Онлайн чтение книги Байки на ночь о злых духах и жрице-ткачихе Bedtime stories of evil spirits and a weaver priestess
Глава 3: Тэнгу

[П.п:Тэ́нгу (яп. 天狗, дословно — «Небесная собака») — существо из японского фольклора. В японских верованиях тэнгу тератологическое существо; представляется в облике мужчины огромного роста с красным лицом, длинным носом, иногда с крыльями. Тэнгу очень часто носит одежду горного отшельника (ямабуси), он наделён огромной силой. Как и многие другие персонажи японского фольклора, тэнгу происходят из Китая. В Китае эти существа изображались похожими на лисиц с белой головой. Им приписывались способности отвращать беды, а также отпугивать разбойников лаем. Так же называлось злое божество, живущее на Луне.]

С шуршащим звуком мимо Кинуко проехал легковой грузовик. В кузове лежали большие кусты сазы — нет, правильнее сказать, бамбуковые ветви? Они покачивали листьями, пока их везли.

Кинуко остановилась перед рекламным щитом и с лёгкой грустью пробормотала:

— Осталось полмесяца...

«Шестьдесят пятый Фестиваль Танабата. 8-9 июля» — было написано на деревянной доске крупными буквами. Неофициальное название — «Фестиваль Бата». Это был университетский фестиваль Университета Сайто. Кинуко прошла мимо и направилась к своей обычной аудитории корпусе общих искусств.

— Доброе утро, — поздоровался с ней в коридоре Удзинаши, слегка опустив брови. Сегодня он снова был в костюме и держал в руках учебник.

— Доброе утро. Сегодня ключ у вас с собой, верно?

Ей совсем не хотелось повторения прошлого инцидента.

— Всё в порядке, вот, — Удзинаши, смеясь, показал ключ. — В прошлый раз мне отказали, но как насчёт сегодняшнего обеда?

— А, это...

Кинуко показала большую тканевую сумку с многоярусной коробкой для бенто и узелок в фуросики. На этот раз она снова чётко и ясно отказала.

— Итак. На сегодня лекция окончена. До конца семестра осталось всего три занятия, но экзамена не будет, так что, пожалуйста, завершите ваши работы. Оценка будет выставляться по посещаемости, работе на занятиях и сданным работам.

Поскольку курс состоял из двух частей — плетения шнуров и ткачества, — график был довольно напряжённым, но оставалось всего три дня, и она надеялась, что они постараются. Возможно, лекции Кинуко стали лучше, или может в этом году не было таких нерадивых студентов, как в прошлом, но, похоже, пока что не предвиделось студентов, которым бы поставили «неуд». Времени было мало, ребята трудились добросовестно.

Пока студенты убирали ткацкие станки, Кинуко развязала узелок фуросики. Внутри были юката и пояс оби. Несколько девушек, заинтересовавшихся юката, подошли ближе.

— Сенсей, это разве?.. — это была невысокая студентка, Комура.

— Именно, Комура-сан. — Кинуко развернула и показала пояс оби. — Лекция закончилась, но если есть желающие, я могу быстро показать, как надевать юката. Если нет, перенесём на следующую неделю.

Кинуко хлопнула в ладоши. Как раз вовремя другая студентка спросила её о надевании кимоно, так что, раз уж представился случай, она принесла его с собой. Отчасти она также считала несправедливым учить только Комуру.

— А-а, да-да, я буду. Я участвую!

Одна из студенток энергично подняла руку.

— Если бы я знала, что будет такое, я бы принесла свою юката!

— Почему вы не сказали нам заранее? Если будете делать на следующей неделе, я присоединюсь тогда.

Несколько других студенток переглянулись, говоря: «Верно».

— Извините, я решила это спонтанно, — Кинуко сложила ладони в жесте извинения.

Руку подняли восемь девушек. Примерно половина. Парни, похоже, не были заинтересованы; закончив уборку, они быстро разошлись. Даже если бы они остались, у неё была только женская юката, да и дело было в надевании, так что их бы всё равно выпроводили. Разумное решение.

Кинуко задернула шторы и постелила в центре класса два листа газеты. Поверх них она положила ещё один кусок ткани.

— Есть желающие стать моделью?

Студентки смотрели смущённо. Кинуко посмотрела на Комуру, не вызвется ли та, но та опустила голову. Она думала, что та вызовется первой, но в последнее время та казалась какой-то подавленной. Поскольку выхода не было, Кинуко решила выбрать другую студентку. Лучше бы, чтобы у студентки была подходящая одежда, поверх которой можно надеть юката...

— Не могла бы ты помочь? — Она выбрала девушку с мальчишеской внешностью, одетую в лёгкую одежду.

— Нужно раздеваться?

Была ли та решительной от природы, но она уже собралась снимать джинсы.

— Пока нет, нижнюю часть оставь, только кардиган сними, пожалуйста.

Под ним оказался топ-камисоль.

— Можно поверх камисоля, просто надень это.

Кинуко протянула ей белое нижнее бельё для кимоно. Хотя это и называлось нижним бельём, это была длинная рубаха хададзюбан до колен.

— Если у вас нет хададзюбана, подойдёт белый или телесный камисол или майка, а снизу — леггинсы.

То, что Кинуко была более разговорчивой, чем обычно, было потому, что это её сильная сторона. Хорошо бы она могла так разговаривать и в обычное время.

Когда студентка надела хададзюбан и сняла джинсы, Кинуко передала ей юкату. Она выбрала узор с большими летящими бабочками, рассчитывая, что он понравится современным девушкам.

— Какая милая.

— Правда? И она окрашена после ткачества, плюс это самое простое полотняное переплетение, так что если захотите, сможете соткать сами.

— А? Правда? А сколько ткани нужно?

Подключились другие студентки. Кинуко тоже была рада, что у них появился интерес. Хорошо бы они продолжили заниматься ткачеством как хобби даже после окончания курса.

— Достаточно одного тана.

— Сэнсэй, это невозможно...

Один тан — это примерно 38 см × 12 метров. Похоже, они запомнили то, чему она учила на лекциях. Поскольку переплетение простое, даже новичок сможет ткать около 20 см в час. Она думала, что если ткать по 2 метра в день, то можно успеть к фестивалю Танабата.

Размышляя об этом, она продолжила урок по надеванию юкаты. Впрочем, это не так сложно, как с кимоно, так что дело продвигалось быстро. Если правильно научить их, как делать охасёри, складку на поясе и завязывать оби, всё будет в порядке.

— Запомните хотя бы, какой стороной идёт ворот. У кимоно, и мужского, и женского, правая пола поверх левой.

Часто встречаются люди, которые носят его как погребальную одежду, с левой полой поверх правой. Это уже само по себе недопустимо, но однажды в универмаге, в отделе кимоно, она увидела манекен, одетый наоборот, и была шокирована. Погребальное одеяние было почему-то подоткнуто, как мини-юбка, и с оборками.

«Неужели это веяние времени?» — по-старушечьи подумала она тогда.

— На самом деле юкату надеть гораздо проще, чем вы думаете. Если сильно не расшатывать и не нарушать посадку, то сложного тут ничего нет. Поэтому я хочу, чтобы вы носили её чаще.

Когда Кинуко сказала это, одна из студенток подняла руку.

— Сенсей, я хочу надеть юката на Фестиваль Бата, но у меня её нет. Какую бы вы посоветовали купить? Есть наборы, которые продаются всего за несколько тысяч иен, но, честно говоря, они не того качества, чтобы носить их много раз. Я не хочу покупать что-то дешёвое, а потом тратить больше на химчистку, и комната у меня маленькая, так что хотелось бы чего-то компактного.

Кинко невольно ухмыльнулась. На самом деле, она ждала такого вопроса. Она быстро достала из визитницы карточку «Антенна магазина Тамамаю».

— Бесплатно, конечно, не выйдет, но в магазине при нашем храме можно взять юката напрокат. Включая помощь в надевании. Цены зависят от типа юката, но начинаются от двух тысяч иен.

Это услуга, чтобы привлечь хоть немного клиентов в пустующий магазин. Идею предложил Широ, сказав: «Лучше так, чем оставлять их у окна, где они выцветут на солнце и станут неликвидным товаром».

— Сенсей. А сколько примерно видов юката есть в прокате?

Девушка, которая была моделью, спросила конкретно. Похоже, ей понравился узор с бабочками, она вертелась перед зеркалом.

— Трудно сказать, сколько именно...

Кинуко начала загибать пальцы. В магазине было около двадцати юката, подходящих для проката, но чтобы произвести впечатление, она решила приплюсовать и свои собственные.

— Юката где-то тридцать, а поясов оби, наверное, около сотни? Гэта мало, и за них будет отдельная плата, так что, возможно, лучше принести свои. Если подойдут и обычные лёгкие кимоно, то можно добавить ещё штук десять.

— Поясов сто? Почему их так много?

— Пояса оби можно использовать и с кимоно.

К тому же, в фирменный магазин постоянно поступают готовые товары из деревни Кинари. Она смутно чувствовала, что им сбывают нераспроданные остатки. Она как раз советовалась с Широ, не пустить ли такие вещи в прокат. Раньше это было бы невозможно, но с прошлого года она стала напрямую общаться по телефону со своими старыми друзьями из деревни Кинари, и стало проще.

Для людей из Кинари это, без сомнения, качественные работы, на которые ушло много времени и сил, и им, вероятно, не понравится, что их отдадут в прокат. Но нельзя отрицать, что причина упадка деревни в том, что она отстала от времени.

 — Сенсей, а этот храм ведь довольно далеко от университета? — нахмурились студенты.

— Автобусом можно доехать без пересадок, но всё равно…

Низкое удобство отрицать невозможно.

— Я боюсь, что одежда разъедется, нельзя ли заказать выездную услугу, если нас будет определённое количество? Например, на предстоящем Фестивале Бата.

Кинуко удивилась неожиданному предложению и невольно раскрыла рот от изумления.

— Если нас будет человек десять, это возможно? И ещё, если бы можно было заказать только помощь с надеванием, без аренды юката, то людей было бы ещё больше.

— Ну, если заранее выберете, какие именно юкаты нужны, думаю, это возможно. Если только надевание — около тысячи йен за работу.

Везти все юката и пояса было бы невозможно. Но если бы вещи поместились в одну поездку на такси, то, наверное, проблем бы не было.

— ...

Студентка, задавшая вопрос, ловко начала управляться со смартфоном. Похоже, она отправляла сообщение нескольким людям через мессенджер. Тут же послышались звуки ответных сообщений «пилон-пилон».

— Восемь человек хотят взять напрокат. И, кажется, если им не понравится узор, они хотели бы заказать только помощь с надеванием. Можно ли нам сразу после этого прийти и посмотреть?

— Э… э-э, с нашей стороны особых проблем нет, — только и смогла ответить Кинуко, слегка ошарашенная тем, как быстро всё продвигается.

Скорость распространения информации среди нынешней молодёжи поразительна.

Она слышала, что интерес проявили восемь человек, но на самом деле пришло пятнадцать. Они пришли сразу после урока по надеванию юкаты.

