Онлайн чтение книги Сказка о сахарном яблоке The Silver Sugar Master and The Black Fairy
4 То кольцо

Во второй раз Энн посещает дом Халлидея одна.

Когда становится ясно, что пришла только Энн, Халлидей велит мальчику-помощнику принести чай к маленькому столику и стульям из бревен в саду.

— Сегодня ты одна, да? — с улыбкой говорит Халлидей, когда они садятся друг напротив друга за столик в саду.

— Да. Муж, друг и отец пошли поговорить с главами гильдий торговцев и ремесленников, чтобы разузнать о Логане, о котором вы вчера рассказали, отец Халлидей.

Шалль, Мифрил и Гилберт планируют поочередно посетить главу гильдии торговцев Коннелли и главу гильдии ремесленников Адамса. Когда они попросили Уоттса о встрече с главами обеих гильдий, он любезно связался с ними и организовал визит на сегодня. Флау осталась в гостинице и читает память комнат. Сегодня освободятся две комнаты, и она сказала, что постарается прочитать воспоминания обеих.

«Надеюсь, Флау не станет перенапрягаться.»

Энн опасается, что теперь заставляет её перенапрягаться из-за того, что она спросила Флау, не лжёт ли та, хотя и просила не беспокоиться об этом.

— Жаль, что я сам мало что знаю о Логане. Хоть и нанял его в церковь. Прошу прощения.

— Отец Халлидей, это ведь мама попросила вас нанять Логана, верно?

— Да. Это произошло примерно через месяц после того, как она начала делать леденцы. Однако через полмесяца случилась та война, так что фактически он проработал меньше двадцати дней... К тому же он не жил при церкви, а приходил на работу. У нас не было времени для глубоких разговоров.

— Почему мама попросила нанять Логана?

Халлидей хмурится.

— Возможно, она не могла оставить его без помощи.

— А?

— Логан был трусливым и всегда нервничал. Возможно, потому что был дезертиром. К тому же он был снисходителен к себе и порой хитрил, пытаясь увильнуть от работы. Когда его отчитывали, он низко кланялся и старательно всё переделывал. Ах... Я вспомнил слова Эммы: «Если у него будет работа, он станет порядочным человеком.»

Халлидей горько усмехается.

— Точно. Когда я нанял его, то подумал: «А ведь верно», и восхитился наблюдательностью Эммы. Хотя у Логана были склонности к хитрости и лени, но в целом он был неплохим человеком. Если его хорошенько направить, из него мог бы выйти достойный человек. Эмма, видимо, на это и надеялась от церкви.

— Как хорошо вы всё помните.

— Твоя мать произвела на меня сильное впечатление. Логан тоже был своеобразным очаровательным мужчиной. Робкий и добрый, с желанием усердно работать, но склонный к лени, из-за чего он казался ребёнком, который в своём возрасте так и не смог полностью повзрослеть.

Если бы это была Эмма, она, вероятно, была бы раздражена, увидев, как беспечно живёт мужчина, который ночует в том же месте, что и она. Однако, если бы она узнала его поближе и поняла, что он неплохой человек в душе, она, возможно, попыталась бы ему помочь.

«Мама совсем не изменилась с тех пор, как я была младенцем. Она всегда была такой, какой я ее знала.»

Энн снова чувствует присутствие Эммы.

В саду много низких кустарников с маленькими плодами. Красно-фиолетовые ягоды густо усыпают ветви, которые гнутся под их тяжестью, и слегка колышутся на едва заметном ветру.

На столе, залитом тёплым осенним светом, рядом с чайным сервизом, изящно расположились несколько начавших краснеть листьев и веточек с ягодами. Вероятно, это дело рук мальчика-помощника. Когда Халлидей случайно касается их, он удивлённо восклицает: «Ох!» – и, притронувшись к листьям и плодам, улыбается.

— Листья сухие. Цвет изменился.

— Да, они красные. Это листья хайлендской ягоды.

Придвигая к себе чашку, Энн оглядывается вокруг.

— Какой прекрасный сад.

— До того как я стал немощным, садоводство было моим хобби, и я усердно им занимался. Дети тоже помогали мне с садом...

Вдруг Халлидей опускает взгляд на свои руки.

— Я слышала от отца Макрегана, что вы воспитали его и что он рос вместе с пятью такими же детьми. Но они погибли во время войны семнадцать лет назад.

Налетевший ветерок сдувает листок, касающийся пальцев Халлидея, отчего он соскальзывает со стола и падает на землю. Энн поднимает его и возвращает Халлидею.

— Меня попросили сделать сахарную скульптуру для Дня Поминовения в этом году, — тихо говорит Энн поднявшему голову Халлидею. — Возможно, судьба моей семьи тоже изменилась во время войны семнадцать лет назад. Поскольку это имеет отношение ко мне, я хочу сделать сахарную скульптуру. Узнав о трагедии, произошедшей в Косселе, я хочу создать что-то достойное Дня Поминовения для тех, кто погиб, чья судьба изменилась, и тех, кто живёт сейчас. Поэтому... Не могли бы вы рассказать мне о детях?

Халлидей молча тянется к чашке чая и делает глоток.

«Наверняка ему больно вспоминать об этом.»

Но если она этого не узнает, то не сможет сделать скульптуру. Поэтому она должна спросить.

Если ей позволят услышать эту историю, она должна воспринять её со всей серьёзностью и создать достойную сахарную скульптуру. Ответственность возрастает.

После некоторого молчания Халлидей начинает говорить:

— Отец Макреган, для меня он всё ещё сорванец Теренс, был самым старшим, ему тогда было тринадцать лет. За ним шла десятилетняя Лиза, её восьмилетний брат Чад. Шестилетний Конрад, четырёхлетний Кларк. И была ещё двухлетняя Пэтти. Теренс, будучи самым старшим, вел себя как настоящий лидер для детей и заботился обо всем. А Лиза вела себя так, словно была матерью для младших. Горожане говорили, что священник воспитывает сирот, но я ничего особенного не делал. Младшие хорошо слушались старших, а старшие хорошо заботились о младших. Они сами прекрасно справлялись. Я просто наблюдал за ними. Всё, что я делал, – это обеспечивал их едой, местом для сна и одеждой. Я мог только сделать дом, в котором они жили, немного уютнее.

— Они жили в этом доме?

— Да, в церкви тогда было несколько учеников. А мы с детьми жили здесь.

Энн снова окидывает взглядом маленький дом с зелёной крышей и сад.

