Онлайн чтение книги Леди, которая хочет убивать Lady wants to kill
Эпизод 11. Связь между сэндвичами и убийством. Часть 2

Беатрис вместе с Лили села в карету и отправилась к следующему месту назначения. Но направлялась она не в герцогский особняк и не в ателье.

Дом обычной простолюдинки. Лили, отправившись за сведениями, разузнала не только нужную информацию, но и адрес хозяйки «Уолбарет» — некой госпожи Бриолет.

Поскольку речь шла о заурядной простолюдинке, заплатить пришлось немного, но для Беатрис эти сведения были ценнее любого золота.

Район, где жили зажиточные простолюдины, был не грязным, но по сравнению с улицами, по которым ходили аристократы, выглядел тесным и мрачноватым. Когда в этот переулок въехала внушительная герцогская карета, прохожие тут же начали бросать в ее сторону любопытные взгляды.

Служанка Лили первой вышла из кареты и протянула руку, чтобы помочь госпоже. Беатрис легко оперлась на ее ладонь и ступила на мостовую.

Как только из ослепительно белой кареты вышла девушка с черными волосами, взгляды людей приковались к ней. В этом контрасте — белого экипажа и ее темных локонов, в сочетании с легким, светлым платьем — было что-то завораживающее.

Беатрис спустилась на землю и посмотрела на небольшой дом. Сад был маленький, но там стоял чайный столик, а низкая изгородь создавала уютную атмосферу.

Островки травы, невысокие деревца, поднимающиеся лишь по пояс. Короткая дорожка к крыльцу, выложенная галькой. И крошечные качели, поставленные для ребенка.

Теплая, живописная картина. Но если знать, что хозяйка этого дома недавно потеряла ребенка, она становится невыносимо печальной.

Но Беатрис не чувствовала ровным счетом ничего.

Когда она подошла к входной двери, Лили шагнула вперед и коротко постучала в деревянное полотно.

— Госпожа Бриолет.

Ответа не последовало. Раз — два — три. Лишь после третьего стука внутри дома послышалось движение.

Гулкие шаги, сначала неспешные, вскоре приблизились к двери, раздался звук отодвигаемого засовa.

— Кто… вы?..

Женщина, что открыла дверь, и была хозяйкой «Уолбарет» — Бриолет. Ее когда-то мягкие каштановые волосы казались теперь выцветшими, а лицо напоминало потрескавшуюся, мертвую землю.

Собранные кое-как, спутанные пряди. Темные круги под глазами. Обветренные, потрескавшиеся губы, придающие лицу болезненный вид.

Глаза, из которых словно ушла жизнь, уставились на незваных гостей. Лили, ощутив, как сжимается сердце, не смогла даже улыбнуться — просто сухо поприветствовала ее:

— Мы пришли к вам, госпожа Бриолет. Это дочь герцога Эмбера.

Глаза Бриолет, которые до этого бездумно моргали, будто она не до конца понимала происходящее, вдруг широко распахнулись. Женщина замерла, неловко сжав в пальцах тонкую, совсем не по сезону шаль, а затем, словно не зная, что сказать, осталась стоять застывшей фигурой.

Беатрис не обращала внимания на ее поведение — просто ждала. Лишь спустя несколько десятков секунд госпожа Бриолет наконец пригласила их в дом.

— Прошу, входите… хоть тут и беспорядок.

Следуя за хозяйкой, они вошли внутрь, и взгляд Беатрис тут же заскользил по хаосу, царившему в доме. В воздухе витала пыль, осевшая тонким слоем на мебели, на столе стояли тарелки с недоеденной едой.

Под столом опасно поблескивали осколки разбитой чашки. Одежда была выдернута из ящиков шкафа, словно ее искали в спешке. У окна в беспорядке валялись разбитые цветочные горшки, обнажая черные комки земли. Все это давало представление о том, в каком же состоянии была сама госпожа Бриолет.

Только в одном месте сохранялся порядок. Рядом с диваном, аккуратно сложенные, будто самое дорогое сокровище, лежали детские игрушки. Их покрывал легкий слой пыли, но по расстановке было ясно — хозяйка дорожит ими и не в силах убрать.

Видимо, опасаясь вести гостей туда, где по полу валялись стеклянные осколки, Бриолет направилась к дивану — туда, где лежали игрушки. Похоже, последнее время она спала здесь: в углу была небрежно скомканная тонкая накидка.

Сначала Бриолет машинально отложила ее в сторону, затем указала на противоположный диван, приглашая гостей сесть. Лили прошлась по обивке ладонью несколько раз и только потом усадила Беатрис.

— Что заставило саму дочь герцога прийти ко мне?..

В ее голосе не было ни сил, ни желания поддерживать беседу. Угощать гостей чаем она явно не собиралась — ни сама не была в состоянии, ни кухня не выглядела пригодной для этого. Первой осторожно заговорила Лили.

— Миледи пришла, потому что переживала за вас.

— Она… переживала за меня?

В голосе Бриолет появилась горечь, но не от боли, а от злости.

— Не понимаю, почему юная леди из благородного рода вдруг решила беспокоиться обо мне.

— Миледи очень ценила ваше кафе. Когда оно внезапно закрылось, ей стало любопытно, в чем причина… Вот она и пришла.

Лили говорила осторожно, но в ответ раздался лишь тяжелый, бездонный вздох.

— Если искали причину, то, полагаю, уже все знаете.

Ее голос дрожал, но в глазах не было ни мольбы, ни слабости — только зло. Черные, выжженные горем глаза пронзили Беатрис колючим взглядом.

Бриолет горевала, горевала долго, пока в ней не осталось ничего, кроме боли и пустоты. Теперь остался только гнев. Гнев на все вокруг.

Становилось все теплее, солнце сияло все ярче — и Бриолет ненавидела это. Ненавидела людей, смеявшихся на улицах, ненавидела птиц, залившихся щебетом. В конце концов, она начала ненавидеть даже саму себя за то, что продолжала дышать.

Но больше всего она ненавидела…

— Мою дочь раздавила карета дворянина.

Она до сих пор не могла забыть голос перепуганного слуги, который прибежал к ней в кафе и, задыхаясь, сообщил эту новость.

Тогда она, отбросив все, что держала в руках, сорвалась с места и выбежала на улицу.

А там…

Колеса кареты, пропитанные кровью. Благородный мужчина в элегантном темно-синем костюме, с ленивым раздражением глядящий вниз.

И…

— Мой ребенок…

Ее дочь, изломанная, перемолотая, залитая кровью, лежащая под колесом кареты.

— Она умерла…

Аристократ, нахмурившись, вытянул из кармана тяжелый кошель и швырнул его ей под ноги.

Она в оцепенении смотрела, как он упал, глухо стукнувшись об ее голову, как рассыпались монеты. А затем услышала холодный, безразличный голос:

«Этого хватит? Если мало, можешь обратиться в дом виконта Парарета». 

Все это казалось дурным сном.

Она сидела там, не двигаясь, крепко прижимая к груди голову своей мертвой девочки, по которой стекала кровь, смешиваясь с клочками разорванной плоти.

Она должна была броситься на этого аристократа. Разбить его череп так же, как колеса кареты раздавили ее дочь. Умереть тут же, рядом с ней.

Но она ничего не сделала.

И это сожаление, как острые шипы, рвало ее сердце изнутри.

— Я ничего… Я вообще ничего не смогла сделать…

Люди помогли ей собрать останки дочери. Она ходила в столичную стражу, обивала пороги дозорных. Но в ответ слышала лишь печальные, натянутые слова сожаления.

Она пыталась дать взятку, умоляла, но слышала одно и то же: «Дворян нельзя судить за случайную смерть простолюдина».

Максимум, что можно добиться — это побольше денег в качестве компенсации.

Бриолет не могла в это поверить.

Ее дочь умерла. Самый дорогой, самый любимый человек во всем мире исчез. И ей предлагают продать ее смерть за пару горстей золотых монет?

Весь мир казался ей ложью. Циничной насмешкой.

Дыхание Бриолет стало сбивчивым, плечи затряслись. Пальцы, сжимавшие подол юбки, побелели от напряжения — она едва не рвала ткань.

Она ненавидела этот мир. Ненавидела дворян. Ненавидела стражу, ненавидела саму себя.

Она желала, чтобы все они сдохли.

Но страшнее всего было осознавать, что ее дочери больше нет. Что ее не вернуть.

И вот теперь, когда ей казалось, что она уже выплакала все слезы, из горла вырвался сдавленный всхлип.

Она рухнула на колени, уткнулась лицом в подол и разразилась рыданиями, похожими на хриплый, мучительный вой умирающего зверя.

Лили не могла сказать ни слова.

Она понимала ее.

Боль — такая дикая, такая беспросветная — была слишком знакома.

Сухость в горле становилась невыносимой. Лили несколько раз приоткрывала губы, но не могла выдавить ни звука.

А затем в тишину, заполненную лишь судорожными рыданиями, вонзился холодный, ровный голос.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Бриолет подняла голову.

Девушка, что сидела перед ней, принадлежала к тем, кого она ненавидела сильнее всех. К дворянам. К самым привилегированным из всех дворян — богатейшему герцогскому дому Империи. 

— Как мне разобраться с ним?

Голос звучал так же, как слова того дворянина в тот день. Нереально.

Разобраться… с ним?

Она говорила, будто действительно могла это сделать.

Бриолет испытала странное, болезненное чувство — зыбкую надежду и огромную, черную ярость.

— Как? Как?!

Она не верила ей. В Империи не существовало закона, который карал бы дворянина за смерть простолюдина под колесами кареты. Не было ничего.

Не существовало ни одного закона, ни одной меры, ни одной уловки, которая заставила бы его заплатить за содеянное.

А она спрашивает, как с ним разобраться?

Бриолет кипела от ярости. Она задрожала, подняла руку и, осмелившись указать пальцем прямо на дочь герцога, сотрясла воздух криком.

— Как? Как ты собираешься это сделать?! Ты хоть знаешь, чего я хочу?!

Ее голос, сорвавшийся на визг, был похож на крик отчаяния.

— Ты тоже смеешься надо мной?! Думаешь, я хоть что-то могу сделать?! Думаешь, ты хоть что-то можешь сделать?!

Ее сжатый кулак с грохотом опустился на маленький столик перед диваном. Один удар. Второй. Внутри клокотало так, что казалось, она захлебнется собственной злостью.

— А даже если… Даже если ты что-то сделаешь…

Горячие слезы снова хлынули из глаз, заливая изможденное лицо. Голос, будто наполненный водой, утонул в рыданиях.

