Онлайн чтение книги Леди, которая хочет убивать Lady wants to kill
Эпизод 15. Присцилла Ришат

Беатрис передала через Лили поручение Тодду — узнать все возможное о пропаже покойного герцога Эмбера. После этого она вернулась к своим делам, следуя расписанию.

Честно говоря, она не слишком надеялась на результат. В прошлой жизни ее собственное расследование в тех землях ничего не дало, а тогдашний Тодд тоже не смог найти никаких сведений. Тогда она думала, что происшествие слишком давнее, а потому никаких следов не осталось.

Но теперь она изменила свое мнение. Если даже Тодд ничего не обнаружил, значит, кто-то нарочно стер все следы.

Кто бы это мог быть?

В прошлом Тодд сумел завербовать Анну и возглавить могущественную информационную сеть, которая внушала страх. Если даже он не смог найти ничего, значит, у кого-то хватило влияния, чтобы вычеркнуть эти сведения из всех источников.

Ах, ну конечно. Этот человек.

Когда служанки закончили укладывать ее волосы, Беатрис поднялась из-за туалетного столика. Ее длинные локоны были аккуратно распущены, а темно-зеленое платье, хоть и подчеркивало фигуру, не сковывало движений.

Она некоторое время смотрела на свое отражение в зеркале, затем направилась к выходу. Сегодня ей предстояло посетить дом маркиза.

Лили, неся небольшой ларец, следовала за ней, пока они не сели в карету.

Расстояние между домами маркиза и герцога было небольшим, так что поездка не заняла много времени.

Выйдя из кареты, Беатрис подняла голову и окинула взглядом особняк. Он уступал размерами герцогскому, но назвать его маленьким язык не повернулся бы.

Готическое здание из коричневого кирпича выглядело подавленным. И Беатрис знала, почему.

Люди, живущие в этом доме, научились скрывать свое присутствие, затаив дыхание. И особняк вобрал в себя их сдержанность, став ее отражением. Порой кажется, что неживые вещи умеют подстраиваться под живых.

— Добро пожаловать, леди Беатрис Эмбер.

Навстречу ей вышла горничная, низко склонившись в поклоне.

Давненько я не встречалась с этой семьей.

Отбросив ненужные мысли, Беатрис последовала за ней вглубь дома.

Дом маркиза Ришата почти не изменился с ее прошлой жизни. Даже несмотря на то, что она вышла за маркиза уже в двадцать с лишним лет, особняк казался застывшим во времени, словно его законсервировали.

Слуги, сновавшие по коридорам, передвигались беззвучно. Казалось, они боятся разбудить спящего зверя, замерев в страхе, будто травоядные, притаившиеся у края льдины.

— Госпожа, прибыла герцогская дочь.

Горничная постучала в дверь гостиной, уведомляя о визите, и вскоре та распахнулась перед Беатрис.

Гостиная была оформлена в старом стиле — не в духе современных тенденций, но в ней сохранялась своя особенная эстетика. Скорее всего, это была мода полувековой давности.

То, что особняк выглядит старым, не считалось недостатком. Наоборот, сам факт, что род не прервался на протяжении стольких лет, становился предметом гордости.

Присцилла Ришат сидела на диване, выпрямившись, и внимательно смотрела на Беатрис.

Как и всегда, ее длинные волосы были заплетены в косу, переброшенную на одно плечо, а платье плотно застегнуто до самого горла.

За исключением лица и кистей рук, ее кожа была скрыта под тканью, создавая аскетичное впечатление. Но в свете высшего общества Присциллу знали как самую скандальную особу светской жизни.

— Благодарю за приглашение.

Сев напротив, Беатрис приветственно кивнула, но Присцилла промолчала. Впрочем, та с самого начала не выглядела в хорошем настроении.

Другие могли бы сказать, что у нее всегда одинаково бесстрастное выражение лица, но Беатрис, встречавшая ее много раз в прошлой жизни, уже научилась различать тонкие перемены.

— Интересно, читали ли вы внимательно мое приглашение?

— Внимательно. И именно поэтому я здесь.

Присцилла прислала ей письмо, в котором намекнула, что будет рада, если приглашение проигнорируют. Беатрис сразу поняла: это была не ее инициатива.

К тому же, горничная, что стояла рядом с Присциллой, не была ее постоянной служанкой. Это одна из прислужниц Итана.

Чай и угощения, поданные на стол, не вызывали у нее интереса.

Беатрис слегка улыбнулась. В этом доме у Присциллы почти не было союзников. Нет, почти — было бы слишком оптимистично. Скорее совсем не было. Вот почему она не стала упоминать содержание письма напрямую.

Подняв чашку, Беатрис сделала небольшой глоток. Чай оказался горьким. Этот напиток когда-то был популярен, но теперь его пили разве что люди преклонного возраста.

Беатрис никогда не проявляла особого интереса к чаю, но запомнила этот вкус по одной причине.

— Как поживает маркиз Ришат?

— …Он все еще крепок.

Беатрис позволила своей улыбке чуть расшириться.

Ах, какая неудача.

Присцилла мгновенно уловила подтекст и нахмурилась. Но это было не раздражение. Беатрис поставила чашку обратно — допивать горький чай ей больше не хотелось.

В прошлой жизни маркиз Ришат скончался от старости спустя год после ее свадьбы с Итаном.

Похоже, сейчас он все еще в добром здравии. Хотя… старик всегда был чересчур живуч. Безумцы, как правило, обладают завидной выносливостью.

— У вас много хлопот.

— …Это моя обязанность.

Нынешний маркиз Ришат был дедом Присциллы Ришат. Изначально этот титул принадлежал ее отцу, но тот давно умер от болезни.

Мать Присциллы и Итана бросила детей и покинула семью. Тогда Итан, как старший сын, был еще слишком мал, и потому их дед, Дэнстер Ришат, вновь взял титул в свои руки.

Он говорил, что передаст его, как только старший внук станет взрослым, но этот упрямый старик так и не выпустил власть из рук до самой смерти. Это, вероятно, и стало одной из причин, по которым Итан Ришат точил на него зуб. Он хотел унаследовать титул маркиза и укрепить свои позиции.

— Лили.

Когда Беатриса позвала ее, девушка, молча державшая ларец в руках, осторожно поставила его на стол. Роскошная шкатулка, ни слишком большая, ни слишком маленькая, с первого взгляда выглядела как подарок.

— Показалось неучтивым являться с пустыми руками, поэтому я принесла это.

Присцилла некоторое время молча смотрела ей в лицо, а затем развязала ленты. Внутри лежал флакон с молочно-белой жидкостью, на котором ясно читался выгравированный знак храма.