Похоже, Халлидей не считал, что «воспитывал» детей.

«Должно быть, это была спокойная, мирная жизнь.»

Халлидей тихо смеётся, что-то вспомнив.

— Сейчас Теренс выглядит таким серьезным, но до десяти лет он был сущим сорванцом. То с дерева упадёт, то в реку свалится, то змея укусит. Но к младшим он был очень добр. Отгонял диких собак от малышей, дрался с хулиганами, которые обижали их. Правда, в итоге его самого кусали собаки или хулиганы разбивали ему глаз...

— Неужели это вы про отца Макрегана?!

Невозможно представить такое о молодом священнике, олицетворяющем само спокойствие.

— Забавно, правда? А когда Лиза его отчитывала, было ещё смешнее. Помню, как не мог перестать смеяться, когда она, уперев руки в боки, читала нотации Теренсу, который был на две головы выше: «Почему ты всегда делаешь такие опасные вещи, Теренс!» А то, как он робел перед ней, было ещё уморительнее.

— Похоже, Лиза была очень ответственной.

— Да, и такой умной. Чад, Конрад и Кларк всегда втроем пытались стащить еду, пока я готовил. Но Лиза ловила их и в наказание заставляла помогать с ужином. Теренс и Лиза, конечно, всегда помогали. Когда эта троица неохотно помогала, Пэтти тоже приходила, видя, что все заняты делом. Она просто носилась туда-сюда, и все боялись с ней столкнуться в суете. Дети жаловались, что непонятно, мешает Пэтти или помогает, но никто не прогонял её.

Энн невольно смеется, живо представляя эту картину.

Халлидей тоже тихо смеется в ответ.

Энн слышала, что леденцы, созданные Эммой, изображали яркие и разноцветные осенние плоды. Вероятно, она почувствовала яркие и красивые цвета, глядя на Халлидея и детей.

Проводя пальцем по краю чашки, Халлидей бормочет:

— Было весело в те времена. Я думал, что такая жизнь будет продолжаться вечно, но когда Теренсу исполнилось тринадцать, он стал послушником в церкви. Он вдруг стал таким серьёзным. Инспектор государственной церкви увидел его и посоветовал отправить в семинарию. Ах, я начал испытывать легкую грусть, понимая, что дети вырастут и перестанут во мне нуждаться... Но это было эгоистично с моей стороны – грустить об этом. Возможно, именно из-за таких мыслей я и потерял детей… в тот день.

От дуновения ветерка красный листок снова соскальзывает со стола. Потрясенная тяжестью слов «в тот день», Энн застывает, не в силах поднять лист, и лишь смотрит в помутневшие серые глаза Халлидея.

— На рассвете того дня пришло известие, что армия семьи Миллслендов приближается с юга города. Я взял Теренса с собой в церковь, чтобы быть готовыми к любым происшествиям. Дети остались дома. Тогда же армия Чемберов хлынула с севера города и ворвалась в него. В ответ армия Миллслендов тоже вошла в город, и вспыхнули пожары. Городское ополчение доставляло в церковь раненых и погибших. Мы с Теренсом были так заняты, что у нас не было времени проведать детей, оставшихся дома.

— Что-то случилось с домом?

Халлидей кивает.

— Отряд солдат армии Чемберов направлялся к церкви. Благодаря ополчению церковь избежала опасности, но этот дом было некому защитить. Еду и ценности разграбили, а дети, все они...

Глядя в серые глаза, Энн понимает.

«Нет нужды подробнее рассказывать, что произошло в тот день...»

Слушая о его днях, проведенных с детьми, в голове Энн сверкали яркие, красивые цвета. Но когда начался рассказ о том дне, в её сознании возник лишь один цвет. Темно-серый.

Чтобы выразить, что случилось в тот день, достаточно одного слова.

«Отняли.»

Жизни, радость, цвета...

Энн невольно касается руки Халлидея, лежащей на столе.

— Я всё поняла. Благодарю вас, отец Халлидей.

Чувствуя его морщинистую, сухую кожу, она обещает:

— Взамен за ваш рассказ я сделаю для Дня Поминовения Душ сахарную скульптуру, достойную этого события. Обязательно.

— Что ты такой хмурый, Шалль Фен Шалль?

Когда Мифрил, сидящий на плече, указывает на это, Шалль отвечает, даже не пытаясь скрыть своё недовольство:

— Ничего.

Идущий рядом Гилберт пожимает плечами.

— Прости, Шалль. Ты ведь хотел пойти вместе с Энн к отцу Халлидею. Я правда мог бы справиться и один.

Бросив косой взгляд на Гилберта, Шалль вздыхает, видя его виноватое выражение лица. У него нет желания ни язвить, ни злиться. Этот мужчина слишком добр, слишком мягок, и с ним сложно иметь дело.

«Из-за того, что он такой, мне и пришлось идти с ним.»

Шалль идёт по главной улице Косселя вместе с Гилбертом и Мифрилом.

Чтобы собрать информацию о Логане, Энн через Уоттса договорилась о встрече с главами гильдий торговцев и ремесленников. Поскольку ей также предстоит встреча с Халлидеем, было решено, что к главам гильдий пойдет Гилберт, но она опасалась отпускать его одного.

Энн сказала, что она виделась вчера с Халлидеем и знает дорогу к его дому, поэтому за нее можно не волноваться. Она больше беспокоится за Гилберта и попросила Шалля сопроводить его.

Хотя снова возникли сомнения, действительно ли этот человек является отцом Энн, похоже, она решила считать его отцом, пока не будет доказано обратное.

Шалль всем сердцем хотел пойти вместе с Энн, но не смог отказать, когда она посмотрела на него серьезным взглядом и сказала: «Пожалуйста.»

— К тому же господин Коннелли не знал ничего ни о Логане, ни обо мне... о Гилберте, так что это была пустая трата времени.

Недавно они посетили главу гильдии торговцев и спрашивали о Логане и Гилберте, но не получили никакой информации. Это было предсказуемо, ведь трудно найти людей, связанных с чужаком, который провел в городе от силы месяц или два, семнадцать лет назад.

Но глава гильдии, как правило, знает больше обычных горожан. На это и возлагались надежды, но они оказались тщетны. Они планируют посетить главу гильдии ремесленников Адамса, но, вероятно, результат будет таким же.

— Не вини себя, что информации не было, старик. Не переживай, — подбадривает Мифрил, и Гилберт отвечает слабой улыбкой.