— Моя дочь вернется?..

Ее потемневшие, опустошенные зрачки, в которых больше не осталось ничего живого, поглотили даже злость. Вопль стих, оставив вместо себя тягучее, липкое отчаяние.

Как оборванная кукла, Бриолет рухнула на диван, запрокинув голову. Взгляд ее был устремлен в потолок, но она ничего не видела.

И в эту тишину, в этот пустой воздух вновь ворвался ровный, спокойный голос.

— Я убью его.

— …Что?

— Я не смогу вернуть твою дочь. Но смогу убить виконта так же, как он убил ее.

Бриолет медленно подняла голову. Она смотрела на Беатрис с выражением человека, не до конца уверенного в том, что он бодрствует. Но Беатрис смотрела прямо на нее. Ее глаза — глубокие, ярко-желтые — не дрогнули. В этом взгляде не было сомнений.

— Или, если хочешь, я сделаю это еще страшнее.

— …Почему?

Голос Бриолет дрожал. Она с трудом удерживала подбородок, чтобы он не затрясся от рыданий. Такая разница… Голос, наполненный болью, злостью и отчаянием, и голос, звучащий ровно, мягко, будто в нем вовсе нет чувств.

— Просто живи.

Не веди себя так, будто хочешь умереть. Не иди за своей дочерью. Живи. Бриолет не понимала. Кем была эта женщина? Почему она говорила, что отомстит за нее? Почему говорила, что хочет, чтобы она жила?

Она смотрела в ее желтые глаза… И ничего не чувствовала.

Ни печали, ни сочувствия, ни жалости. Там было пусто. Но среди этой пустоты пряталась одна единственная, крошечная истина.

Живи.

Вот все, что было в ее взгляде. И этого оказалось достаточно. Бриолет не выдержала: она снова разрыдалась. Громко, отчаянно, как потерянный ребенок, у которого больше ничего не осталось. А Беатрис просто сидела рядом, спокойная, недвижимая, как застывшая статуя. И ждала, пока она выплачет все.

*****

Все тело липкое. В воздухе стоит запах крови и ржавого металла.

Женщина уткнулась носом в собственное плечо, шумно втянула воздух. Этот запах останется с ней еще долго. Неприятно. Кормят ее исправно, но мыться не позволяют — мерзкое чувство.

Как будто мне и так не хватает грязи после еды. На этот раз «пища» оказалась слишком буйной. Кричала, умоляла отпустить ее, сопротивлялась изо всех сил.

Раньше сюда приносили уже полумертвых или вовсе умирающих, но, похоже, кто-то наконец понял, что даже принося ей еще живых, не приходилось долго ждать. Она быстро выпивала их досуха.

Просто решили избавиться от возни. Женщина негромко хмыкнула.

Остатки ненужного валялись на холодном каменном полу. В этом не было смысла. Ей было нужно только то, что находилось внутри.

Она сунула пальцы в рот, аккуратно выковыривая застрявшие между зубов кусочки мяса.

Тук. Тук. Где-то в коридоре раздались шаги. Пришли убирать? Женщина откинулась назад, прислонилась к стене.

Звяк. Глухой металлический звук. Ее цепи слегка натянулись, скользнули по камню. Если она не прижмется к стене, эти ублюдки тут же снова поднимут на нее плеть.

Сукины дети. Что я им сделала? Я ведь просто ем то, что мне дают. Веду себя тихо. Но им, конечно, и этого мало.

Перед решеткой остановился мужчина — один из надзирателей. Она приподняла голову, и их взгляды встретились.

Мужчина тут же нахмурился, в глазах его вспыхнуло отвращение, перемешанное с чем-то еще. Женщина усмехнулась. Ей нравилось наблюдать за этим лицом.

— Похоже, ему здесь очень не нравилось.

В голосе ее звучал легкий смешок.

— Хотя чему тут удивляться? Он и раньше зарабатывал тем, что грабил людей в переулках, но, видимо, работать здесь ему все-таки оказалось не по душе. Забавно. Детей продавать грязным ублюдкам — это, выходит, было слишком для его совести? А все остальное — нет?

Она демонстративно раскинула руки, легко покачивая ими из стороны в сторону. Звяк. Звяк. Цепи заскрежетали о каменный пол.

— Так что он сдал информацию об одном благородном господине. Видимо, решил, что это искупит его грехи. Что там было… Ах да. Молодой, рыжеволосый, довольно симпатичный. Лет двадцать пять, может, чуть младше.

Она опустила руки и устало качнула головой.

— Он сказал, что где-то в 31-258 районе держат детей. Что их скоро продадут. И что у него есть младший брат. Видимо, это и подтолкнуло его. Ну, в целом логично. Это все-таки немного человечнее, чем такие твари, как ты, которые не чувствуют вообще ничего.

— Заткнись.

Грубый, раздраженный голос наконец-то прорвался сквозь стиснутые зубы. Женщина только рассмеялась.

— А у тебя есть семья? Или нет? Впрочем, какая разница. На такую работу семьянины не идут. Для таких дел нужны те, у кого нет ни крови, ни слез, ни жалости. Те, кто без колебаний продаст ребенка, изнасилует пленницу, отправит редкокровного иносущного на стол к ученым. Любые угрызения совести тут ни к чему.

— Я сказал, заткнись.

— Бедный Бильтер. Он ведь верил тебе, ты же знаешь? Верил и надеялся, что ты поможешь. А ты ведь даже называл его братом. Вот только не стоило. Тогда, может, он бы и не пришел к тебе. Просто взял бы детей и сбежал. Может, выжил бы.

Ложь.

Если бы Бильтер попытался бежать, его все равно поймали бы. Виконт Парарет слишком упорен.

Но женщине было весело говорить это вслух. 

— Если бы не ты, он бы убежал и жил бы счастливо с детьми.

Лязг. Засов отодвинулся. Железная дверь распахнулась.

Ох, похоже, я немного перегнула.

Мужчина шагнул внутрь, держа в руке длинный, плотно сплетенный кнут.

Ох, вот это уже неприятно.

— Разозлился? Ах, какая жалость.

Но даже сейчас она рассмеялась. Щелчок. Громкий, свистящий звук разрезал воздух. Хлесткий удар рассек ее смех.

После долгих, непрекращающихся ударов плетью мужчина наконец вышел, забрав остатки «пищи». Женщина осталась лежать на полу, истекая кровью.

Больно. Блядь, как больно.

Он каждый раз избивает ее, но ей даже жаловаться нельзя? Она прикусила губы от злости, но боль затмевала все остальное.

— Хэнк… Хэнк, ты тут? Мне очень больно, Хэнк…

Она позвала мальчишку, который сидел в другой камере. До вчерашнего дня он все время пытался заговорить с ней — будто хотел заглушить страх и отчаяние. Но с недавнего времени он молчал.

Она поползла по полу, нащупала решетку пальцами, перевела взгляд в темноту. Он спит?

Заглянув в камеру напротив, она увидела дрожащих детей, сбившихся в угол. Они жались друг к другу, крепко обнимая маленькие тельца.

— Хэнк, ты ведь не спишь, так почему молчишь? Мне больно.

Но мальчик не ответил. Он только сильнее прижал к себе младшего ребенка и всхлипнул. Ее это разозлило. Она с силой ударила по решетке.

— Почему не отвечаешь?! Вчера ведь не давал мне проходу! Или теперь ты тоже меня ненавидишь?!

Мальчик разрыдался. Но дело было не только в нем. Все дети в камере заплакали.

И все же внутри оставалось пугающе тихо. Они плакали беззвучно, глотая рыдания. Она молча смотрела на их заплаканные лица, прежде чем тихо спросить:

— Теперь и ты не хочешь со мной играть?

Если бы его камера была в другом месте, он бы не видел, как она ест. Но он оказался прямо напротив. Она раздраженно цокнула.

Цепи заскрежетали, когда она поползла обратно к стене.

Сквозь редкие всхлипы донесся шепот:

— …Монстр.

Она расхохоталась.

— Наконец-то ты назвал меня по имени.

Улыбаясь, она легла на пол. Ее тело горело, словно его окунули в кипящее масло, но холод камня хоть немного облегчал боль.

Медленно моргая, она начала считать пятна на закопченном каменном потолке.

Знаешь, иногда мне кажется, что было бы здорово, если бы кто-то назвал меня по тому старому имени, которым я звалась давным-давно.

От этой мысли стало тоскливо. Она закрыла глаза. Когда в голову лезет всякая чушь, лучше просто уснуть.

****

Беатрис и Лили наслаждались спокойным временем, когда услышали неожиданные новости. Приглашение от самого наследного принца.

Это было письмо с вопросом, сможет ли она посетить небольшой чайный прием. Беатрис наклонила голову, глядя на письмо.

С прошлого бала он явно проявляет ко мне интерес. Что там с Пенелопой? Хотя, судя по содержанию, он пригласил не только меня.

Беатрис не испытывала ни малейшего романтического интереса к наследному принцу, но, как она уже говорила, ей нужно было найти тайную библиотеку в императорском дворце. Поэтому она велела Лили написать ответ, что принимает приглашение.

— Кстати, твоя подруга хорошо устроилась во дворце?

— Да, пока что она всего лишь на низшей должности, миледи. 

Служанке из простолюдинов, сколько бы лет она ни трудилась во дворце, почти невозможно подняться выше. Говорят, если кто-то отличается особым усердием или выдающейся внешностью, его могут приставить встречать гостей. Но если цель — свободно разгуливать по библиотеке в поисках нужных книг, то, возможно, лучше оставаться на самой нижней ступени.

Оставив мысли о Роуз на потом, Беатрис откинулась на спинку кресла. В эту пятницу ей предстоит избавиться от виконта Парарета, а чаепитие с наследным принцем назначено на следующую неделю.

До тех пор можно просто бездельничать в постели? С этой приятной мыслью она как раз расслабилась, когда вдруг — бах! — дверь распахнулась без стука. Беатрис тяжело вздохнула.

— Эй, поехали на верховую прогулку.

— Иди один, Феликс. 

— Нет уж. Ты поедешь со мной.

Предсказуемо. Почему он опять торчит у меня? Придворный рыцарь, а каким-то чудом ухитряется отдыхать дважды в неделю. Это вообще законно?

Беатрис сжала виски и отвернулась к окну. В прошлый раз брат так долго уговаривал ее, что она в конце концов сдалась и согласилась поехать. В итоге выиграла у него пари.

Похоже, его это до сих пор не отпустило. Стоило ей проигнорировать его появление, как он подошел ближе и принялся трясти ее стул.