Очищенная вода, подвергшаяся строгому отбору и зачарованная целебной магией, святая вода высшего класса.

Предмет, на который даже не каждый аристократ мог позволить себе взглянуть. Однако лицо Присциллы, увидевшей флакон, стало пугающе жестким.

— Я слышала, что это полезно даже при упадке сил, вот и принесла. Но, похоже, господин маркиз в добром здравии. Тем не менее прошу принять этот дар, оценив мою заботу.

На первый взгляд подарок выглядел вполне разумным — беспокойство о здоровье пожилого маркиза. Скорее всего, служанке, приставленной к Присцилле по приказу Итана, все представилось именно так. Ведь семейные тайны никогда не выходили за стены особняка.

Однако Присцилла уловила в поведении Беатрис едва заметные нюансы и, вероятно, уже догадалась, что та что-то знает. В этом она была похожа на Дэнстера Ришата. И это неудивительно.

— Благодарю за подарок. Недавно прошел дождь, земля прохладная, а солнце приятно пригревает. Не прогуляться ли нам?

Присцилла заговорила о прогулке совершенно не к месту, но ее намерения читались слишком очевидно, поэтому Беатрис просто кивнула.

Как только та согласилась, Присцилла сама закрыла крышку шкатулки и передала ее служанке. Даже не взглянув на нее, просто протянула руку. Однако, принимая коробку, служанка вдруг уронила ее.

Флакон был тяжелым, к тому же содержал жидкость, так что при падении раздался глухой звук. К счастью, стекло оказалось достаточно толстым и не разбилось — не было слышно характерного звона.

Но даже так служанка побледнела до синевы. Присцилла, до этого следившая только за Беатрис, тут же вперила в нее взгляд. Ее серебристые, почти белые глаза вспыхнули яростью.

— Ты посмела отвлечься в присутствии гостей.

Прежде чем служанка успела оправдаться, рука Присциллы взметнулась. Громкий звук пощечины разнесся по гостиной, и девушка мотнула головой от удара.

Сила удара была немалая — на щеке уже проступал алый след, но Присцилла не собиралась останавливаться. Схватив служанку за ворот, она дернула ее к себе и вновь подняла руку.

— Ты уронила подарок гостьи?

Разумеется, это было стыдно. Ошибки слуг воспринимались как недостаток воспитания со стороны хозяев. Но стоило ли так злиться? Сложно сказать. Конечно, среди аристократов всегда хватало тех, кто за малейшую провинность жестоко наказывал прислугу, но не часто можно было увидеть, чтобы кто-то устраивал расправу прямо перед гостями.

Такое случалось лишь в тех случаях, когда слуга проявлял прямое неуважение к гостю и сам гость требовал наказания. Но здесь ведь было не так.

Раздался еще один звонкий шлепок. Удар пришелся точно в то же место, и щека служанки окрасилась в глубокий алый цвет.

— Достаточно.

Беатрис не ожидала подобной сцены, но в прошлой жизни ей уже не раз приходилось наблюдать за Присциллой в подобном состоянии. Как она и подумала при первой встрече в этом мире, Присцилла Ришат была женщиной, полной гнева. И плохо умела его сдерживать.

Она была похожа на стакан, наполненный до краев — стоило кому-то толкнуть его, и все переливалось через край.

— Воспитание слуг нашего дома — мое дело, леди.

Присцилла вновь подняла руку, и голос ее прозвучал низко, угрожающе.

— Ну, что ж, делайте, как считаете нужным, но хотя бы не при мне.

Беатрис взглянула на поднятую руку. Кружевной рукав ее платья, до этого скрывавший кисти, сполз к локтю. Присцилла проследила за ее взглядом и, осознав свою оплошность, резко оттолкнула служанку и дернула рукав вниз. Если бы это был бал, она наверняка надела бы длинные перчатки, чтобы скрыть все как следует. Но сейчас они находились в доме ее семьи.

— Флакон, к счастью, не разбился. Может, отправимся на прогулку?

Беатрис спокойно поднялась с дивана. Присцилла метнула в нее настороженный взгляд, но все же кивнула. Ей не оставалось ничего другого, кроме как довести дело до конца. 

Как же она прилежна.

Две леди и Лили покинули гостиную лишь после того, как оттуда спешно исчезла служанка с подарком. Леди Ришат явно беспокоилась о том, что ее застали врасплох, и нервно сжимала рукав. Беатрис сделала вид, что ничего не заметила.

Скрытые тканью руки Присциллы были, как и ожидалось, усеяны синяками. Одни налегали на другие, и кожа под ними уже темнела.

Ее характер был вполне естественным для человека, выросшего в подобной среде.

Как и сказала Присцилла, день действительно выдался приятным. Есть поверье, что солнце ярче всего светит перед дождем и сразу после него. Когда Лили раскрыла зонт, Беатрис жестом остановила ее.

Служанка, державшая зонт для Присциллы, исчезла, и дочь герцога не могла позволить себе прикрыться от солнца в одиночку. Жаркие лучи быстро нагревали ее темные волосы.

В отличие от величественного особняка, сад выглядел несколько пустынным. Ни единого цветка — только старые, массивные деревья. Это придавало ему благородный, строгий вид, но никак не соответствовало современным модным веяниям.

Дом, угощение для гостей, сад — все это было отражением вкусов Дэнстера Ришата. Он был стар, упрям и не принимал чужих советов.

— Унижать слуг на глазах у посторонних — не лучшая привычка.

Присцилла услышала слова Беатрис, но не ответила. Игнорирование реплики дамы, стоящей выше ее по положению, заслуживало наказания, но сейчас ей не хотелось отвечать.

Она ненавидела своего деда и семью, но в то же время была на него похожа. Это стало ее первой трагедией. Ее брат, Итан, больше походил на мать.

Существует ли у человека врожденная натура? Если нет, то почему, выросшие в одной среде, они с Итаном оказались такими разными? В отличие от нее, он всегда покорно следовал воле деда. И потому получал меньше ударов.

Когда трость деда опускалась на голову Итана, тот тут же склонялся, словно признавая свое подчинение. Но Присцилла так не умела. Однажды она попыталась остановить удар рукой и за это подверглась избиению, которое длилось несколько часов.

Кожа горела, ее тело будто перестало ей принадлежать, но даже тогда она не смогла опустить голову. Она кипела от злости. Внутри словно пылало пламя, не находящее выхода.

Она понимала, что это бессмысленный бунт. Несмотря на возраст, ее дед, некогда славившийся на полях сражений, все еще обладал крепким телосложением.

Семейство Ришатов издавна славилось как воинский род, и было очевидно, что она не сможет одолеть его силой. Но даже зная это, Присцилла вновь и вновь бросала ему вызов.

