. На аккуратно заплетённых волосах была заколка-баретта с цветочным мотивом.

— А ещё, сенсей, простите.

— А? За что? — Кинуко удивлённо уставилась, услышав неожиданное извинение.

— Я сказала «допрос», но на самом деле волосы мне обрезали вчера, а сегодня я опоздала, потому что ходила в парикмахерскую.

Курашики показала свои укороченные волосы. Действительно, они были аккуратно подстрижены, и было трудно представить, что допрос закончился бы за время одной лекции. Возможно, она была спокойна, несмотря на нападение, потому что прошёл уже день.

— Если просто волосы отрезали, наказание будет лёгким. Скажи, что тебя ранили. Тогда наказание будет строже!

— Комура, иногда ты прямо хитренькая, — Курашики улыбнулась и отправила в рот кусок гамбургера.

— Это про Оомуру-сан, верно? Все называют её Комура. — Кинуко вдруг сказала то, что её давно интересовало.

— Угу. Потому что она скорее «маленькая» (ко), чем «большая» (о:), верно?

— Может, перестанешь говорить так неприятно? — Оомура прищурилась на Курашики.

— Разве это не лучше, чем онъёми для «Оомура»?

— Онъёми...

Смакуя слегка сладкий омлет, Кинуко попробовала преобразовать иероглифы другим чтением. Получилось что-то вроде сильного иностранного имени. Похоже на пылесос. Даже похоже на название пылесоса.

[П.п: Очередной непереводимый нормально момент.

Имя Оомуры (大村) буквально переводиться как «Большая(大,о:)деревня(村,мура)»

Курашики же из-за маленького роста называет её コムラ (Комура), что созвучно с 小村 (Маленькая деревня).

В японском есть 音読み (онъёми — китайское чтение иероглифов) и 訓読み (кунъёми — японское). В повседневной речи фамилии читаются по кунъёми:

 大 → おお (о:)

 村 → むら (мура)

Но если взять онъёми этих иероглифов:

• 大 → だい (дай)

• 村 → そん (сон)
  → получится だいそん (Дайсон).]

— Понятно.

— И вы тоже, сенсей?!

Когда Кинуко выразила понимание, Оомура, теперь Комура, набросилась на неё.

— Кстати, ты сообщила в университет? И ещё: если это случилось на станции, то как ты сегодня ехала? Это же та же станция?

— Да-а-а. Сегодня утром меня привезли на машине, а не на поезде. И в студенческий отдел я собираюсь пойти сейчас доложить...

Когда она почти договорила, зазвонил смартфон Курашики.

— Ах, как вовремя. Говорит, сейчас за мной придёт.

Курашики начала торопливо есть свой обед с гамбургером. Менее чем через десять минут к их столику подошёл стройный студент. Он был одет опрятно и без излишеств.

— Прошу прощения. У меня была вторая пара. Моя девушка не доставила хлопот?

— Моя девушка...

Вот это действительно хороший парень. Курашики улыбнулась и схватила студента за руку.

— Я не доставляла хлопот. Но я была спокойнее, ведь со мной были Комура и сенсей. Ладно, мы пошли.

Взяв свою посуду, Курашики ушла со студентом.

— Наверное, парень?

— Наверное, парень.

— Тем «спутником» был он?

— Возможно.

— Тогда можно не волноваться.

— Верно.

— Сенсей, а у вас есть парень?

— ...А у Комуры-сан?

— ...

Молчание говорило само за себя. В невыразимой атмосфере Кинуко и Комура продолжили есть.

Сообщила ли Курашики или были другие пострадавшие студенты, но студенческий отдел университета работал исправно. Кинуко увидела предупреждение о нападениях на доске объявлений.

Там было написано более подробно, чем то, что она слышала от пострадавшей Курашики. Мысленно промычав «М-м-м», Кинуко достала мобильный телефон и включила камеру. Почему-то снимки всегда получались размытыми, и только на пятый кадр ей удалось запечатлеть что-то читаемое.

Когда Кинуко вернулась в храм Тамамаю, на парковке у подножия лестницы стоял чёрный дорогой автомобиль. Видимо, снова кто-то пришёл на обряд очищения. Но от этой подозрительной машины у Кинуко на душе стало тревожно. Храм ведь почти не приносит дохода, а ооя всё тратит направо и налево. Неужели он взял деньги в долг у каких-то страшных людей?..

Немного ускорив шаг, она поднялась по лестнице и увидела знакомую фигуру. Худощавый мужчина в кимоно — тот самый симпатичный мужчина средних лет с прошлого раза. Он сидел на скамейке на территории храма и гладил кошку. Кошка, казалось, наслаждалась, прищурив глаза и спокойно сидя у него на коленях.

Обычно она сразу убегала, когда Кинуко приближалась...

— О, вы вернулись. Сегодня были в университете?

— Да, так и есть. Здравствуйте. — Было досадно, что она могла ответить лишь шаблонной фразой, как в английском. Она не рассказывала о работе преподавателя, так что, наверное, ооя сказал.

Кошка на мгновение насторожилась, но, поняв, что Кинуко не подойдёт ближе, осталась сидеть на коленях у симпатичного мужчины средних лет. Она предоставляла кошке и туалет, и еду, и ей было невероятно интересно, почему же её так невзлюбили.

— Вы сегодня снова кого-то сопровождаете? — Кинуко использовала свои скудные коммуникативные навыки.

— Да. В прошлый раз я привёл с собой слишком назойливого гостя, простите. Обычно его зовут «сенсей», но, похоже, он всё понял неправильно.

Наверное, о том политике. По новостям говорили об отставке по ответственности, так что, кажется, он получил по заслугам за свои заблуждения. Похоже, они давно знакомы. Но как теперь отвечать? Тем более ведь тогда она обязалась хранить всё в тайне. Даже если собеседник тоже был там — упоминать не стоит.

— О чём это вы? Я плохо помню. Но сладости на Праздник мальчиков были очень вкусными.

Мужчина лет на мгновение приподнял один глаз.

— Ха-ха, я рад, что они вам понравились. В следующий раз привезу что-нибудь с символикой Праздника звёзд (Танабата).

— Спасибо вам.

Кинуко вежливо поклонилась. Симпатичный мужчина средних лет спустил кошку с колен и поднялся со скамейки.

— Сегодня я пришёл сопровождать внучку. Если сказать «Хадзимэ», вы поймёте?

— Ах, та девочка… 

Кинуко вспомнила девушку в матроске с косичками, что приходила на днях.

— Судя по всему, она допустила какую-то бестактность?

— Н-нет, ничего такого.

Просто на неё немного глазели. Ничего особенного не сделали. Однако мужчина, казалось, догадался об этом и горько улыбнулся.

— Она жила в деревне, поэтому у неё трудности в общении, но она не плохой ребёнок. Хотя, возможно, я просто старый глупец, балующий внучку.

Кинуко слышала, что когда говорят «не плохой ребёнок», это часто означает «трудный ребёнок, с которым нельзя обращаться грубо». Кинуко улыбнулась ещё более натянуто.

 — Хадзимэ-сан поступает в старшую школу?

— Нет, в университет. У неё нет повседневной одежды, поэтому она, наверное, ходит в матроске? Она говорила, что пошла покупать одежду.

Теперь Кинуко поняла, почему та была в аутлет-молле.