— Я купил нового, просто потрясающего жеребца! В прошлый раз я проиграл только из-за лошади!

— Именно так. А я победила, потому что моя была слишком хороша. Так что катайся один.

Она всячески пыталась избавиться от Феликса, но он был хуже пиявки. И Беатрис, зная, что иначе брат будет ее донимать еще несколько дней, в конце концов встала и велела Лили приготовить одежду для верховой езды.

Стоило ей начать собираться, как Феликс тут же вылетел из комнаты. Чертов жеребенок.

Беатрис и Феликс направились в общественный манеж для верховой езды, расположенный в столице и предназначенный для знати.

Хотя в герцогском поместье имелся собственный манеж, Феликс, страстно увлекающийся лошадьми, предпочитал посещать именно этот, чтобы наблюдать за чужими скакунами.

Погода в последнее время стояла прекрасная, поэтому на манеже собралось немало аристократов. Было даже сложно понять, что здесь для них важнее — сами лошади или бесконечные разговоры, в которые они погружались с куда большим рвением, чем в верховую езду.

К счастью, Феликс интересовался исключительно лошадьми, а не их владельцами, так что даже не пытался вступить в беседу.

Беатрис, поглаживая переносицу своего вороного коня, стоявшего перед ней, вполголоса что-то ему говорила. Этот умный зверь каждый раз при виде хозяйки фыркал, напоминая о том, что иерархию в их паре приходится периодически восстанавливать.

Впрочем, восстановление иерархии сводилось всего лишь к зрительному контакту и негромкому «Если не хочешь сдохнуть, будь паинькой».

Пока она этим занималась, Феликс вывел своего нового коня — крупного, гнедого жеребца, которым явно гордился.

Жеребец был заметно массивнее обычных лошадей, с крепкими ногами и широкой грудью. Конечно, до ее вороного ему было далеко.

Когда наследники герцогского рода Эмбер появились с такими роскошными скакунами, к ним потянулись любопытные взгляды. Но ни Беатрис, ни Феликс на это не отреагировали.

В высшем обществе было негласное правило — никто не мог первым заговорить с дворянином, стоящим выше по рангу, если тот сам не проявит инициативу. Поэтому к ним никто не подошел.

— Ну, как тебе? Великолепный, правда?

Беатрис посмотрела на гнедого. Действительно, у него была отличная шерсть, умные глаза, и он держался спокойно, несмотря на ее присутствие. Немного нервничал, но в целом конь был хорош.

Феликс, поглаживая беспокойно перебирающего копытами жеребца, самодовольно усмехнулся:

— На этот раз я точно не проиграю. Этот жеребец родом из заграничных степей. Его зовут Зигфрид.

Для лошади — слишком громкое имя.

— А ты своему имя дала?

— Конь.

— …Что?

— Просто конь.

Феликс смотрел на нее так, будто она только что совершила святотатство.

— Такого скакуна — и без имени оставила?!

— А оно обязательно?

— Вот уж не думал, что ты настолько бездушная. Ладно, сама не хочешь — я придумаю.

— Да, ты и правда безнадежен.

— Эй, ты!..

Феликс начал возмущенно что-то бормотать, но Беатрис слушала вполуха, лениво осматриваясь. По манежу гулял теплый ветер.

Как и полагалось месту, где собирались знатные люди, трава здесь была аккуратно подстрижена, а небо над горизонтом простиралось чистым и бескрайним. Она задумчиво следила за этой линией, когда, повернув голову, внезапно встретилась взглядом с тем, кто только что вошел в манеж.

Знакомое лицо. Не сказать, что они были близки, поэтому она уже собиралась просто отвернуться, но мужчина неожиданно направился к ним.

— Давно не виделись. 

Действительно, с момента дебюта она не встречалась с ним ни разу.

— Вы тоже приехали на прогулку?

— И это тоже. У меня встреча.

— Вы весьма деятельны.

— Так уж вышло.

Это был Канеман Маркес, герцог. Его оруженосец держал под уздцы гладкошерстного вороного коня.

Отличный жеребец.

Пока Беатрис рассматривала его лошадь, Канеман и Феликс обменялись формальными приветствиями и тут же потеряли друг к другу всякий интерес.

Зато внимание герцога закономерно переключилось на коня Беатрис. В их стране трудно было найти скакуна такого уровня.

До этого дня он был уверен, что лучшие лошади принадлежат самому императору, но теперь в этом можно было усомниться.

Канеман бросил взгляд на Феликса.

— Отличный жеребец.

— Так ведь, а? — довольно ухмыльнулся Феликс, но тут же нахмурился. — Хотя он не мой.

Канеман огляделся, осмысливая сказанное, а затем его взгляд остановился на дочери герцога Эмбера.

Беатрис, заметив в его взгляде оттенок «не может быть», безразлично кивнула.

— Мой конь.

— Вы, похоже, весьма искусны в верховой езде.

— Так себе.

Ответ человека, который не испытывал особого интереса к этому занятию.

Предположив, что герцог сейчас примется бесполезно рассуждать о ее навыках или читать ненужные нотации, Беатрис не стала дожидаться продолжения. Просто вскочила в седло — и сделала это с такой легкостью, будто высокий рост ее вороного вовсе не был помехой.

Сверху вниз глядя на Канемана, она сухо попрощалась:

— Приятного времяпрепровождения.

Не теряя ни секунды, девушка развернула коня и поскакала прочь.

Сзади тут же раздался раздраженный голос Феликса:

— Эй, подожди! Вместе же едем!

Канеман Маркес остался стоять на месте, провожая взглядом пыль, взвившуюся после их ухода, и красный силуэт ее верховой куртки, мелькнувший вдалеке, прежде чем окончательно исчезнуть.

Рядом его оруженосец моргнул и уточнил:

— Она ведь дочь герцога Эмбера?

— Да.

— Вы, похоже, не слишком близки.

— Мы… не друзья, это точно.

Когда его оруженосец посмотрел на него с выражением «Какая жалость», Канеман испытал странное чувство.

В конце концов, их знакомство началось с деловых отношений, а не по личной инициативе. На тех редких приемах, куда они приходили вместе, он испытывал не симпатию, а скорее легкое недоумение: «Какая необычная женщина».

Осознав, что отвлекся, герцог слегка мотнул головой, избавляясь от ненужных мыслей, и направился дальше.

— Где барон Фултон?

— Вон там.

Канеман прибыл на манеж не ради прогулки, а чтобы получить информацию.

Барон Фултон принадлежал к числу нейтральных дворян и продавал сведения без привязанности к конкретным фракциям — за соответствующее вознаграждение, разумеется.

Его отец был мелким дворянином без особых талантов, но сын оказался далеко не так прост. Молва о его способностях постепенно расходилась в высших кругах.

Продвигаясь по манежу к центральной части, Канеман издалека заметил рыжеватую макушку барона.

Обычно его волосы выглядели просто каштановыми, но на солнце отливали медным оттенком.

Фултон уже увидел его и, улыбаясь, кивнул.

— Простите за опоздание.

— Что вы, герцог. Это я просто пришел слишком рано.

Канеман коротко извинился, и барон ответил ему дружелюбной улыбкой.

Его черты были смазаны, лицо не выделялось чем-то особенным, из-за чего он легко мог сойти за обыкновенного гуляку.

Фултон украдкой бросил взгляд в сторону, куда ускакала Беатрис, но тут же снова повернулся к герцогу.

С самого утра небо выглядело странно, и, когда Беатрис и Феликс закончили пятый заезд, моросивший дождь постепенно перешел в полноценный ливень.

Феликс, который с воодушевлением заявлял, что в прошлый раз проиграл только из-за плохого коня, в итоге уступил сестре четыре раза подряд.

Последний заезд он все же выиграл, но лишь потому, что Беатрис стало скучно, и она нарочно позволила ему одержать победу. Это было настолько очевидно, что Феликс стиснул зубы от злости.

Какого черта она так хорошо ездит?!

Его уровень в верховой езде сложно было назвать посредственным даже в шутку. В рыцарском корпусе лишь немногие могли тягаться с ним в этом деле.

Может, все дело в лошади? Он бы с радостью попробовал оседлать ее коня, но этот проклятый вороной никого, кроме Беатрис, к себе не подпускал.

Пока Феликс бесился, она стояла с ним под большим деревом и наблюдала за небом.

Этот дождь быстро не закончится.

Если ливень не собирается утихать, то оставаться здесь смысла нет. Гораздо проще просто уехать верхом. Да, они вымокнут, но Беатрис было все равно.

— Оставайся тут, я пойду за каретой.

Феликс, который только что сидел на корточках и бурчал себе под нос, тут же вскочил на ноги.

Прежде чем она успела сказать, что это не нужно, брат уже запрыгнул в седло и ускакал. Его конь взметал копытами грязные брызги.

Беатрис склонила голову, следя за его удаляющимся силуэтом.

— Можешь выходить.

— Вы заметили?

Из-за деревьев вышел Тодд, мокрый до нитки. Он скользнул под крону и принялся стряхивать воду с одежды.

Беатрис давно знала, что он следит за ними. Кажется, она заметила его после третьего заезда.

— Хорошо прячешься.

— Но вас это не обмануло.

— Зато Феликс так ничего и не понял.

Тодд лишь пожал плечами. Он был уверен в своих навыках маскировки — настолько, что даже пользователи ауры не могли засечь его присутствие. Но вот эта девушка смогла. Маг чуть прищурился , пока разглядывал ее.

— Что ты здесь делаешь?

— Я не специально за вами следил, миледи. У меня была встреча с герцогом Маркесом.

— Канеманом Маркесом?

— Да. Вашим партнером на балу дебютанток.

Раз он знал об этом, значит, наводил справки о ней. Но Беатрис не придала этому особого значения.

Когда она замолчала, давая понять, что больше не собирается продолжать беседу, Тодд тяжело вздохнул.

— Вам неинтересно, зачем мы встречались?

— Мне нужно об этом знать?

— Вообще-то да. Это касается нашего с вами дела, миледи. 

Затем он коротко изложил суть.

Убийство, совершенное в графском особняке, было окончательно признано работой темных магов. Исчезнувшего слугу по имени Чарли объявили главным подозреваемым.

Все указывало на то, что он погиб в результате чрезмерного усиления своего тела, но в обществе сложилось мнение, что это не должно остаться без последствий — нельзя позволить шайке темных магов безнаказанно убивать имперскую знать.

Император приказал герцогу Маркесу взять след и найти их. Император всегда любил втягивать его в такие неприятные дела.