— Со слугами нельзя так обращаться.

Размышления Присциллы вновь прервала Беатрис.

— Тогда как, по-вашему, с ними следует обращаться? Раз уж вы, леди, так хорошо осведомлены, может, научите меня?

Ее слова были колки, полны раздражения, но Беатрис даже не выглядела оскорбленной. Она на мгновение задумалась. На самом деле, ей никогда не были интересны люди, и нюансы управления прислугой она знала плохо. Но в этой жизни, наблюдая за герцогиней Агатой, она кое-что поняла.

— Незначительные ошибки следует прощать. Но за серьезные проступки должно следовать наказание. Однако жестокость не должна быть самоцелью.

Она вспомнила Майю, лицо которой уже почти стерлось из памяти. Когда ее преступления вскрылись, герцогиня Агата не смогла сдержать гнева.

Слуги, замешанные в издевательствах над Беатрис, были выгнаны из дома без рекомендаций, а Майя, что мучила ее, получила сто ударов плетью и была отправлена в мусоросборник герцогского дома.

На самом деле, простой смертной, осмелившейся поднять руку на дворянку, могли бы просто отрубить голову. Но Агата была аристократкой, знавшей цену достоинству, и понимала, что нельзя разбрасываться чужими жизнями.

Майю били кнутом, предназначенным вовсе не для сотни ударов. Даже пяти хватило бы, чтобы разорвать кожу. Поэтому, когда после первой порки она теряла сознание, ее приводили в чувство лекаря, давали время залечить раны, а затем начинали снова.

Так продолжалось, пока не завершился полный счет. Когда наказание закончилось, разум Майи был уничтожен, а ее правая рука навсегда утратила подвижность. Она больше не могла найти работу.

Но Агата не выгнала ее. Вместо этого отправила в мусоросборник — самое тяжелое место работы во всем поместье. Это не было проявлением милосердия, скорее, примером для остальных. Ее оставили, чтобы другие слуги видели ее и больше не осмеливались на подобное.

— Раздавать пощечины для самоуспокоения — не метод.

— В каждом доме свои порядки. Нет закона, обязывающего поступать мудро.

— Возможно. Но для вас такой закон есть.

Разговаривая во время прогулки, они подошли к фонтану в центре сада. Он совершенно не вписывался в этот пейзаж, но, как знала Присцилла, был установлен здесь по просьбе ее отца много лет назад.

Когда нынешний маркиз вернул себе главенство в доме, он переделал особняк в соответствии со своими вкусами. Однако почему-то этот фонтан оставил.

Беатрис остановилась так, чтобы фонтан оказался у нее за спиной, а перед ней стояла Присцилла. Затем она мягко взяла ее запястья.

— Так будет легче выбраться.

— Что?

Присцилла поморщилась, словно услышала нечто неслыханное. Она попыталась выдернуть свои запястья из рук Беатрис. 

— Ты ведь больше не хочешь быть игрушкой в руках деда и своей семьи?

Присцилла не могла даже пошевелиться, будто ее руки застряли между камнями. С какой стати у этой женщины такая сила?

Она опустила взгляд на свои руки, затем снова подняла его и встретилась с глазами Беатрис. Даже под ярким солнцем ее золотые радужки светились, словно у дикого зверя в ночи, создавая ощущение странного, необъяснимого давления.

— Подумай хорошенько. Все равно тебе скоро придется встретиться с ним.

Присцилла хотела было бросить резкий ответ, но тут же замолчала.

Этот метод — точь-в-точь тот, что использовал Итан в прошлой жизни. Как я могла этого не заметить? 

Тогда, как и сейчас, Беатрис избегала общества и редко покидала дом. Когда стало трудно подойти к ней на балах, Итан начал давить на Присциллу, ровесницу Беатрис, заставляя сестру приглашать Беатрис в поместье. Тогда она едва уделяла дочери герцога внимание, под любым предлогом покидала вместе с ней гостиную, а затем Беатрис, как бы случайно, встречала Итана в саду.

Как только Беатрис разжала пальцы, из дома вышла служанка. Другая, не та, что была раньше.

Присцилла опустила взгляд на свои запястья. Ее сжимали так крепко, что она не могла двинуться, но на коже не осталось и следа.

Служанка приблизилась к Присцилле, наклонилась и прошептала что-то на ухо. 

Как и в прошлой жизни.

— Мне нужно отлучиться, леди. Не будете ли вы столь любезны подождать?

— Конечно. Идите, леди.

Это был спектакль. Они играли роли, в точности зная, какие реплики кому произносить. Присцилла последовала за служанкой. Первый актер покинул сцену.

Небо было раздражающе чистым. Возможно, именно эта ясность усиливала ощущение, будто все происходящее — лишь сцена в пьесе. Если бы это действительно был театр, в ремарке наверняка значилось бы нечто вроде: «Ветер, солнце, погода — все словно подталкивает ее к любви». И как только монолог закончится, появится судьбоносный человек. 

Один актер ушел, значит, пришла очередь следующего.

Раздались легкие шаги. Мужчина с мягкими каштановыми волосами остановился, заметив ее, затем слегка улыбнулся. Его лицо, выражающее легкую растерянность, казалось таким же ослепительным, как и падающий на него солнечный свет.

— Мне сказали, что сегодня у нас гости. Оказывается, это вы, леди.

Как только он произнес свою реплику, Беатрис начала свою игру.

— О, а мы знакомы? Вы знаете меня?

— Я видел вас на дебютантском балу. Конечно, это было издалека, так что вы меня, вероятно, не помните.

Он собирался лгать, нашептывать ложные слова любви, заставляя ее влюбиться. А она…

— Понятно. Как жаль, что я не заметила такого восхитительного человека.

Она хочет отдать его Присцилле как одну из драгоценностей. Беатрис будто бы смущается — подёргивает плечами, отводит взгляд, но вскоре снова смотрит ему прямо в глаза.

И улыбается, как Флория. Тем самым взглядом, каким та когда-то смотрела на Каллекса.

Не замечая, как за ее спиной Лили изо всех сил старается сохранить бесстрастное выражение лица, Беатрис начала играть свою роль.

В отличие от Присциллы, Итан прекрасно вписался в высший свет. О его жестокости в семье знали, но вне ее пределов эта информация не распространялась.

Известно было лишь, что его дед, нынешний маркиз, придерживался суровых методов. Однако для пожилого мужчины высокого ранга это не считалось недостатком.

Маркиз был слишком влиятельным, чтобы допустить утечку своих слабостей. Потому эксцентричность Присциллы воспринималась как ее личная проблема.