Некоторые приехали на машине, собравшись вместе, другие приехали на велосипедах. Велосипед... Если бы Кинуко умела кататься, ей не пришлось бы ездить на автобусе, но она не умеет, так что это невозможно.

Комура не пришла. Возможно, ей не нужно было, так как у неё уже была юката в прошлый раз, но в конце концов, во время урока по надеванию она всё время молчала. Хотя Кинуко это беспокоило, сейчас она была занята тем, что принимала студентов.

— У вас есть что-нибудь поярче?

— Тогда как насчёт этой?

Кинуко достала бледно-розовую юката. Заодно она положила пояс оби более насыщенного красного оттенка, чтобы цвета не выглядели слишком блёклыми.

Поскольку людей было много, она открыла большую комнату в административном здании. Это была та самая комната, которую они использовали для приёма гостей. Широ беспокойно заглядывал внутрь, но его, как парня, выгнали. Кинуко хотела бы попросить помощи у Куро, но она никогда не помогает в таких вещах, так что пришлось справляться одной.

К сожалению, не все пришедшие хотели брать напрокат; некоторые пришли просто посмотреть на процесс одевания. Курашики была одной из них. В отличие от Комуры, она снова становилась энергичной, что было облегчением.

— Это сшито вручную? — студентка спросила об одной из юката.

— Ах, да, это я сшила.

— Что? Собственноручно?

В этом «что?» чувствовался негативный оттенок. Может, она подумала, что это любительская работа, поскольку её сделала Кинуко, или, может, ей больше нравятся готовые вещи, раскроенные и сшитые на машине.

Похоже, та не очень-то захотела её брать и положила обратно, но тогда её взяла другая студентка. Девушка с короткой стрижкой каре и чёткими чертами лица. Возможно, она была привередлива к моде, так как всегда была одета немного необычно. Её звали Сакадзаки, и она посещала лекции Кинуко по понедельникам.

— Сэнсэй. Это, случайно, не кинукобай (шёлковая юката высшего качества)?

— Ах, ты узнала?

Кинукобай — это разновидность высококачественной юката; вся ткань в клетку, как вафля, имеет рельефную текстуру, поэтому не прилипает к коже. Это прекрасная вещь, которую можно носить и как кимоно, добавив полуворотник ханэри.

— Сколько будет стоить прокат?

— Пояс оплачивается отдельно, только за юката будет около восьми тысяч иен...

— До-рого!

Увидев мгновенную реакцию Курашики, Кинуко почувствовала себя виноватой, подумав: «И правда дорого».

— Я бы хотела сделать студенческую скидку, тысяч до пяти...

— Я беру эту! — Сакадзаки ответила не задумываясь.

Она также выбрала довольно хороший пояс.

«Какое чутьё для такой молодой», — невольно восхитилась Кинуко. Это уже выходило за рамки простой привередливости к моде.

— Эй, за пять тысяч иен можно купить обычный набор. Ты уверена? — Курашики понизила голос, но всё же достаточно громко, чтобы Кинуко услышала.

Кинуко могла только горько усмехнуться.

— Думаю, только за ткань для этого экземпляра нужно выложить не меньше ста тысяч.

— ...Серьёзно?

Серьёзно. И на самом деле даже больше.

— Раз уж носить, то почему бы не надеть что-то хорошее и не выделиться? Хотя большинство, наверное, не поймёт.

— Ва-ау, правда...

Хотя она была рада, что кто-то ценит ценность кимоно, честно говоря, она не хотела бы говорить о ценах. Широ тоже её предупреждал. Если ты хочешь, чтобы люди носили кимоно в повседневной жизни, не стоит делать акцент на роскоши, иначе они будут сторониться. И ещё одна проблема — кража.

У неё остались простые, немодные юкаты, но если бы она сказала, что их обычная цена почти миллион иен, у всех, наверное, глаза бы загорелись.

— А мужских юкат у вас нет?

— Есть, но я не могу подготовить их много.

В любом случае, мужчин, носящих юкаты, меньше, чем женщин. Наверное, меньше тех, кто интересуется, и выше барьер. Пока что прокат юкат — это всего лишь пробный шаг. Честно говоря, у неё не доходят до этого руки.

Если бы ооя, любитель кимоно, предоставил юкаты и помог с надеванием, всё было бы иначе, но она знала, что он откажет. Он никогда не наденет то, что уже носил кто-то другой.

— В Древней столице есть много других мест, где сдают юкаты напрокат, так что если у нас не очень, лучше пойти туда.

Они, наверное, подумают, что у неё нет деловой хватки, но если она не может предоставить услугу, которая удовлетворит клиентов, ей приходится отказывать. Даже если бы она изо всех сил старалась подготовить всё, это бы только привело к убыткам.

— Понятно...

Она думала, что они, вероятно, немного охладели, но тогда...

— Но нигде больше нет такого выбора юката на прокат, правда? — на этот раз это сказала Сакадзаки с хорошим вкусом, держа в руках пояс оби.

— В основном, даже этот пояс...

— Ах, это, пожалуйста...

Это была та самая вещь, цена которой действительно была бы проблемой, если бы её оценили. Казалось, та поняла намёк и прошептала Кинуко на ухо:

— Сенсей, я думаю, вам лучше попросить их предъявить студенческие удостоверения и как следует установить их личность. И если можно, добавить страховку. Если они испачкают или испортят вещь, им будет трудно заплатить компенсацию с их карманных денег.

Со страховкой будет сложно, но нужно не забыть установить их личность. Она мысленно отметила, что позже нужно будет посоветоваться с Широ и другими.

— Так вот почему днём было так шумно, — сказал ооя, потягивая суп.

За ужином сегодня собрались все. Кинуко созвала их, потому что хотела посоветоваться насчёт проката кимоно. Широ и Куро тоже были здесь.

— Разве я не говорила тебе немного, ооя?

Кинуко тоже отхлебнула супа. Сегодня в нём были упругие креветочные фрикадельки. В лёгком бульоне с соевым соусом плавали листья мицубы, создавая освежающий вкус. Когда она разжевала их, сладость креветок распространилась по рту.

— В последние дни я устал и забыл.

Действительно, хозяин в последнее время выглядел уставшим. Хотя днём он обычно бездельничал, к тренировкам Хадзимэ добавилось ещё и то, что в последнее время стало много посетителей. На прошлой неделе он, возможно, из-за накопившейся усталости, даже слег с анемией.

— Ты в порядке?

— Всё будет в порядке, если ты не будешь добавлять мне беспокойств.

«Пока он так язвит, всё в порядке», — подумала Кинуко и украла у ооя сашими из юба. Она положила на него немного васаби и съела со сладковатым соевым соусом. Это было снова идеально: нейтральный вкус юба со жгучим ароматом васаби и сладостью соевого соуса. Это был популярный товар в старом магазине тофу, который часто распродавался.

Он и правда знал толк в роскоши, когда дело касалось еды и одежды.

— Страховка, да? — заговорила Куро. — Но вряд ли студенты согласятся платить даже одну купюру ради этого. Наивная вера, что «никто не испортит», в нашем мире не работает, — задумчиво сказала Куро, совсем не в тон её виду.

Кинуко задумалась, что же случилось в жизни этой бойкой девушки, если она говорит такие взрослые слова.

— На этот раз ничего не поделаешь, придётся обойтись без страховки. К тому же, помощь с одеванием оказалась популярнее, чем я думала, и если делать это на Фестивале Бата, число желающих, кажется, увеличится.

Фестиваль Танабата совпадал с фестивалем в храме Тамамаю в августе и фестивалями в других местах города. Она хотела активно называть университетский фестиваль «Фестивалем Бата».

На Фестивале Бата, похоже, многие беспокоятся, что кимоно разъедется, и не хотят преодолевать большие расстояния. Среди них есть и те, кто хочет надеть не юката, а кимоно. В университете проводить это было удобнее всего.

— И не думай использовать аудиторию, где ты ведёшь лекции. Поскольку это связано с деньгами, получи разрешение от университета, — предупредил ооя.

Завтра нужно будет уточнить.

— И ещё, ты ведь говорила, что не уверена в количестве участников, да? — спросил ооя.

— Да, — ответила Кинуко.

— Сама-то справишься?

— …

Это была довольно серьёзная проблема.

— Примерно по пять минут на человека.

— Это если бы ты переодевалась сама. Учитывая, что ты будешь одевать новичков и тех, кто медленно соображает, закладывай как минимум пятнадцать минут, максимум — тридцать.

Она не хотела даже думать, сколько времени это займёт.

— Если бы ооя помог...

— Хочешь, чтобы меня приняли за извращенца?

У гейш одеванием обычно занимаются мужчины, но в данном случае это было бы невозможно.

— Куро-кун?

— Ни за что, — девушка-мальчик, даже не осознавая, выходила из дома ещё реже, чем ооя.

Кинуко застонала.

— А как насчёт тех девушек, что занимаются косплеем? — вмешался Широ.

— Сакимори-сан и другие?

Сакимори и Румина умели переодеваться в одеяния мико сами, но не до уровня, чтобы одевать других. Поскольку это платная услуга, любительский уровень не подойдёт.

— А-а, что же делать? — Кинуко схватилась за голову.

— Есть только одно решение.

Кинуко сразу отреагировала на эти слова.

— Это может быть довольно хлопотно, но... — с дразнящей ухмылкой Широ высказал предложение.

Услышав его, Кинуко хлопнула себя по лбу с пониманием, Куро сделала неодобрительное лицо. Ооя скривился и с раздражением отвернулся.

Это была хорошая идея, но и у неё были свои проблемы.

Сегодня восьмое июля. Поскольку предфестивальные мероприятия Фестиваля Бата начинаются в 17:00, она направляется к аудитории в художественном корпусе в 15:00. Хотя это и предфестиваль, у неё было пять заказов на аренду и восемь на помощь с переодеванием. Для удобства Кинуко была одета в непривычную для неё спортивную одежду. На ногах — кроссовки и брюки. Это тот наряд, который ей когда-то подобрали Сакимори и другие.

Тем не менее, поскольку одной ей было бы трудно облачить всех, было решено воплотить предложение Широ в жизнь. И этим предложением, против которого ооя до конца упирался, было...

— Х-Хадзимэ-сан. Заранее благодарю за вашу помощь сегодня.

...попросить Хадзимэ помочь. Когда она взглянула на неё своим прямым, твёрдым взглядом, Кинуко невольно натянуто улыбнулась, желая хоть как-то разрядить атмосферу.

Хадзимэ была родственницей ооя — и глаза у них были одинаковые, даже выражение лица.  К несчастью, у неё тоже был тот же недостаток — полное отсутствие теплоты в поведении. Хотя перед самим ооя она умела улыбаться.

Но с переодеванием проблем, наверное, не возникнет. Говорили, что ещё до приезда в Древнюю столицу для неё было обычным делом облачаться в одеяние мико, так что она привыкла носить кимоно.

Однако Кинуко чувствовала, что Хадзимэ её недолюбливает. Так ей казалось.

— Заранее благодарю за вашу помощь.