Аристократическую фракцию сложно было тронуть, герцог из императорской фракции был слишком ценным и неприкосновенным, а вот нейтральный Маркес — удобная мишень.

Если бы ты примкнул к нашей стороне, тебе не пришлось бы возиться с этой грязной работой. Но раз ты нейтрален — изволь терпеть.

Тодд, прежде чем получить титул, заплатил деньги разорившемуся барону Фултону и был официально им усыновлен.

Настолько жалкий дворянин никому не был интересен, поэтому большинство даже не знало, что нынешний барон, Дот Фултон, вовсе не его родной сын.

Обладая титулом, Тодд смог беспрепятственно внедриться в высшее общество и заняться торговлей информацией.

Очевидно, слухи о его деятельности дошли до Маркеса, раз тот сам вышел на него. И не только он. Судя по всему, весь герцогский особняк и крупнейшие шпионские сети тоже были приведены в движение.

Выслушав это, Беатрис вдруг нахмурилась.

— Дот Фултон?

— Да, под этим именем я известен среди знати.

— А настоящее имя — Тодд?

Ее взгляд говорил сам за себя. Вот уж фантазии у тебя не хватило…

Тодд почувствовал странное раздражение.

— Вообще-то Тодд — это не настоящее имя!

— И какое же настоящее?

— Ну… Постойте, почему я должен вам это говорить?

— Ну и ладно.

Она легко сдалась, будто ей и не было интересно.

Тодд потер шею, напряженную от раздражения, и продолжил:

— В любом случае все разговоры о темных магах в столице сейчас крутятся только вокруг убийства в графском особняке Билдландеров. Настоящих темных магов никто уже давно не видел, да и мало кто знает, как они выглядят. Но, судя по тому, как активно работает герцогская разведка…

Тодд цокнул с недовольным видом.

— Похоже, они что-то пронюхали насчет той самой вещи, которая принадлежит виконту.

Герцог Канеман Маркес славился своей дотошностью. Даже нелепые слухи о предмете, якобы способном открывать истину, он не оставлял без внимания.

Хотя вряд ли император действительно хочет, чтобы он поймал темных магов. Ему просто нравится мучить герцога.

В конце концов, можно было бы просто сказать: «Ваше Величество, коварные темные маги убили графа Билдландера и сбежали за пределы столицы». Никто бы и слова не сказал.

Но герцог Канеман Маркес решил устроить настоящую облаву, перебирая все слухи, словно и правда надеялся найти виновных.

— Леди…

— Что?

— Вы действительно не имеете отношения к черной магии?

— Нет.

Она ответила коротко и безразлично, но Тодд все равно не мог полностью ей поверить.

Как маг, он мог улавливать даже слабые следы рассеянной магической энергии. Если перед ним был другой маг, он обычно ощущал его силу. Но от Беатрис не исходило ничего.

Все должно было указывать на то, что она говорит правду, и все же нечто в ней вызывало тревожное чувство.

— Так или иначе, — продолжил он, — люди герцога собираются атаковать виконта в тот же день, что и мы. Они даже узнали, где он спрятал свою вещь. Если пойдем туда в назначенное время, непременно столкнемся с ними.

— И?

— Что — «и»?

Тодд уставился на нее, недоумевая, слышала ли она вообще, что он только что сказал.

Он уже собирался выпалить, что придется менять план, но тут ее холодный, бесстрастный голос прервал его:

— Просто убьем их всех. Мне нужно всего лишь избавиться от них и забрать ту вещь.

Теплого оттенка глаза встретились с его взглядом, но их цвет казался холоднее, чем капли дождя, что стекали по ее лицу.

Эти слова звучали абсурдно, но почему-то не оставалось ни малейшего сомнения, что она действительно способна все это осуществить.

Тодд не мог оторвать взгляд от ее глаз и сглотнул. Чувство было такое, будто он столкнулся с диким зверем в лесу, будучи безоружным. От копчика до лопаток пробежала холодная дрожь.

Логика. Надо включить логику. Это невозможно. Она собирается убить виконта, его людей, а заодно и слуг герцога, чтобы забрать ту вещь? Даже для сильнейшего мечника Империи это было бы непростой задачей.

— …Легко сказать, миледи. 

Он с трудом взял под контроль предательски дрожащий голос.

— Я первым выйду на контакт с виконтом Параретом. В пятницу люди герцога Маркеса ворвутся в мастерскую, так что советую собрать вещи заранее.

— И?

Тодд наконец справился с ощущением иррационального ужаса и натянул ухмылку.

— А в этот день нападем мы.

— Любишь все усложнять.

Тодд едва не задохнулся от возмущения, но благоразумно промолчал. В поединке один на один он бы ее победил. Но если это был бой за статус… Она бы раздавила его без шансов.

— В общем, день операции переносится. Все, я передал информацию, ухожу.

С этими словами он исчез за деревьями.

Вскоре к ней подъехал Феликс. Он даже не переоделся, а сразу отправился за ней, так что сидел в карете промокший насквозь.

Когда он протянул руку, помогая ей подняться внутрь, Беатрис почувствовала, как от него исходит тепло.

Наверное, наложил на карету магию согревания.

Лили, сидевшая внутри, выглядела так, будто мысленно проклинала себя: «Я даже не заметила, как моя госпожа промокла до нитки! Какая я никчемная!»

Она протянула сухое полотенце, но Феликс перехватил его на полпути.

Лили негодующе уставилась на молодого герцога, но он проигнорировал ее гневный взгляд, бросил полотенце Беатрис на голову и принялся яростно тереть.

Лили аж передернуло.

Ее волосы же сейчас полностью запутаются!

Но Беатрис было плевать, а Феликс тем более не заботился о таких деталях. Так что он не останавливался, пока ее волосы не стали более или менее сухими.

— Не страшно было одной?

— Не особо.

— Ну и хорошо.

Он даже протер ее лицо, убирая капли воды, после чего наконец оставил сестру в покое. Впрочем, никто из них не простудился — оба были крепкими.

Из последствий этой вылазки можно было отметить только то, что герцогиня Агата, увидев детей насквозь мокрыми, подняла шум, заставила Беатрис пить какие-то травяные настои и раздавала советы на все случаи жизни.

А Феликс, который все это время ныл: «Герцогиня, матушка, мама… А я?» — был безжалостно выгнан за дверь.

Но это даже не считалось происшествием.

*****

Беатрис проснулась в согретой теплом постели, и почти сразу к ней явилась Лора с вестью от герцогини Агаты: та звала дочь на завтрак. Лора сияла от радости, улыбаясь так широко, что ее лицо, казалось, вот-вот растянется еще сильнее.

К тому же каждый раз, встречаясь с Лили, она не упускала случая убедиться, что та тщательно исполняет обязанности перед своей госпожой.

Как и обычно, горничные, приложив все усилия, нарядили Беатрис в платье, которое было похоже на ночную сорочку, но при этом не выглядело как ночная сорочка. Поверх него она накинула шаль и отправилась на завтрак, где ее встретила Агата с просьбой.

— Раз в месяц мне полагается посещать храм. Не могла бы ты сделать это вместо меня?

Беатрис на мгновение отложила приборы. Храм обладал колоссальной властью в Империи — настолько, что при прошлом императоре влияние монарха уступало влиянию жрецов.

Говорят, нынешнему императору пришлось немало потрудиться, чтобы восстановить равновесие. В Империи существовала лишь одна вера, и вся знать почитала единственного верховного бога. Это было естественно, ведь сам миф о создании государства был неразрывно связан с этой религией.

Поэтому состоятельные аристократы раз в месяц вносили щедрые пожертвования в храм, а Агата, обладая искренней преданностью, тратила на это огромные суммы. Верховный храм, в свою очередь, относился к дому Эмберов с особым почтением.

На первый взгляд могло показаться, что это всего лишь одна из многочисленных обязанностей герцогини, но на самом деле за этой просьбой крылась куда более значительная суть. Если Беатрис выполнит поручение, значит, она официально будет представлять герцогский род на публике. Агата хотела, чтобы положение младшей дочери в доме укрепилось.

А у Беатрис все равно не было никаких дел до четверга, так что она без колебаний кивнула. Посещение храма рано или поздно все равно было необходимо — ей предстояло наладить с ним связи, если она хотела получить доступ к оригиналу Писания.

— Хорошо.

— Я уже предупредила Теодора. Не волнуйся и просто съезди.

Как будто это вообще могло стать для меня проблемой. Беатрис молча кивнула, доела завтрак и вернулась в свои покои, чтобы сразу же приготовиться к поездке в храм.

Одна из горничных осмелилась робко предложить ей переодеться, но, уловив тяжелый взгляд Лили и увидев нахмуренные брови Беатрис, тут же прикусила язык.

То, что сейчас было на Беатрис, пусть и походило на платье, но в любом случае оставалось ближе к ночной рубашке. Конечно, горничная беспокоилась.

Но Беатрис ни за что не стала бы надевать громоздкое, неудобное платье, если только это не был официальный прием.

Если бы кто-нибудь заставил ее, возможно, она бы подчинилась, просто чтобы не слушать нравоучения, но в доме герцога Эмбера никто не осмеливался вынуждать ее делать то, чего она не желала.

Поэтому она лишь слегка поправила макияж и без лишних задержек села в карету, направлявшуюся к храму.

В сопровождении рыцаря герцогского дома, Беатрис вышла из кареты. Перед ней возвышалось ослепительно белое здание. В отличие от императорского дворца, построенного в совершенно ином стиле, оно изобиловало колоннами и больше походило на сооружения чужеземных государств.

Очевидно, что Агата предупредила о ее визите — ее встретил жрец Теодор. Однако с ним был еще один человек, которого Беатрис не ожидала увидеть.

— Давно не виделись, леди.

— Надеюсь, у вас все хорошо, жрец… и…

Беатрис посмотрела на мужчину, стоявшего позади Теодора.

— …сэр Фрэнсис.

Рыцарь, сопровождавший ее, без лишних слов передал эскорт Фрэнсису. В храме, как и во дворце, обычным стражникам было запрещено носить оружие.

По всему зданию стояли паладины, а любые вооруженные лица не могли пройти внутрь без особого разрешения. По этой причине личная охрана аристократов, как правило, оставалась ждать снаружи, рядом с каретой.

— Это я попросил его прийти, — пояснил Теодор.

Они втроем двинулись вглубь храма.

— Я получил послание от герцогини, и как раз в это время Верховный жрец тоже вызвал меня.