— Тогда, возможно, в Университет Сайто? — Кинуко назвала университет, где работала.

— Нет, в Женский университет Сайто. Раз уж выдалась возможность, она пришла сюда учиться танцу мико.

Названия похожи, но это совершенно разные учебные заведения. Кинуко слышала, что это школа для девушек из хороших семей.

Что касается танца мико, то Кинуко была мико, но не умела танцевать. Куро и Широ тоже не были мико. Так кто же тогда танцует? Методом исключения оставался лишь один человек. Им оказывался ооя.

— Э-э, Хадзимэ-сан называла ооя своим старшим братом.

Кинуко вспомнила, как тот скривился, когда его назвали «братец».  Она слышала, что у него есть братья, но неужели у него также была и сестра?

— Ооя? А, тот мальчик. Да, они связаны кровными узами, но на самом деле они не брат и сестра. Просто Хадзимэ привязалась к нему и так его называет.

Похоже, для симпатичного мужчины средних лет ооя был «тем мальчиком». Если бы он сказал это в присутствии ооя, тот, наверное, нахмурился бы.

— Вот почему она его зовёт «братец»… — Для Хадзимэ ооя был слишком молод, чтобы быть «дядей», так что это выглядело уместно.

— Да, сейчас она как раз у него на занятиях. — мужчина взглянул на главный зал. За ним священное дерево и каменная сцена, где ооя всегда исполнял танец мико. — Кстати, я ещё не представился.

Он достал из-за пазухи визитницу из креповой ткани.

— Пожалуйста.

— Благодарю.

Ей протянули визитку с надписью «Бундзин Окуто(於久斗)».

— Э-э-э, Оку-сан?

«Как читается «斗(то)»?»

— Нет-нет. Произносится «Окуто». Это так называемое гагō — творческий псевдоним. «То» — это не имя само по себе.

Кинуко кивнула с пониманием. «Бундзин» — это, значит, мастер каллиграфии. Действительно, по его внешности можно было предположить нечто подобное.

— Понятно. А имя имеет какое-то значение?

— Нет-нет, это просто изменённая версия моего настоящего имени, что-то вроде глупой шутки старика, — Окуто смущённо усмехнулся и медленно перевёл взгляд в сторону главного зала. — Кажется, закончили.

Из зала выходили ооя в своём обычном белом одеянии и Хадзимэ в одеянии мико. За ними следовали двое мужчин в чёрных костюмах. Ооя, как обычно, был с неодобрительным выражением лица, а Хадзимэ, вся в поту, казалось, переводила дыхание.

Ооя, заметив Кинуко, лишь слегка приподнял бровь и направился в административное здание. Хадзимэ осталась стоять у входа, медленно кланяясь вслед удаляющейся фигуре ооя.

— ?.. 

Кинуко наклонила голову и пошла к административному зданию. Она вежливо кивнула Хадзимэ, которая всё ещё кланялась. Неизвестно, как сильно он её муштровал, но она вспотела так, что кимоно прилипло к коже. Кинуко в панике бросилась догонять ооя и схватила его за рукав белого одеяния.

— Что такое? — Ооя обернулся с недовольным лицом.

— Разве это не жестоко? Бросить девушку одну.

Определённо, если бы здесь была Сакимори, она бы так сказала.

— ...Я дал ей попить. Риска теплового удара нет.

Ооя освободил свою руку от Кинуко и собрался идти к своему флигелю.

— Даже если риска теплового удара нет, как насчёт того, чтобы отпустить девушку всю в поту? — подшутил Широ, появившийся неизвестно откуда. В руках у него было сложенное банное полотенце. — Мог хотя бы позволить ей принять ванну.

Он ухмыльнулся и, цокая шагами, прошёл в коридор. Он положил полотенце на голову Хадзимэ, которая всё ещё стояла у входа. Рядом был и Окуто.

— Лишнее, — ооя цокнул языком.

Однако, похоже, он не собирался ничего говорить и просто направился к флигелю.

— Эй, не оставляй Широ одного! — Вместо него из кухни высунулась Куро. — Не поручай Широ проводить в ванную.

— Д-да, — Кинуко в панике вернулась ко входу.

Хадзимэ с плотно сжатыми губами подняла лицо.

— Тогда прошу прощения. Я воспользуюсь вашим предложением принять ванну.

Вместо Хадзимэ поклонился Окуто. Хадзимэ, казалось, было не по себе от такого обращения, но когда Окуто улыбнулся и посмотрел на неё, она тоже поклонилась.

— Простите, что она очень стеснительная.

— Н-ничего страшного.

Не то чтобы стеснительная… Кинуко проглотила слова, готовые сорваться с языка.

— Прошу прощения за беспокойство.

Хадзимэ сняла дзори, аккуратно сложила их, поднялась к входной зоне. Сразу было видно, что она из хорошей семьи по её манерам. Это было видно, но почему-то взгляд, которым она смотрела на Кинуко, был колючим и болезненным.

— Прошу сюда. Для раздевания можете использовать любую из корзин на полке. Смена одежды…

— У меня есть с собой, не беспокойтесь.

В руках Хадзимэ оказался узелок в ткани фуросики.

— Э-э-э, насчёт ванны...

— Я не ребёнок, могу сама. Спасибо вам. — Хадзимэ поклонилась, словно завершая разговор.

— Тогда просто положите использованное банное полотенце в корзину рядом со стиральной машиной, — сказав только это, Кинуко направилась на кухню.

На кухне был Окуто с виноватым выражением лица и пил чай. Куро занималась гостем. Широ, наверное, стащил что-то из товаров фирменного магазина — он пил рамунэ. К чаю подавались мидзу-мандзю.

— Я ещё немного побуду тут.

— Конечно, отдыхайте спокойно.

Но отдыхал только Окуто, а двое телохранителей, что были с Хадзимэ, отсутствовали.

— Спутники остались снаружи. Им, видимо, неловко заходить внутрь.

— П-понятно…

Действительно, ооя, как владелец дома, не любил пускать чужих людей в дом. Даже Хадзимэ он собирался проводить, не предложив ванну. У него очень сильное, даже ненормальное, чувство территории.

Поэтому Окуто, который сейчас пил чай на кухне, должно быть, был тем, кому он очень доверял. Обычно, кого бы ни привели, даже важных персон, он пускал только в зал у входа.

— Держи.

Куро поставила перед Кинуко дрожащие мидзу-мандзю. Сквозь полупрозрачную кожицу просвечивала начинка. Чёрный, зелёный, розовый — наверное, паста из красных бобов, матча и сакуры?

— Выглядит вкусно.

— Сначала вымой руки.

Куро быстро отшлёпала руку Кинуко, которая тут же потянулась к сладостям. Кинуко неохотно помыла руки.

— Помыла!

— Хорошо!

— Разве это не обращение как с собакой? — Потряхивая стеклянным шариком в бутылке с рамунэ, Широ вставил реплику. — Если бы ты была пёсиком, то сторожила бы снаружи, — с намёком на что-то усмехнулся он и посмотрел в окно.

— Широ-кун, потом заплатишь за рамунэ. Сто пятьдесят иен.

— Э-э, одна бутылочка — это же нормально?

— Не-е-ет. Я тоже плачу, когда хочу выпить.

— Так вот для чего ты говорила класть мелочь в карманные деньги, — с пониманием сказала Куро.