Она вежливо поздоровалась, но на этом всё и закончилось. Кинуко не могла придумать тему для разговора, а Хадзимэ тоже не пыталась заговорить. Спасало лишь то, что поездка на такси, в этом замкнутом пространстве, занимала не так уж много времени.

— Спасибо, что пришла сегодня помочь.

— Меня попросил братец.

Похоже, Хадзимэ почему-то уважает ооя. И вот потому, что тот нехотя, но попросил, она согласилась помочь. Разумеется, Кинуко собиралась заплатить нормальные деньги за подработку, но если бы попросила напрямую сама, Хадзимэ наверняка бы отказала.

Кинуко смутно чувствовала, что причина неприязни Хадзимэ к ней кроется в ооя. Были и другие моменты, которые её задевали, но она считала, что это главный фактор. Говорят, что девочки часто испытывают обожание к старшим мужчинам, и, вероятно, случай Хадзимэ был таким же.

Однако между ними была разница в возрасте примерно в десять лет. Если она просто обожала своего старшего брата-родственника, то это одно, но Кинуко не могла не думать, не было ли это романтическим чувством.

Если причиной было то, что она любила ооя, то Кинуко думала, что должна смириться с тем, что её недолюбливают. В конце концов, это было ненормально, чтобы совершенно чужая Кинуко так зависела от ооя.

Пока она так размышляла, они незаметно добрались до университета. Получив разрешение у охраны у ворот, они въехали на такси прямо к корпусу общих искусств. Взяв вещи и направившись к аудитории, они увидели, что студенты уже ждут.

— Сенсей!

Комура, Курашики и Сакадзаки помахали им. Увидев, что кроме Кинуко с ней Хадзимэ, они кивнули в знак приветствия. Хадзимэ тоже вежливо поклонилась в ответ.

— Вы рано. Уже здесь?

Кинуко открыла дверь аудитории. Посмотрев на часы, она увидела, что было всего 14:30.

— Раз уж представился случай, мы подумали сначала пройти облачение. Я хочу поскорее показаться ему.

— Э-э-э, ему? — Кинуко смотрела на улыбающуюся Курашики в замешательстве.

— Сенсей, у Кура-тян уже есть новый парень, — с досадой сказала Комура.

— Новый...

И это после того, как недавно её бывший парень, Та-кун, пытался её отравить. Кинуко могла только восхищаться её стойкостью.

— Сенсей, можно я просто займу тут уголок, чтобы переодеться? Извините, что прошу, хотя не брала напрокат.

Комура подняла бумажный пакет. Наверное, внутри было то самое старинное кимоно.

— Без проблем, не беспокойся. Можешь оставить здесь вещи, но позаботься о ценных вещах. Я не несу за них ответственность.

Аудитория была большой, так что ею можно было спокойно пользоваться для переодевания. Однако, поскольку придут и незнакомые люди, нужно было остерегаться воровства.

Комура улыбнулась, и на её щеках появились ямочки. Кинуко показалось, что она немного похудела.

— Комура-сан, ты на диете?

— Н-нет, не то чтобы...

— Ты плохо себя чувствуешь? Сможешь носить юкату?

— Всё в порядке.

Комура достала из бумажного пакета винтажную юката. Та самая старинная юката, что она показывала Кинуко на днях.

— Она довольно старая, — обратилась Хадзимэ к Комуре.

Хотя они должны были быть незнакомы, Хадзимэ говорила прямо. Пока Кинуко готовила юката для Курашики, она украдкой поглядывала на Комуру. Сакадзаки умела одеваться сама и уже быстро переодевалась.

— Угу, верно. Я слышала, что этому кимоно больше ста лет.

Хадзимэ внимательно осмотрела кимоно.

— Для своего возраста оно не изношено.

— Возможно, это потому, что его никто не носил по-настоящему больше полувека.

По словам Комуры, её мать и бабушка его не носили, а прабабушка надела его всего один раз.

— На самом деле, человек, который сшил это кимоно, оставил странное завещание...

Комура накинула кимоно поверх своей одежды, затем достала из бумажного пакета маску лисы и надела её, показывая им.

 — «Когда тебе исполнится восемнадцать, надень это юката и иди на фестиваль.  И обязательно поприветствуй О-Кицуне-сама». — Она попыталась улыбнуться, как будто шутя, но её лицо подёргивалось. — «Это же невозможно, какое-то непонятное завещание», — так все говорили. Из-за этого и мама, и бабушка игнорировали это. — Лицо Комуры омрачилось. — Но мне это приснилось. Женщина в этом кимоно сказала: «В день фестиваля иди в святилище». Нет, я думаю, что это просто мне показалось...

— О-о-о, может, это жуткая история? — вмешалась Курашики.

Кинуко хлопнула Курашики по спине, говоря «стой прямо».

— Значит, Комура-сан — из тех, кто верит в такие вещи. — Сакадзаки, которая уже быстро переоделась, участвовала в разговоре, фотографируясь перед зеркалом.

— Ва-а-а, не дразните, не дразните меня! — размахивая руками, Комура смотрела то на Курашики, то на Сакадзаки.

— Может, поэтому ты в последнее время была не в духе? — спросила Кинуко, наклонив голову.

Пояс Курашики был завязан. Она сделала его в форме «узла календулы», немного нестандартной. Получился милый узел с двумя маленькими бантиками рядом. Это была просьба самой Курашики. Закончив облачение, та радостно покрутилась.

— Да нет же…

Кинуко поспешно прикрыла рот. Возможно, для Комуры это было серьёзно. Теперь, подумав, Кинуко вспомнила, что в последнее время та выглядела так, будто хочет что-то сказать. Вероятно, она не говорила, потому что боялась, что над ней будут смеяться.

«Я сплоховала», — с раскаянием подумала Кинуко.

— Если речь о лисе, то, возможно, это Инари? — Хадзимэ, подперев подбородок рукой, о чём-то размышляла. Её жесты тоже очень напоминали хозяина. — В Древней столице очень много святилищ Инари, но вы знаете, в каком именно? — Хотя Хадзимэ была несловоохотливой, она серьёзно слушала рассказ Комуры.

— Н-нет. В этом-то и проблема.

Плечи Комуры поникли.

— Комура-тян. Ты уже наконец переоденешься? — сказала Курашики, пока Сакадзаки фотографировала её.

— А-а, не обращайте на меня внимания-я-я. Мы всё равно пойдём отдельно.

Комура достала из бумажного пакета нижнюю рубаху хададзюбан. Поскольку крахмал ещё не полностью выветрился, похоже, она купила её недавно. К кимоно был пришит полуворотник ханэри, что означало, что его следует носить как кимоно, а не как юката.

Пока Кинуко ждала прихода других студентов, она и Хадзимэ приготовились выслушать историю.

— Я слышала, что оно было где-то около университета, но, похоже, ни бабушка, ни мама не знают. Прабабушка рано умерла, и бабушка слышала о завещании, передававшемся из поколения в поколение, но ей не сказали, в каком именно святилище. Сэнсэй, раз вы связаны с храмом, вы что-нибудь знаете об этом?

Если бы кто и знал, то, наверное, ооя. Это была не сфера компетенции Кинуко.

— Святилище... — Хадзимэ наклонила голову.

— Святилищ Инари довольно много повсюду, но раз нужно именно поклониться, должно быть какое-то конкретное святилище, верно?

— Да, наверное.

Комура надела нижнюю рубаху и стала продевать руки в рукава кимоно. Хадзимэ взяла мел и начала рисовать схему на доске. Казалось, она рисовала карту.

— Не припоминаю, чтобы в этих окрестностях было святилище Инари. Изначально этот университет был построен на купленной пустой земле. Северная сторона окружена горами, а южная выходит на улицу, ведущую к торговому району. На горной стороне, думаю, были храмы, но святилищ, должно быть, не было.

«Как подробно», — подумала Кинуко. Хадзимэ только начала жить в Древней столице прошлой весной, но уже так хорошо знает. Сама Кинуко живёт здесь десять лет, но не знала этого.

— Поэтому, если оно и есть, то, вероятно, в этом районе.

Хадзимэ обвела красным мелом южную сторону с торговым районом.

— Да, но... — Комура наклонила голову.

Она завязала пояс спереди бантом и перекинула его на спину — готово.

«Ловко», — Кинуко тихо похлопала в ладоши.

— Я уже ходила и смотрела. Было несколько святилищ, но госпожи-лисы там не было.

Комура с трудом пыталась собрать свои не очень длинные волосы в один пучок.

— Дай я.

Кинуко занялась волосами Комуры. Поскольку Курашики и другие уже ушли, а остальные студенты ещё не пришли, она могла оказать услугу и уложить волосы.

— Есть какие-нибудь заколки для волос?

— Э-э-э, нет. Я думала, надену это, и ладно.

Комура достала маску лисы. Хотя это и называлась маской, она не закрывала всё лицо, а была скорее полумаской. Она была такой формы, что открывала нижнюю часть лица, область рта. К тому же, она была сделана из бумаги и, похоже, не была серийным изделием.

— Это... ты сама сделала?

— А? Вы поняли? Да, я сама старалась её сделать!

Она аккуратно склеила несколько слоёв японской бумаги, тщательно раскрасила и нанесла лак. Однако, возможно, она не очень хорошо рисовала, потому что оно было не очень похоже на лису.

— Форма немного напоминает птицу, разве нет?

— Я переделала маску, которая лежала вместе с кимоно. Краска облезла, и я старалась максимально повторить оригинальный дизайн.

Тогда ничего не поделаешь. Предположив, что маска будет закреплена сбоку на лице, Кинуко завязала волосы Комуры над левым ухом. Поскольку цвет кимоно был тёплым, она использовала шнурок для волос похожего оттенка.

— А, сенсей, это?

— Если не будет мешать, пожалуйста. Только никому не говори.

— Спасибо!

Кинуко была рада, что та обрадовалась. Это были запасные экземпляры подарочных изделий, которые она собиралась раздать сегодня девушкам, берущим юката напрокат. На самом деле, это было нерентабельно, но она приготовила их только на этот раз, надеясь, что они помогут с рекламой. Она держала это в секрете от хозяина, иначе он бы рассердился, сказав: «Не распродавайся!»

Похоже, та осталась довольна, потому что Комура смущённо улыбалась перед зеркалом.

— Сегодня снова пойдёшь искать святилище?

— Да. На мне кимоно, и раз уж выдалась возможность, я подумала, может, съезжу немного подальше.

На смену Комуре, выходившей из аудитории, пришли другие студенты.

— Здравствуйте! А-а, вы уже начали переодеваться-я-я!

Студенты продолжали подходить. Хорошо, что те уже переоделись, но в следующий раз нужно будет попросить их стучать. Пока что она поставила большую вешалку с висящей шёлковой-сырцом для ткачества перед входом вместо ширмы, создав буферную зону для уединения.

— Юката для проката лежат в корзинах, берите их. На них написаны имена.

— Ла-адно!

Облачение происходило по мере готовности студентов. Как и говорил хозяин, хорошо, что она заложила время с запасом.