Когда они проходят главную улицу и сворачивают за угол на переулок, ведущий в квартал ремесленников, Шалль бросает взгляд назад. Заметив это, Гилберт тоже оглядывается и наклоняет голову в недоумении.

— Что-то не так, Шалль? Сзади?

— Когда мы входили и выходили от Коннелли, по ту сторону дороги был странный парень.

— Странный? Какой?

Мифрил осматривается вокруг.

— Он выглядел как подручный торговца, но он пристально наблюдал, как мы входили в здание. Когда мы вышли, он всё ещё был там. Он следовал за нами, но... сейчас его не видно. Возможно, он сдался.

— Что всё это значит?

— Кто знает...

Шалль привык к тому, что на него смотрят из-за его приметной внешности. Однако взгляд того человека отличался от тех, кто обычно оценивает фей.

«И что же тот парень высматривал?»

Хотя это и беспокоит, но раз человек исчез, ничего не поделаешь. Решив, что лучше встретиться с главой гильдии ремесленников и поскорее вернуться в постоялый двор «Зарянка», Шалль ускоряет шаг.

— Флау?

Вернувшись в «Зарянку», прежде чем отправиться в свою комнату, Энн стучит в дверь комнаты, которую занимают Гилберт, Флау и Мифрил. 

До Дня Поминовения Душ остается всего семь дней. Форма скульптуры еще не определена, поэтому нет времени мешкать. Нужно скорее вернуться в свою комнату и наконец-то определиться с формой сахарной скульптуры.

Но сейчас ее беспокоит Флау, которая сегодня собиралась прочесть воспоминания двух комнат.

— Флау? — зовет она снова, стуча в дверь. Но никто не отвечает. 

Хозяин постоялого двора сказал, что Шалль, Мифрил и Гилберт еще не вернулись, поэтому в комнате должна быть только Флау. 

Но раз ответа нет, возможно, она куда-то ушла. Энн небрежно берется за ручку двери, и она поворачивается. Энн удивлена беспечностью Флау, ушедшей, не заперев дверь, но через узкую щель приоткрытой двери на полу мелькает золотистый цвет.

— Флау!

В панике она забегает в комнату и видит Флау, лежащую на полу у ножек двух стоящих рядом кроватей. Она лежит на боку, подтянув колени к груди и скрючившись, ее золотые волосы разметались по полу. Единственное тонкое золотое крыло на её спине безжизненно лежит на полу, напоминая легчайший слой шелка.

— Флау!

Опустившись на колени, Энн заглядывает ей в лицо и трясёт за плечо. Золотые ресницы вздрагивают, и глаза открываются.

— А... Энн?

— Слава Богу. Для начала, можешь встать?

В ответ на вопрос Флау слабо кивает и с силой опирается на руки, приподнимая верхнюю часть тела. Энн быстро подставляет плечо под её руку и упирается ногами, пытаясь помочь ей встать.

— Пойдём на кровать.

Поддерживаемая Энн, Флау поднимается на ноги. Поскольку феи легче людей, Энн удаётся выдержать вес опирающейся на неё Флау и довести её до кровати. Откинув одеяло, она укладывает Флау на кровать и накрывает одеялом до груди.

Дыхание Энн немного участилось, но она выравнивает его, прежде чем снова посмотреть на лицо Флау.

— Ты перенапряглась, Флау? Ты ведь говорила, что сегодня прочтешь воспоминания двух комнат...

— Просто немного устала. Всё в порядке.

— Какое «в порядке»? Ты же упала. Подожди. Я сейчас же сделаю какой-нибудь леденец и принесу. Когда съешь, тебе станет лучше. Флау, что тебе нравится? Цветы, птички? Я слышала, что феям очень помогают леденцы в форме того, что им нравится.

Флау рассеянно смотрит на Энн.

— Ты прикоснулась?

— А?

— Ты сейчас прикоснулась ко мне?

Энн кивает в ответ на вопрос.

— Чтобы перенести тебя на кровать... Прости. Тебе было неприятно?

— Мне не неприятно. Тебе не противно?

— Почему?

— Твоему мужу не нравится. И Мифрил не любит прикасаться ко мне.

— А, это, — Энн улыбается. — Шалль просто беспокоится, потому что я беспомощная. А Мифрил Рид Под просто немного преувеличивает. Мне не противно прикасаться к тебе, Флау, да и папа ведь нормально общается с тобой.

— Тебе не страшно? Что я могу что-то сделать?

— Но ты ведь пообещала, что ничего не сделаешь? И к тому же… — Она грустно улыбается. — У меня нет воспоминаний, которые я боялась бы показать. Ну... есть немного смущающие вещи. Но даже если я из-за них расстроюсь, Шалль всегда успокоит меня. Я ведь даже смогла успокоить Шалля.

— Твои глаза...

— А?

— Твои глаза похожи на глаза Гилберта. Как будто Гилберт живёт в тебе.

Растерявшись от внезапной смены темы, Энн дотрагивается до своих век.

— Неужели так похожи?

Кажется, Флау больше не собирается ничего говорить и просто смотрит на Энн. Не в силах прочесть эмоции в её глазах, Энн теряется.

«Что Флау хочет сказать? Я действительно плохо понимаю, о чем она думает.»

Наверное, именно поэтому Шалль и Мифрил остерегаются её.

— Эм, Флау. Расскажешь, какая форма тебе нравится?

Флау устало закрывает глаза.

— В этом мире больше нет ничего, что мне нравится. Не надо, Энн. Тебе не нужно обо мне беспокоиться.

— Как я могу не беспокоиться, когда вижу тебя такой уставшей?

Флау не отвечает. Энн вынуждена сдаться.

— Хорошо. Тогда я сама что-нибудь придумаю.

Выйдя из комнаты, она просит хозяина постоялого двора открыть сарай, где стоит её коробчатая повозка. Оттуда она приносит в комнату бочонок серебряного сахара и набор инструментов.

Для того, чтобы взбодрить фею, истощенную использованием своих способностей, не нужно делать большой леденец. Достаточно размера, помещающегося на ладони.

«Форма...»

Золотые волосы и глаза Флау иногда пугают, но само их сияние прекрасно. Когда она улыбается, её глаза действительно выглядят мягкими и красивыми. Энн задумывается, что еще красивого и впечатляющего есть золотого цвета?

«Золотая монета, кошачьи глаза, королевская корона, солнечный свет...»

Её вдруг осеняет.