Итан осторожно подошел к Беатрис. Его гладкое лицо и вежливые манеры могли вскружить голову любой молодой леди. Но, увы, ни в прошлой, ни в этой жизни Беатрис не чувствовала к нему ни капли интереса.

Бедный Итан. Если бы он выбрал другую даму, мог бы манипулировать ею в свое удовольствие.

— Где Присцилла?

— Не знаю. Она сказала, что у нее срочное дело.

Итан усмехнулся, слегка нахмурив брови. Но даже это не испортило его доброжелательный облик. Какой талант.

— Принимая гостей, стоит уделять им внимание.

— Видимо, у нее действительно не было выбора.

Итан сам же попросил Присциллу покинуть их, а теперь делал вид, что ничего не знает. Лили, уловившая ситуацию, считала его поведение отвратительным.

А Беатрис даже не удосужилась оценить его лицемерие. Он всегда был таким.

— Не будете ли вы против, если я составлю вам компанию?

Итан забросил удочку, надеясь, что незаконнорожденная дочь знатного рода попадется на крючок.

Его золотые глаза сверкали на солнце, а бледная кожа приобрела легкий розовый оттенок. Возможно, это придало ему уверенности. Беатрис же охотно клюнула на эту приманку.

— Конечно.

Его улыбка стала еще теплее. Он и не догадывался, что именно зацепил. Он не знал, что та, кого он хочет вытащить, сама способна его поглотить.

Итану было невдомек, что он не рыбак, а добыча. А Беатрис знала это прекрасно.

Как она и ожидала, Присцилла вернулась ровно к тому моменту, когда Беатрис пора было уходить. Хозяйке дома полагалось проводить гостью, иначе это считалось бы невежливым.

Итан извинился за сестру, ругая ее поведение. Хотя все это происходило по его же указанию.

Он простился, рассчитывая на новую встречу. Беатрис сделала вид, что тоже этого хочет.

Когда Итан ушел, две девушки молча направились к экипажу.

Вернувшись к себе, Беатрис тут же сбросила с себя маску. Наблюдавшая за ней Присцилла лишь усмехнулась.

— Вы хорошая актриса.

— Это был мой первый опыт, но если вам так показалось, я рада.

— Это не комплимент.

— В самом деле? Как странно вы выражаетесь.

Чем дольше Присцилла разговаривала с Беатрис, тем сильнее ощущала, что что-то в ней нарушается. А ведь она сама была самой скандальной дамой империи.

Но рядом с этой женщиной… ей казалось, что она уступает. Хотя внешне Беатрис выглядела просто скромной и тихой леди.

Беатрис взяла Лили за руку и поднялась в карету. Служанка последовала за ней. Дверь закрылась, экипаж был готов к отправке.

Присцилла, прикусив губу, крикнула:

— Постойте!

Лили замерла и отступила в сторону.

— …Вы добры только к слугам?

Беатрис сидела на диване в карете и смотрела на нее. Присциллы выглядела отчаянной. Она знала, что внучка маркиза попадется на крючок, но не ожидала, что это произойдет так быстро.

В конце концов, Присцилла, которую она встретила после двадцати, была уже сломлена своим дедом и Итаном. Ее лицо отражало лишь отчаяние и ярость, она жила так, словно у нее не было завтрашнего дня.

Но какова она сейчас? Может, теперь все станет проще? 

— Относитесь к слугам так, как хотели бы, чтобы относились к вам.

— …Как хотела бы, чтобы относились ко мне?

— Пока что этого достаточно.

— Почему вы так делаете?

— Вам необязательно это знать.

В поведении гостьи было что-то совершенно иное, чем перед Итаном.

— Я пришлю вам одну служанку, — сказала Беатрис.

Ее золотые глаза, сияя, казались холодными. На белоснежном лице не отражалось ни малейших эмоций, казалось, ее ничто не интересует. Но даже с таким лицом она сказала:

— Это не причинит вам вреда. Я даю вам слово.

— …Я должна вам поверить?

Беатрис слегка улыбнулась. Присцилла на мгновение потеряла дар речи, глядя на эту улыбку, такую непохожую на ту, что она привыкла видеть у своего семейства. И тут ее осенило.

— А если не поверю, что тогда?

Ни я, Итан… никто из нас не может справиться с маркизом. А вдруг…

Дверь кареты закрылась, и Беатрис уехала, оставляя после себя странный ветер в душе Присциллы.

*****

Беатрис заказала траурное платье. Разумеется, причиной тому было участие в похоронах графа Билдлендера.

Хотя с тех пор, как рыцарский орден императорского дворца завершил расследование и покинул особняк, прошло немало времени, все оставалось тихо. Теперь, когда новость о похоронах наконец разлетелась, среди дворян поднялся немалый шум.

Каждый раз, когда Беатрис выходила из своей комнаты в новом черном платье, герцогиня то качала головой, то едва заметно кивала, рассказывая ей новости.

— Дело серьезное, так что и я, и Каллекс тоже будем присутствовать.

Граф мертв, за ним последовал и виконт. Сейчас, когда объявлена охота на черных магов, дом Билдлендеров оказался окружен бесчисленными слухами.

Говорят, похороны так задержались из-за того, что в теле графа, убитого с помощью черной магии, осталось слишком много нечистой энергии. Другие утверждают, что его разорвали в клочья, не оставив и кусочка плоти. Кто-то и вовсе поговаривает, что он был проклят за свои деяния и умер именно из-за черного колдовства, а потому не может быть предан земле через священный обряд.

Впрочем, последние два слуха не так уж далеки от правды, не так ли?

— Люди всегда любят судачить о чужих делах, — сказала ей Агата, отдавая распоряжение убрать пустую чайную чашку.

Агата не питала особой симпатии к графу Билдлендеру. Как вассал он был не так уж плох. А вот как человек? Есть, конечно, поговорка: нет дыма без огня. Однако в жизни порой случается так, что дым поднимается и без всякого огня.

Но граф Билдлендер был другим случаем. Те слухи, что сейчас витают вокруг его имени, — всего лишь последствия его собственных поступков.

Хотя среди аристократии эту тему стараются не поднимать, среди простолюдинов преобладает мнение, что он прожил слишком жестокую жизнь и потому умер проклятым.

Герцогу Маркесу это, должно быть, головной боли прибавило. Имперцы, воспитанные на легендах, насаждаемых храмом и государством, панически боятся черной магии. Но даже в таких обстоятельствах найдутся те, у кого появятся новые мысли.

А что, если даже дворянина можно убить черной магией? Эти вопросы могут стать опасными. Число людей, испытывающих ненависть к другим — среди знати, между знатью и простолюдинами, — не поддается счету. Сколько же из них после этого случая заинтересуются запретным искусством?