Очевидно, Теодор мог встретить ее, но не имел возможности проводить дальше, поэтому и позвал Фрэнсиса. Для Беатрис не имело значения, кто будет ее сопровождать, поэтому она просто кивнула.

На лице Теодора застыло сожаление. Честное слово, он такой добрый и порядочный человек.

— Мне показалось, что вам будет удобнее, если сопровождать вас будет кто-то знакомый. Вас это не беспокоит?

— Нет, все в порядке.

Как и было положено, она приняла руку Фрэнсиса. Однако его предплечье, сжатое ее ладонью, было напряжено, словно каменное.

Только сейчас Беатрис вспомнила, что паладинам запрещено прикасаться к женщинам без особой причины. Осознав это, она тут же отпустила его руку. Их взгляды пересеклись лишь на мгновение, прежде чем Фрэнсис поспешно отвел глаза.

Дойдя до молитвенной комнаты, Теодор почтительно склонил голову.

— А теперь я вас оставлю. После молитвы вы можете задержаться и осмотреть храм.

Оставшись вдвоем, Беатрис и Фрэнсис вошли внутрь.

Комната, словно отделенная от мира, была погружена в ослепительный белый свет.

Шероховатые белые стены, холодный мраморный пол, потолок, озаренный лишь священной энергией, белые деревянные молитвенные скамьи. Они располагались по обе стороны, оставляя в центре проход, ведущий к возвышению.

На его фоне возвышались массивные статуи, а в центре — верховное божество, с поднятой к небесам рукой и бесчисленными демонами, поверженными у его ног.

Лицо у этой фигуры было бесполым и отрешенным, а в поднятой руке не было ничего.

— Я помолюсь, — сказала Беатрис.

Окинув взглядом изваяние, она оставила Фрэнсиса у входа и подошла ближе. Вместо того чтобы сесть на подготовленную для молитвы скамью, она остановилась перед возвышением, подняв голову к внушительным статуям.

За все свои жизни Беатрис бывала во множестве храмов, но ни разу не молилась.

Не потому, что не верила в богов. Скорее, она не доверяла им.

Боги существовали, в этом она не сомневалась — в противном случае все, что с ней происходило, не имело бы смысла.

Но она никогда не думала, что бог может что-то для нее сделать. Потому и не молилась.

Однако сейчас ей вдруг захотелось проверить: ответит ли бог на ее молитву?

На возвышении лежала копия Священного писания. Оно было аккуратно разложено, но Беатрис развернула его к себе и раскрыла.

Начав читать, она не закрывала глаза и не складывала руки, как это делали другие.

Что такое молитва? Желание, обращенное к богу, письмо, мольба, жалоба, просьба… В конечном итоге — всего лишь несбыточные надежды, которые никто не может исполнить.

Именно так Беатрис определяла молитву.

Она медленно читала Писание с самого начала. Историю Империи и ее связь с религией она знала давно.

Она лишь пробегала взглядом по строкам, что не несли для нее смысла, продолжая свою молитву, которую никто не услышит.

Государство, которое стало основой Империи, некогда именовалось Королевством Розентиум. Его первый король, Аврос, родился в те времена, когда мир населяли не только люди, но и бесчисленные монстры.

Люди и иносущные. Теперь этим словом называли лесной народ с длинными ушами или морской народ с крыльями. Но в древности, по записям Писания, это было нечто совершенно иное.

Существа, наделенные силой, с которой человек не мог сравниться. Люди были для них лишь насекомыми, слишком ничтожными, чтобы даже осознавать, когда на них наступают.

Тот, кто вывел человечество из тьмы, был Аврос. Родившись слабым и беспомощным, он обладал даром предвидения. 

Аврос использовал этот дар, чтобы получить божественное откровение, собрать могущественных союзников и изгнать иносущных, основав королевство людей.

Впоследствии он женился на одной из своих сильнейших соратниц, воительнице Ульрике, и их потомки стали императорским родом Розентиума.

Писание описывало множество героев, получивших божественное откровение и сражавшихся с монстрами и демонами ради человечества.

Среди них Аврос был величайшим. Он рождался вновь и вновь в эпохи хаоса, всегда возвращаясь, чтобы спасти людей. Именно поэтому многие считали нынешнего наследного принца его реинкарнацией.

Беатрис провела пальцем по строчке в книге.

«Когда меч героя, не дрогнувший перед предательством, сокрушил иносущных, он провозгласил: "Конец ваш близок. Падите ниц перед богом, что направил меня"».

Аврос повел за собой человечество. Он убедил нескольких иносущных присоединиться к нему, но в конечном итоге они его предали.

Однако он не пал духом. В конце концов, Аврос заставил короля иносущных склониться перед ним.

Писание воспевало триумф человечества.

Ее палец скользнул к следующей строке.

«Я — кара, ниспосланная богом. Я — испытание, ведущее вас».

Следующие слова Беатрис произнесла вслух.

— «Я — бедствие, что низвел на вас сам Господь».

Каждая буква этого предложения цеплялась за ее язык, прилипала к небу, застревала между зубов, словно приторно-сладкий привкус, от которого не избавиться.

Как может человеческий суд быть божественным? Эти слова, когда-то уже сорвавшиеся с ее губ, теперь звучали эхом в голове. Беатрис усмехнулась.

Если бог действительно наделил ничтожного, словно муравей, человека смыслом и волей, если вручил ему право быть своим посредником — тогда пусть откликнется и на мою мольбу.

Если где-то существует сила, способная исполнить желание, недоступное никому другому, — пусть она будет дарована мне.

Отец всего сущего. Владыка мира. Если ты действительно всемогущ, то прямо сейчас прерви мою жизнь.

Будь это милость или кара, Беатрис приняла бы все, не колеблясь. Однако подняв голову, она встретилась взглядом с высеченными в камне безжизненными глазами.

Статуя была вырезана до мельчайших деталей, даже зрачки ее были отчетливо различимы. Но в конце концов, камень оставался камнем, копией Бога.

В этих глазах не было ни воли, ни ответа. Но Беатрис этого и не ожидала. Она не испытывала ни разочарования, ни отчаяния — просто отвернулась, развернувшись к выходу.

Проходя мимо Фрэнсиса, который стоял, заложив руки за спину, и молча наблюдал за ней, она не замедлила шаг. Без чьей-либо помощи распахнула дверь и вышла.

Белый мраморный пол отразил ее тень. За спиной раздались шаги Фрэнсиса.

Бог не милостив. Не суров. И уж точно не любит людей. Она была живым тому доказательством.

Фрэнсис прищурился, наблюдая за силуэтом Беатрис, склонившейся над Писанием. Очередное видение наложилось поверх реальности.

В белоснежном зале ее фигура вдруг окрасилась алым, словно кто-то пролил на нее кровь. В груди поднялось щемящее чувство, как будто он стал свидетелем чего-то греховного.

Каменная статуя верховного бога взирала на нее с высоты. Но было в этом взгляде нечто, словно он был опущен для того, чтобы вершить над юной леди суд.

Беатрис стояла спиной к нему, но Фрэнсис и без того знал, какое у нее выражение лица. То же самое, как всегда. Безразличие. Ожидание пустоты. Ничего не чувствующая, ничего не желающая.

Как если бы в этом мире не осталось ничего, за что можно было бы держаться.

А затем раздался ее голос.

— «Я — бедствие, что низвел на вас сам Господь».

Он невольно согласился с этим. После того как Фрэнсис трижды увидел ее в видениях, это перестало его удивлять.

А может, он уже не удивлялся из-за слов жреца Теодора. Вместо потрясения в нем родилось другое чувство. Чувство, для которого он еще не нашел названия.

Фрэнсис вспомнил вопрос, который так и не задал ей. В тот раз вы хотели умереть?

Он хотел спросить ее об этом даже сейчас. Но, глядя, как Беатрис осторожно проводит пальцами по страницам книги и поднимает глаза на каменную фигуру бога, он понял, что не может.

Она сказала, что будет молиться. Даже если ее молитва звучала лишь в ее мыслях, он мог почувствовать, о чем она молила.

Когда Беатрис закончила и развернулась, видение рассыпалось вместе с легким колыханием подола ее платья. На ее лице не было ничего, точно так же, как он и предполагал.

Фрэнсис молча последовал за ней, тихо выдохнув. Наверное, и она сейчас тоже вздыхает.

И вновь он утвердился в своем ощущении. В одном он не мог сомневаться.

Катастрофа, от которой не уйти, которую нельзя ни принять, ни отвергнуть — она сотрясает меня одним лишь своим существованием. И имя ей — Беатрис.

******

Четверг. Виконт Парарет направился в свою мастерскую на день раньше, чем планировал. Его шаги, быстрые и нервные, раздавались эхом в коридорах, когда он вошел внутрь вместе со своими людьми.

Он получил от барона Фултона информацию.

То, что граф Билдлендер был убит темным магом, уже давно обсуждали по всей Империи. Но то, что эта вещь, находящаяся у него, может быть как-то связана с темным магом, — о таком виконт и не догадывался.

Этого не может быть. Его вещь не имела ничего общего с колдовством. Конечно, если бы спросили, связаны ли он сам и его дела с темнымм магами… Ответ был бы не столь однозначным. Он не раз контактировал с подпольными группами, использующими черную магию при незаконной охоте на иносущных как в Империи, так и за ее пределами.

Парарет всегда тщательно скрывал любые следы своих сделок, но сейчас малейшее подозрение в связях с колдунами грозило ему жестокой расплатой.

Фултон предупредил его: 

— Герцог Маркес получил сведения о том, что ваш предмет связан с черной магией. В пятницу он устроит налет.

Парарет с трудом скрывал недоверие, но Фултон лишь усмехнулся и предложил сделку.

— У меня только одно условие. Позвольте мне один раз использовать его.

Несмотря на свою молодость, этот человек явно обладал талантами. Парарету пришлось это признать.

Я так тщательно скрывал свое сокровище… Если Фултон знает о его существовании, значит, его разведка куда сильнее, чем кажется.

Парарет скривил губы в изломанной улыбке. Но это не было предметом. Никто бы не смог догадаться.

Секрет, который он хранил, не был объектом, связанным с черной магией. Это был монстр, пожирающий людей.

Не человек, а нечто иное. Даже если мне придется оставить мастерскую, пока у меня есть оно, я без труда восстановлю свое влияние.

Парарет самолично разобрался с документами в своем кабинете, передал бумаги подчиненным и спустился в подземелье.

Как только он открыл дверь, ему в нос ударил затхлый смрад. Он поморщился, но не остановился.