— Свет.

У него нет формы.

«Но должно получиться.»

Она решает, что не нужно делать сложную форму.

«Белый цветок, отражающий золотой свет.»

Получив разрешение использовать колодец при постоялом дворе, Энн набирает холодной воды и возвращается в комнату. На столе она раскладывает каменную плиту и инструменты. Достает и расставляет несколько бутылочек с зеленым и желтым красителями.

Зачерпнув серебряный сахар из бочонка, она распределяет его по плите, смешивает с холодной водой и замешивает.

Энн начинает с создания белых лепестков. Оставляя серебряный сахар белым, она формирует несколько блестящих, белоснежных лепестков, напоминающих лепестки герберы. Закончив с этим, она смешивает несколько видов зеленого красителя с серебряным сахаром, создавая градиент для стебля, чашелистиков и листьев. Затем она добавляет жёлтый краситель к зелёному и делает много мелких крупинок. Собрав их вместе в круглую форму, Энн создает зеленовато-желтую сердцевину цветка. Вокруг неё она располагает белоснежные лепестки, формируя цветок. Она присоединяет стебель, украшает цветок и стебель чашелистиками и добавляет листья.

Получается белый цветок размером с ладонь.

Поставив его на край каменной плиты, Энн кладет немного серебряного сахара и желтого красителя в небольшой горшочек, замешивает и снова бежит к хозяину постоялого двора.

Попросив повара, она берёт ненадолго в пользование горящую печь.

Энн ставит маленький горшочек на печь. Серебряный сахар тает за считанные мгновенья и начинает бурлить. Поблагодарив повара, она спешит обратно в комнату и выливает расплавленный сахар из горшочка на каменную плиту.

Глядя на маленькое полупрозрачное золотистое пятно, Энн улыбается. Она разделяет горячую массу кончиком ногтя на маленькие капли, которые едва можно ухватить пальцами.

Энн рассыпает эти маленькие капли по белым лепесткам цветка.

— Готово…

Она поднимает готовое изделие к свету, льющемуся из окна.

На серебристо-белых лепестках разбросаны блестящие маленькие капельки. Эта роса собирает и отражает свет. Блестящие лепестки просвечивают, и капли, которые должны быть желтоватыми, приобретают нежно-золотой оттенок.

Рассыпанные золотые капли еще больше подчеркивают белоснежные лепестки.

— Отлично.

Она уверена в результате. Золотой свет имеет более желтоватый оттенок, чем цвет волос Флау, но кажется близким к цвету её глаз. Энн думает, что это подходящий для неё цветок.

— Флау!

Постучав, она входит в комнату и встречает взгляд усталых золотых глаз.

— Я сделала сахарный леденец. Вот, съешь.

Опустившись на колени возле кровати и протягивая цветок, она видит, как Флау широко раскрывает глаза.

— Ну же, съешь.

На лице Флау появляется что-то похожее на эмоции. Растерянность и немного радости. Возможно, это то самое желание леденцов, которое должно быть у каждой феи.

Однако она отводит взгляд.

«А? Почему?»

Кажется, будто Флау изо всех сил отворачивается, чтобы отказаться от желаемого.

«Сдерживается? Почему?»

Обойдя кровать с другой стороны и опустившись на колени, Энн заглядывает ей в лицо. Флау, словно испугавшись этого движения, открывает глаза, и их взгляды встречаются.

— Я хочу, чтобы ты съела. Я ведь сделала это для тебя.

Флау некоторое время смотрит в глаза Энн.

— Ну же…

Золотые глаза дрожат. В них мелькает вопрос – можно ли?

— Это сахарный леденец для тебя. Я буду рада, если ты его съешь.

Тогда из-под одеяла робко показывается рука, и пальцы Флау касаются области под глазами Энн. Это странный жест, будто она обращается не к самой Энн, а именно к её глазам.

Энн улыбается.

— Съешь, Флау.

Словно ведомая чем-то, рука Флау отрывается от лица Энн и касается лепестков сахарного цветка.

В тот момент, когда вес леденца исчезает из руки, белый цветок окутывается бледно-золотым светом.

Прикрыв глаза, Флау облегчённо вздыхает.

Сахарный цветок исчезает из руки Энн, и на белых щеках Флау появляется едва заметный румянец.

— Так вот какая она... сладость… — зачарованно шепчет Флау.

— Впервые пробуешь сахарный леденец?

Кивнув, Флау медленно приподнимается на кровати. Опустив взгляд на одеяло на своих коленях, она тихим голосом говорит:

— Спасибо…

— Цвет лица стал намного лучше. Я рада. Но до ужина лучше полежать. Не вставай с кровати, хорошо?

Энн с облегчением поправляет подушку, чтобы Флау могла лечь, и кладёт руку ей на плечо. Тогда Флау переводит взгляд на ладонь Энн.

— Снова прикоснулась.

⠀

⠀

— Я же говорила. Я не боюсь и не испытываю неприязни. Или все-таки тебе не нравится?

Покачав головой, Флау ложится.

— Всегда, единственный, кто прикасался ко мне… был Гилберт.

— А?

— В Каррингтоне только Гилберт прикасался ко мне. Поскольку я могла читать воспоминания людей, все меня сторонились. Моя способность не слишком полезна, и со мной трудно обращаться... На рынке фей никто не хотел меня покупать. Но Гилберт купил.

От слова «купил» у Энн сжимается сердце.

— Папа? Купил тебя?

— Он купил меня не для того, чтобы использовать, а потому что пожалел меня, видя, как плохо со мной обращаются. И он вернул мне крыло. Сказал, что я могу жить свободно где пожелаю.

Услышав эту историю впервые, Энн в замешательстве продолжает смотреть в золотые глаза Флау.

— Но фея без хозяина будет сразу же поймана снова. Поэтому я попросила остаться с Гилбертом. И он согласился. Тогда ему было всего семнадцать, у него не было много денег, и он был учеником каретного мастера... Но он сказал, что я могу остаться.

— И вы прожили вместе десять лет?

Флау молча кивает.

«Это очень сильная связь.»

Спасенный и спасающий. Человек и фея, прожившие вместе десять лет.

— Тогда почему вы с папой расстались?

Возможно, на это есть различные причины, и не стоит просто так лезть в это дело, но... Сейчас Флау сама рассказывает об этом. Кажется, если не спросить сейчас, она больше не расскажет.

— Потому что Гилберт влюбился в серебряного сахарного мастера, которая приехала в Каррингтон.