— Хи-хи-хи. Здесь довольно уютно, — рассмеялся Окуто.

— Это потому что ты старик, — Широ называл Окуто стариком.

Действительно, в его волосах была седина, и у него были внуки, так что, наверное, это было верно, но разве это не грубо?

— У нас тут один с сильным чувством территории, так что почти никто не может войти в дом. Думаю, даже внучке неловко и некомфортно.

И правда, пользоваться ванной в чужом доме — неловко.

—  Ха-ха-ха, я, можно сказать, немного туповат. Пока не родился младший брат с большой разницей в возрасте, старшие братья часто называли меня бестолковым младшим. Хвалили разве что за хорошее зрение.

Окуто говорил с самоуничижением и отправил в рот мидзу-мандзю. Кинуко тоже зачерпнула мандзю ложкой и положила в рот вместе с дрожащей кожицей и начинкой из сакуры. Кожица таяла на языке и распространялась по рту вместе с начинкой. Возможно, из-за присутствия Куро, Окуто говорил более раскованно.

— Но и это хорошее зрение стало старым и теперь бесполезно.

— Ты старик, поэтому стареть — это нормально. Не беспокойся.

— Как жестоко. А я-то считаю себя ещё молодым и хочу прожить ещё полвека.

Куро тоже говорила довольно небрежно. Обычно она была куда рассудительнее, чем Широ, поэтому Кинуко это показалось необычным. Но, подумав, она решила, что, наверное, так и есть — ведь Куро почти никогда не разговаривает ни с кем, кроме людей из административного здания.

«Хотя это не похоже на разговор со старшим», — подумала она.

— Тогда не могла бы ты хоть как-то меня омолодить, хоть морально? Например, нет ли каких-нибудь интересных тем из университета?

— И-интересных? — Кинуко опешила.

— Дедуля, такие просьбы называются «ставить в тупик», — сказала Куро, очищая стручки гороха.

— П-правда?

Кажется, он был довольно шаловливым стариком. Он смотрел то на Кинуко, то на Куро.

— Э-это не то чтобы интересная тема...

Кинуко, мыча, пыталась вспомнить, не было ли чего-то, и припоминала события дня.

— С-сейчас, кажется, орудует маньяк, подрезающий волосы.

Сказав это, она немного пожалела. В конце концов, жертвой стала студентка с её лекций, и было бы неверно говорить об этом легкомысленно. Однако ей показалось, что глаза Окуто загорелись. Он смотрел на Кинуко с огромным интересом.

— Очень любопытное происшествие. Не могла бы ты рассказать подробнее?

Кинуко не могла отказать, когда её так просили. На мгновение она заколебалась, что делать, затем достала мобильный телефон.

— Это было вывешено на доске объявлений в университете.

На фотографии было слегка размытое изображение. Текст, должно быть, можно было разобрать.

— Что тут у нас? Значит, нападает исключительно на женщин с длинными волосами?

— И правда, опасное время настало, — вздохнула Кинуко.

Куро, увидев это, тоже тяжело выдохнула.

— Эй, для тебя это вовсе не «чужая проблема», знаешь ли, — она указала на Кинуко стручком гороха.

— ?

— Эти твои волосы — просто просьба «нападите на меня».

— А-а! — Кинуко схватила свои волосы,согласившись. Действительно, такие длинные — прямо мечта для маньяка.

— Ну и ну…—  с досадой сказала Куро.

Широ, словно говоря «ничего не поделаешь», похлопал Куро по плечу.

— Это же Кинуко. Она ведь не то что окружающих — даже себя толком не замечает. Думаю, если бы оказалась прямо в самом центре тайфуна, то и тогда не поняла бы.

Кинуко стало немного досадно. Она попыталась сменить тему.

— Т-тогда на Хадзимэ-сан тоже могут напасть?

— С не знающей жизни барышней всегда рядом телохранители, так что проблем нет.

При слове «телохранители» вспомнились двое в чёрных костюмах. Действительно, с такой парой серийный подрезатель волос не подойдёт... наверное?

— Но та пострадавшая девушка была подстрижена в толпе на станции. Разве такое легко сделать?

Кинуко вспомнила слова пострадавшей Курашики. Та говорила, что услышала звук «шасс» и обнаружила, что волосы отрезаны.

Она схватила свои волосы и потянула их указательным пальцем.

— Если резать ножом, нужно вот так потянуть.

— Хм-хм, действительно, — с интересом кивнул Окуто.

— Может, использовали ножницы? — Куро закончила очистку стручков. Теперь она начала чистить корень лотоса.

Так как отрезанный пучок волос был перевязан резинкой, он упал целым, не рассыпавшись. Место среза было довольно близко к шее. Если бы обрезали только кончики, это можно было бы скрыть, но если бы кто-то поднёс ножницы к шее другого человека, окружающие, конечно, заметили бы.

— Довольно интересная история. Мне бы хотелось услышать больше, но... — Окуто погладил подбородок и посмотрел в коридор.

Хадзимэ выглядывала, выставив наружу только половину лица. Похоже, она не решалась сказать, что вышла из ванны, пока они разговаривали.

— В-ваш разговор окончен? — Она, вероятно, хотела выглядеть невозмутимой, но немного запиналась.

— Прости за ожидание. Ты волосы вытерла?

Дедушка обращался с ней как с ребёнком, и Хадзимэ, казалось, чувствовала себя неловко. Кинуко тоже хорошо понимала, как трудно сушить длинные волосы.

С лёгким стоном Окуто поднялся.

— Я засиделся. Прошу прощения. — Вежливо поклонившись, он встал, и Хадзимэ, словно подражая ему, тоже поклонилась. — В следующий раз я бы хотел услышать продолжение той истории… Окуто мельком взглянул в окно, в сторону флигеля. — Но здесь есть тот, кто любит совать нос в такие дела больше.

Шутливо произнеся это, он ушёл вместе с внучкой.

Во время ужина ооя вышел из своей комнаты, чтобы поесть.

— Ооя, ты не устал?

— Не то чтобы устал, скорее проголодался.

Вот почему он не смог ждать и пришёл. Ооя сел на почётное место. Учитывая, что он обычно затворничал в своей комнате и не занимался спортом, тренировка с Хадзимэ, должно быть, сожгла калории.

— Опять прибавилось, — ооя мельком взглянул на подносы. Их было пять. Ооя, Кинуко, Широ, Куро — всего четверо. Один лишний.

— А что поделаешь, — проворчала Куро.

На лишнем подносе были приготовлены небольшими порциями гарниры и рис. Кинуко не совсем понимала, но, похоже, в этом административном здании часто появлялись невидимые постояльцы. Если бы Сакимори узнала, это стало бы жуткой историей, из-за которой та подняла бы шум. На подносах были стручковая фасоль с кунжутной заправкой, тушёный корень лотоса, маринованный в намбан-дзукэ ставрида и японский стейк.

— Сегодня богато.

— Благодари старика за угощение.

Куро наложила рис и передала Кинуко. Широ уже с аппетитом уплетал мясо.

— Хорошее мясо. С красивой мраморностью и тающей нежностью.

Одно описание вызывало слюнки. Она сразу сложила ладони и приступила к еде. Внутри мясо было ещё розовым, и когда она брала его палочками, медленно сочился сок. Обмакнув его в японский соус из тёртой редьки, она отправила в рот. Теплота мяса и прохлада соуса одновременно распространились во рту.