Лучше пресечь такие мысли на корню. Очевидно, герцог Маркес думает так же — потому-то он и ездит по владениям, добиваясь согласия на облавы.

В дверь постучали, послышался голос служанки.

— Госпожа, леди. Его Светлость уже готов.

— Хорошо, мы тоже выходим.

Как только Беатрис закончила приводить себя в порядок, болтливая Агата, которая давно была готова, поднялась с дивана.

По этикету на траурные церемонии полагалось приходить без украшений и с минимумом косметики. На лицах обеих женщин не было ни следа макияжа.

Конечно, некоторые даже в таких случаях старались скрыто подчеркнуть свою внешность, но для дома Эмбер в этом не было необходимости. Их положение позволяло просто выразить соболезнования несчастью, постигшему вассальный дом.

Перед тем как выйти, Агата обратилась к Беатрис:

— Мертвые умерли, и не могут ни проклинать, ни слышать соболезнований. Но живые — другое дело. В доме графа остались двое. Они живы. А значит, им приходится слышать все, что сейчас говорят о них в столице. 

Агата легонько коснулась плеча Беатрис, давая дочери совет:

— Проведи с графской дочерью как можно больше времени.

Агата и сама знала: брат юной леди Флории, Галлот Билдлендер, не принесет ей никакой пользы. Конечно, быть не совсем одной лучше, чем остаться в полном одиночестве, но Галлот Билдлендер — человек, унаследовавший часть грехов своего отца.

Беатрис молча кивнула и вышла из комнаты. За ней последовала Лили.

Странные это будут похороны.

Похороненный мужчина, женщина, что его убила, и другая женщина, что подослала убийцу.

Беатрис, Агата и Каллекс прибыли на место. Похороны должны были состояться на кладбище в пределах столицы.

Иногда умерших хоронили в принадлежащих им землях, но в случае графа Билдлендера дом решил предать его тело земле, находящейся под управлением храма.

Прикрыв рот черным веером, Агата тихо сказала Каллексу:

— Они, должно быть, заплатили немалую сумму, чтобы поместить его в этом склепе. Стоит увеличить размер наших посмертных даров.

— Я уже отдал распоряжение, матушка.

— Хорошо.

Поминальные дары предназначены не мертвым, а живым. Причина, по которой графский дом так старался обеспечить упокоение прежнего графа именно здесь, крылась в слухах, что ходили повсюду.

Говорили, что тело графа, убитого черной магией, пропитано нечистой энергией. Что храм отказался проводить обряд проводов.

На самом деле храм действительно был настроен крайне отрицательно. Если бы не крупное пожертвование, возможно, они так и не дали бы согласия.

Даже после получения денег жрецы провели тщательную проверку тела, и лишь затем официально позволили провести похоронный обряд.

На церемонии собралось немало дворян. Графский дом Билдлендеров был вассалом герцогов Эмберов, чье влияние простиралось до самого императора. Да и дети Билдлендеров активно заводили знакомства в высшем свете. Все это обеспечило столь широкое представительство.

Однако те, кто опасался слухов, гулявших по столице, и не пожелал связывать себя с этой историей, просто проигнорировали приглашение. Некоторые из родов даже не удосужились прибыть лично, отправив лишь дальних родственников ради приличия.

Агата ожидала подобного и потому настояла на том, чтобы на похоронах присутствовала не только Беатрис, но и Каллекс. Каким бы человеком ни был прежний граф Билдлендер, его дом оставался важным вассальным родом герцогов. Нельзя было допустить, чтобы их имя было опорочено.

Раздался звон колоколов. Это звонили колокола ближайшего храма, возвещая о начале обряда проводов.

Вскоре на кладбище въехала черная карета, в которой находился гроб и ближайшие родственники Билдлендеров.

Первым вышел Галлот, за ним, опираясь на его руку, спустилась Флория.

Галлот заметно исхудал за последнее время. Лица Флории было не разглядеть за вуалью.

Следом прибыли жрецы. Их слуги аккуратно вынесли из кареты тяжелый гроб. В толпе, несмотря на ее численность, лишь изредка раздавался тихий ропот, который тут же стихал.

Гроб опустили в заранее выкопанную могилу. Двое наследников Билдлендеров встали по обе стороны надгробия, жрец занял место между ними.

— Да начнется погребальный обряд для Гелиота Билдлендера.

С этих слов началась церемония. Процедура была упрощена, но основные священные обряды были соблюдены. Для графского дома это было наилучшим возможным вариантом.

Склонив головы, присутствующие молча выслушали молитву. Одни прикрыли глаза, кто-то погрузился в свои мысли.

Лишь Беатрис и Лили оставались с открытыми глазами, не склоняя головы. Хорошо, что их лица скрывал черный траурный газ. Они не вписывались в эту картину. Одна не скорбела. Другая желала, чтобы даже после смерти он не знал покоя.

Пока жрец возносил молитвы о том, чтобы душа покойного вернулась в лоно божье, Лили в глубине души молилась об обратном.

Пусть он не вернется в объятия Бога. Пусть не найдет покоя. Пусть никогда больше не родится человеком. Пусть падет в ад и горит там вечно. А потом — пусть и я паду следом, прямо к нему.

Когда молитвы были окончены, началось захоронение. Плач не раздавался. Галлот не пролил ни слезинки. Флория уже выплакала все, что могла. Не осталось никого, кто бы оплакивал его.

Наверное, это и было самым подходящим завершением его истории.

Гроб скрылся под землей. Если бы покойный граф мог видеть это изнутри, то перед его глазами осталась бы лишь вечная тьма.

Беатрис медленно выдохнула, глядя на засыпанную могилу. Однажды мне тоже предстоит увидеть этот пейзаж.

Когда церемония завершилась, собравшиеся стали один за другим подходить к Галлоту и Флории, чтобы выразить соболезнования, а затем покидали кладбище. Каллекс и Агата не стали исключением.

— Примите мои соболезнования.

— Вы пережили тяжелое испытание.

— Благодарю вас, герцог, герцогиня, — Галлот слабо улыбнулся.

Вид у него был изможденный. Улыбка, что он попытался изобразить, смотрелась жалко, но никто не упрекнул его за это.

Флория, до сих пор не проронившая ни слова, вдруг заговорила:

— Брат, можно я пойду домой первой?

— …Конечно. Ты молодец.

Запястья, видневшиеся между черным платьем и черными перчатками, выглядели еще тоньше, чем в последний раз. Эмили, тихо стоявшая в стороне, подошла и заботливо поддержала ее.

Галлоту предстояло еще навести порядок, прежде чем покинуть это место, а Флория едва держалась на ногах. Он велел слуге подать карету их семьи, решив отправить сестру первой.