Голос Флау дрожит.

— Гилберт женился на Эмме и хотел вместе с ней путешествовать по королевству. Сказал, что поедет с ней в карете, которую сделал для неё. Поэтому я осталась в Каррингтоне...

— Почему ты не поехала с ними?!

Энн невольно подается вперед, упираясь руками в кровать.

— Если вы были близкими друзьями десять лет, нужно было поехать вместе. Папа бы не отказал, и мама тоже. Моя мама ни за что бы не сказала, что против.

— Гилберт предложил поехать вместе. Эмма тоже подарила сахарный леденец. Она предложила мне поехать вместе, преподнеся букет из сахарных цветов, как будто делая предложение.

Неудивительно, что Эмма могла шутливо встать на колени перед феей, которая была дорога её будущему мужу, и подарить букет из сахарных цветов.

— Не хочешь ли ты отправиться с нами в путешествие?

Протягивая сахарные цветы, она наверняка говорила легко и весело, но её глаза были серьёзными и искренними. Вот так Эмма сделала предложение Флау.

— Так почему же ты не поехала?

— Не хотела.

— Почему?

Словно стыдясь, Флау натягивает одеяло до головы.

— Прости. Я... не съела леденец Эммы... Я... выбросила его в реку...

— Выбросила леденец?

Энн лишается дара речи.

— Прости…

Одновременно с удивлением Энн посещает мысль, что так и должно быть.

«Выбросила сахарные леденцы. Мамины леденцы? Леденцы, которые так любят феи? Выбросила леденцы, аромату которых, по словам даже Шалля, невозможно противиться.»

Флау только недавно сказала, что впервые попробовала их.

Когда Эмма вручила ей сахарный леденец, Флау, должно быть, еще не пробовала их. И она выбросила то, что могла попробовать впервые.

С такой сильной волей, что пошла против инстинктов.

«Она настолько сильно не хотела есть леденец.»

Какой в этом смысл?

«Папа считал Флау другом. Но Флау… любила папу. Поэтому она рассталась с ним, когда он полюбил другую.»

Им пришлось расстаться, потому что их «любовь» имела разное значение. Это и было причиной, по которой Флау и Гилберт расстались.

Энн представляет, что если бы Шалль полюбил кого-то другого, но при этом продолжал бы говорить, что любит её как члена семьи или как друга, и предложил бы остаться вместе, она бы не смогла согласиться. Это было бы слишком грустно, и она не смогла бы находиться рядом с ним.

Энн садится на кровать, стараясь не напугать Флау.

— Вы были вместе десять лет, и ты ни разу не сказала папе, что любишь его?

Флау кивает под одеялом.

— Почему ты не сказала?

— Потому что думала... что мы всегда будем вместе. Думала, что Гилберту не нужно знать о моих чувствах...

— Понятно. Наверное, так и бывает.

Хотя бессмысленно думать о «что, если», Энн все равно размышляет об этом.

Если бы за те десять лет, что Флау провела с Гилбертом, она призналась ему в любви, возможно, будущее сложилось бы иначе. Возможно, Гилберт принял бы любовь Флау, и они жили бы, заботясь друг о друге, как сейчас живут Энн и Шалль. Их связывали бы настолько крепкие узы, что даже появление странствующей женщины-кондитера не смогло бы их разрушить...

«Если бы так случилось, меня бы не было на свете.»

И все же Энн думает, что Флау стоило признаться Гилберту в любви. Хотя она и не хочет представлять мир, в котором её бы не было, и ей грустно осознавать, что счастье Эммы могло быть потеряно.

У каждого есть свои чувства, которые в определённый момент могут разминуться, встретиться, соединиться. И тогда судьба меняется.

Судьба непредсказуема.

— Флау, после того как папа с мамой уехали путешествовать, ты всё время была одна в Каррингтоне?

Она качает головой под одеялом.

— Через несколько лет я отправилась путешествовать. Я скучала по Гилберту... Хотела его увидеть. Решила искать его. Но никак не могла найти. Наконец...

Видимо, после более десяти лет скитаний в одиночестве Флау наконец встретила Гилберта в Раю Серы. Но он потерял память.

Как же было грустно и одиноко, когда человек, которого ты наконец-то встретила, не узнал тебя.

«Флау хотела его вернуть?»

Возможно, расставшись, не признавшись в любви, оставшись одна и всё ещё тоскуя, она хотела вернуть Гилберта. Может быть, она хотела исправить свою ошибку.

Энн гладит выбившиеся из-под одеяла волосы Флау. Та удивлённо выглядывает из-под него.

— Ты не стала есть леденец мамы, но съела мой. Спасибо.

— Ты не злишься? Хотя я выбросила леденец твоей мамы?

— Нет, не злюсь. Мама тоже расстроилась бы, узнав, что ты не стала его есть, но не рассердилась бы. Не стала бы злиться из-за того, что подарок не понравился. Если не хочешь, чтобы тебе говорили, что подарок не понравился, то не стоит ничего дарить. Ведь даришь, потому что хочешь это сделать, хотя и не знаешь, понравится ли.

Флау снова медленно прячется под одеяло.

— Я хотела узнать причину, по которой ты и папа расстались, поэтому я рада, что ты рассказала. Спасибо. Еще бы узнать, что произошло с папой в Косселе семнадцать лет назад, и тогда всё полностью прояснится.

— Я тоже хочу знать...

— Поэтому ты и рисковала, да? Сегодня что-нибудь узнала?

Энн спрашивает без особой надежды, но Флау тихо отвечает: 

— Узнала.

— А?!

Энн моргает, подняв глаза к потолку.

— Что ты узнала?

— В комнате в самом конце второго этажа останавливался тот Гилберт. Один.

Что-то в этих словах кажется Энн странным. Но прежде чем задуматься об этом, у неё есть другие вопросы.

— Ты что-нибудь видела?

— Только то, как он один входил и выходил. Больше ничего.

— А меня или маму видела? Папа вел себя как-то странно?

— В комнату входил и выходил только тот Гилберт. Ничего необычного я не заметила.

Снова возникает странное чувство. Хотя внутренне Энн недоумевает, но не может понять, в чём дело. Она разочарована тем, что воспоминания о комнате, которые должны были стать важной зацепкой, оказались практически бесполезными.

— Хотя ты так старалась, но и воспоминания комнаты не дали никаких подсказок.

— Только одно стало ясно…

Из-под одеяла доносится тихий приглушённый голос, но Энн не может разобрать слова.