— !!

Кинуко замахала левой рукой. Было жалко есть его просто так. Она также принялась за рис в чашке. Солёность соуса и вкус умами мяса переплелись с рисом, создавая впечатляющую гармонию.

— Я понял, что вкусно, так что ешь спокойно. — Ооя смотрел на неё с полуприкрытыми глазами и раздражением. Он аккуратно заворачивал мясо в листья кресс-салата и ел.

Кинуко пристально наблюдала за ним.

— Что?

— Нет, просто я подумала: раз ты исполняешь танец мико, можно ли тебе есть мясо?

— Спрашиваю в ответ: а твоя профессия какая?

Услышав это, она подумала: «Действительно», и убрала палочки, которые уже тянулись к тарелке ооя.

— Как прошёл танец мико?

— Не спрашивай.

Разговор заглох. Ооя мрачно и молча ел свой рис.

— Нехорошо так говорить, — Широ смотрел с досадой и раздражением.

На тарелке у него мясо уже исчезло. Куро молча запихнула оставшиеся овощи ему в рот. Когда Широ прожевал и проглотил, Куро позволила ему продолжить.

— За столом должно быть весело. Надо поддерживать разговор.

— Широ-кун, ты прямо как Окуто-сан говоришь.

Кинуко тяжело вздохнула — она не любила такие внезапные просьбы. Но тут она вспомнила, что ещё не рассказывала ооя о происшествии с обрезанными волосами.

— Кстати, сегодня в университете…

Она пересказала ооя то, что недавно рассказывала Окуто и остальным, и показала фото на телефоне. Он закончил с одной чашкой риса и теперь пил послеобеденный зелёный чай сенча из чашки.

— Итак, ты хочешь знать, как это было срезано? Или кто преступник?

— И то, и другое.

— Откуда мне знать? Слишком мало информации.

— Верно, — Кинуко вздохнула. — Разве такое не может быть делом рук ёкая? Например, кама-итачи, — сказала она в шутку. Кинуко обмакнула последний кусок мяса в оставшийся соус и отправила в рот.

— Ты что, смеёшься? — Голос ооя прозвучал то ли с раздражением, то ли с упрёком. Он прекрасно понял, что она нарочно так сказала. — Во-первых, кама-итачи — это трёхсторонний ёкай. Обычно говорят, что первый валит жертву, второй наносит порезы, а третий наносит мазь, заживляющую раны.

Он любезно продемонстрировал свою эрудицию.

— Тогда что? Есть ёкай, который режет волосы?

— Есть.

— А?

«Правда?» — Кинуко посмотрела на ооя с недоверчивым взглядом.

— Малоизвестный, но есть. Сохранилось много записей из периода Эдо. Говорят, думали, что что-то упало, а это оказывались волосы, прямо с завязкой. Называется «камикири» или «куроками-кири».

Ситуация практически идентична случаю с Курашики.

— Есть три основные теории: дело рук лис, насекомых или человека. В случае с лисами — это ёкай, и об этом есть записи даже на материке. В случае с насекомыми, говорят, что вред причиняет насекомое под названием «камикиримуси» (насекомое, режущее волосы).

— Камикиримуси — это то самое? С длинными усиками?

— Говорят и так, и иначе. Конечно, маловероятно, что насекомое действительно может отрезать человеческие волосы.

В начальной школе была популярна забава — давать насекомым резать бумагу, но человеческие волосы — совсем другое дело. Человеческие волосы довольно прочные, и раньше из них даже верёвки плели.

— А теория про человека?

— Это самая правдоподобная. В большинстве случаев виноват человек.

Люди вредят людям. Это была основная теория ооя.

— Если кто-то выигрывает от того, что волосы подстрижены некрасиво, то это парикмахер; были случаи, когда парикмахеров арестовывали, а также истории о ямабуси, продававших амулеты для защиты от ёкаев. Конечно, возможны случаи, когда их оклеветали. Бывает, что волосы выпадают клоками из-за болезни.

— В этом случае, думаю, это не болезнь. Был виден след среза на волосах, и луковицы не было.

Они были аккуратно отрезаны.

— Тогда наиболее вероятна другая теория. Это сделал человек с фетишем на волосы. В общем, в любом случае, камикири — ёкая, подрезающего волосы, — не существует.

— Ну, ты всё испортил.

Кинуко, потягивая чай, смотрела на ооя с полуприкрытыми глазами. Широ растянулся на татами, а Куро уже убрал посуду и занялся мытьём. Ооя смотрел на экран мобильного телефона Кинуко.

— Фетиш на волосы также называют трихофилией. Среди трихофилов есть те, кто не просто восхищается волосами, но и возбуждается от самого акта стрижки. Я не собираюсь осуждать чужие предпочтения, но некоторые несдержанные люди переводят свои желания прямо в действия. Именно поэтому существуют преступления, связанные с подстриганием волос женщин.

Кинуко погладила свои волосы.

— Итак, возвращаясь к теме: если преступник — человек, то как он подрезал волосы?

— Вот именно, это интересно.

— Не знаю.

От слов ооя плечи Кинуко бессильно опустились.

— А?

— Я же сказал с самого начала. Недостаточно информации. Более того, ловить таких — работа полиции. Не в моей юрисдикции.

Хотя ооя так говорил, он не отпускал мобильный телефон Кинуко. Он пристально читал содержимое объявления о происшествии.

— Всё-таки тебе интересно, да?

— Хотел бы сказать, что нет... — Ооя наклонил голову. Похоже, его что-то беспокоило. — Скажи той студентке, у которой подрезали волосы, что если она захочет сделать очищение от несчастий, я сделаю скидку.

— О, как необычно.

Обычно он, наверное, отмахнулся бы, сказав, что очищение от несчастий — это всего лишь психологическая штука. Кинуко забрала у ооя телефон и решила спросить на следующей лекции.

В следующий понедельник Курашики пришла с опозданием.

— Ты вся бледная. Ты в порядке?

Комура невольно спросила о её самочувствии, настолько плох был цвет лица.

— А, прости. Всё хорошо. Я только что блевала...

Хотя её голос обычно был трудно описать иначе как «анимешный», сегодня тон был ниже.

— С-сенсей, простите за опоздание.

— Нет, всё в порядке. Лучше отдохни.

Когда Кинуко попыталась усадить её на стул, Курашики прикрыла рот. В панике Комура вывела её из аудитории и направила к раковине.

— Ты отметилась на присутствие, так что сначала сходи в Хокэкан.

Хокэкан — Центр управления здоровьем. В Университете Сайто он заменяет медпункт.

— П-простите.

Поручив Курашики Комуре, Кинуко продолжила лекцию по плетению шнуров, но не могла перестать волноваться.

Закончив лекцию, Кинуко, обращаясь к своему голодному животу со словами «Потерпи ещё немного», решила направиться в Хокэкан.

— После того было тяжело. Вырвала даже желудочный сок. Хорошо, что по пути пришёл парень Кура-тян, — на пути Комура со вздохом объяснила ситуацию. — Она не ела ничего странного, и врач из Хокэкана сказал, что это, вероятно, посттравматическое стрессовое расстройство, ПТСР.

— Посттравматическое стрессовое...