Миновав клетки с похищенными детьми, виконт направился к противоположному концу подвала. В темноте, освещенной лишь факелами его слуг, показалась женская фигура, сжавшаяся в углу камеры.

— Ты не спишь?

— С того момента, как ты вошел, тут воняет так, что уснуть невозможно.

— Не дерзи. Сегодня ты переезжаешь. Веди себя смирно.

Переезд? Она издала тихий смешок. 

— Что, нашли тебя? Хи-хи-хи…

Женщина тряхнула плечами, и ее смех усилился. Громкий лязг цепей разнесся по камере.

Парарет раздраженно ударил сапогом по прутьям.

— Ты всего лишь зверь, который жрет то, что ему дают! Закрой пасть!

— А ты всего лишь ублюдок, который таскает мне еду и ухаживает, как за драгоценностью. Каково тебе?

Как всегда, это существо только смеялась ему в лицо. Каждый раз, когда он смотрел в ее сторону, она лишь издевалась над ним. 

Он знал, что это ее способ вывести его из себя, но сдержаться было невозможно.

Она всего лишь мерзкое чудовище, но осмеливается смотреть на меня сверху вниз только потому, что обладает полезными способностями.

Но какое это имеет значение? В конце концов, она моя.

— Похоже, перед переездом тебя стоит немного проучить.

По его знаку тюремщик поднес к нему кнут. Тот самый, которым ее били в прошлый раз.

Но даже увидев его, она не прекратила смеяться. Напротив — разразилась еще громче. Ржавый скрип дверных петель разорвал воздух, когда клетку открыли.

— Ты способен только на насилие. Без меня ты бы давно пропал.

— Мерзкая тварь.

Ее смех очень быстро сменился криком. Щелчки кнута, удары о каменную стену, звук рассеченной плоти… Жуткий хор, в котором перемешались смех и стоны.

Испуганные дети в соседних камерах теснее жались друг к другу, их дыхание сливалось в хриплые всхлипы. Ад. Для них это место было настоящим адом.

Они хотели, чтобы их спасли. Чтобы все это оказалось лишь кошмаром.

Но воздух был пропитан запахом гнили и крови. Их лица жгли удары реальности, как пощечины. Здесь они научились плакать без звука.

— Ха… ха…

Парарет остановился, лишь когда дыхание стало сбивчивым. Сил больше не осталось. Физическая выносливость аристократа, не привыкшего к нагрузкам, была ничтожна.

Кнут оставлял слишком глубокие раны, слишком жгучую боль. Женщина уже давно лежала на холодном каменном полу, уткнувшись лицом в землю.

Все тело горело. Этот тюремный подвал был до жути холодным, но после ударов казалось, что ее кожу охватило пламя. Стоило ли радоваться или нет — она не знала. Она издала хриплый смешок, но из пересохшего горла вырвался лишь сдавленный хрип.

— А что ты собираешься делать с детьми? — прохрипела она, с усилием вытягивая шею.

Парарет лениво перевел взгляд на детишек, сжавшихся друг к другу в соседней камере. Лица сморщенные, грязные, испуганные. С отвращением сморщив нос, он сделал знак тюремщику.

— Убей их всех.

Женщина резко подняла голову.

— Отдай их мне. Позже я заберу их.

В темноте раздался всхлип. Парарет недовольно покачал головой.

— Такие, как они, валяются на улице на каждом шагу.

Он уже принял решение: заберет записи и ее, а все остальное оставит гнить в этом месте. Беспризорников можно найти в любом переулке. Незачем утруждать себя их перевозкой.

Глухо заскрежетали цепи. Женщина, волоча за собой прикованные к ногам оковы, поползла по полу и вцепилась в край его брюк. Костлявые пальцы сжались, но виконт даже не колебался, прежде чем раздавить их подошвой.

Ее короткий вскрик разнесся по камере. И в этот момент раздался звук торопливых шагов. Один из его людей, запыхавшись, слетел по лестнице и закричал:

— Милорд! Снаружи…

Парарет отдернул ногу и резко повернулся.

Неужели герцог Маркес уже узнал о моем побеге и пришел раньше?

— Ч-что-то странное… Там какая-то женщина…

Голос подчиненного дрожал. В его глазах читались страх и замешательство. Он не понимал, что именно происходит, но происходящее заставляло его трястись от ужаса.

По словам слуги, какая-то незнакомка убивала стражников у входа и продолжала продвигаться вперед.

Парарет не мог этого осмыслить, пока не поднялся на поверхность. И тогда он ее увидел. Женщину. Существо, похожее на человека, но не являющееся им.

Женщина в белом платье, с длинными, распущенными черными волосами, вцепилась в шеи двух подчиненных, которые еще мгновение назад были живы. По ее запястьям стекали липкие бело-красные сгустки.

Она отбросила трупы и сделала несколько небольших, мягких шагов вперед. Белое платье, испачканное кровью, было хорошо заметно в темноте.

Люди Парарета бросились защищать его, перегородив ей путь. Мужские вопли разорвали ночь. Эхом слышались хруст ломающихся костей и звуки рвущейся кожи.

Парарет не смог даже осознать происходящее, прежде чем развернулся и бросился внутрь. Из темноты за ним прилипчиво скользили сверкающие золотые глаза. Ровный, лишенный эмоций женский голос прозвучал в тишине:

— Бежишь?

Несчастье для него состояло в том, что это здание было создано для тайных дел. Здесь не было окон, не было выхода. 

И все же он бежал. Как глупое насекомое, что, почуяв дым у входа в муравейник, забивается все дальше внутрь — туда, где нет выхода.

Женщина, что вдруг возникла здесь, Беатрис, шла за ним неспешным шагом. Все, кто пытался встать у нее на пути, были несущественной помехой.

Когда в нее вонзались мечи, они лишь резали тонкую ткань платья. Ее тело, будто вырезанное из мрамора, оставалось почти неуязвимым. Лишь тонкие царапины оставались там, где клинки все же задели кожу. Но прежде чем их владельцы успевали ощутить радость, ее ногти пронзали их плоть. Мясо рвалось, кости ломались. Куски плоти шлепались на пол.

Беатрис лишала их жизни одного за другим, а за ней, словно тень, бесшумно шла Лили. Она держала небольшой фонарь и внимательно следила за каждым следом, который могла оставить ее госпожа.

Сегодня Беатрис снова надела мужскую обувь, которую принесла Лили. И сама Лили тоже.

Они двигались, как две тени в ночи, и за ними следовали еще двое. Тодд и Мэнтер. Они шли чуть позади, глядя на Беатрис с выражением, полным растерянности.

Мэнтер сжимал в руке меч, но так и не нашел момента, чтобы воспользоваться им. Лицо Тодда, освещенное слабым светом, казалось смертельно бледным.

— Тодд, что, черт возьми, это такое?..

— Заткнись. Я сам пытаюсь понять.

Рука Тодда дрожала. Он сжал кинжал сильнее, пытаясь унять дрожь. Поздней ночью он сам назначил Беатрис встречу в лесу рядом с домом, который использовал Парарет.

Мэнтер умел обращаться с мечом, а Тодд был магом. Вдвоем они составляли неплохую боевую силу.

Но в особняке, которым пользовался виконт, постоянно находилось не меньше двадцати человек. Сегодня он привел с собой еще десяток.

Их двоих было недостаточно, чтобы прорваться. Поэтому Тодд заранее спрятал неподалеку десять боевых агентов из своей разведывательной сети. Он сам обучал их искусству скрытности, так что они не могли попасться.

Что бы там ни говорили о Беатрис, но убить графа голыми руками? Нет, это невозможно. Скорее всего, она просто не хочет раскрывать нам свою силу.

Именно поэтому он собрал людей, разработал тактику и собирался напасть на дом виконта вместе со своей группой.

Но карета Беатрис просто проехала мимо них и, не раздумывая, дочь герцога Эмбера направилась прямо к входу в тайный особняк Парарета.

Тодд и Мэнтер подавили ругательства и поспешили за ней. Карета остановилась перед особняком.

Беатрис со спокойным лицом сошла с экипажа, сжав руку Лили, которая сидела за вожжами. Это была обычная арендованная карета, а не роскошный экипаж с гербом герцогского дома. Спасибо хотя бы за то, что приехали не в сверкающей герцогской карете, Ваша Светлость. 

Тодд мысленно усмехнулся. И все же... Она настолько самоуверенна или настолько глупа?

Он начал жалеть, что доверился своему странному ощущению и согласился следовать за ней. И в этот момент два привратника рухнули на землю бездыханными телами. Два крепких, вооруженных мужчины были мертвы.

Беатрис стояла с вытянутыми руками, сжимая их глотки. Хруст сломанных шей был оглушительным в ночной тишине.

Она небрежно отбросила тела и посмотрела назад, прямо на Тодда и Мэнтера. Они оба замерли.

Желтые глаза ярко светились в темноте. Иногда человеческий взгляд лишь кажется сияющим — но это всего лишь иллюзия.

Когда люди наполнены гневом, жаждой убийства или сильной эмоцией, взгляд может показаться ярким. Но это было другое.

Ее глаза светились, как у зверя, который видит в темноте. Холодные. Пустые.

— Следуйте за мной, — сказала она ровным голосом. — И не мешайте.

Это был весь разговор. Беатрис бросалась вперед и убивала, Лили шла за ней, а за Лили следовали Мэнтер и Тодд.

Выползавшие из комнат люди видели ее, залитую кровью, и, не колеблясь, хватались за мечи. Если они нападали, Беатрис отвечала.

На нее набросились больше десятка человек, поэтому Тодд и Мэнтер, само собой, были готовы прийти ей на помощь. 

Один из них, резко вонзив в нее меч, поскользнулся — и в следующее мгновение его голова хрустнула под каблуком Беатрис. Хрясь. Хрусть. Глухой удар. Череп треснул под белой лодыжкой, обутой в тяжелый ботинок.

Десятки мечей устремились в ее сторону, но Беатрис даже не подумала защищаться — она просто протянула вперед свою белую руку.

Стоило одному попасть в ее руку, как остальные бросались вперед, будто на приманку, заглатывая наживку — и вонзали в девушку клинки. Но ни одно лезвие не погружалось в ее плоть глубже, чем на пару царапин.

Их удары оставляли лишь тончайшие трещинки, будто пытались пробить скалу. А затем Беатрис ломала им шеи, раздавливала черепа под ногами и перетирала хребты, разрывая тела надвое.

Прошло не так уж много времени, и все мужчины, что бросились в атаку, уже лежали на земле. Мэнтер с мечом в руке остолбенело стоял на месте, а Тодд наблюдал за ней, прищурившись.