— Что ты сказала?

— Ничего… Просто я чётко увидела лицо того Гилберта Хэлфорда, который останавливался здесь семнадцать лет назад.

— Если Шалль и остальные не смогут получить информацию, то, наверное, мы уже не сможем узнать, что случилось с нашей семьей семнадцать лет назад.

Загадка того, почему Гилберт провёл десять дней в гостинице один, отдельно от семьи.

Загадка, почему мужчина по имени Логан подтвердил, что Гилберт умер.

Загадка, почему Эмма была уверена, что Гилберт умер.

И… загадка того, что человек, которого считают Гилбертом, на самом деле жив.

Возможно, все эти неясности так и останутся неразгаданными.

«Может быть, мне стоит сосредоточиться на работе и делать сахарную скульптуру, даже если ничего не прояснится.»

Так она думает.

Но внутри остаётся что-то смутное и неопределённое, что словно скрывает форму скульптуры, которую нужно создать. Вероятно, это потому, что скульптура для упокоения душ погибших в войне семнадцать лет назад содержит загадку для Энн. Поэтому она не может определить форму в своем сознании.

«Смогу ли я создать сахарную скульптуру, которая удовлетворит жителей Косселя?»

Нельзя сделать что-то небрежное, это недопустимо. Она сильно почувствовала это, услышав слова Халлидея и увидев его глаза.

Внезапно снизу доносится громкий голос хозяина постоялого двора.

— Сколько раз повторять!..

Конец фразы не разобрать, но, похоже, он с кем-то спорит, и слышен другой громкий, разгневанный голос.

— Я сказал, выдай ее!

Энн вскакивает от неожиданности.

— Что? Что за шум?

Флау сдвигает одеяло, показывая глаза, и с беспокойством смотрит на дверь комнаты.

Открыв дверь и выглянув в коридор, Энн встречается глазами с женщиной средних лет, похожей на постоялицу, которая быстрым шагом поднимается по лестнице на второй этаж. Увидев Энн, женщина, приглушив голос, сильно машет рукой.

— Ты, иди в свою комнату и запри дверь. Лучше не ввязываться, себе дороже.

— Что случилось?

— Пришел местный хулиган. Требует выдать девушку, которая остановилась здесь. Говорит, что она серебряный сахарный мастер или что-то в этом роде, так что у неё должны быть деньги.

Энн вздрагивает.

— Серебряный сахарный мастер?

— Такая девушка ведь остановилась здесь? Хозяин отказывается раскрывать информацию о постояльцах, но судя по его настрою, он может избить его и обыскать все комнаты на втором этаже.

Женщина заходит в свою комнату.

— Почему они ищут меня?

Оглянувшись на кровать, Энн видит, что Флау испуганно прислушивается к голосам снизу.

Энн не может представить, почему хулиган ищет её. Можно было бы просто спрятаться в комнате, но похоже, что хозяин постоялого двора сейчас рискует собой ради неё.

Она смотрит на окно в глубине комнаты, оценивая обстановку на улице.

«Ещё светло. На улице много людей, много свидетелей. Даже разъярённый хулиган вряд ли посмеет меня похитить.»

Её могут обругать, пригрозить и даже пару-тройку раз ударить, но это лучше, чем если пострадает ни в чём не повинный хозяин постоялого двора.

— Флау, я спущусь вниз посмотреть, что происходит. Ты запрись в комнате и не выходи.

Сказав это, она выходит и направляется вниз.

На середине лестницы она останавливается, пытаясь услышать голоса, доносящиеся из столовой. Если ситуация окажется хуже, чем она ожидала, возможно, придется вернуться в комнату на втором этаже, запереться там и укрыться.

Вдруг раздается пропитый хриплый мужской голос.

— Я же сказал, выдайте нам дочь Гилберта Хэлфорда!

«Дочь Гилберта Хэлфорда?»

Женщина, которую она встретила в коридоре на втором этаже, тоже говорила, что они требуют выдать «девушку». Тогда Энн подумала, что речь просто о молодой женщине, но, похоже, имелась в виду именно дочь Гилберта.

Выходит, хулиганы ищут не серебряного сахарного мастера Энн, а Энн как дочь Гилберта. Хотя причина неясна, одно можно сказать наверняка.

«Этот человек ищет меня именно потому, что знает Гилберта Хэлфорда.»

Маловероятно, что Гилберт, который всего полдня назад ушёл с Шаллем, успел попасть в какую-то неприятность. Если бы что-то случилось, Шалль или Мифрил сразу бы сообщили Энн.

Значит, вероятнее всего, этот человек знал Гилберта семнадцать лет назад, увидел его в городе и поэтому пришёл сюда.

Если так, то, возможно, появилась зацепка, которую она считала оборванной.

— Сколько раз повторять, я не могу сказать, кто здесь проживает, — звучит непреклонный голос хозяина, и поверх него раздается грубый голос:

— Мы-то знаем. И то, что Гилберт Хэлфорд здесь остановился, и то, что его дочь – серебряный сахарный мастер. Человек, связанный с гильдией торговцев, это подтвердил.

Решившись, Энн спускается по лестнице и врывается в столовую.

— Я – дочь Гилберта Хэлфорда.

Хозяин постоялого двора оборачивается с округлившимися глазами.

— Почему вы вышли...

— Всё в порядке. Спасибо вам, хозяин. Простите за беспокойство. Если этот человек пришёл ко мне, то мне и следует с ним поговорить.

Человек, наседавший на хозяина постоялого двора, – высокий худощавый мужчина средних лет. На впалой щеке виден шрам от ожога, а взгляд острый. Посмотрев на Энн через плечо хозяина, он ухмыляется.

— О, вышла всё-таки?

— У вас ко мне дело?

— Не было бы дела, не пришёл бы.

— Тогда я вас слушаю.

Хотя его манеры и речь грубы и пугающи, но, насколько Энн может судить, он не прячет оружия, и с ним нет толпы сообщников.

Энн собирается с духом.

— Хозяин, можно воспользоваться тем столиком?

— А, да... Конечно.

— Раз нам разрешили, прошу, присаживайтесь за тот стол. Выслушаю ваше дело.

Хулиган фыркает, косится на хозяина и садится за стол у окна. Энн садится напротив него.

«Страшно... Шалль...»