— Э-э-э. Кажется, это когда из-за травмы ухудшается физическое состояние. Видимо, она делала вид, что всё в порядке, но, возможно, была шокирована тем, что ей подрезали волосы. На прошлой неделе, когда мы были на лекции вместе, она тоже выглядела нездоровой.

— Вот как…

Ничего кроме банального «тяжело, наверное» в голову не пришло. 

В Центре здоровья Курашики лежала на кровати. Рядом на складном стуле сидел её парень, который приходил за ней на днях.

— Хорошо, что вы ещё здесь, — Комура вздохнула с облегчением.

— Прошу прощения. Я подумал, что отведу её домой, когда она немного успокоится.

Он медленно поклонился. Всё тот же хороший парень. На спинке стула висел пластиковый пакет из комбини, внутри был спортивный напиток. Наверное, купил для Курашики. Заботливый парень.

— А-а, и вы, сенсей... Простите, — лежащая на кровати Курашики с виноватым видом нахмурилась. — Я снова пропустила вашу лекцию. Смогу ли я вообще закончить плетёный шнур?

— Не беспокойся об этом, ничего не поделаешь. Лучше...

Кинуко собиралась спросить о том посттравматическом чём-то, о котором слышала, но остановилась. Она подумала, что это психологическое состояние, и, возможно, не стоит, чтобы посторонние неосторожно о нём заговаривали.

— Сенсей, может, вы проявляете деликатность?

Попадание в точку её высоким голосом заставило Кинуко вздрогнуть.

— Ну, нельзя сказать, что всё в порядке, но вам и правда не нужно волноваться. У меня же есть Та-кун.

— Да, я Та-кун.

Сопровождающий парень поднял руку. Действительно, он старательно заботился о Курашики, так что проблем, вероятно, не было. Кинуко вспомнила то, что говорил ооя.

— Тогда, наверное, очищение от несчастий тебя не интересует?

Она почувствовала некоторое облегчение, поскольку не хотела заниматься бизнесом со студентами. Однако...

— Очищение от несчастий? — отреагировал Та-кун.

— Кстати, сенсей, вы обычно работаете мико в святилище, верно? — уточнила Комура, посмотрев на Кинуко.

Она и не собиралась рассказывать об этом, но это давно перестало быть секретом: ученики, знавшие Сакимори и Румину, посещали её лекции и разболтали. Возможно, что в этом году на лекции записалось много студентов, было также благодаря сарафанному радио от них.

— Пожалуйста, расскажите подробнее.

— Та-кун...

Курашики с беспокойством посмотрела на Та-куна. Кинуко подумала, не поменялись ли они ролями.

— Я думаю, что, возможно, ко мне что-то прицепилось.

— Ч-что вы имеете в виду? — Кинуко переспросила Та-куна.

Та-кун с серьёзным выражением лица опустил взгляд и медленно выдохнул.

— У меня была сестра. Она была слабая здоровьем и в прошлом году умерла…

Оказалось, он всё время ухаживал за сестрой. Он также навещал её в больнице вместо своих работающих родителей.

— Думаю, если бы я был надёжнее, этого бы не случилось. И когда ей волосы обрезали — я ведь был рядом, почему я не смог поймать виновника? Всё время себя виню за это.

— Но я же говорю, Та-кун не виноват! — Курашики схватила Та-куна за руку. — Мне очень помогло то, что ты был со мной, Та-кун! Не вини себя.

Похоже, этот Та-кун был очень ответственным.

— Э-э-э, если беспокоитесь, может, провести очищение? У нас первое посещение бесплатное, так что не стесняйтесь.

Она солгала на ходу. Она не могла брать деньги с этой пары, даже со скидкой.

— А? Можно?

— Правда, оно довольно далеко от университета.

Кинуко натянуто улыбнулась. Придётся заплатить за очищение из своих карманных денег.

Связавшись с ооя, она получила указание приезжать немедленно. Она планировала возвращаться на автобусе, но Та-кун предложил подвезти их, заодно проводя до места. Почему-то Комура тоже пошла с ними.

— Наше святилище не такое уж величественное.

Нужно было подчеркнуть, что это малоизвестное святилище. Люди, живущие в древней столице, склонны предъявлять слишком высокие требования к храмам и святилищам.

Сегодня на стоянке не было чёрной роскошной машины.

— Сенсей, вы скромничаете, это вполне достойное святилище, — сказала Комура, осмотрев территорию.

— П-правда? Хотя здесь нет тысячи ворот тории, ни зданий, которые были бы национальным сокровищем.

Разве что большое священное дерево и каменная сцена.

— Сенсей, как вы думаете, сколько храмов и святилищ в древней столице? Если стремиться к вершине, конца не будет.

Кинуко с согласием кивнула: в этом был смысл.

Ооя был в главном зале и их проводили туда. Внутри они увидели его в одеянии священнослужителя. Он, сидя на подушке дзабутон, слегка поклонился. Позади него была сложена стопка прозрачных файлов.

— Приятно познакомиться. Я главный священник святилища Тамамаю.

— П-приятно познакомиться.

— Просим.

— Пожалуйста.

Голоса троих звучали немного напряжённо. Кинуко понимала их чувства. Ооя обычно был неряшлив, но, когда он облачался в одеяние священнослужителя, выглядел каким-то собранным.

Уже были приготовлены две подушки дзабутон. Ооя посмотрел на Кинуко с выражением, говорящим: «Количество людей не совпадает». Кинуко, не сообщившая о дополнительном госте, в панике добавила подушку.

Чай, похоже, уже приготовила Куро или кто-то другой. Он был расставлен вместе со сладостями у входа со стороны крытого перехода. Здесь их было ровно по числу людей.

Кинуко разлила чай. Угощением к чаю были чакин шибори нежные сладости, сделанные в виде мармурового узора из жёлтого и фиолетового цветов. Желудок Кинуко сжался, в конце концов, она так и не смогла поесть. Она надеялась, что ооя поскорее закончит, но, вероятно, это было невозможно. Очищение ооя было не совсем очищением.

— Я выслушал вашу историю.

— Тогда, простите за спешку. Не могли бы вы поскорее изгнать нечисть? Эта девушка, хоть и выглядит так, но ночью она беспокоится и почти не спит.

Вместо Курашики с ооя разговаривал Та-кун. Ооя, наверное, было легче говорить с Та-куном, чем с несколько растерянной Курашики. А Комура, раз уж напросилась с ними, похоже, не собиралась вмешиваться и медленно потягивала чай.

— У всего есть свой порядок. Если мы проведём очищение от несчастий здесь, но нечисть снова пристанет, в этом не будет смысла. Важно понять суть вещей, чтобы искоренить зло изначально.

Ооя говорил что-то подходящее к ситуации. Обычно он говорил что-то вроде «очищение от несчастий зависит от настроения» или другую ерунду.

— Для начала, у вас есть отрезанные волосы?

— Да.

Та-кун посмотрел на Курашики. Та достала из сумки завёрнутый в ткань пучок волос. Когда Кинуко звонила ооя, он велел обязательно принести их. 

Ооя развернул ткань и осмотрел пучок волос. Он был перевязан простой резинкой для волос тёмно-коричневого цвета.

— Вы красили волосы? И делали химическую завивку?

— Красила, да, но у неё от природы вьющиеся волосы. Утром всегда сложно с ними...