Сначала он решил, что это магия. Изменить траекторию меча, заставить его соскользнуть — все это можно было сделать с помощью заклинаний. Но вскоре он понял, что в воздухе не чувствовалось ни единой капли магии.

Да, черная магия отличается тем, что быстро рассеивает следы, но в момент активации ее магическую волну невозможно скрыть. Однако сейчас в воздухе витал лишь запах крови.

Тодд прищурился, пристально разглядывая ее кожу. Она вовсе не выглядела мягкой — скорее напоминала гладкий фарфор.

Ворот платья был порван, и на обнажившейся коже виднелись лишь легкие царапины — будто от ногтей или от чего-то острого, едва зацепившего поверхность.

Раны, которые затянутся и покроются коркой уже к утру. И тут Тодд понял.

Это не магия, изменяющая траекторию ударов. Просто... меч действительно не может прорезать ее плоть. Он хмыкнул.

Я связался с чудовищем. Сила, которой не было даже у десятка мужчин, тело, которое не поддается ударам клинков, и светящиеся в темноте золотые глаза зверя. 

Тодд перевел взгляд на пол. Тела, убитые ее рукой, были разбросаны вокруг. У одного вмятая голова, другой корчился, изрыгая из распоротого живота что-то липкое, гуще крови. Безобразно перекрученные трупы.

А Беатрис просто шагала вперед, в изорванном из-за ударов мечей платье, что обрушились на нее.

— Леди! Вы не можете убить виконта прямо сейчас!

Он закричал, но в ответ получил лишь ленивый взмах ее руки. То ли она согласилась с ним, то ли просто отмахнулась. 

— Даже не знаю, удачно ли я выбрал союзницу. 

Тодд потянул Мэнтера за рукав: 

— С этой дамой все будет в порядке. А мы найдем то, что искали.

— А? Да…

Мэнтер выглядел слишком ошарашенным, чтобы спорить, и молча пошел за ним. Хорошо, что особняк был небольшим, ведь виконт использовал его тайно.

Пока где-то вдали слышались крики, они начали обыскивать комнаты. Большинство из них оказались пустыми или заставленными хламом — видимо, здесь ели и спали подручные виконта.

Впрочем, было бы странно, если бы что-то важное лежало у всех на виду. Когда они закончили с первым этажом, следы крови и трупы вели наверх. Похоже, виконт сбежал туда.

— Поднимемся. Здесь ничего нет.

Они двинулись по лестнице, где трупы встречались все чаще. Госпожа убивала грязно.

Иногда она могла просто свернуть противнику шею одним движением, но никогда не оставляла жертву, пока та окончательно не умирала.

Потому начиная с лестницы на третий этаж, появились волочащиеся следы крови. Ее белое платье в конце концов пропиталось ей насквозь.

Тодд и Мэнтор начали прочесывать второй этаж. В это время Беатрис и Лили уже поднимались на третий. Из-за множества слуг, пытавшихся их остановить, руки и платье Беатрис были залиты кровью.

Лили осторожно отряхивала брызги с кружевного подола. Ее руки тоже были в крови, но она не обращала на это внимания — лишь с досадой смотрела на кожу Беатрис, изрезанную мелкими порезами.

— К-кх…

Мужчина, которого она держала за горло, бился в конвульсиях и вскоре обмяк. Лили подумала, что он напоминал раздавленное насекомое, погибшее в руках ребенка, что играл с ним из любопытства.

Сколько человек они убили — никто уже и не считал. Да и незачем было. Беатрис просто раздраженно добивала всех, кто мешал, разрывая тела на части.

Виконт воспользовался тем, что его подручные бросились останавливать Беатрис, и сбежал на третий этаж. А Беатрис, ни спеша, ни торопясь, будто просто выполняя работу, направилась следом — в самую дальнюю комнату.

Влетев туда, виконт сразу заорал на стражника и надзирателя, что убежали с ним:

— Задержите ее! Закройте проход!

Он и сам теперь понимал, насколько глупо поступил, когда, даже не разобравшись, кто эта сумасшедшая, прорвавшаяся с самого входа, сломя голову бросился на третий этаж.

Весь особняк был переоборудован: окна наглухо заколочены, все выходы, кроме парадного, заблокированы.

Он не был предназначен для жизни виконта, а скорее служил ловушкой — так было проще ловить тех, кто мог сбежать из подземной тюрьмы. И теперь именно это решение сжимало ему горло. Дрожа, виконт принялся грызть ногти.

— М-мы что теперь будем делать, милорд? Мы… мы остаемся здесь?

— Заткнись. Я думаю.

— А кто, черт побери, вообще эта баба?

Слуги испуганно засыпали его вопросами. Кто она? Виконт и сам не знал. В жизни ее раньше не видел.

Платье — словно ночная сорочка, которую надевают юные знатные девицы. Но какая знатная девица убивает людей так, будто ловит насекомых?

Глаза, сверкавшие в темноте, как у зверя… Пока он пытался осмыслить увиденное, надзиратель нерешительно спросил:

— Возможно, она связана с той… что в подземелье?

Виконт резко поднял голову. Источник его богатства, удача, что свалилась ему на голову, и одновременно — его проклятье. Монстр.

Надзиратель — тот, кто чаще всех находился рядом с этим существом. Виконт схватил его за плечи:

— Есть между ней и той что-то общее?

— Не… не совсем, но… кое-что схожее, да, есть.

— Что именно? Говори.

Надзиратель с трудом собирал мысли и начал перечислять. 

Во-первых, сила. Хоть та, что в подземелье, и не могла сравниться с этой женщиной, ее физические возможности также далеко превышали человеческие.

Во-вторых, твердая кожа. Он вспоминал, как мечи стражников оставляли на ней только мелкие царапины. Точно так же и с той: если бы это был обычный человек, от плетки мясо бы слетело. А там — только глубокие, но не смертельные раны. Бить приходилось долго, с усилием.

И, наконец — светящиеся в темноте глаза. В этом они были идентичны.

Короче говоря, у него сложилось ясное ощущение: та женщина — более совершенная форма того монстра.

Виконт, выслушав все, со скривленным от ужаса лицом ушел в себя.

— Она пришла за ним…

Он нашел это существо в небольшой деревне на севере, в лесу, где жили редкие расы.

Тогда он встретил в лесу простолюдинов — мужа и жену — и, сунув им кошель с парой золотых, начал выпытывать, где именно скрываются иносущные.

Пара жила охотой и явно не обрадовалась виконту. Они поняли, что он пришел охотиться на местных иносущных. Они попытались отговорить его — мол, не трогай тех, кто живет в лесу, просто уезжай. Его это разозлило, он велел слугам избить обоих.

И тогда между ними встал ребенок. Он подумал, что это просто обычная девчушка.

Она сказала, что иносущные живут в глубоких ущельях, в самом сердце леса. Когда виконт спросил, откуда та это знает, малышка ответила: «Птицы, живущие в горах, рассказали мне».

Он было решил, что это просто детская чушь, но потом взглянул на лица мужа и жены и понял: что-то здесь не так. Они явно чего-то боялись. Но не за других. За ребенка.

Когда Парарет пригрозил убить их, девочка в слезах выложила о себе все.

И вот тогда виконт понял: он нашел нечто ценнее любых иносущных. Он выкрал ребенка и запер в подземелье.

Так Парарет получил в свое распоряжение того монстра.

Та пара не была кровными родителями монстра. Оно и не могло быть человеком. С его способностями это было невозможно.

Виконт знал немало о нелюдях, торгуя ими на черном рынке, но никогда прежде не слышал о таком виде. Он счел его просто редкой мутацией.

Но неужели это не была случайная мутация, а целый подвид? Тогда почему она пришла за моим монстром только сейчас?

Грохот прервал размышления виконта. Дверь, которую его люди завалили мебелью, затряслась от ударов. Пара столов и стульев не продержатся долго.

Бах! Бах! Глухие удары следовали один за другим, как погребальный набат. Виконт в панике ринулся к двери, прижавшись к ней всем телом, рядом с двумя оставшимися в живых слугами.

Но несмотря на их усилия, одна из досок, с жутким треском отлетев, обнажила белую руку. Словно с глазами на пальцах, она не колеблясь рванулась вперед — прямо к лицу слуги, стоявшего посередине.

Пальцы сомкнулись на его челюсти. Раздался влажный хруст. Белая кожа залилась кровью.

— Угх… Кх-кха… 

Смятые крики, захлебывающиеся в собственных искаженных звуках, раздавались рядом. Глаза мужчины, которому она сломала челюсть, уже закатились. А рука, в которой не чувствовалось ни капли человеческого, все так же сжимала горло мертвеца и тянула тело к двери.

Каждый удар обшарпанной древесины становился все более багровым от густой крови. А потом, с коротким влажным шлепком, обезглавленное тело рухнуло на баррикаду из мебели. Виконт и надзиратель завопили и отпрыгнули.

К разбитой двери липли ошметки плоти, а за ними, сквозь расколотое отверстие, на них смотрели немигающие желтые глаза. Просто изучали их, упавших на пол. И тут же исчезли.

Дверь снова задрожала. Баррикада развалилась, доски отлетели, и в проеме показалась девушка, вся в крови. С ленивым видом, будто ей наскучило это представление, она откинула оторванную дверь в сторону.

— Прятки окончены?

Голос ее был мягким, почти доброжелательным, и это пугало еще сильнее.

Дальше все пошло просто. Обезумевший виконт резко подтолкнул вперед надзирателя. Тот даже не успел вскрикнуть — девушка свернула ему шею за секунду.

Попытка сопротивления была жалкой. Мужчина без оружия не мог ничего сделать. Беатрис шагала вперед, оставляя за собой размазанные следы крови, а виконт бился в панике, будто зверь в клетке.

Бежать некуда. Комната — глухая. Окна — заколочены. Дверь — за спиной, и там она.

Беатрис схватила его. И первое, что сделала — лишила виконта возможности ходить. Когда кости в ногах хрустнули, раздался пронзительный вопль. 

Лили, подобрав несколько валявшихся на полу веревок, подтащила стул и помогла виконту сесть. Ее движения были аккуратными, цепкие пальцы быстро и тщательно обвивали его тело путами.

Когда он попытался ударить Лили, Беатрис перехватила его кисти и сжала. Хрясь. Глухой, сдавленный хруст — и пальцы уже не двигались.

Пока Парарет извивался и орал, Лили окончательно стянула веревки. Он продолжал кричать, и Беатрис пару раз хлестнула его по перекошенной челюсти, а затем отряхнула руку.

