Онлайн чтение книги Макгаффин MacGuffin
1 - 3

Он сказал, что не станет вмешиваться в то, чем я занимаюсь в отведённое мне время, если только я не буду продавать своё тело другим.

Действительно, он мог в любой момент проверить моё местоположение, но никогда не спрашивал, чем именно я занят.

Щедрый хозяин, не правда ли?

Проще было бы просто держать меня взаперти и использовать, когда захочется.

Если бы он так поступил, я бы не удивился и не почувствовал бы несправедливости.

Потому что до того, как он купил меня, я жил в ограниченном пространстве, как скот, выращиваемый для продажи.

Белый цвет, с которого начинаются мои воспоминания. Белые стены, дверь с прямоугольным стеклом, кровать и книги.Теперь я знаю, что это было за место.

Тот центр был не чем иным, как приютом — местом, где содержали беспризорных омег, чтобы потом продать их.

Только выйдя наружу, я понял, насколько ничтожным считается наш статус.

И сколько альф готовы заплатить, чтобы получить в своё распоряжение такого ничтожного омегу.

Я не знаю, сколько времени провёл в том месте.

Повторяющийся распорядок дня стёр ориентиры, а моя плохая память вытеснила всё, что было до этого.

Жизнь в центре была предсказуемой и однообразной.

Есть, спать, мыться, вести себя тихо — вот и весь мой смысл существования.

Раз в неделю меня клали в медицинское оборудование и фотографировали. Наверное, это было чем-то вроде осмотра.

Ведь если хочешь выгодно продать товар, его нужно поддерживать в хорошем состоянии.

Скорее всего, те таблетки тоже были гормональными препаратами.

А значит, мой организм мог быть не таким, как надо с самого начала.

Я был не особо красивым, да и всё же — мужчиной. Я знал, что омеги-женщины ценятся гораздо выше.

Но мне повезло — меня купил состоятельный альфа.

Если бы никто меня не выбрал, меня бы просто утилизировали. Говорят, что в приютах бездомных собак усыпляют, если в течение месяца не находится хозяин.

Логика здесь такая же. Непроданный товар — мусор. А мусор надо выбрасывать.

Я помню, что за зданием центра был большой крематорий.

Раз в месяц там разжигали огонь. Избавлялись от тел, ставших ненужными. Если бы не он, я бы тоже сгорел в этом пламени.

Так что я не ненавижу его. Даже наоборот — должен быть ему благодарен. Какой же он великодушный человек. Позволяет мне тратить деньги, даёт время на свободу.

Мне остаётся только предложить своё тело, когда он этого пожелает. Принять его семя, выносить и родить его ребёнка. В этом вся моя функция.

Он никогда не обращался со мной жестоко, не бил.

А ещё его дом был хорош. Большой, просторный, удобный. Еда — безупречная. Сад, который менял краски в зависимости от времени года, — красивый.

Но среди всей этой идеальности я часто чувствовал, что нахожусь не на своём месте.

Я повторял сам себе: «Ты не должен здесь быть».

Поэтому так и не привык. Всегда оставался напряжённым. Я задавался вопросом, почему сейчас здесь, а не там.

Впрочем, особой разницы нет. Нет, наверное, там даже хуже.

Так или иначе, он был неплохим хозяином. Но иногда во мне поднималось нечто странное. Острое, неконтролируемое чувство. Я хотел ударить его, оттолкнуть. А в следующее мгновение — вцепиться в него и зарыдать. Я не знал, как назвать эти эмоции.

Но знал одно. Он был для меня сложным человеком. Его дом — чуждым. Его присутствие рядом — тревожным.

До назначенного времени возвращения оставался час, когда я покинул кафе и сел в такси.

За окном сменялись пейзажи, город казался сплошной, плотной массой.

Я намеренно вышел не у дома, а немного дальше.

Засунув руки в карманы, медленно двинулся вверх по небольшому склону.

День был длинным.

Несмотря на то, что уже было почти шесть, на улице оставалось светло.

Если бы не нависшие грозовые тучи, казалось бы, что на дворе полдень.

Окрестности оставались такими же тихими, как всегда. Вокруг раскинулись просторные, низкоэтажные дома, утопающие в садах.

Я шёл по привычному маршруту, пока передо мной не выросли ворота его дома.

Я замер.

Смотрел на них, как в первый раз.

Прошёл год, но я до сих пор чувствовал себя чужим здесь.

Почему? Я сам не знал.