Услышав слова Та-куна, Курашики смущённо опустила взгляд. Комура с лёгкой усмешкой смотрела на них, но, словно что-то заметив, открыла рот.

— Эм, тогда, возможно, в день происшествия причёску Кура-тян тоже делал Та-кан?

— А, да. Я часто укладывал волосы сестры, так что у меня хорошо получается.

Услышав это, Кинуко тоже удивилась. На показанной ей фотографии была аккуратно заплетённая причёска. Ооя пристально изучал волосы. Особенно тщательно он смотрел на место, перевязанное резинкой.

— Вы не меняли положение резинки с момента, как волосы были отрезаны?

— Я подняла их, как были, — в этот раз ответила Курашики.

— Понятно.

Ооя достал прозрачные файлы, лежавшие позади. Внутри были материалы о серийном подрезателе волос.

Кинуко прищурилась. В наше время, говорят, в интернете можно найти что угодно, но то, что достал ооя, выглядело несколько официальным. Это было похоже на настоящие материалы расследования, но «не может быть», — она предпочла бы решительно это отрицать.

Как и ожидалось, разговор, похоже, затянется. Чакин шибори были вкусными, но исчезли за два укуса. Прижимая живот, она слушала продолжение разговора.

— Подрезатель волос совершил восемь инцидентов в древней столице. Вот материалы по остальным семи случаям.

— П-потрясающе. Вы смогли собрать это за такое короткое время.

Та-кун, похоже, думал, что ооя собрал материалы через интернет или что-то подобное.

— Да, в наше время это удобно.

Ооя не стал отрицать. Кинуко решила промолчать. Лучше не знать о загадочных связях ооя.

— Все жертвы — женщины с длинными волосами. Конечно, поскольку преступление заключается в подрезании волос, они должны быть длинными. Это основа, но есть ещё одна особенность.

Ооя перелистал страницы в прозрачных файлах. На распечатанных листах были фотографии волос женщин.

— Фотографии женщин-жертв. Прошу прощения, если это неприятно.

— Д-даже такое утекло...

Курашики скривилась. Лиц не было видно, но были видны жестоко подрезанные волосы. Та, что была грубо обрезана по плечи, вероятно, была фотографией Курашики.

— ...? 

Кинуко вдруг стала сравнивать фотографии, лежащие рядом с Курашики.

— Что-то тут странно, да?

Рот открыла Комура. Она попеременно смотрела на волосы пострадавших женщин и на Курашики. Похоже, она, как и Кинуко, заметила нечто странное.

У всех пострадавших женщин были чёрные волосы. На всех фотографиях волосы выглядели чёрными...

— Только у Кура-тян текстура и цвет волос другие, разве нет?

— Точно-о, как неприятно-о, только у меня вьющиеся волосы.

Судя по фотографиям, у других жертв были прямые чёрные волосы. Все с причёской, как у Кинуко.

— Похоже, серийный подрезатель волос — это человек с навязчивой идеей относительно волос. Возможно, он одержим длинными чёрными волосами и пытался срезать как можно более длинную прядь. Как видите, волосы жертв были грубо обрезаны почти у самых корней. Однако, похоже, ему было трудно аккуратно срезать их полностью.

Безобразно обрезанные волосы выглядели болезненно.

Ооя посмотрел на отрезанные волосы Курашики и медленно поднялся с подушки. Оказалось, он встал перед Кинуко.

— Я немного потрогаю.

Ооя взял прядь волос Кинуко. Свободной рукой он сделал жест ножниц и зажал прядь между пальцами.

— Преступник, видимо, вот так хватал волосы и резал их лезвием. И, говорят, забирал схваченные волосы с собой.

— А?.. — Курашики наклонила голову. Комура и Кинуко тоже. Взгляды переместились на оставленный пучок волос.

— Почему преступник не забрал волосы Кура-тян с собой?

— Может, не смог украсть? На станции были другие люди. Я тоже был там. — Вместо ооя на вопрос ответил Та-кун.

— Верно. Если место многолюдное, трудно украсть волосы. Более того, подрезать чужие волосы оказывается довольно сложно. — Ооя изобразил, будто чикает ножницами волосы Кинуко. — Чтобы отрезать волосы, сперва их хватаешь. Потом режешь. Потом уносишь.

Ооя воспроизвёл последовательность действий на волосах Кинуко.

— Всё равно думаю, что незаметно подрезать невозможно.

Кинуко высказала своё мнение. Чтобы подрезать близко к корням ножом, нужно схватить волосы. Даже ножницами — должен быть слышен звук резания у уха.

— Но на самом деле мои волосы были подрезаны... — Курашики посмотрела на отрезанный пучок волос.

— Да. Однако другие жертвы заметили, что их волосы подрезали. Более того, они видели преступника, который хватал их за волосы сзади, подрезал их и убегал.

— Вот как…— на лице Курашики появилось удивление.

— На допросах полиция, скорее всего, не рассказывала в подробностях о других случаях, чтобы не формировать у жертв лишних предубеждений. Наверное, отсюда и ощущение странности.

— А, это... — Та-кун сглотнул.

— Возможно, это дело рук подражателя.

От слов Ооя все ахнули.

— Подражатель...

— О подрезателе волос пока не было широкой огласки. Я имею в виду по телевизионным новостям и в газетах.

Ооя открыл другой прозрачный файл. Там была распечатанная увеличенная версия изображения, снятого Кинуко. Когда он вообще успел это распечатать?

— Известно лишь в степени, достаточной для размещения на доске объявлений университета. Кстати, университет разместил это предупреждение в пятницу до нападения на Курашики-сан. Похоже, многие не заметили его из-за выходных.

— ...И когда ты это выяснил? — непроизвольно пробормотала Кинуко. 

Она думала поменьше говорить и помолчать, потому что живот вот-вот заурчит. Раздался глупый звук «кюру», и ооя мельком посмотрел на Кинуко. С видом раздражения он подвинул чакин шибори в сторону Кинуко. Она, скривившись, взяла чакин шибори ооя.

— Если это подражатель, тогда всё понятно. В том числе, почему он выбрал жертвой такую, как Кура-тян, которая не вписывалась в типаж.

Комура, скрестив руки, кивнула. И чувство странности, что мучило Кинуко, тоже рассеялось.

— Но даже если так… как же он тогда сумел срезать волосы?

На вопрос Комуры ооя с невозмутимым видом снова схватил волосы Кинуко. И достал из-за пазухи канцелярский нож.

— А?

Лезвие ножа отрезало волосы Кинуко. В руке ооя была зажата прядь чёрных волос.

— Ч-что вы делаете?! — Комура вскочила, собираясь наброситься на ооя. Он ловко увернулся, положил нож и, покачивая, показал пучок чёрных волос.

Курашики и Та-кун были ошеломлены. Кинуко в замешательстве потрогала свои волосы. Непривычных ощущений не было, волосы мягко скользили между пальцев.

— Комура-сан, мои волосы не порезаны.

— А?

Волосы Кинуко были в порядке. Но в руке ооя был зажат пучок волос.

— Вот в чём дело.

Ооя показал схваченный пучок волос. Когда он переместил место хватки, было видно, что место среза было прочно связано тканью и нитками.

— Шиньон, да... — Кинуко всё поняла.

— Э-э, сенсей, а «шиньон» — это что? — Комура склонила голову.