— Сенсей, вы, случайно, не принесли ту красную, другого вида, вместо этой?

Некоторые внезапно пытались изменить свой заказ...

— А? Вам нужно полотенце? Верёвка? Нету.

Или забывали принести то, о чём их просили... А то и...

— Я привёл/привела подругу, которая хочет, чтобы ей помогли одеться, без записи! Пожалуйста-а-а!

В итоге облачение всех закончилось только после 18:00. Более чем на час позже запланированного.

— Уф, устала… — выдохнула Кинуко.

— ...

И Кинуко, и Хадзимэ сидели на стульях, беспорядочно вытянув ноги. Но Хадзимэ, заметив взгляд Кинуко, тут же подтянулась и выпрямила осанку. Наверное, она не хотела показывать Кинуко свою слабость. Когда Широ предложил привести Хадзимэ, Кинуко сначала не знала, чего ожидать, но та справилась с работой хорошо.

Кинуко пересчитывала деньги. На этот раз подсчёт был сложным, поэтому она округлила все суммы. Аренда: двое по 2000 иен, двое по 3000 иен, один за 9000 иен — итого 19 000 иен. Облачение: 1000 иен с человека, пришло 25 человек — 25 000 иен.

— Кажется, не ошиблась.

Кинуко посчитала, сколько человек одела Хадзимэ. Двенадцать человек, по 500 иен за штуку, она положила шесть купюр по 1000 иен в конверт.

— Спасибо вам. Вы мне очень помогли. Я бы одна точно не справилась.

— Меня попросили, так что ничего не поделаешь. Не беспокойтесь.

Фраза была вежливой, но с подтекстом. Хадзимэ, не глядя на содержимое конверта, убрала его в сумку. Поскольку её попросили только об облачении, её работа была закончена. Будучи серьёзной и прямолинейной, она, наверное, уйдёт, не задерживаясь.

— Постойте.

Кинуко вдруг достала свою сумку. Она вынула множество бумажек из маленького мешочка. Это были предварительные талоны на питание в киосках.

— Что это?

— Р-раз уж фестиваль, я подумала, может, перекусите в киоске. Мне дали много талонов.

На самом деле, эти билеты ей впихнули студенты, которые собирались торговать на Фестивале Бата и жаловались, что никто не покупает. Но Кинуко благоразумно решила об этом не говорить. Хадзимэ с подозрительным видом, словно говоря «ладно уж», взяла лишь один произвольный талон. Возможно, она взяла его из вежливости, но Кинуко вздохнула с облегчением.

— Спасибо.

И с этими словами Хадзимэ ушла. 

Оставшись одна в аудитории, Кинуко решила прибраться. Студенты должны были сложить свою одежду в корзины и поставить их на полки, но некоторые оставили всё как есть. Она говорила им не оставлять ценные вещи, так как не могла за них нести ответственность, но и оставлять разбросанную одежду тоже было нельзя. Всё это должно было оставаться здесь до конца Фестиваля Бата. Она не могла уйти, оставив аудиторию открытой, но и запирать её было проблематично, если бы кто-то вернулся.

— Может, завтра удастся арендовать шкафчики, — пробормотала она.

Тогда можно будет спокойно закрыть помещение и не беспокоиться. Иначе купленные талоны пропадут зря.

Закончив убирать корзины на полки, Кинуко раздвинула занавески и посмотрела в окно. Наконец-то стемнело, и горели оранжевые фонари. С другой стороны здания доносился шум — наверное, там проходил концерт.

Кинуко, поставив вентилятор на слабый режим, села на стул. Когда она открыла приготовленный Куро обед, который тот, по её словам, сделала на скорую руку, её лицо озарилось улыбкой. Жареная лапша с солью, сосиски, курица-гриль — одни продукты, что ассоциируются с уличными лотками.

— Ах, как же было весело!

Звук резко распахивающейся двери заставил Кинуко открыть глаза. Она незаметно для себя уснула. Вернулись девочки в юкатах, с безмятежно-счастливыми лицами. Взглянув на часы, Кинуко увидела, что уже без пятнадцати девять. Похоже, фестиваль уже закончился.

— Сенсей! Было так весело!

— Это хорошо. Одежда не сбилась? Развязался пояс?

Когда Кинуко спросила об этом, все замотали головами. Среди них была и та, что сказала:

— Он оказался прочнее, чем я думала, даже если активно двигаться, да и это моё кимоно, так что я поеду домой прямо так. Я только за вещами пришла.

Кинуко обрадовалась, что кимоно им понравилось. Проблема была в том, что полотенца, обернутые вокруг живота, были теми, что Кинуко принесла с собой.

— Ах, насчет полотенец... Могу я принести их на следующей лекции?

— Да. Так будет лучше для меня.

Хорошо, что они сами догадались об этом.

Студенты возвращались один за другим, по мере завершения фестиваля. Некоторые уходили домой прямо в юката, другие же спешили переодеться, желая поскорее освободиться. Кинуко закрыла все окна и включила кондиционер.

— Сенсей, и вас совсем не беспокоила жара?

Она провела здесь более двух часов с одним лишь вентилятором. Действительно, старое железобетонное школьное здание сложно назвать хорошо проветриваемым.

— Холод я не люблю, а вот жара — не так уж и сильно.

— А насекомые не залетали? Меня комары изрядно покусали.

— Видимо, моя кровь невкусная, но меня редко кусают насекомые.

— Что? Завидую!

Они болтали о таких пустяках, пока расправляли пояса. Это было проще, чем завязывать их, так что дело быстро закончилось. Арендованные юката нужно было аккуратно сложить, проверив, нет ли на них загрязнений или распустившихся швов.

К тому времени, как стрелка перевалила за половину десятого, почти все вернулись. Оставалась одна корзина, но из коридора послышались шаги, и Кинуко подумала, что это конец, но...

— Что случилось?

Это была Хадзимэ. В руках у неё был бумажный пакет.

Кинуко склонила голову набок. Неужели она пришла жаловаться на свою зарплату? Она, на всякий случай, проверила минимальную оплату труда в Киото и установила процент, который, по её мнению, должен был быть приемлемым. Более того, людей пришло больше, чем ожидалось, так что сумма должна была быть неплохой. Но всё равно не хватило?

Взгляд Кинуко стал серьёзным. Похоже, здесь нужно проявить твердость.

— Сколько ты хочешь? Я думаю, оплата была справедливой.

— Не понимаю, о чём вы, но речь не о деньгах.

Услышав его прямолинейный ответ, Кинуко с облегчением расслабилась. Но тогда зачем она вообще вернулась?

— Извините. Комура-сан, кажется? Та, что пришла первой. Она уже ушла?

— Кстати…

Взглянув на оставшуюся корзину, она увидела в ней записку с именем Комуры. Та не брала напрокат юкату и не просила помочь одеться, а лишь оставила свои вещи.

— Одна ещё не вернулась — это Комура-сан.

— Так? Тогда хорошо.

Хадзимэ достала из бумажного пакета большую карту. Затем несколько старых книг, неизвестно откуда взятых.

— Э-э-э, это?

— Мне стало интересно, и я кое-что поискала. Насчет святилища лисы — я поняла, почему его не могут найти.

Неужели она всё это время специально его искала?

— Ты нашла его?

Когда Кинуко спросила, Хадзимэ пристально на неё посмотрела. У неё было ощущение, будто на неё уставились пронзительным взглядом, но Хадзимэ тут же отвела глаза.

— Да. Взгляните, пожалуйста, сюда.

Неожиданно, похоже, она собиралась ответить на её вопрос. А Кинуко на мгновение подумала, что она проигнорирует её.

— Это современная карта окрестностей университета. Как я и объясняла днём, к северу от университета находится кампус сельскохозяйственного факультета, а за ним — горы. К югу — торговый район. Места, обведенные кружком, — это символы святилищ на карте.

На севере их почти нет, а на юге — хоть отбавляй. Что и говорить, Древняя Столица.

— Среди них есть и несколько Инари.

— Значит, оно среди них?

Хадзимэ покачала головой.

— Во-первых, первым нашим заблуждением было то, что мы решили искать «Инари». Но Комура-сан ведь ни разу не сказала «Инари». Она говорила только «лисий храм».

— Ах!

Действительно. И Хадзимэ, и Кинуко по собственной воле предположили, что святилище лисы равнозначно Инари. Но разве существуют святилища лисы, кроме Инари?

— Я думаю, все Инари поблизости Комура уже проверила. Но сказала, что не то. Значит, есть какое-то отличие, которое мы не учитывали.

Хадзимэ раскрыла старую книгу. Похоже, это была старая карта Древней столицы, и на область вокруг университета аккуратно наклеены стикеры. На корешке — библиотечный номер, значит, она брала книги в библиотеке.

— Совсем как ооя…

Слова сами сорвались с губ. В панике она прикрыла рот, но было уже поздно. Когда Кинуко посмотрела на Хадзимэ, думая, не обидела ли её, то неожиданно увидела, что она покраснела и что-то невнятно пробормотала. Кажется, она смутилась. Раз уж она так реагирует на одно лишь упоминание схожести, значит, она действительно им восхищается. Вот бы ооя был чуть добрее к ней…

Ей невольно показалось это милым, и она ошиблась с чувством дистанции, сказав лишнее:

— Говорят, на тебя нападал тот «маньяк-подрезатель»… Ты в порядке?

— С этим никаких проблем. — Как и ожидалось, она отмахнулась. — В конце концов, он всего лишь жалкий трус, который нападает только на тех, кого считает слабее себя. Увидев моё лицо, он так перепугался, что даже пошевелиться не смог.

— Вот как…

Кинуко думала, что его скрутили сопровождающие в чёрных костюмах. Видимо, преступник впервые столкнулся с сопротивлением жертвы.

— Вернёмся к теме. У Комуры-сан была маска лисы, верно? Она говорила, что отреставрировала старую маску лисы, но мне она вовсе не показалась лисой.

Хадзимэ открыла другую книгу. На этот раз там были не карты, а изображения статуй.

— Разве это не похоже?

Хадзимэ открыла ещё одну книгу — на этот раз это были не карты, а иллюстрации с изображениями буддийских статуй.

— Не похоже ли это на неё?

Это статуя божества с птичьим, заострённым клювом. В одной руке оно держит меч, за спиной — крылья.

— Тэнгу?

Кинукo подумала, что это похоже на Карасу тэнгу — вороньего тэнгу. Также оно могло сойти за горного отшельника-ямабуси.

— Если точно — это Иидзуна Гонгэн.  Говорят, его основой стала горная религия внутренних регионов.

Хадзимэ перевернула страницу с изображением Идзунa Гонгэна. Теперь это была не статуя, а картина: под фигурой тэнгуподобного аскета был изображён белый зверь, похожий на собаку.

— Иидзуна Гонгэн часто изображают в облике вороньего тэнгу, восседающего на белой лисе.

— Тогда выходит, та «лиса»...

— У Иидзуна Гонгэн много форм, и одна из них — почитание лисы. Не могла ли маска Комуры-сан изначально быть маской вороньего тэнгу? Если предположить, что часть короны приняли за уши, а клюв — за нос, разве это не сходится?