Как только я войду внутрь, отпущенное мне время закончится. И я снова превращусь в его вещь.

Я медлил.

И вдруг услышал звук приближающегося автомобиля. Я машинально обернулся. Чёрный седан медленно двигался ко мне и вскоре остановился.

Опустилось заднее стекло.

И я увидел его.

— Вы вернулись.

Я выдавил из себя приветствие.

Но не получил тёплого ответа.

Вместо этого он чуть кивнул и холодно сказал:

— Посмотри на время.

Я опустил взгляд на часы. И выругался про себя.

18:05.

На пять минут позже, чем нужно.

Я позволил себе слишком много.

Прочитав выражение моего лица, он холодно заметил:

— Я дал тебе часы, чтобы ты ими пользовался. А не просто носил на запястье.

— Всего пять минут…

— Не тебе решать, всего это или нет.

Он никогда не говорил мягко, но когда раздражался, его тон становился особенно резким.

Его холодные слова заставили меня приуныть.

— Ты обещал слушаться, поэтому я позволил выйти. Не заставляй меня сожалеть об этом решении.

Каждый раз, когда он меня ругал, он повторял это:

«Не заставляй меня сожалеть…»

Тогда мне становилось любопытно. Как он выглядит, когда сожалеет?

Мне хотелось увидеть, как его безукоризненная сдержанность рассыпается, как идеальные линии лица корёжит гримаса.

Откуда во мне этот извращённый порыв?

Я не знал.

Так же, как не знал, откуда взялись все эти странные, противоречивые чувства к нему.

Я молча последовал за ним, пересёк сад и вошёл в дом.

Как только мы переступили порог, он рывком расслабил галстук на шее, расстегнул верхние пуговицы рубашки, раздвигая лацканы.

Движения были чуть резкими. Всегда так.

На публике он одевался безупречно, с маниакальной аккуратностью.

Но едва возвращался домой, первым делом срывал галстук и расстёгивал воротник, даже не успев снять обувь. Затем встряхивал волосы, спутывая их. Он будто сдирал с себя чужую оболочку.

Пара небрежных движений — и от безукоризненного облика не оставалось и следа.

Черты, обычно холодные и неподвижные, становились более мягкими, оживая на глазах.

В такие моменты мне казалось, будто я наблюдаю, как бездушная статуя превращается в человека.

Я понял: он не любил формальную одежду.

Если не нужно было выходить на работу, он почти всегда выбирал удобные домашние вещи.

Предпочитал простоту и практичность вычурным костюмам, подчёркивающим статус.

И это было первое, что меня в нём удивило.

— Вы вернулись.

Домработница вышла навстречу, вежливо склонив голову.

Мельком она бросила в мою сторону недовольный взгляд.

«Почему так поздно?»

Я смутился, не зная, как отреагировать.

— Ужин подать сразу?

— После душа. Через час.

Он бросил на меня короткий взгляд и кивнул в сторону ванной.

Я украдкой посмотрел на домработницу, удалившуюся на кухню, а затем осторожно заговорил:

— Я бы хотел сначала поесть…

Он слегка нахмурился, но вскоре догадался, к чему я клоню, и усмехнулся.

— Просто прими душ. О чём таком ты сразу подумал?

— …

— Ты со мной флиртуешь?

Ах…я ошибся.

Я ждал наказания. Я же опоздал. Когда он злился на меня, это выражалось в сексе.

В обычное время тот не был груб. Но стоило мне оступиться — он жестко имел меня.

Он знал, как обращаться с телом. Знал, как использовать его в зависимости от цели. Секс с ним никогда не был просто сексом. Чаще всего это было спаривание — для продолжения рода. Иногда — просто для удовольствия. Но в такие дни, как сегодня, это превращалось в наказание.

Он никогда не поднимал на меня руку. Но если хотел, мог сделать так, чтобы прикосновения ощущались как удары. Я знал это. Потому что уже проходил через это.

— Это не так.

— Как скажешь.

Бросив мне равнодушный ответ, он без особого интереса стянул с шеи галстук и ушёл в кабинет. Я проводил его взглядом, затем направился в ванную.

После душа я обнаружил, что оставленная у двери одежда исчезла. Вместо неё на полке лежал свежий комплект домашней одежды — забота домработницы. Такие мелочи напоминали мне о прошлом. В том месте, где я провёл годы, за мной так же тщательно ухаживали — от еды до одежды.