Мужчина сидит вполоборота, глядя на Энн с усмешкой. Его взгляд неприятен, и от него исходит характерная для людей, привыкших к насилию, аура, от которой тело цепенеет. В такой момент ей не хватает Шалля рядом. Но если она не сможет сама справляться с проблемами, то будет только обузой для него.

Она глубоко выдыхает.

«Всё в порядке. Это не так страшно, как в тот раз, когда я столкнулась с Шаллем, который смотрел на меня как на незнакомку.»

Она вспоминает момент, когда столкнулась с Шаллем, находившимся под влиянием способности Флау. По сравнению с феем-воином, который мог бы одним взмахом меча снести ей голову, человек перед ней кажется не таким уж и страшным.

«Я ведь жена Шалля. Глупо бояться такого человека.»

Ей всё ещё немного страшно, но она старается смотреть мужчине прямо в глаза, насколько это возможно.

— Кто вы? Какое у вас ко мне дело?

Возможно, удивлённый её спокойным поведением, мужчина перестаёт ухмыляться своей неприятной, пренебрежительной улыбкой.

— Можешь звать меня Джоном. Считай, что я мастер на все руки, который разбирается с проблемами в городе. Сегодня я пришёл по просьбе владельца конюшни Хейнза.

— О чём он вас попросил?

— Взыскать долг.

Энн хмурится.

— Долг?

— Хейнз хочет, чтобы твой отец заплатил за то, что натворил. Хочет возместить убытки, которые понёс из-за твоего папаши. Ты ведь дочь Гилберта? И я слышал, ты серебряный сахарный мастер? Первоклассный мастер должен иметь приличные деньги, разве нет?

Люди склонны думать, что серебряные сахарные мастера, будучи на вершине кондитерского мастерства, должны быть обеспеченными. И действительно, многие из них богаты. Но, к сожалению, Энн относится к немногочисленному меньшинству с пустыми карманами.

— Я не настолько богата. И вообще, взыскание? Убытки? Возмещение? О чём вы говорите? Отец только три дня назад прибыл со мной в Коссель и не отходил от меня и моих спутников. У него не было времени натворить что-то, требующее возмещения.

— Речь не о настоящем. О том, что было семнадцать лет назад.

«Как я и думала, о событиях семнадцатилетней давности.»

Энн чувствует напряжение и в то же время радость от того, что её догадка подтвердилась. Это зацепка к прошлому.

Однако эта радость сменяется шоком от следующих слов мужчины.

— Твой папаша обманом забрал лошадь из конторы Хейнза. За это и надо расплатиться.

Энн на мгновение теряет дар речи от потрясения. 

«Обманом забрал лошадь семнадцать лет назад?!»

Есть вероятность, что он также сбежал, не заплатив за проживание в «Зарянке», а теперь ещё и лошадь из конюшни...

«Папа, чем ты вообще занимался семнадцать лет назад? Почему ты делал такие вещи одну за другой?..»

Облокотившись на стол, мужчина угрожающе смотрит на Энн снизу вверх.

— Сегодня утром работник, который трудится в конторе Хейнза с детства, увидел твоего отца в городе. Удивившись, что тот вернулся после семнадцати лет отсутствия, парень проследил за ним. Говорят, он ходил к Коннелли из гильдии торговцев? Женщина, которая часто бывает у Коннелли, подтвердила, что он точно представился как Гилберт Хэлфорд. Парень убедился, что это точно он, тут же помчался обратно в конюшню Хейнза и доложил ему.

Хозяин постоялого двора обеспокоенно наблюдает издалека за Энн, которая молча слушает с напряжённым выражением лица. Видно, что он держит за спиной маленькую сковороду, готовый вмешаться, если что-то случится.

— Твой отец обманом увёл лошадь через несколько дней после того, как Коссель превратился в пепел. Тогда многим людям нужны были лошади. Они были очень ценными, так как большинство либо сбежало, либо погибло. Владелец конюшни был в ярости из-за кражи и, похоже, до сих пор не может простить этого.

Энн говорит себе, что нужно сохранять спокойствие. Сначала нужно проверить то, что необходимо. Сделав глубокий вдох, она спрашивает:

— Есть ли доказательства того, что мой отец обманом увёл лошадь?

— Тогдашний хозяин конюшни Хейнза до сих пор жив и занимается делом. Несмотря на возраст, он чётко помнит, как в то хаотичное время его обманули, словно мародёры после пожара. Более того, есть и вещественное доказательство.

— Вещественное доказательство?

Мужчина с важным видом похлопывает себя по нагрудному карману.

— Здесь кольцо. Твой отец пришел на конюшню Хейнза, чтобы одолжить лошадь на следующий день после пожара в Косселе. Он должен был вернуть её в тот же день, но не вернулся. Через несколько дней Хейнз увидел Гилберта в сгоревшем городе и потребовал объяснений, но тот сказал, что лошадь сбежала. И отдал кольцо, якобы из чистого серебра, в качестве выплаты. Хейнз по доброте душевной поверил, но кольцо оказалось из олова и свинца, а не из чистого серебра. Этого и близко не хватало для оплаты лошади. Когда это обнаружилось, было уже поздно – твой отец исчез из города.

С этими словами мужчина достает из нагрудного кармана и кладет на стол широкое, массивное кольцо. Оно тускло-серебристого цвета, явно мужское, большого размера, с выгравированным гербом.

Узнав герб, Энн широко раскрывает глаза.

— Это... герб семьи Чемберов.

Глаза мужчины остро блестят.

— Откуда ты знаешь, хотя такая молодая? Королевская семья Миллслендов должна была полностью уничтожить его семнадцать лет назад. Ты слишком молода, чтобы знать об этом гербе.

— Я узнала о нём по работе. Это вещь, связанная с семьей Чемберов?

— Кольцо из олова и свинца не может быть чем-то настолько важным, — усмехается мужчина. — Это награда, которую небрежно раздавали солдатам армии Чемберов за небольшие заслуги. Особой ценности оно не имеет. Такие кольца иногда носили рядовые солдаты.

«Рядовой солдат армии Чемберов?..»

Энн внезапно встаёт со стула, когда образ кольца накладывается на лицо Гилберта, с которым она путешествовала до Косселя.

— Кольцо солдата?!

Мужчина напротив вздрагивает от её внезапной реакции.

— Что? Что с тобой?

Энн потрясена.

«Так вот оно что?»

Ей кажется, что больше половины того, что считалось загадкой, теперь прояснилось.

— Так значит... А?.. Но почему...?

Силы покидают её, и она снова опускается на стул.