Кинуко вспомнила форму маски. Она ведь тогда и правда подумала, что она скорее птичья, чем лисья — выходит, не ошиблась.

— Тогда, если мы найдём святилище, где почитают этого Иидзуна Гонгэна...

— Не совсем. Иидзуна Гонгэн — это результат синкретизма синтоизма и буддизма, то есть божество, смешавшее в себе и то, и другое, и затем переосмысленное.

То есть это и бог, и будда одновременно? А значит, может находиться не только в синтоистском храме.

— Эм… но ведь, кажется, богов и будд нельзя было почитать вместе?

— Да. С эпохи Мэйдзи правительство издало указ о разделении синтоизма и буддизма.
Но до этого их часто почитали вместе.

— И что тогда? Если не синтоистское святилище, значит, это буддийский храм?

Хадзимэ снова развернула карту. На границе университетской территории, в горах за кампусом, был отмечен символ «卍».

— Оно вот здесь. Здесь почитают Карура-тэн.

Она показала Кинукo ещё одну книгу. На странице с подписью «Кaрура-тэн» был изображён воин с лицом, похожим на ворона, и крыльями за спиной — очень похожий на Иидзуна Гонгэна.

— А если предположить, что после Реставрации Мэйдзи, из-за разделения синтоизма и буддизма, немыслимый Иидзуна Гонгэн был вынужден принять иную форму?

Реставрация Мэйдзи — это почти 150 лет назад. Если учесть возраст кимоно Комуры, то всё сходится.

— Значит, чтобы почитать его как будду, он стал Карура-тэн? Тогда где же лиса?

— Что касается лисы — смотрите сюда.

Хадзимэ разложила рядом старую и новую карты. На старой карте не было условных обозначений, только рисунки зданий. Можно было предположить, что они обозначают храмы и святилища, но их расположение немного отличалось от того, что на новой карте.

По старой карте получалось, что эти постройки находились прямо на территории нынешнего университета.

— Значит, его перенесли, когда построили университет?

— Нет. Эта карта возрастом более 200 лет. До постройки университета Иидзуна Гонгэн был изменён на Карура-тэн, но если спросить, куда делась та лиса, о которой говорила Комура-сан...

Хадзимэ отметила кружком место на новой карте — чуть южнее от символа 卍. Оно точно совпадало с расположением святилища на старой карте.

— Вот здесь, я думаю, сделали отдельный храм, где почитают только лису. Не знаю, осталась ли она в прежнем виде или стала восприниматься как Инари.

То есть, культ Идзунa Гонгэн разделили: бог и будда, лиса и Карура-тэн, и поместили их в святилище и храм соответственно.

— Судя по форме той маски, изначально они почитали Идзуна Гонгэн, верно? Но со временем всё изменилось, и они стали посещать только святилище лисы. А причина, по которой мама или бабушка Комуры-сан перестали ходить туда, или не могли ходить...

Хадзимэ достала буклет университетского фестиваля, тот самый, что раздавали у ворот. Пальцем постучала по строчке «65-й фестиваль Танабата».

— Потому что этот университет был построен, и святилище исчезло. Даже если бы они попытались его найти, его уже бы не существовало...

Университет Сайто имеет долгую историю как частное учреждение. Однако, как слышала Кинуко, изначально он находился в другом месте.

— Взгляните на истоки фестиваля Танабата, написанные здесь.

Это было написано в углу буклета. Изначально фестиваль Танабата был местным праздником, но во время Второй мировой войны он был временно приостановлен, а святилище сгорело во время воздушного налета, и в итоге праздник вообще перестали проводить. Там говорилось, что фестиваль был возрожден одновременно с переездом университета.

Что касается фестиваля Танабата в святилище Тамамаю, то на самом деле это всего лишь молодой праздник, который начали проводить около десяти лет назад. Изменение даты на старый календарь было сделано, в том числе, чтобы не пересекаться с фестивалем Бата. Чтобы избежать путаницы, возможно, стоит переименовать фестиваль Танабата в святилище в что-то вроде «Праздника Звезд».

— Тогда то святилище, что сгорело при воздушном налете...

— Думаю, это то самое место, что она искала.

Похоже, Хадзимэ заметила это, взглянув на буклет. Но, судя по всему, она не приняла это на веру, а провела тщательное исследование и только потом пришела сюда. Её подозрительная натура всё больше напоминала ооя.

Кинуко взглянула на часы. Уже почти десять вечера, а Комура всё нет.

— Что-то уж слишком поздно…

Кинуко достала список студентов. Найдя номер телефона, она ввела его и нажала кнопку вызова на своем мобильном.

— ...Не соединяется.

— Может, она уже ушла?

— Её смена одежды всё ещё здесь, и я думаю, она бы связалась, если бы что-то случилось.

Она должна знать номер Кинуко. Хадзимэ поднесла руку к подбородку и наклонила голову.

— Может, она узнала местонахождение святилища? 

Комура — первокурсница. До прошлого года она была школьницей, так что высока вероятность, что она заметила что-то в этом году, взглянув на буклет. Но как она собиралась искать святилище, которое уже сгорело и исчезло? 

Более того, было загадкой, почему она так одержима этим. Она даже говорила, что видит его во сне, и в последнее время постоянно выглядела неважно.

Хадзимэ что-то искала в смартфоне, глядя на карту. Затем она набрала номер.

— Прошу прощения за поздний звонок. К вам не приходила девушка по имени Комура?

— Ах, не Комура, а Оомура! Оомура Асука! Комура — это прозвище! — Кинуко взглянула на список и поспешно поправила её. 

Хадзимэ скривилась, словно говоря, как это запутанно.

— Не приходила ли к вам Оомура Асука -сан?

Оказалось, она звонила в храм на горе.

— Понятно. Да, ясно. Спасибо вам.

Хадзимэ положила трубку.

— И что?

— Он не знает имени, но сказал, что около двух часов назад приходила девушка в юкате. Она спрашивала о святилище, что было здесь раньше, и он, кажется, сказал ей, что священное дерево до сих пор сохранилось.

Если посмотреть на карту, расстояние между местом, где было святилище, и храмом не такое уж большое.

— Похоже, настоятель пытался её остановить. Кажется, он сказал ей, что уже темно, и чтобы она пришла в другой раз.

— Значит, логично предположить, что она направилась к священному дереву?

— Отправиться к священному дереву в ночь фестиваля...

— Ночью это опасно.

— Я не это имела в виду.

Хадзимэ выглядела так, словно хочет сказать больше, но, видя, что Кинуко не улавливает смысла, раздражённо закинула сумку на плечо, взяла карту и вышла из класса.

— П-подожди, ты куда?

— Разумеется, искать её! — ответила она и побежала.

Кинуко думала, что Хадзимэ не плохой человек. Но... она посмотрела в окно. На улице была кромешная тьма. Кинуко не знала, что делать, и решила для начала посоветоваться с ооя.

〇●〇

В ночи слышалось уханье совы. Асука медленно открыла глаза.

— Вот влипла…

Асука лежала, растянувшись во весь рост. Это можно было назвать только глупостью. Непривычное юката и гэта, плюс ночная горная тропа. Добавьте к этому рассеянность. Одним словом, катастрофа.

Она шла к большому дереву, священному дереву, которое видно из храма на задней горке университета. Настоятель беспокоился и говорил ей поскорее вернуться, но она проигнорировала его. Само собой разумеется, она сама была виновата. В итоге она свалилась с горной тропы. Её ошибкой было то, что она смотрела только вверх.

К счастью, внизу оказалась мягкая земля. Место, куда она упала, было бамбуковой рощей, где перегной и опавшие листья послужили подушкой. Качающиеся бамбуковые стебли шелестели, создавая прохладный звук. Сквозь щели в бамбуке виднелся Млечный Путь. Из-за некоторой высоты над уровнем моря звёздное небо было красивее, чем в городе.

Асука подумала, что ей следовало взять с собой танзаку. Она могла бы повесить их сколько угодно, и, что важнее, чем ближе звёзды, тем больше шансов, что желание сбудется. Правда, для загадывания желания она опоздала на один день.

— Если бы я сейчас здесь загадала желание, то, наверное, «спасите», — сказала она с ноткой самобичевания и медленно поднялась. 

Бормотать про себя вслух — это привычка Асуки. Наверное, так она приводит мысли в порядок. На самом деле, ей ужасно хотелось плакать, но от слёз никакого проку не было. Лучше уж поскорее добраться до священного дерева.

Она не знала, почему, но последние полмесяца Асуку охватывал необъяснимый порыв. С тех самых пор, как она получила кимоно от матери.

— Я должна встретиться с О-Кицуне-сама, должна…

Она являлась ей во сне, а иногда Асука слышала голоса-галлюцинации. В последнее время её часто спрашивали: «Ты плохо себя чувствуешь?» — и это было правдой. На лице и конечностях были ссадины, но ушибов не было. Однако правая рука не двигалась, хотя и не болела.

«Странно», — подумала она и дёрнула её, раздался неприятный щелчок.

— Вот чёрт...

Рукав её юката зацепился за ветку дерева. Возможно, уже поздно об этом думать. В темноте ничего не было видно, но, наверное, на нём уже появились пятна от пыли и сока трав.

— Нужно будет спросить у сенсея, как выводить пятна.

Вспомнив лицо молодой преподавательницы, Асука приложила руку ко лбу. Интересно, как долго она была без сознания? Она поискала смартфон, но не нашла и кошелька, который положила в кисет. Похоже, она уронила его, когда поскользнулась.

— Что ж, просто отвратительно.

Она глубоко вздохнула. Медленно потянув за рукав, зацепившийся за ветку, она увидела, что он порван больше чем наполовину. Облокотившись на бамбук, поднялась. Стряхнула листья и грязь и стала искать кисет. Она всматривалась в темноту, но не могла найти. Она подумала, не вернуться ли домой и не прийти ли завтра, но ключи от дома были в кисете.

Наклонившись, она стала искать кисет, но не могла найти. Куда же она его уронила?

Птичий крик «хо-хо-хо» звучал зловеще. И шелест бамбука теперь не столько навевал прохладу, сколько усиливал чувство страха.

Послышался громкий шорох, и Асука издала глупый вопль «Кья-а!» Дрожа от страха, она обернулась. В темноте она увидела две светящиеся точки. Похоже на дикую собаку... нет, она не слышала о диких собаках в окрестностях университета. Но там было что-то, похожее на собаку.

Появившееся существо оказалось не собакой. Оно выглядело как сиба-ину, но хвост был пушистым. 

Асука смотрела на лису в ошеломлении. Лиса несколько раз кивнула головой вверх-вниз. Казалось, она хотела что-то сказать, но, к сожалению, Асука не понимала языка лис. Казалось, лисица решила уйти, но вдруг вернулась — и в пасти у неё был знакомый кисет.

— Отдай!

Асука бросилась за лисой. Та, с кисетом в зубах, помчалась через бамбуковую рощу. Было немыслимо догнать дикого зверя в неудобной юкате, но лиса время от времени останавливалась и оглядывалась, словно поджидая Асуку.