Тьфу, вот морока. Когда не убиваешь сразу — сплошные неудобства.

— Т-т-ты… кто… ты… за… что… мне… это…

Он пытался говорить, но челюсть была смещена, слова выходили булькающие, сломанные. Беатрис чуть склонила голову. За что, спрашиваешь?

— Ты кое в чем виноват.

— Ви…виноват?

— Ага.

Виконт лихорадочно перебирал в уме возможные причины, но не мог дать ответ, потому что их было слишком много.

Забрал монстра? Торговал наркотиками? Похищал иносущных? Убивал крестьян и крал детей? Грехов у него было не пересчитать.

— Е-если… это из-за… похищения… я… я… верну его… сра…зу…

— Похищения?

— И-из-за наркотиков? Я… я и это…

— Наркотики?

— Или… из-за тех… иных… которых я… поймал и… продал…

— Ты и это делал?

Беатрис смотрела на него с тем же безразличным выражением. «Вот как? Не знала. Правда?» — такие реакции только сильнее заставляли виконта нервничать.

— Ч-что угодно… я… я виноват, признаю… т-только прошу… я… я отдам все! Все мое состояние, только…

— А вот и нет. Не угадал.

Не обращая ни малейшего внимания на его мольбы, Беатрис наклонилась ближе, опустившись перед его стулом. На ее лице впервые появилось выражение, близкое к сожалению. Словно ей действительно было жаль, но совсем не его.

Она поочередно взяла его пальцы, уже почти не шевелившиеся.

— Из-за тебя я не могу есть свои сэндвичи.

— С-сэндвичи?..

Едва слова слетели с его губ, виконт взвыл от боли — она резко отогнула его палец назад.

Беатрис, оставаясь невозмутимой, вывернула еще раз — так, что сразу два пальца отлетели на пол. Вслед за новым воплем послышалось хриплое, сбивчивое дыхание, как у умирающего.

— Мать ребенка, которого ты переехал на улице Росайю, — владелица моего любимого кафе.

Она коснулась следующего пальца, и виконт задрожал, пытаясь вырваться. Его бормочущие, сдавленные мольбы перешли в визг, когда она сжала его шею и с легкостью сломала еще один палец.

— После смерти дочери она только и делает, что плачет. Перестала работать.

А я… я не могу без этих сэндвичей.

Глаза Беатрис было подлинное, почти детское горе. Совершенно не сочетающееся с хладнокровием ее движений.

Даже сквозь боль и страх виконт ощутил чудовищную несправедливость. Из-за этого?.. Меня вот так… из-за какого-то сэндвича?..

Но из горла вырывались лишь жалкие всхлипы и мольбы о пощаде. Беатрис не слушала. Ее по-настоящему волновал только сэндвич.

Тем временем Тодд и Мэнтер обыскали второй этаж, ничего не нашли и поднялись выше. Еще совсем недавно здесь гремели чудовищные звуки, но теперь стояла тишина.

Кровавый след привел их к Беатрис. Она стояла в самой дальней комнате третьего этажа. Вся в крови, как будто только что выбралась из ванны, наполненной кровавой жижей.

Двое тел были изуродованы до неузнаваемости. Один был разорван пополам — неясно, как и чем.

Виконт был привязан к стулу посреди комнаты. Узлы были такими аккуратными, что Тодд сразу понял — работа Лили. Хорошо. Значит, она вспомнила, что я просил не убивать.

Но когда они подошли ближе, их лица исказились от отвращения. Все было ужасно.

Все пальцы были оторваны и валялись на полу. Шея — в синяках и рваных следах. Ноги изогнуты под невозможными углами. Один глаз вообще куда-то исчез.

Тодд осмотрелся. Глаз был у Беатрис в руке. Ладно. Все равно это не мое дело.

Беатрис не отреагировала на их шаги. Тодду почему-то показалось, что она знала о его приближении с самого начала. Он просто прошел мимо нее и остановился перед виконтом.

— Приветствую вас, виконт.

Тот, едва способный открыть оставшийся глаз, с трудом посмотрел на него. Каким-то чудом он еще оставался в сознании. Перекошенный рот попытался зашевелиться.

— П-п… пожал… пожалей…

— Шш-шш… Все хорошо, милорд. Я здесь, чтобы вас спасти.

Тодд улыбнулся, потирая ладони. Вид у него при этом был такой, что Лили и Мэнтер сразу почувствовали отвращение — в нем сквозила типичная лживость проходимца. Беатрис же не проявляла ни малейшего интереса.

Причинять боль, но при этом не убивать — это сложно. Хорошо, что на днях я успела дочитать книгу под названием «100 способов обращаться с людьми».

Пока Беатрис лениво смотрела вниз, Тодд начал свою игру.

— Уверяю вас, виконт, я не собираюсь вас убивать. Все, чего я хочу, — это та вещь, которую вы храните.

Пока Тодд вешал виконту лапшу на уши, Беатрис шаркала ногой по полу, будто что-то выискивала. Для нее это было почти суетливым поведением, и Лили, заметив это, подошла и тихо спросила, в чем дело.

Беатрис указала пальцем на пол. Что-то с самого начала беспокоило ее. Лили сперва подумала, что госпожа жалуется на неудобную обувь, но вскоре поняла, что дело не в этом.

Пока девушки были заняты своим, виконт и понятия не имел, что перед ним — тот самый барон Дот Фултон, который передал ему информацию о герцоге Маркесе. Он, весь искалеченный, лихорадочно кивал, стараясь сохранить свою жалкую жизнь.

И барон, и герцог знали о той штуке… значит, информация все-таки утекла. Но кто бы мог подумать, что за ней заявятся такие, как эти… 

Он глядел то на Беатрис, то на Тодда и все больше убеждался — оба, наверное, из той же породы, что и монстр в подвале.

Но в тот момент, когда рыжеволосый незнакомец назвал его «ценность» вещью, в голове виконта что-то скрипнуло. Разве называют себе подобных «вещами»? Все иные, что попадали ко мне до сих пор, — нет, они так не говорили.

Он задумался. Сейчас еще ночь… но уже сегодня днем герцог заявится сюда с обыском. Эти двое явно охотятся за монстром в подземелье. А вход туда хорошо замаскирован. Возможно, они даже не знают, что оно — не «вещь», а иносущная.

Если я ничего не скажу и потяну время… может, мне удастся остаться в живых? И монстра не потеряю?..

Измученное сознание Парарета уже не работало ясно — в нем шептались только желания, трусливые и жадные.

Но Тодд заметил это. Он видел по лицу виконта: даже в таком состоянии, после всего, что с ним сделали, тот думает не о спасении, а о своей выгоде.

Вот же тварь жадная…

Поэтому Тодд сменил интонацию. Его голос стал еще мягче, обволакивающе спокойным:

— Все, что нам нужно — это та самая вещь. Больше ничего.

Разумеется, каждое слово было ложью. Тодд взял его руку, ту, что осталась без пальцев. Осторожно, почти ласково, дотронулся до нее. А потом надавил. Сильно. Так, чтобы боль снова ударила по нервам.

Виконт взвизгнул, разинув разбитую челюсть. Но Тодд тут же показал ему раскрытую ладонь — в ней вспыхнула алая магия, как язычок живого огня.

— Я маг. Если вы отдадите нам это, я смогу вылечить вас. Верну вам тело. Сделаю так, будто всего этого и не было.

В этом аду голос Тодда звучал, как сладчайший мед. И для виконта он действительно зазвучал как спасение.

Оторванные пальцы, раздробленные ноги, вырванный глаз, сломанная челюсть — даже если он выживет, жить с этим будет невыносимо. И вот перед ним единственный луч надежды.

Тодд поднял один из оторванных пальцев, прижал к остаткам кисти и позволил багряному свету обволочь культю, заново соединяя плоть и кость. Этого хватило, чтобы окончательно склонить виконта.

— П-поклянитесь…

Он прекрасно понимал, что именно хочет услышать виконт. Речь шла о клятве правды — той самой магии, которую они применили с Беатрис. Мэнтер поморщился, но Тодд кивнул без колебаний.

— Если вы передадите нам эту вещь, я выполню все, что в моих силах, чтобы помочь вам. И не причиню вреда вашей жизни. Взамен вы обязаны отдать ее нам. Согласны?

Виконт закивал. Слабо, почти незаметно, но это было все, на что он еще был способен. Красный свет скользнул по их запястьям и исчез.

Мэнтер тут же недовольно скривился.

— Ты хочешь оставить его в живых?

Лили мгновенно ударила его локтем в бок. Мэнтер едва сдержал вскрик и посмотрел на нее — ее зеленые глаза ясно говорили: «Заткнись, идиот».

Он все равно ничего не понимал, но решил не спорить.. Ее совет еще ни разу не приводил к беде.

— Итак, где он?

Тодд прищурился, ожидая ответа. Виконт, тяжело дыша, едва разлепил губы. Голос был искажен, речь — скомкана:

— П-под… под… зем… тюрьма…

— Подземная тюрьма?

— Лес… лестн… за…

Тодд цокнул. Он и не подумал бы искать там. Разумеется, если занимаешься незаконными делами, у тебя должны быть тайники.

Тодд жестом дал знак Мэнтеру помочь с виконтом, но прежде чем тот успел двинуться, Беатрис, до этого стоявшая молча, первой схватила стул, к которому был привязан виконт. С самого начала что-то раздражало ее под ногами.

— Пойдем.

Она подняла стул одной рукой и, не проявляя ни капли усилия, начала волочить его за собой. Когда ножки стула застряли на пороге, виконт застонал от боли.

Разумеется, никто не обратил на это внимания. Парарет глядел на Тодда с мольбой, но тот лишь улыбнулся, делая вид, что ничего не замечает.

Тук. Тук. Бах. Бах. Каждый шаг вниз сопровождался хрипами и звуком капающей крови. Порезы, синяки, сломанные кости — все отзывалось в теле виконта глухой болью. Ковры и лестница быстро покрылись пятнами.

Они спустились на первый этаж и отыскали скрытую дверь, ведущую вниз. Перед тем как ее открыть, переглянулись.

Им в лицо ударил резкий, удушающий запах. Смесь гнили, сырости и чего-то, что казалось застывшим в воздухе отчаянием.

Все, кроме Беатрис, невольно поморщились. Они уже знали, какие зверства творил виконт.

Мэнтер сжал зубы, а Тодд дружески похлопал его по плечу. Беатрис начала спускаться первой, остальные последовали за ней.