«Флау же видела его. А... Но...»

Причина того странного чувства, которое она испытала во время разговора с Флау, теперь становится понятной.

«Флау говорила о Гилберте из воспоминаний о комнате «тот Гилберт». «Тот»... Как будто для того, чтобы сделать различие.»

Мужчина перед ней хмурится с озадаченным выражением лица, но у неё нет времени реагировать на это. Пока она отчаянно пытается упорядочить различные возможности, всплывающие из полученных фактов, прохладный ветер касается её щеки.

— Ах, наконец-то! С возвращением! Я так ждал, когда вы вернётесь! — слышится умоляющий голос хозяина гостиницы. 

У входа в обеденный зал стоит высокий фей с чёрными волосами и глазами. На его плече сидит маленький фей с голубыми глазами. Позади стоит Гилберт.

«Этот человек... он... «тот» Гилберт, о котором говорила Флау.»

Ей хочется плакать.

— Шалль…

Её голос дрожит, когда она зовёт его.

Увидев взгляд хозяина постоялого двора, позу противостоящего мужчины, атмосферу и выражение лица Энн, Шалль быстрым шагом приближается к столу. Мужчина, видимо, привычный к конфликтам, чувствует в нем опасность и привстает, готовясь обороняться.

— Ты еще кто такой?

— Я её муж. Что ты сделал с ней?

Под острым взглядом, говорящим, что ответ определит всё, мужчина слегка отступает, но всё же дерзко отвечает:

— Я просто пришел взыскать долг по просьбе. За лошадь, которую отец этого серебряного сахарного мастера увёл обманом семнадцать лет назад.

Энн кивает на вопросительный взгляд Шалля, встаёт и касается его руки.

— Это правда. Он не сделал ничего ужасного со мной.

— Тогда почему у тебя такое лицо, Энн?

Мифрил перепрыгивает с плеча Шалля на плечо Энн и сверлит взглядом мужчину.

— Это из-за кольца...

— Кольца? Что такого важного в этом кольце?

Она запинается, не зная, как объяснить всё сразу, и смотрит на растерянно стоящего у входа добродушного и робкого Гилберта.

Шалль прослеживает взгляд Энн, смотрит на её выражение лица и хмурится.

— Что случилось, Энн?

С чего начать и что объяснить? Когда она, всё ещё колеблясь, собирается открыть рот, на лестнице в глубине столовой мелькает золотой цвет. Заметив этот цвет краем глаза, она поворачивает голову, и слова, которые она собиралась произнести, застревают в горле.

— Флау…

Фея с золотыми глазами и волосами на мгновение останавливается, окидывая взглядом столовую. Затем она снова начинает идти спокойным шагом, приближаясь к ним, её единственное крыло колышется за спиной.

Словно пытаясь защитить Энн, Шалль отступает от стола и притягивает её к себе, чтобы уклониться от Флау.

Подойдя к столу, Флау смотрит на Энн, Шалля и Мифрила. Затем она переводит взгляд на мужчину, лицо которого выражает полное непонимание происходящего, и на кольцо на столе.

— Флау.

Энн зовёт её из объятий Шалля, но та не смотрит в их сторону. Вместо этого она спрашивает у мужчины перед собой:

— Я слышала на лестнице. Это то кольцо, которое Гилберт Хэлфорд оставил семнадцать лет назад?

— И что с того?

Флау, словно что-то для себя поняв, слегка кивает и протягивает руку к плечу мужчины.

Энн резко вскрикивает:

— Флау!

Одновременно с криком Энн рука Флау касается мужчины, и, не успев даже моргнуть, он вдруг хватается за голову и кричит. Затем он вопит, запрокинув голову к потолку, и, как будто отброшенный, запрыгивает на стол.

Мифрил вскрикивает и цепляется за плечо Энн, а Шалль, обхватив её, отскакивает к стене.

— Солдаты идут! Пожар!

Флау быстро хватает кольцо из-под ног кричащего на столе мужчины и бросается бежать.

— Она забрала кольцо! Флау!

В ответ на её крик Мифрил поднимает голову.

— Что?! Флау?!

Увидев развевающиеся золотые волосы, Мифрил решительно сжимает губы и отталкивается от плеча Энн. Описав в воздухе дугу, он скатывается в карман верхней одежды Флау.

— Мифрил Рид Под!

В панике Энн пытается вырваться из рук Шалля, чтобы последовать за Флау.

⠀

⠀

Однако мужчина спрыгивает со стола и пытается схватить их. Чтобы избежать столкновения с ним, Шалль отталкивает Энн. Она с силой падает на пол, сильно ударившись поясницей.

Шалль подсекает мужчину, валит его на пол, заламывает ему руки за спину и прижимает лицом вниз.

— Флау?!

Когда она смотрит в сторону выхода из столовой, то видит, как Флау толкает Гилберта, и он падает на пол. Золотая фея выбегает из постоялого двора.

— Пожар! Пожар! — кричит мужчина, прижатый Шаллем. 

Очевидно, что его замешательство – результат способностей Флау. Возможно, к нему вернулись воспоминания о войне семнадцатилетней давности, и он яростно сопротивляется, размахивая руками и ногами.

Энн поднимается, опираясь о стену. Шалль оборачивается и спрашивает:

— Я обошелся грубо. Ты не пострадала?

— Я в порядке. Но Мифрил Рид Под... Флау... Нужно догнать их!

Она пытается шагнуть вперёд, но...

— Не ходи!

Резкий окрик Шалля останавливает её.

— Опасно, если Флау прикоснется к тебе, когда ты погонишься за ней!

— Но Мифрил Рид Под...

— Я догоню их. Как только этот мужчина успокоится, я пойду за ними. А ты оставайся здесь.

Энн оглядывается на выход и кусает губы.

«Если Флау прикоснётся ко мне, ситуация может стать ещё хуже.»

Думая об этом, она понимает, что Шалль прав – нельзя безрассудно бежать за ними.

«Но, но... Мифрил Рид Под!»

Ей хочется броситься в погоню, но она не может двигаться. Досадно и жалко.

Шалль, удерживая борющегося мужчину, стонет:

— Что здесь вообще происходит?

У выхода из столовой на полу сидит Гилберт. Возле стойки стоит в оцепенении хозяин постоялого двора, сжимая в руках сковороду. Как после прошедшего урагана, никто не может пошевелиться, и только крики мужчины громко разносятся по залу:

— Солдаты идут! Идут!