Не заметно, она выбралась из бамбуковой рощи. За ней тянулась длинная каменная лестница. Неровная, неудобная для ходьбы, покрытая мхом — было ясно, что здесь редко ступала нога человека. Идти было трудно, Асука двигалась, сгорбившись.

Лиса легко взбежала по ступеням, и Асука последовала за ней. Поднявшись, она увидела два стоящих рядом каменных столба.

— Тории…

Примитивные тории — всего лишь два каменных столба с симэнава. Должно быть, когда-то они выглядели именно так, но верёвка давным-давно истлела, и остались лишь два столба.

Теперь всё это забыто. Так подумала Асука.

За ториями была пустая площадка. Просто поле, заросшее травой. Сквозь щели между камнями мощеной дорожки, которая, вероятно, была священной дорогой сандō, пробивались сорняки.

— Это место...

Показалось, будто донёсся звон колокольчика. Асука сделала шаг вперёд. С каждым её шагом сорняки по пояс колыхались. Трава постепенно меняла цвет с глубокого зелёного на бледный желтовато-зелёный. Вокруг становилось всё светлее. Незаметно трава стала короче и исчезла в земле. Неровная каменная кладка превратилась в дорожку, в конце которой появилось маленькое, но изящное святилище.

Она шла сгорбившись от усталости, но теперь её спина сама собой выпрямилась. Неудобные юката и гэта внезапно стали удобными. Полы юкаты, которые прежде цеплялись, стали легче, а тяжесть рукавов перестала ощущаться.

— Что?

Казалось, тело двигалось помимо её воли. Оно само по себе шло по каменной дорожке и остановилось перед святилищем. Естественным образом она сложила руки в молитве. Рядом, неизвестно когда, появилась лиса и склонила голову, словно совершая подношение.

Святилище должно было сгореть и исчезнуть. Даже если бы оно осталось, оно не могло бы быть таким красивым. Асука подумала, что, должно быть, это сон. Тогда всё сходилось. Небо из Млечного Пути превратилось в голубое.

Тело Асуки, закончив молитву, направилось вглубь храмовой территории. Там стояло большое дерево. Опоясанное симэнава, оно спокойно возлегало на своём месте. Священное дерево. Два дерева, стоящие парой.

Перед одним из священных деревьев сидел кто-то. Это был юноша в рабочей одежде самуэ, который, к непростительному кощунству, прислонился к священному дереву и дремал. Рядом с ним, прикорнув, спал ворон. Асука почему-то знала, что юноша вырастил его из птенца.

Тело Асуки самопроизвольно побежало. И что же оно сделало? Ударило дремлющего юношу кулаком по голове. Самое удивительное, что это показалось ей естественным. Более того, она стала его отчитывать.

«Это чей-то сон».

Всё-таки это грёзы, да ещё и сон, в котором она стала кем-то другим. Как ни странно, в этом было что-то ностальгическое, и чувствовала она себя неплохо. Лиса тоже прижалась к Асуке.

Юноша, похоже, был другом детства человека, в чьём сне оказалась Асука. Сын служителя святилища, и, кажется, он там работал. Однако для святилища было странно видеть буддийские статуи и слышать чтение сутр.

Его беззаботность объяснялась ещё и тем, что святилище унаследует старший брат, а он сам был свободен. Он часто отлынивал от работы, проводя время со своим ручным вороном и часто приходящей лисой, за что его ругала подруга детства.

Все любили лису и ворона, считая их символами удачи, и те выросли упитанными. Лису взяли ещё детёнышем, чьи родители погибли от рук охотника. Юноша вырастил ворона из птенца, и какое-то время присматривал за лисой, чтобы та его не съела. Но опасения оказались напрасны — ворон и лиса подружились, и голова лисы стала излюбленным местом ворона.

Этому беззаботному времени хотелось длиться вечно. Но с изменением эпох, с взрослением юноши и девушки, невозможно было ожидать, что всё останется неизменным.

Однажды юноша был одет в непривычную одежду. Он редко и кимоно надевал как положено, а тут был тщательно облачён в западный костюм. Верх напоминал гакуран, низ — хакама, на ногах — гетры.

Асука принялась лупить юношу, который лишь глупо смеялся. Дом юноши был разрушен. Ещё раньше было объявлено, что смешение святилища и храма более недопустимо. Прежде чем эпоха сильно изменится, отец юноши решил принять разделение синтоизма и буддизма. В будущем только храм перейдёт к старшему брату юноши. Святилище перейдёт к другим, и в младшем сыне более не было нужды.

То было время заката сёгуната. Юноша, ища себе место, отправился на войну.

Если победит в войне, получит награду. Так легко говорил юноша, что начнёт тогда бизнес. Асука же плакала от злости. Решение уже принято, и что бы ни говорила простая подруга детства, не имело смысла. Лиса, словно утешая Асуку, скулила «кьюн» и терлась о её лицо. Ворон сидел на плече юноши, склонив голову набок.

Асука заметила, что гетры юноши размотались. Шмыгая носом, она оторвала рукав от своего кимоно. Игнорируя ошеломлённого юношу, она размотала гетры и перевязала их рукавом кимоно.

Это кимоно, её лучшая пара, которое она шила для фестиваля. Она собиралась похвастаться ему во время музыки: «Красиво получилось, правда?».

Но юноша уходил раньше. Именно чтобы показать ему, она надела его сегодня.

Юноша ушёл со смехом. Ворона уговаривали остаться сторожить, но в итоге он ушёл вместе с юношей. Асука плакала, обняв лису, с которой всегда играла. Просто плакала, пока глаза не опухли.

В том году фестиваль не проводился. Асука каждый день ходила к священному дереву вместе с лисой.

Время от времени она навещала старшего брата юноши, чтобы узнать новости. Но хороших вестей не было, скорее, он уговаривал её забыть того. Старший брат юноши рассматривал Асуку как потенциальную невесту. Со временем и она сама заметила его чувства.

Постепенно она перестала ходить в храм, молясь лишь перед священным деревом. Она молилась не Карура-тэн и не Инари, а изначальному Иидзуна Гонгэн, что был до разделения. Поскольку статуи и изображения были уничтожены, а божество заменено на другое, Асука сделала маску, используя ветви священного дерева как каркас и обклеивая его васи. Тайно, чтобы никто не обнаружил, она поклонялась прежнему Иидзуна Гонгэн.

Весть о том, что война закончилась, пришла в год, когда фестиваль возобновился.

Слышна праздничная музыка. Колышутся танзаку. Фонари слепят глаза.

Асука стояла перед священным деревом в том самом своём лучшем кимоно. Порванный рукав был заштопан остатками ткани, а на лице была надета маска, что она сделала. В руке у неё была танзаку, переданная новым главным священнослужителем, с напутствием написать желание.

Она и не думала, что ей придётся решать, что писать на танзаку. Она просто хотела встретиться. Встретиться и обязательно отругать его. Разозлиться, сказать «не выёживайся, я устала ждать» и поколотить его.

Желание было всего одно.

— Я хочу снова встретиться с тобой.

Слёзы хлынули из глаз. Родители говорили ей поскорее выходить замуж. Говорили, что старший брат юноши сможет хорошо о ней позаботиться. Он неплохой человек, даже выгодная партия.

Но это было не то. Совсем не то.

Её рыдания тонули в звуках праздничной музыки. Никого не было перед священным деревом. Лишь лиса терлась носом о неё.

Если Орихимэ и Хикобоси могут встречаться раз в году, то и Асука хотела встретиться с тем юношей. Хоть раз в год, хоть раз в несколько десятилетий — ничего. Лишь бы увидеть, что он жив.

Вдруг позади послышался звук. Обернувшись, она увидела маленького чёрного ворона, который, склонив голову набок, приближался к ней.

Почему ворон? Да ещё в такой поздний час?

Вороны есть везде. Но этот ворон был ей откуда-то знаком.

В тот же миг она заметила, что на лапке ворона была обмотана какая-то ткань. Асука узнала эту выцветшую ткань. Она поняла — это был ворон того юноши.

Она бросилась к ворону. Клочок ткани на его лапке. Это был рукав от кимоно, которым она тогда обмотала ногу юноши. Слёзы хлынули ручьём.

Она припала к ворону, который и не думал улетать, и просто засмеялась. Смеясь, она сказала:

— Добро пожаловать домой.

Ворон раскрыл клюв, словно смеясь.

— Я дома.

Знакомый голос.

Это был голос того, кого она бессчётное количество раз колотила.

Тело ворона вытянулось, превратившись в того друга детства, что из юноши стал мужчиной. Она собиралась злиться, собиралась бить его, но вместо этого лишь плакала, смеялась и обнимала его. Сжала крепко, так, словно хотела, чтобы он больше никуда не уходил.

Далекие-далекие воспоминания просачивались во всё тело Асуки.

Она уже не понимала, кто она такая. Ей просто хотелось отдаться этому сновидному ощущению. Её сознание будто поглотила дремота, и оно бесследно исчезло.

〇●〇

— Вот чёрт, подкинули же мне проблем.

Тот, кто ворчал, само собой, был ооя. Вызванный Кинуко по телефону, он был в крайне скверном настроении. К тому же, его заставили заниматься таким непривычным делом, как восхождение в горы, что делало его настроение ещё хуже.

Ооя и Кинуко поднимались по тёмной задней горке университета. В руке у хозяина был старомодный фонарь. Время было почти полночь. Они пришли искать Комуру.

— А та девчонка, Хадзимэ, тоже пошла за ней?

— Угу.

Кинуко не знала, что было бы правильно сделать в той ситуации. Хадзимэ очень торопилась. Она бросила Кинуко и побежала следом за Комура.

— Хотя, если она заблудилась в горах, здесь поблизости нет диких собак, и я подумала, что паника только навредит. Если броситься за ней без толку, это может привести ко второму случаю потери

— В целом, решение было правильным.

Редкие похвальные слова из уст ооя. Но тут возникал первый странный момент.

— Тогда почему мы сейчас за ними полезли?

Ооя, едва появившись, с фонарём в руке велел вести его в горы. Неужели он хотел устроить тот самый второй случай потери?

— Скорее, я беспокоюсь о Хадзимэ. У меня есть на то особая причина.

Выражение лица ооя помрачнело. Обычно он всегда следует правильным процедурам, прежде чем начать что-либо, но сегодня ему было не до этого. Кинуко хотела хотя бы предупредить университетскую охрану, но ей и это запретили.

— Ооя, если ты так волнуешься, почему обычно не относишься к ней добрее?

Кинуко высказала то, что её давно мучило. Она знала, что ооя недолюбливает людей. Но ведь к несовершеннолетней девочке, которая так явно его уважает, быть столь холодным — разве правильно?

— От неё же прямо аура "люблю-люблю ооя" шла.

— Это выражение тебе Широ подсказал, да?

— А как догадался?

Ооя вздохнул и, прибавив шаг, пошёл вверх по склону. Уклонился от ответа, как обычно.