— Это так называемые накладные волосы. Их прикрепляют, чтобы волосы мико выглядели гуще.

У Кинуко своих волос хватало, но в храме Тамамаю был человек, которому накладные волосы были нужны для исполнения танца мико. Она мельком взглянула на ооя.

— Я спрятал их в рукаве.

Оказывается, всё это время ооя держал шиньон в рукаве именно для этой демонстрации. Кинуко не удержалась и тяжело вздохнула — уж слишком он был предусмотрителен, даже чересчур.

— Таким же способом можно и в толпе на станции «уронить» волосы так, чтобы никто не заметил.

— По-погодите минутку! — Комура остановила его. — Это странно. Ведь отрезанные волосы — это волосы Кура-тян. Если их не подрезали на станции, значит, волосы Кура-тян были отрезаны раньше. Как это ни крути, это же странно, не так ли?

— Д-дa, Комура-тян права. Я хоть и рассеянная, но не настолько, чтобы не заметить, что у меня волосы отрезаны. К тому же, зачем нужно было специально подбрасывать заранее отрезанные волосы на станции? Это же значит, что за мной следили, да?

Их мнение было вполне резонным. Ооя положил накладные волосы и сел на подушку.

— Да. Как ни крути, это странная история. Но если отбросить предвзятые представления, всё сходится довольно хорошо. В тот день вы позволяли кому-то прикасаться к вашим волосам? — Ооя обратился к Курашики.

— Кому-то... — Курашики перевела взгляд на Та-куна. Она говорила, что он укладывал ей волосы.

— Я укладывал ей волосы, но в чём проблема? — Та-кун поднял руку.

— А кто ещё, кроме вас, мог это сделать? — спросил ооя с полной уверенностью.

— Это невозможно! Вот, посмотрите — у меня остались фотографии, где видно, что волосы целы! Мы делали снимки после того, как он уложил причёску!

Курашики показала ооя свой смартфон. Это была фотография со спины, которую она показывала Кинуко и Комуре ранее, с милой заколкой для волос.

— Довольно замысловатая работа.

Было видно, что заплетено тщательно, не как любителем.

— Да. Я привык, часто укладывал волосы сестры.

— А эта сестра?

Кинуко слышала, что та умерла в прошлом году.

— ...Извините, но разве это уместно обсуждать? Мы пришли сюда для очищения. Или главным было то, что на нас будут возводить странные подозрения и допрашивать о посторонних вещах?

Та-кун злобно уставился на ооя. Вероятно, из-за его резкого тона он не хотел отвечать. Выражение лица ооя, похожее на маску но, оставалось совершенно неизменным.

— Я не возвожу на вас подозрения. Я просто говорю правду. — Голос ооя прозвучал особенно отчётливо. — Вы подрезали волосы Курашики-сан во время укладки. И закрепили их этой заколкой, не так ли? — ооя утверждал, указывая на смартфон Курашики. — — Если заколка отпадёт, отрезанные волосы упадут. Неизвестно, сняли ли заколку или она отпала сама.

Та-кун с раздражением выдохнул. Словно говоря, что слова ооя — чепуха.

— Тогда вопрос. Допустим, можно незаметно подбросить волосы на станции. Но подрезать волосы, чтобы жертва не заметила, сложно. Даже во время укладки. Как вы это объясните?

— Чтобы не слышать звука подрезания, можно включить музыку. Что, если надеть наушники или головные телефоны?

Взгляд ооя переместился на Курашики. Та дёрнулась, отвела взгляд и посмотрела на Та-куна.

— Вы надевали их во время укладки?

— ...Да. Я всегда слушаю музыку, пока готовлюсь.

Обычно наушники мешают при укладке волос. Разве не нормально попросить их снять?

— То есть, можно предположить, что она не заметила, как их подрезали, пока слушала музыку.

— Постой-ка. — Та-кун наклонился вперёд. — Не понимаю. Конечно, возможно, я мог бы совершить преступление. Но зачем мне нужно было подражать серийному подрезателю волос? Каков был мотив, по-твоему?

— Д-да, верно. Зачем Та-куну нужно было быть подражателем?

Курашики тоже встала на сторону Та-куна. Поскольку Кинуко была здесь как третье лицо, она могла сохранять спокойствие. Окажись она на месте Курашики, стала бы она так защищать любимого?

— Вы знаете «Барона-лгуна»? — Ооя начал говорить о чём-то совершенно постороннем.

— Отвечай прямо на вопрос! Не увиливай от разговора!

Раздражение Та-куна было естественным. Но у ооя наверняка была причина, чтобы перевести разговор.

— Если вы не знаете «Барона-лгуна», то, может, знаете барона Мюнхгаузена?

— Мюнхгаузен? — Комура наклонила голову.

Для Кинуко это была бессмыслица.

— ...Кажется, я слышала на лекции. Э-э-э... — Комура, пытаясь вспомнить, что это было, достала смартфон и начала поиск.

— А, вот оно. Синдром Мюнхгаузена! Так и есть, мы проходили это на лекции.

— И-и что это такое, вообще? — Курашики с беспокойством спросила Комуру.

— Синдром Мюнхгаузена. Одно из психических расстройств, при котором человек симулирует болезнь или наносит себе вред, чтобы привлечь внимание и сочувствие окружающих.

Вместо Комуры Ооя кратко изложил суть.

— Также, если он создаёт болезнь не у себя, а у близкого, это называется делегированным синдромом Мюнхгаузена. Есть записи, что некоторый процент смертей от жестокого обращения с детьми происходит из-за делегированного синдрома Мюнхгаузена.

— Делегированное...

После инцидента Курашики часто плохо себя чувствовала. Та-кун старательно ухаживал за ослабленной Курашики.

— Со здоровым человеком это бессмысленно. Если есть кто-то, кто пережил шок и чьё здоровье легко подорвать, его легче сделать «больным». Неважно, маньяк, подрезающий волосы, или что-то ещё — главное, чтобы была причина для ухудшения здоровья. И тогда он упоён заботой о этом человеке.

В Центре управления здоровьем говорили, что у Курашики, возможно, ухудшилось состояние из-за посттравматического стрессового расстройства.

— ...Эй, Кура-тян. Сегодня тебе стало плохо, да? С кем ты завтракала? — На лице Комуры появилось беспокойство.

Курашики с тревогой посмотрела на Та-куна.

 —  Ха-ха-ха. Слишком шутите, господин священник. Не понимаю. У вас есть какие-то доказательства? Мне будет трудно, если вы будете говорить подобные вещи на основе догадок.

Та-кун, собравшись уходить, попытался схватить руку Курашики, но та отступила назад. Её побледневшее лицо, казалось, отвергало Та-куна.

— Ч-что такое?

— Вы с сестрой, кажется, очень хорошо ладили.

— Ага, верно.

— Когда она умерла, ты очень горевал, да?

— Это естественно, я любил свою сестру.

— Скажи, я... — Курашики на мгновение запнулась. — ...замена твоей сестры?

Глаза Та-куна широко раскрылись. Он грубо схватил Курашики за запястье и попытался увести её, таща за собой.

— Вы собираетесь причинить ей ещё больший вред? — Ооя встал и переместился перед Та-куном. — Вызывать у человека тревогу, причинять вред, утешать. В некотором смысле, это похоже на трёхстороннего Кама-итачи, но это настолько эгоцентрично, жалко и отвратительно, что это печально.