Ужин начался ровно через час после его возвращения. Всё, как всегда, проходило в тишине. Мы оба не из тех, кто любит разговоры. Но, к счастью, молчание между нами не было неловким.

Когда я доел свою порцию, домработница, будто поджидая этого момента, поставила передо мной стакан воды и таблетки. Наверняка достала их заранее — из кармана моего пальто, оставленного у ванной.

Я взглянул на белую продолговатую капсулу с безразличием.

Бесполезно.

Врачи говорили одно и то же: моё состояние всего лишь следствие стресса. Но я был другого мнения. Возможно, дело вовсе не в этом. Возможно, я просто…бракованный.

За целый год у меня была лишь одна течка.

Говорят, в этот период шанс забеременеть чрезвычайно высок. Почти гарантированный. Но тогда этого не произошло.

С его стороны проблем быть не могло. Виноват был я. Как бы усердно я ни принимал таблетки, гормональный фон не возвращался к норме. Ни единого намёка на улучшение. Разве не очевидно, что это бесполезно?

— Что?

Наверное, я слишком долго смотрел на лекарства, потому что он, заметив это, задал вопрос.

Я поднял голову, встретился с ним взглядом, несколько раз моргнул, а затем, не задумываясь, высказал первую пришедшую в голову мысль.

— Думаю, от них нет смысла.

— Их дают не просто так. Не выдумывай. Проглоти и не спорь.

Для меня его слова звучали так:

«Ты не должен думать. Просто делай, что говорят. У тебя нет права решать».

Ему всегда удавалось так ловко рушить чужую волю. Холодные, острые, как нож, слова разрезали чувства без малейшего колебания.

Живя с ним, я осознал одну вещь: у меня тоже есть эмоции.

Раньше, в полном одиночестве, я никогда этого не понимал. Но он научил меня чувствовать.

Какая разница, что я думаю? Как обычно, мне остаётся лишь кивнуть и сделать то, что велено.

Но вдруг во мне проснулось нечто другое. Неожиданно для себя я задал вопрос:

— Вы уже видели результаты сегодняшних анализов?

— Пока нет.

— Они ухудшились.

— И?

Его равнодушие сбило меня с толку.

— Что ты хочешь сказать? Выражайся яснее, тогда и мой ответ будет чётким.

Он говорил это, но в его глазах не было ни капли любопытства.

Будто он уже знал, к чему я клоню.

— Тогда…я вам всё ещё нужен?

Я спросил то, что меня беспокоило.

— Да. Ты мне нужен.

Ответ прозвучал сразу, без малейших колебаний. Чёткий. Недвусмысленный.

Я молча кивнул и, не раздумывая больше, проглотил таблетку. Он прищурился, внимательно следя за мной, будто хотел убедиться, что я действительно её принял.

— И это всё?

Я слегка склонил голову в сторону.

Что ещё должно быть? Я задал вопрос и получил ответ. Разве этого недостаточно?

После короткой паузы я произнёс:

— Да.

Он нахмурился, но на губах мелькнула странная улыбка — насмешливая, неясная.

— Жаль. Я думал, ты наконец-то сделал шаг вперёд.

***

Сегодня он решил меня наказать, я не ошибся.

Его твёрдый член вошёл в мою попку. Дырочка была такой тугой, что я ощущал всё острее, чем обычно.

— Мгх!

Его пенис входил и выходил из меня. Слюна потекла из уголков моего рта. Всё моё тело вибрировало и сотрясалось. Мои ягодицы болели от грубых толчков, а когда я попытался непроизвольно отстраниться, он схватил меня за талию и притянул к себе.

Моя голова запрокинулась, и слёзы, которые собирались в моих глазах, потекли на простыни.

Я прикусил губу, почувствовав, как он вбивается в меня. Низ живота ныл.

Стоя в коленно-локтевой позе и покорно принимая его сзади, я понимал — он выбирал её не просто так. Каждый раз это было игрой, способом подразнить меня, вывести из равновесия.

С моих губ сорвался крик от пульсирующей боли. Вскоре руки, на которые я опирался, отказали под силой его толчков. Я рухнул и уткнулся лицом в простыни. Он схватил меня за волосы и заставил поднять голову.

— Стони, не сдерживайся…я хочу слышать тебя.

— Ах…гмх…

— Вот так. Мне нужно знать, как ты себя чувствуешь, чтобы я мог подстроиться.

— Мх…ах…

Подстроиться? Он выбрал грубый ритм с самого начала. Только когда увидел, что я плачу, умоляя его остановиться, он замедлился.