Земля была влажной, и идти было очень трудно. Ооя был в сандалиях варадзи, так что ему должно быть ещё тяжелее. Кинуко, к счастью, надела кроссовки, что было редкостью.

— Можно один вопрос?

— Что?

— Комура, то есть, та девочка Оомура-сан... Как думаешь, почему она так одержима тем святилищем? Говорила, что видела его во сне. И, кажется, из-за этого в последнее время плохо себя чувствовала.

Казалось, она и сама не совсем понимала причину своей одержимости. Ооя с раздражением оглянулся на Кинуко. Его взгляд говорил: «Неужели надо объяснять?», а её взгляд в ответ говорил: «Объясняй!»

— Вероятно, потому что она полукровка.

— Полукровка?

Кинуко наклонила голову. Они перешли из рощи в бамбуковый лес, и идти стало ещё труднее.

— Наверное, в ней течёт кровь тэнгу. Такие изредка встречаются. Конечно, обычно они обычные люди. Обычно. Та, что приходила тогда в святилище. Спрашивала о Широ.

То было во время инцидента с Та-куном. Теперь Кинуко вспомнила. Тогда всё закончилось полицейским разбирательством, и ответить ей так и не удалось.

— Среди полукровок есть те, кто может видеть невидимое и чувствовать то, что другие не чувствуют.

Ооя сказал это с некоторым неудовольствием. Будучи каннуси, он скептически относился к оккультным темам. Но хотя он в основном всё отрицал, он не утверждал, что всё это ложь. Поэтому, наверное, ему не нравилось делать такие признательные заявления.

— Возможно, её позвала кровь. Или, возможно, её привлекло что-то другое.

— Значит, она одержима?

— ...Кто знает. Но...

Хозяин остановился и дотронулся до волос Кинуко. Оказалось, он разглядывал шнурок, которым были перевязаны её волосы у корней.

— Ты, значит, раздавала всем подряд эти защитные шнуры кумихимо, потому что они у тебя остались? 

Ооя раскусил её. Кинуко посмотрела в сторону и изобразила наигранную улыбку.

— Э-э-э, о чём это ты?

 — Не прикидывайся. На этот раз ладно, только на этот раз. Если они выполняют роль «оберега», то, по крайней мере, они не подпустят никакую дрянь с «дурными намерениями».

Смахнув рукой волосы Кинуко, он снова зашагал. Пройдя через бамбуковую рощу, они увидели длинную каменную лестницу. Наверху лестницы они заметили Хадзимэ.

— Вот она!

Кинуко попыталась поспешно взбежать по лестнице, но поскользнулась.

— Что ты вытворяешь?

— Извини…

Прежде чем упасть, тело Кинуко было подхвачено ооя. Ооя отпустил Кинуко и взглянул на Хадзимэ.

Хадзимэ, почему-то, держала в руке нож. Даже на расстоянии было видно, как тяжело она дышит. Казалось, она ужасно устала. Хадзимэ, похоже, даже не заметила присутствия ооя и посмотрел на них только тогда, когда свет фонаря осветил её.

— С-старший брат...

Её голос звучал одновременно с облегчением и смущением.

— Убери нож. От него только опасность.

Взгляд ооя скользнул не на Хадзимэ, а по пространству вокруг неё.

— Но!

— Они больше не появятся.

Ооя говорил вещи, непонятные для Кинуко. Она хотела попросить объяснений, но больше её волновала Комура.

Хадзимэ тяжело выдохнула. Может, у неё не было сил? Конечно, горная тропа была долгой, но даже ооя-затворник смог подняться. Может, она заблудилась и ходила кругами? Кинуко сама себе это представила и почувствовала с ней родство.

— Хочешь воды?

Поскольку она выглядела уставшей, Кинуко достала из сумки бутылку с водой.

— Не надо.

Она решительно отказалась. В классе она, казалось, разговаривала более свободно, а сейчас была очень резка.

— А вы в порядке?

Хадзимэ посмотрела на Кинуко с лёгким недоумением.

— Я в порядке, каменные ступени в святилище меня закалили.

— ...Я не об этом.

Хадзимэ сделала раздражённое лицо. Ооя, не проявляя заботы о Хадзимэ, поднялся по каменным ступеням. А она только что говорила, чтобы он был добрее.

— В ночь фестиваля нестабильных существ больше, чем обычно. Тем более в таком месте, как горы. Я же тебя учил.

Опять непонятные речи. Но, похоже, Хадзимэ поняла его, так как плотно сжала губы.

— Не будь самоуверенной. Тем более, не взяв с собой собак.

Поднявшись по ступеням, они увидели два каменных столба. За ними была пустая площадка, а на ней — два больших дерева, стоящих парой и горделиво демонстрирующих своё присутствие. У их подножия — трое, мужчина и женщины, и собака. Одна из них — Комура, вся в грязи, с оторванным рукавом кимоно. Она спала, прислонившись к одному из деревьев.

Остальные — мужчина и женщина. Один — юноша в странном наряде, который нельзя было назвать ни школьной формой, ни японской одеждой. Другая — в кимоно, таком же, как у Комуры. Их лица были отдалённо похожи, и они с нежностью смотрели на Комуру. Существо, которое она приняла за собаку, оказалось, похоже, лисой. Его пушистый хвост был очарователен, но Кинуко, боясь, что оно исчезнет, если подойти ближе, наблюдала издалека.

Ооя приблизился к троим. Казалось, он что-то говорил двоим, стоявшим перед Комурой, но разобрать слова было невозможно. Лишь двое, мужчина и женщина, выглядели печальными.

— Эй.

Ооя посмотрел на Кинуко и позвал её. Он почти никогда не звал её по имени, поэтому это всегда казалось высокомерным. Кинуко направилась к ооя. Комура, казалось, была без сознания, но явных внешних травм не было. Было жаль, что такое прекрасное кимоно всё испорчено.

— Кажется, с ней всё в порядке...

Она хотела спросить, кто же те люди рядом, но они уже исчезли.

«Куда же они подевались?» — огляделась она вокруг.

Ооя пристально смотрел на священное дерево.

— А те двое?

— Их уже нет. Лучше скажи, что ты думаешь о них?

— Что бы я ни сказала...

Раз они смотрели на Комуру с нежностью, то, вероятно, были не плохими людьми. Это было её субъективное мнение, и она честно сказала об этом ооя.

— А ты?

Ооя обернулся и спросил Хадзимэ, которая выглядела подозрительно уставшей.

— Если подумать, почему Комура-сан сейчас в таком состоянии, то они точно злодеи. С какой стати их следует оставлять на свободе?

Хадзимэ говорила резко, но Кинуко не совсем понимала, что именно она имеет в виду. Наклонив голову, она легонько похлопала Комуру, пытаясь разбудить. Но та не просыпалась.

Ооя заметил у подножия священного дерева упавшую маску лисы, поднял её. Деревья зашумели, качаясь на ветру. Их колебания были похожи на попытку что-то сказать, обратиться к ним.

 — Дерево наги… — пробормотал он.

— Дерево… наги?

— Часто из таких делают священные деревья. Обычно их сажают парами — мужское и женское.

«Вот почему здесь два дерева», — подумала Кинуко.

— Пересадить… с таким размером будет трудно.

— Э-э-э?! С чего это ты вдруг заговорил о пересадке?

Она непонимающе нахмурилась — уж слишком неожиданно прозвучало это слово.

— Как-никак, а всё же божество — и бросить его без пристанища, без места, где бы оно жило, было бы жестоко. Пусть лучше обретёт новый дом в нашем храме — это самое мирное решение.

Не редкость, когда в святилище почитают нескольких божеств. Главное почитаемое божество называется главным, остальные — второстепенными. Часто второстепенные божества связаны с главным, но нередки случаи, когда они не имеют к нему отношения. «Если святилище — дом для божеств, то разве странно иметь там подобие многоквартирного дома?» — как-то раз объяснил ей ооя.

— Старший брат, что вы говорите? — набросилась на ооя Хадзимэ с мертвенно-бледным лицом.

«Редкое зрелище», — подумала Кинуко, продолжая похлопывать Комуру.

— Нельзя же просто оставить всё как есть.

— Тогда лучше сразу уничтожить их! Ясно же, что есть пострадавшие!

— Решение принято. Замолчи.

Ооя снова резко оборвал Хадзимэ. Кинуко тоже не особо сильна в общении, но она знает, что есть способы донести мысль. Она лишь поняла, что между ними лежит огромная пропасть, которую она не в силах понять.

Пока же она думала, что главная проблема — как доставить бессознательную Комуру обратно. В итоге Кинуко и другие принесли не приходящую в себя Комуру в святилище Тамамаю.

— Невероятно, честное слово.

Нести Комуру на спине пришлось Кинуко.

— Разве ты не закалялась на ступенях святилища?

Ужасно. Ооя взял её сумку, но даже не предложил понести Комуру на спине по очереди.

Они постелили футон в главной комнате и уложили её спать. Нельзя же было оставлять её в грязной юкате, поэтому Кинуко переодела её в свою. 

Казалось, жизни Комуры ничто не угрожало, но она выглядела истощённой. Может, это связано с тем, о чём спорили ооя и Хадзимэ? Или же, после полумесяца некоторой вялости, на неё просто обрушилась усталость от фестиваля?

Кинуко выжала полотенце и вытерла грязь с Комуры. Как раз мимо проходил Широ, и она подозвала его.

— Где ооя и другие?

На вопрос Кинуко Широ указал в сторону главного зала.

— Хадзимэ-тян вцепился в него. Наверное, он не хочет говорить об этом здесь.

— Эй, можешь посидеть здесь вместо меня? Не нужно ничего делать.

Если Комура очнётся и никого рядом не будет, станет тревожно. Пусть хоть кто-то побудет.

— Эээ, ну ладно, что уж поделать…ня.

С придурковатым «ня» на конце Широ притащил подушку и планшет, улёгся рядом с Комурой. Видно было — реально ничего делать не собирается.

— Береги её.

Кинуко вышла из главной комнаты и направилась в главный зал, где был хозяин. Собираясь войти, она услышала голос Хадзимэ.

— Почему вы не уничтожили их?

Голос Хадзимэ дрожал. Она редко противоречила ооя, и из-за этого Кинуко замешкалась в дверях. Бросив взгляд внутрь зала, она увидела, что между Хадзимэ и ооя лежала маска лисы. А рядом с ней сидел маленький ворон.

Откуда взялся этот ворон? Картина была странной, но двое продолжали разговор.

— Почему ты хотела уничтожить их? Как ты поняла суть этого случая?

— Почему? Да это же очевидное проклятие!

— Нет, — отрезал ооя.

 «Так я и думала», — подумала Кинуко. Ооя скептически относился ко всему оккультному. Она решила, что он, как обычно, приведёт научные доводы, чтобы убедить Хадзимэ.

Так она думала.

— Это не «норо́й» (проклятие), а «мадзинай» (оберег). То же самое, что писать желание на полоске бумаги в Танабату. Первым этот ритуал провёл предок Комуры, и потомки просто повторяли его каждый год в день праздника. Сам праздник был частью большого обряда-оберега. Только… с годами всё перепуталось.