На лице ооя появилась насмешливая улыбка.

— Не смейтесь надо мной! — Та-кун покраснел и уже занёс кулак над ооя, как вдруг...

— Дзирин-дзирин.

Послышался звон колокольчика. Кинуко и все остальные огляделись, пытаясь определить источник звука.

 — Братик, я не хочу пить это лекарство, от него болит живот.

Прозвучал тонкий голос. Сначала Кинуко подумала, что это Курашики, но нет. Это был анимешный голос, но принадлежащий девочке помладше. Оглянувшись в сторону голоса, они не увидели никакой девочки. Просто белоголовый подросток в рабочей одежде цвета красной фасоли стоял, прислонившись к стене.

— Я пришёл передать сообщение-е! — Широ, как в шутку, отдал честь.

— Кто? Этот парень, кто? — Комура спросила Кинуко, но, к сожалению, у той не было времени ответить. Ооя слегка дёрнул бровью.

Та-кун, с искажённым лицом, дико озирался по главному залу, но его взгляд остановился перед Широ. Его ярко-красное лицо мгновенно побледнело.

— П-почему ты здесь?..

— Братик. Если я выпью лекарство, как ты сказал, мне правда станет лучше?

Изо рта Широ раздался высокий голос. Голос той девочки.

Та-кун отпустил руку Курашики и вонзил ногти обеих рук в свои щёки. На обеих щеках остались красные полосы, но он не обратил на это внимания и уставился на Широ с диким выражением.

— Я-я ведь проверил! Перепроверил содержимое! Должно было превратиться в пепел! Тогда родители должны были смотреть только на меня!

Он топал по полу тяжёлыми шагами, глаза налились кровью. Руки, уже не на щеках, двинулись дальше: закатал рукава и расцарапал себе руки, задрал рубашку и оставил новые царапины на животе.

— Это жестоко. Я пила лекарство... Но мне больно, так больно. Хотя я никому не сказала, что это лекарство дал мне ты, братик. Я сдержала обещание.

— П-прекрати! Э-это ты виновата! Виновата, что родители не обращают на меня внимания. Я просто немного, немного ошибся с дозировкой, вот и всё.

Та-кун закрыл обеими руками уши. Ногти впились в кожу вокруг ушей.

Что же он такое видел?

— Ты убийца...

Из-за улыбки Широ послышался голос, полный злобы, который невозможно было представить, и тело Та-куна дёрнулось. Послышался звук, словно что-то порвалось.

— ...‼

Та-кун начал опрокидывать подношения в главном зале. Он швырял вокруг себя трёхногие подносы с фруктами, подносы, бутылки с рисовым вином для подношений.

Комура прикрыла собой Курашики, а ооя накрыл собой Кинуко.

Обезумевший Та-кун буйствовал, сколько мог. Когда ломать стало нечего, он, бормоча «я не виноват», схватил упавший с пола бутылочный саке и босиком выбежал из главного зала.

— ...

Пока все были в оцепенении, ооя поднялся, взглянул на разгромленный алтарь и вздохнул.

— Теперь мы можем подать на него за порчу имущества. Заодно можно будет прижать его и по другим преступлениям. Что вы хотите делать?

На вопрос ооя Курашики молчала.

Широ подошёл вразвалочку, поднял упавший с разгромленного алтаря киви, ловко очистил его и начал есть. «Не ешь», — ооя ткнул Широ по голове.

— Что вы хотите делать?

Курашики, которую держала на руках Комура, дрожала. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова, лишь стучала зубами.

— Мы можем сделать вид, что ничего не произошло. Это ваше право. Однако я считаю, что дело с его сестрой следует прояснить.

Было неизвестно, приложил ли Та-кун руку к смерти своей сестры напрямую. Но, судя по его состоянию, слова ооя не были ложью.

— И… — Курашики открыла рот. — К-как вы поняли... что он преступник?

На вопрос ооя перевёл взгляд на потолок.

— Я спросил у его сестры.

Сказав только это, он достал из-за пазухи смартфон и сделал звонок.

— Интересно, сколько можно получить компенсации со студента? — Ооя сказал это шутливо, возвращаясь в административное здание. Он был полон решимости подать в суд на Та-куна

Оказалось, Та-куна схватили почти сразу. Он размахивал бутылью и угрожал, пока его не окружили и не скрутили полицейские.

Курашики была в оцепенении, но через некоторое время начала трезво мыслить. Независимо от того, будет ли она подавать на Та-куна в суд или нет, она, похоже, собиралась честно рассказать полиции всё как есть.

Однако возвращаться в квартиру, где она почти жила вместе с Та-куном, она не хотела. Поэтому на ночь отправилась к Комуре. Они ушли всего несколько минут назад.

— Вопро-о-ос! — Кинуко подняла руку. Ооя молча указал на неё. — Ооя, ты с самого начала догадывался, кто преступник?

Он подготовился так, словно знал всё с самого начала.

— Не то чтобы с самого начала, но я сразу понял, что это подражатель.

— Почему?

Действительно, Кинуко рассказала всё, что знала, и он каким-то образом раздобыл материалы, похожие на следственные. Наверное, он сделал выводы из них.

— Преступник сознался.

«Что? Я об этом не слышала», — Кинуко разинула рот.

— Ч-что это значит?

И, прежде всего, откуда ооя вообще узнал?

— Хадзимэ сегодня не приходила.

— Точно, не приходила.

— Вчера на неё напал серийный подрезатель волос.

— А-а?! — снова вырвался глупый звук. — Что это значит? Ооя, ты в порядке?

— Я-то тут при чём. У кого сейчас длинные прямые чёрные волосы? Ты хоть понимаешь, насколько это редкость?

— У меня такая же причёска.

— Хорошо, что на тебя не напали.

Действительно, и Хадзимэ, и Кинуко идеально подходили под цель подрезателя волос.

— Наверное, он напал на неё, когда она возвращалась одна, но, к несчастью для него, с ней были два надёжных телохранителя, так что она не пострадала.

Наверное, те двое в чёрных костюмах. Действительно, они, вероятно, тихо следовали за ней сзади. Глупо, что преступник не заметил их.

— И так легко...

Словно он предвидел это с самого начала. Нет, хорошо, что дело быстро разрешилось, подумала она, направляясь в гостиную. Она полностью пропустила обед, и желудок Кинуко был уже на пределе. Нужно было доесть и тот обед, который она не съела днём.

— Я голодна-а-а!

Живот громко заурчал: «гугюру-у». Поскольку она терпела так долго, её желудок не собирался сдерживать громкость. Куро, которая несла подносы, смотрела с раздражением.

— Можешь не помогать с приготовлениями, просто ешь. Ешь, ладно?

Она с грохотом поставила чашу с рисом на поднос. Кинуко с благодарностью сложила ладони. Ооя тоже сел перед подносом и начал есть.

— А?

Кинуко пересчитала подносы. Их было только четыре. Ещё утром должно было быть пять.

— Одного не хватает.

— Гость остался доволен и ушёл, — пробормотал ооя.

Кинуко задумалась, что же это был за гость, но всё же потянулась палочками к рубленой ставриде. Упругое мясо замечательно сочеталось с ароматом зелёного лука и кунжута.

[П.п: Камикири