Беатрис легко кивнула Агате, и та в ответ чуть склонила голову. Затем Беатрис без лишних слов вышла из толпы и непринужденно оказалась рядом с Флорией, направлявшейся к экипажу.

Флория взглянула на нее и мельком улыбнулась. Из-за густой черной вуали невозможно было сказать наверняка. Две горничные обменялись взглядами и, не сговариваясь, забрались в другую карету, следуя за хозяйками.

В экипаже, оставшись наедине, они хранили молчание. Лишь шум колес, катящихся по дороге, да приглушенный гул снаружи заполняли пространство. Флория сняла шляпу и откинула вуаль, скрывавшую лицо. Беатрис, до этого опустившая взгляд, медленно подняла глаза.

Как и Галлот, Флория сильно похудела. Была изможденной. Кожа под глазами потемнела, губы и щеки, прежде всегда такие свежие, потрескались и пересохли.

— Спасибо, что исполнили мою просьбу.

— Не за что благодарить.

Флория снова выдохнула короткий смех — слабый и безжизненный. Ее утомленный взгляд скользнул по лицу Беатрис, но в ее словах ей слышалась только попытка утешить. Беатрис же вовсе не это имела в виду.

Ты действительно не должна меня благодарить. Я убила твоего отца. И даже если я здесь ради твоего утешения, это не повод для благодарности.

Женщина, потерявшая отца, и женщина, убившая его, сидят в одном экипаже. Они говорят на одном языке, но не слышат друг друга.

Говорят, вблизи — трагедия, издалека — комедия. Но воздух, которым они дышат, насквозь пропитан трагедией. Самое страшное в этой ситуации то, что это не пьеса, а реальность.

Тишина окутала угрюмый особняк. Когда Беатрис добралась до комнаты Флории, ее не покидало ощущение, что что-то изменилось.

Комната, всегда наполненная светом, казалась созданной для той, кого любят. И все же, едва перешагнув порог, Беатрис почувствовала, как ее охватывает прилипчивый, липкий слой скорби.

Все оставалось на своих местах. Но в то же время все было другим.

Как только Флория оказалась в комнате, она тут же скрылась в гардеробной. И без того исхудавшее тело, вероятно, ослабло еще больше, а наряд, соответствующий этикету, теперь лишь сковывал ее.

С помощью Эмили она сменила платье, после чего осторожно выглянула из гардеробной и спросила:

— Вам тоже принести ночную одежду?

— Да.

Когда Флория предложила остаться на ночь, Беатрис спокойно согласилась. Услышав ее ответ, Флория впервые за весь вечер улыбнулась по-настоящему.

С помощью Лили Беатрис переоделась в ночную сорочку, которую заранее приготовила Эмили. Платье оказалось свободным — ночные рубашки обычно не сидели по фигуре, но оно все же было сшито под рост Флории и оказалось чуть короче.

Края подола, которые должны были свободно колыхаться у ее лодыжек, теперь заканчивались чуть выше. Увидев это, Флория снова улыбнулась.

— Все-таки немного коротковато. Но вам удобно?

— Да, все в порядке.

Когда Беатрис, переодевшись, села на диван, Флория сначала колебалась, но вскоре осторожно придвинулась ближе и заняла место рядом.

Когда она повернула голову и просто молча посмотрела на нее, коротко усмехнувшись, Беатрис ничего не сказала и позволила ей делать, что хочет.

Вместо того чтобы спуститься в столовую, они поручили горничным принести ужин в комнату. Беатрис и раньше без стеснения разгуливала по особняку в ночной одежде, но Флория, похоже, не могла себе этого позволить. Да и выходить за пределы комнаты, кажется, вовсе не хотела.

После ужина принесли вино. Судя по тому, как горничные естественно внесли бутылку, даже не спрашивая, стало ясно, что в последнее время Флория пьет часто.

Они пили, перебрасываясь короткими фразами. Флория спрашивала Беатрис, чем она занималась, и та отвечала. У Флории же самой не находилось, о чем рассказать, так что разговор тек в одну сторону.

Один бокал сменял другой, а затем опустела и бутылка. Тогда Беатрис жестом велела Лили открыть окно. В комнате было слишком густое, пронзительное ощущение печали, и ее нужно было проветрить.

Порыв ночного воздуха слегка остудил помещение. Флория придвинулась еще ближе, касаясь Беатрис плечом. Теплая кожа, чуть теплее, чем у Беатрис, передавала свое тепло.

— Леди Эмбер, вы, кажется, довольно холодная.

— Возможно.

— А я… ни холодная, ни горячая.

После плеча к ее плечу прижалась голова. Беатрис молча посмотрела на ниспадающие с плеч золотистые волосы, похожие на солнечный свет.

Уши Флории, слегка покрасневшие от вина, выглядели так же, как в ту ночь, после дебютного бала. Тогда, после пары бокалов, ее лицо полностью налилось румянцем, словно натертое соком спелого яблока.

Худые, высохшие белые пальцы обвились вокруг ее пальцев. Теплые, но не горячие. Ни холод, ни тепло — что-то среднее.

— Говорят, у тех, у кого холодные руки, теплое сердце.

— Звучит не слишком убедительно.

— Мне кажется, в этом есть смысл.

Глухой, неясный звук, то ли смех, то ли вздох, прозвучал в ее горле.

Если у того, у кого холодные руки, теплое сердце… выходит, у того, у кого теплые руки, сердце холодное? Но этот жест, пожалуй, значил для Флории что-то совсем другое.

— В день, когда умер отец, вы были рядом со мной.

Беатрис не ответила.

— Я уверена, что вы добрый человек, леди Эмбер.

Нет.

— Я благодарю Господа за то, что стала вашей подругой.

Ты пожалеешь, что стала моей подругой.

Беатрис молча смотрела на девушку, глаза которой теперь были плотно закрыты.

— Похоже, тебя клонит в сон. Может, пора спать?

Флория молча кивнула. Видимо, она действительно засыпала, потому что больше не открыла глаз.

Эмили подошла, собираясь помочь ей лечь, но Беатрис жестом остановила служанку. Она обхватила юную графиню за плечи и под колени, легко подняв на руки. Флория была такой легкой, что ее вес почти не ощущался.

Эмили замерла, на мгновение растерявшись, но тут же подбежала к кровати и откинула покрывало.

— О… Вы сильная, леди Эмбер, — сказала Флория.

— Я часто играю с Феликсом.

— А… тогда понятно.

Флория, не открывая глаз, тихо рассмеялась. Беатрис уложила ее в постель, укрыла одеялом и ненадолго задержала взгляд на ее лице.