[П.п: Тут есть интересный момент: ооя использует два кун-ёми (прочтения) одного и того же кандзи 呪, но с разной семантикой и употреблением.

呪（のろ, норой）: «Проклятие» в прямом смысле: злонамеренное наведение/наложение беды.

呪（まじな, мадзинай）: «Заговор, оберег, примета, магический ритуал» — обычно апотропейный (защищающий) или «на удачу», нередко детский/народный.]

Неожиданный ответ заставил Кинуко наклонить голову.

— Когда сам праздник прекратился, оберег исказился и принял такую форму. Видимо, у семьи изначально был дар. Лиса почти стала шики — служебным духом, а ворон и вовсе полностью смешался с ними.

— Мадзинаё…

— Вид колдовства-имитации. Оно обретает силу через повторение действий прошлого. Танабата и есть ритуал мадзинай — желание, написанное на бумаге, — часть обряда. Пройди ещё несколько поколений, и оно бы исчезло само собой. Настолько оно слабое.

Ооя отвечал с раздражением. Редко он признавал существование оккультных вещей. Он не говорил, что их нет, но никогда не высказывался прямо. Поэтому Кинуко думала: «Может, они и есть, но для меня их нет, если я так считаю». Так жить было проще.

То, что ооя не признавал оккультное, позволяло Кинуко жить легче. Может, он просто помогает ей не видеть то, что она могла бы видеть. И Кинуко молча пользовалась этой милостью. 

— На самом деле Комура-сан была под воздействием проклятия. Удивительно даже, что она ушла одна в такое место и осталась невредима, — сказала Хадзимэ.

― Не пострадала она благодаря вот этому.

Ооя вынул из-за пазухи плетёный шнур — тот самый, что сделала Кинуко. Она часто пользовалась им, чтобы завязывать волосы.

— Так вот оно что… Значит, вы взяли её с собой в горы именно из-за этого?

— Кто знает.

Ооя замолчал.

Кинуко почувствовала себя неловко и тихо покинула главный зал. Проклятие ли это или что-то ещё — она не знала. Просто ей показалось, что ей не следует слышать такой разговор.

Есть вещи, о которых ей знать нельзя, и ооя явно оберегал её от этого. Конечно, можно было бы из любопытства сунуть нос в эти дела. Но ей казалось, что, сделав это, пути назад уже не будет.

Если ооя говорит, что ей «лучше не знать», то, пожалуй, стоит принять его слова и остаться «глупым человеком» — так проще.

Вернувшись в канцелярию святилища, она увидела, что Комура с затуманенным лицом уже проснулась. Та, казалось, не понимала, что происходит. Если бы ты внезапно проснулся в незнакомой комнате, да ещё переодетый, ты бы тоже удивился. Раздумывая, как объяснить ситуацию, Кинуко для начала встретилась с ней взглядом.

― Ты не голодна?

— ...Голодна.

Решила, что этого ответа достаточно. Её принцип был таков: когда голоден, ни о чём не думаешь. Будто подслушав их разговор, кто-то уже поставил поднос в углу комнаты. Наверное, это Куро его принесла. Присмотревшись, она увидела, что у изголовья стоит бутылка спортивного напитка. К ней была прикреплена записка: «Можно пить».

― Это дом сэнсэй, верно? Канцелярия святилища? А я беловолосого ребёнка видела — он же тот, что был тогда, когда говорили о маньяке-подрезателе?

― Ну… вроде того.

Кинуко поднесла поднос к изголовью и спросила:

— Будешь есть?

Для Кинуко тоже была приготовлена порция. Комура с затуманенным лицом кивнула. Она выглядела испытывающей жажду, поэтому Кинуко предложила ей спортивный напиток.

— Значит, всё-таки можно было, — облегчённо сказала Комура, открывая крышку. — Я сомневалась.

— Широ-кун не сказал?

— Нет. Он сразу вышел, как я проснулась. А пить то, что оставил кто-то неизвестный, — ну сами понимаете.

— Его приготовил ребёнок, который здесь живёт, так что можно пить. И еду, смотри, тоже приготовили.

Комура уставилась на поднос. На подносе тоже была записка.

— Какой заботливый человек… Даже указал все аллергены. Наверное, тот самый беловолосый? Я могу есть всё.

— Не угадала. Это другой.

На записке были перечислены использованные ингредиенты. Манера речи у Куро грубовата, но она чертовски заботлива.

Чтобы Комура не стеснялась, Кинуко первая взяла палочки. Взяв их, она попробовала яичный рулет дашимаки — его идеальный сладко-солёный вкус свел её с ума, и она принялась быстро есть. Её чашка для риса опустела, и она собралась было наложить себе ещё, но обнаружила, что рисовая кадушка уже стоит в углу комнаты.

― Добавки хочешь?

— Нет, одной порции достаточно, — ответила Комура, слегка изумлённо глядя на её аппетит.

Комура, съев около половины риса, казалось, успокоилась. Наконец-то она поинтересовалась текущей ситуацией.

— У меня не очень много воспоминаний о сегодняшнем дне. Что случилось?

— Ты искала святилище и была на задней горке университета. Это тоже не помнишь?

— Я смутно помню, как спрашивала дорогу у настоятеля храма и шла туда.

Похоже, последующее было довольно расплывчатым. Однако её лицо выглядело каким-то просветлённым.

— Кажется, мне приснился очень грустный сон.

— Понятно.

— Но в конце всё словно немного искупилось.

— Угу.

Хотя это был разговор о сне, Комура говорила так, словно это произошло наяву. В конечном счёте, Кинуко не совсем поняла, что значило «отправиться к лисе», но решила, что сейчас важнее еда — а еда была божественной, и этого достаточно.

— Я не очень понимаю, но я доставила вам хлопоты.

Комура низко склонила голову. Кинуко, по инерции, тоже поклонилась.

— В последнее время я думала, что, возможно, на меня кто-то плохой наложил проклятие.

Комура прожевала и проглотила последний кусочек дашимаки.

— Похоже, это мне показалось.

Как раз когда трапеза закончилась, на столе появился сочный персик.

― Какая же хорошая тут «своевременность».

― Да уж. Настоящая забота.

— Я не знаю, что это за человек, но это напомнило мне историю о Маёйга.

— Маёйга?

Кинуко наклонила голову.

 ― Это история с северо-востока, о том, что когда ты заблудился, внезапно появляется незнакомый дом. И хотя там никого нет, он почему-то принимает вошедших.

— Понятно.

В следующий раз она расспросит хозяина поподробнее.

— Кстати, сенсей.

Комура заметила кисет у изголовья, достала из него мобильный телефон.

— Сегодня же день фестиваля Бата, верно?

— Ага. Так или иначе, уже наступило утро.

Взглянув на часы на столбе, она увидела, что уже скоро рассвет.

― А вы уверены, что всё в порядке?

― В порядке? А, ты про еду? Не переживай, у меня желудок крепкий, я много ем, но не болею.

Кинуко насадила персик на зубочистку и принялась уплетать его. Было немного стыдно, но раз уж начала есть, остановиться невозможно.

— Нет, я и об этом... — продолжила Комура с некоторым смущением. — Разве сегодня переодевание в юкаты не начинается с утра?

От этих слов выражение лица Кинуко мгновенно изменилось.

— Точно!

Она вскочила в панике, собралась бежать в антенна-магазин готовить юката, но остановилась и, пятясь назад, посмотрела на Комуру.

— Можешь остаться и отдохнуть. Посуду можно оставить как есть. Одежда осталась в классе, так что, если хочешь, можешь надеть ту юкату.

Сказав только это, она помчалась готовиться.

[П.п: Тэнгу:

1) Саза северная (Sasa borealis) — вид вечнозелёных цветковых растений рода Саза семейства Злаки. Описание:

Высота — 1,5–2 м.

Листья линейные, с целыми краями и параллельной жилкой.

Цветки собраны в метёлки из светло-зелёно-жёлтых цветков.

2) Хададзюбан — длинная рубашка на запах из хлопка или льна, часть традиционного японского костюма. Хададзюбан выполняет функцию нижнего белья, препятствуя соприкосновению шёлковой ткани кимоно с телом. Также существует раздельный вариант хададзюбана, который состоит из рубашки (хадаги) и юбки (сусоёкэ). Надетые вместе, они мало чем отличаются от цельного варианта. Хададзюбан может быть частью, например, свадебного костюма невесты в Японии. 

3) Охасёри (или хасёри) — складка на поясе, характерная для женского японского кимоно.

4) Кинукобай — это вид летней ткани из Японии, часто используемой для юкат, лёгких кимоно и подкладок, особенно в тёплое время года. Это ткань, сотканная из шёлковых и хлопковых нитей, где основа  — шёлковая, а уток — хлопковый. В результате получается тонкая, прохладная ткань с рельефной поверхностью, напоминающей «решётчатую» фактуру. Она очень воздушная, хорошо пропускает воздух и не прилипает к коже летом.

5) В японской традиции О-Кицунэ-сама — это божественная лиса, служитель или проявление  Великого бога Инари, покровителя урожая, торговли и богатства, кузнецов и ремесленников, домашнего благополучия.

6) Карасу Тэнгу — это «ворон-тэнгу», один из двух основных типов тэнгу в японском фольклоре. Вороноголовые духи-йокаи гор и лесов; обычно служат более высоким по рангу длинноносым Дай Тэнгу. Внешность: тело человека, голова/клюв ворона (в поздних изображениях — человеческое лицо с длинным носом); одежда горных аскетов-ямабуси, с раковиной-хорагай и перьевым веером. Роль и иерархия: разведчики, посланцы и «пехота» у старших тэнгу; охраняют горные святыни, шалят, могут похищать или испытывать людей, но нередко обучают фехтованию/искусствам.

7) Иидзуна Гонгэн —  синкретический горный божественный образ возникший из культа горы Иидзуна в Синано (ныне преф. Нагано). Его чтят как покровителя горной аскезы, ветра/огня, защиты и удачи. Это Тэнгу-подобный воин с пылающим нимбом, мечом и путами/верёвкой, нередко стоящий на белой лисе; рядом — фигуры старших/младших тэнгу.

8) Карура-тэн — буддийское божество-защитник, японское имя индийского Гаруды (санскр. Garuḍa). В Японии почитается как один из небесных стражей, охраняющих Дхарму. Изображается как  человекоптица с клювом и крыльями, часто в облаках пламени; иногда с огненным ореолом и короной.

9) Каннуси (яп. 神主, изначальное произношение — «камунуси»), также называемый синсёку — священнослужитель синтоизма, отвечающий за содержание синтоистского святилища и поклонение божествам. 

10) Маёйга — мотив северо-восточного фольклора (Тохоку): когда путник заблудится, ему внезапно попадается чужой дом, где никого нет, но всё приготовлено для гостя — еда, горячая вода, чистота. Если гость ведёт себя скромно и берёт только один небольшой предмет (например, миску или палочки), его потом ждёт счастье и достаток. Если же он берёт много или ведёт себя жадно — навлекает беду.]