Щеки, прежде всегда мягкие, округлые, словно нарисованные легкими мазками кисти, теперь выглядели иссушенными, словно плод, из которого ушла вся влага. Волосы все так же отливали золотом, но если раньше они напоминали нити, смазанные медом, то теперь были скорее похожи на высохшее пшеничное поле.

Она осторожно убрала со лба выбившиеся пряди, поправила одеяло и выпрямилась.

— Спокойной ночи.

— Знаете…

Беатрис уже собиралась уйти, когда Флория вдруг заговорила. Голос ее был сонный, но слова звучали на удивление отчетливо, словно ей обязательно нужно было их сказать.

Она остановилась перед кроватью и молча ждала продолжения. Флория, хоть и не открыла глаз, явно представляла, как замерла Беатрис, и ее губы тронула легкая улыбка.

— В детстве я очень хотела быть высокой.

— Вот как.

Судя по ее росту сейчас, мечта так и не сбылась. Она не была ни низкой, ни высокой — что-то среднее. Наверное, поэтому, когда она впервые увидела Беатрис, ее рост казался ей особенно завидным. Хотя вслух она этого никогда не говорила.

Речь Флории, подогретая вином, становилась все более бессвязной. Впрочем, и начинала она не с чего-то важного. Она рассказывала, как с детства не любила тыкву, что обожает все цветы, но особенно примулы.

Беатрис просто слушала. Возможно, со стороны это выглядело бы забавно — зачем так внимательно вслушиваться в бессмысленные разговоры? Но для нее и не было разговоров, которые действительно имели бы значение. Если только они не касались ее собственной смерти.

Флория пробормотала еще несколько фраз, будто напевая себе под нос, а затем, наконец, добралась до того, что действительно хотела сказать.

— Останьтесь в моей комнате на ночь.

— Хорошо.

Почему на такой простой вопрос потребовалось столько времени? Из-за негласного правила, что взрослые аристократы никогда не делят постель друг с другом?

Беатрис больше ничего не сказала. Она просто откинула край одеяла и забралась внутрь. Как только она оказалась рядом, Флория тут же обняла ее за талию. Ее макушка оказалась прямо под подбородком Беатрис, но та не стала обнимать ее в ответ.

— Мне каждую ночь снятся кошмары. Я так их боюсь.

— …

— Но если рядом будете вы, мне кажется, я не увижу ни одного.

Ответа не последовало. Флория прошептала последние слова и вскоре уснула.

Две горничные, убедившись, что их госпожи легли спать, бесшумно погасили свет и удалились в соседнюю комнату. Теперь им тоже предстояло провести ночь вместе.

Беатрис еще долго не могла сомкнуть глаз. Последняя фраза Флории не вызывала у нее даже улыбки. Ее пальцы медленно скользнули по сухим волосам, мягко перебирая их. Длинные белые руки цепляли тонкие пряди, и в лунном свете они смотрелись совсем не плохо.

Любит ли ее кто-то? Сколько бы ни сохли ее волосы, как бы ни ослабело тело, Флория по-прежнему прекрасна. Как же это… печально.

Сегодня ночью ей действительно не приснятся кошмары. Потому что ее кошмар останется рядом. Беатрис закрыла глаза. Она так и не обняла Флорию в ответ.

*****

Ранним утром Флория открыла глаза. Солнце еще не взошло полностью, и за окном сквозь предрассветный полумрак струился голубоватый свет.

Она, кажется, спала недолго, но почему-то голова была удивительно ясной. Приподнявшись, девушка ощутила под рукой чужие волосы и опустила взгляд.

Беатрис Эмбер. Ах, точно.

Вчера она напилась и уперлась, требуя, чтобы та осталась на ночь в ее комнате. Вспоминая размытые фрагменты ночного разговора, Флория откинула с лица взъерошенные волосы, заправляя их за ухо.

Значит, вот почему мне показалось, что я наконец выспалась... Сегодня ночью ее не мучили кошмары. Ей снились сны, но это были не кошмары. Скорее, просто сцены из ее жизни, увиденные чужими глазами.

После смерти отца и окончания расследования рыцарей императорского дворца их особняк превратился в поле боя. Тело отца, хоть и было найдено, нельзя было просто предать земле.

Его разбитую голову и отрезанные конечности пришлось как-то скреплять, но состояние трупа было настолько ужасным, что никто из гробовщиков не соглашался взяться за дело. Некоторые, приняв заказ, отказывались сразу после того, как видели останки. В итоге пришлось воспользоваться помощью придворного мага, чтобы тело не разлагалось какое-то время.

Нельзя было допустить, чтобы оно сгнило раньше, чем состоятся похороны. Галлот выложил целое состояние, чтобы найти того, кто займется останками отца. Но потом началась новая проблема — храм. Еще одна астрономическая сумма ушла на решение этого вопроса. Их семья не была бедной, но потери оказались слишком велики. В этом году в особняке вряд ли появится хоть что-то новое.

Смотря на все эти сцены со стороны, будто чужими глазами, она наконец осознала: ее отец действительно мертв.

Девушка не плакала. Казалось, что за все это время она выплакала уже все, что могла. Или, может, дело в том, что этот чертовски мучительный похоронный обряд наконец закончился?

Флория посмотрела на Беатрис. Свет утренней зари ложился на ее черные волосы, окрашивая их в голубоватый оттенок. Белоснежные простыни казались холодными, как ее кожа, и спокойными.

— Я ведь просто так сказала.

Фраза о том, что с ней не снятся кошмары, была лишь небрежно брошенной пьяной мыслью. Она просто не хотела засыпать в одиночестве. Но кошмары действительно не пришли.

Флория молча наблюдала за спящей девушкой, а потом снова легла рядом. Голова оставалась ясной, но глаза, недополучившие сна, резало от усталости.

Ничего не изменилось. Ее отец все так же был мертв. Галлот все так же балансировал на грани нервного срыва. Он стал раздражительным, не мог нормально спать. Потому что был виновен вместе с отцом. Брат боялся. Он трясся. Флория была лишь опустошенной от горя, но он... Он не мог себе этого позволить.

— Кажется, я наконец понимаю, что мне делать.

Хотя она и не любила отца беззаветно, после его смерти ей казалось, будто умерла и она сама. Она не представляла, что кровная связь и крошечные проблески любви могли причинить столько боли.

Как заводные часы, она просто дышала, убивая время. Флория закрыла глаза, пытаясь снова уснуть. Нужно избавиться от ненужных деталей. Когда она снова откроет глаза, все останется таким же, но она будет жива.

После этого она проспала еще пару часов. Проснувшись, они с Беатрис позавтракали, и Флория проводила ее. Лето вступило в свои права — даже утренний воздух уже не казался свежим.

Солнце еще не жгло, но земля под ним постепенно нагревалась. Когда она вошла в особняк вместе с Эмили, им навстречу вышел дворецкий.

— Где Галлот?

— Граф в своем кабинете.

— Скажи ему, что я скоро подойду.

Дворецкий посмотрел на нее с легким недоумением, но все же кивнул и, не говоря больше ни слова, поднялся по лестнице. Флория проводила его взглядом, пытаясь стряхнуть с себя это гнетущее ощущение, цепляющееся за ее ноги, словно прилипшая к обуви грязь.

Отец мертв, и теперь граф — это Галлот. Ненавистный, неприятный, но единственный оставшийся родственник. Флория осознала это только после смерти отца. Как бы она ни ненавидела его, какой бы холодной ни хотела быть, в итоге она все равно останется той же — ни горячей, ни ледяной, просто мягкой, податливой. И будет вести себя так, будто умерла вместе с ним.

С этого момента все, что она будет делать, будет для брата, для себя и для других. Флория эгоистично решила заботиться о других. Она прекрасно понимала всю противоречивость этого намерения.

Она поднялась по лестнице и направилась в кабинет Галлота, который теперь находится на том же этаже, что и кабинет ее отца, но не в той же комнате.

Впрочем, пользоваться им уже было невозможно. Стоило просто встать перед этой дверью — и воспоминания о той ночи накрывали с головой. Она была уверена, что это случалось не только с ней одной.

Новый кабинет с первого взгляда казался другим, даже дверь словно была новехонькой. Хотя на самом деле ее не меняли. Флория глубоко вдохнула и, собравшись, постучала.

— Входи.

Галлот явно уже знал от дворецкого, что она придет, потому что сразу разрешил ей войти. Когда Флория открыла дверь, то увидела брата среди стопок документов, громоздящихся на столе.

Лицо осунувшееся, как и прежде. Необходимость срочно разбирать дела после смерти отца была изнурительной задачей, и он исправно исполнял свой долг.

Флория жестом велела Эмили остаться снаружи, вошла в кабинет и закрыла дверь.

— Мне нужно поговорить.

— О чем?

— Нам нужно раскаяться.

Она не села на диван, даже не дала себе времени обдумать слова — просто произнесла это сразу же, как только переступила порог. Галлот, до этого не отрывавший взгляда от бумаг, наконец посмотрел на сестру. Его брови сдвинулись в хмурой складке.

Он прекрасно понимал, о чем она. Грехи их отца. И его собственные.

Официально двор считал случившееся терактом, устроенным темными магами, но все знали, что это ложь. Знали, почему их отец действительно погиб.

После Гелиота убили еще одного дворянина, который так же нажил себе врагов среди простого народа.

— И что это изменит?

— Изменит.

Голос Галлота был натянут, словно струна, но Флория отрезала твердо, без колебаний. Он сжал губы, а она усмехнулась, чуть склонив голову.

— Мы должны раскаяться. И ты, и я. Я не жду, что это снимет с нас все разом, но мы должны это сделать.

— Ты-то почему?

Какой грех на тебе?

Флория рассмеялась вслух.

Они могли сколько угодно рычать друг на друга, готовые перегрызть глотки, но оба знали: они — все, что у них осталось. Даже упрямый, не желающий сдаваться Галлот понимал это.

Она подошла ближе и встала перед его столом.

— Если бы я настояла сильнее, отец мог бы не дойти до этого.

— Это не твоя вина.

— Если бы я хоть кого-то из слуг остановила, не дала им тащить сюда простолюдинов, могла бы…

— Это не твоя вина, и ты это знаешь.

— Зато ты, похоже, не сомневаешься, что это твоя.

Галлот промолчал. Флория покачала головой.

— Галлот, найди всех тех простолюдинов, которых мучили ты и наш отец, и извинись перед ними. Если сможешь помочь им деньгами — сделай это.

— Нас просто начнут презирать. И дворяне, и простолюдины.

Едва он договорил, как Флория со всей силы ударила по столу. Глухой звук разлетелся по кабинету. Брови ее взлетели, губы сжались, но в глазах сверкала решимость.

Галлот был ошарашен. Он не мог вспомнить, чтобы Флория когда-либо вела себя так. Однако где-то глубоко внутри у него поднималось сопротивление. Дворянская гордость, словно ядовитый газ, заполняла легкие, заставляя его отторгать сказанное.

— Ты знаешь, чем все закончилось для нашего отца, и все равно хочешь продолжать в том же духе? Хорошо. Ты, может, и не станешь тащить в дом новых простолюдинов, как он. Но Галлот, все, что произошло, тянется за тобой. Делать вид, будто ничего не случилось, — это не благородство. Это тупость.

— Думаешь, если я стану перед ними на колени, они нас простят? Нет. Они почувствуют власть. Будут ждать момента, чтобы откусить еще больше.

— О, Галлот...

Флория усмехнулась. Люди, насмешливо кривя губы, выглядят жестоко и уродливо, но она улыбнулась иначе. Как будто стояла в центре бального зала, с тем же светским изяществом, с теми же опущенными ресницами.

Он не осознавал, но ее улыбка давила на него, давила так сильно, что в груди зашевелилось что-то тревожное.

— Ты правда думал, что можешь быть прощен? Нет, ты никогда не будешь прощен. Но ты должен это сделать. Даже если они будут плевать тебе в лицо. Даже если станут кидать в тебя камни.

Ее голос становился все громче, все тверже.

— Даже если тебе не жаль, даже если ты ни о чем не сожалеешь, ты все равно должен это сделать! Как минимум — сделать вид! Притворяться до тех пор, пока это не станет правдой! Потому что иначе не выйдет! Не хочешь каяться? Так не нужно было грешить!

Флория резко схватила его за ворот и дернула вперед. Лицо Галлота оказалось так близко, что она видела каждый оттенок его эмоций — удивление, замешательство. Глупо. Смешно.

Она смотрела прямо в его глаза, такие же, как у нее, и тихо спросила:

— Мне придется потерять и тебя?

Ее пальцы дрожали. Глаза Галлота расширились. Брови взлетели, губы сжались, словно от злости. Из голубых глаз Флории хлынули слезы.

Она думала, что выплакала все ради отца, но стоило заговорить о Галлоте, и она снова плакала. Галлот был ошеломлен. Он не знал, что страшнее — ее слезы или то, что она проливала их из-за него.

— Галлот, выживи. — голос был решительным и полным грусти. — Ради меня и своего греха.

Она разжала пальцы, выпуская его одежду, а затем развернулась, сказав напоследок все, что хотела.

— Ты не можешь умереть.

И после этих слов Флория ушла. В кабинете остался только Галлот. Глупый, слабый, эгоистичный Галлот. Но Флория знала: он сделает так, как она сказала.