— А-а-а!

Я закричал, как ему и хотелось, а он рассмеялся.

Удовольствие, граничащее с болью, прошибло меня как ток.

— М-м-х…а-а-а!

Снова шлепки. В голове запульсировало, я никак не мог сосредоточиться.

— Б-больно…

Взмолился я, и он разжал пальцы, отпуская мои волосы. Моя голова упала вниз, как мяч.

Он остановился, не вынимая член, который находился глубоко в моей дырочке.

Потом он небрежно потянулся к прикроватной полке и что-то взял.

Щелчок. Запах сигарет.

Когда во время секса он вот так ищет сигареты или алкоголь, это значит одно — всё продлится очень долго.

Он просунул руки мне подмышки и, без особых усилий приподняв, усадил на свои бёдра. Моё тело обмякло, едва держа равновесие. Спина прижалась к его груди, затылок лёг ему на плечо.

К моим чуть приоткрытым губам он поднёс сигарету, ту самую, что только что курил. Горький дым заполнил рот, а затем комком опустился в горло.

— Кх-х…

Я закашлялся. Курил я редко, лёгкие тут же отреагировали. Едкий привкус осел на языке, но вместе с ним пришло и другое чувство — напряжение в груди слегка рассеялось, уступая месту странному спокойствию.

Он забрал у меня сигарету, сделал ещё одну затяжку, затем медленно потянулся к пепельнице на тумбочке и затушил её, не торопясь, словно смакуя момент.

Теперь он снова примется за своё.

Я понял это сразу. Сегодня ночью он намерен довести меня до предела, измучить. Я знал, что будет тяжело. Не был уверен, что справлюсь.

Поэтому, пока оставался в сознании, попытался смягчить его гнев.

— Я…был…неправ…

В ответ раздался лёгкий смешок.

— В чём именно?

— В том, что…опоздал…

Всего-то пять минут.

Чуть задержался, без особой причины. Хотя даже если бы у меня был веский аргумент, это ничего бы не изменило. Он никогда не придавал значения оправданиям. Для него было важно только одно — соблюдено ли условие или нет.

— Да, ты ошибся. Но какое теперь до этого дело?

— Я виноват…и поэтому вы…наказываете меня…

— С чего ты это взял?

Он обхватил мой член рукой.

— Мне кажется, я просто делаю то, что тебе нравится.

— Ах! Амх!

Его прикосновение было грубым. Не обращая внимания на мои крики, он стал двигать рукой вверх-вниз. Я зажмурился. Было больно, а потом, как по команде, из головки брызнула сперма.

— Видишь? Тебе ведь нравится, когда я груб.

— Нет…

Я затряс головой, стараясь отрицать очевидное.

Но он лишь усмехнулся.

— Ты не любишь, когда я с тобой мягок. Поэтому я просто подстраиваюсь.

Нелепость. Как часто он бывает мягок со мной?

Ложь.

— И я не злюсь. Мне просто…немного обидно.

Ложь.

Это было очевидно. Разве можно назвать это обидой? Его действия настолько жестоки. Что это, если не наказание?

Но это он. Всегда такой. Лжец.

— М-м-м!

Он повернул меня к себе, затем слабо прикусил мочку уха и вдруг резко подался бёдрами вперёд. Его член вошёл в меня под прямым углом. Я плотно закрыл глаза и обхватил его шею руками. Его плоть вошла глубоко внутрь, а губы коснулись моего затылка. Они скользнули вниз по моей шее, затем снова вверх, остановившись у моего уха.

Его голос прозвучал мягко, почти ласково:

— Знаешь…на самом деле, я никогда на тебя не злился.

— Хмх...ах…

— Но ты ведь мне не поверишь. Никогда не поверишь.

И в этом он был прав.

С каждым толчком из головки моего члена вытекала густая струя жидкости, смачивая его ладонь.

Этого оказалось достаточно, чтобы он решил: мне нравится боль.

Разумеется, дело было не в том, что я не испытывал удовольствия. Проблема заключалась в другом — оно было настолько острым, что сливалось с болью, становясь неотличимым от неё.

Звук шлепков тела о тело раздавался в комнате.

— Ты ведь хочешь видеть во мне чудовище, да?

Я не понимал, о чём он говорит. Его слова растворялись в сознании, едва успев в нём задержаться.

— Для тебя я лишь ублюдок.

— Мх…ах…

Его голос звучал ровно, но движения становились всё более настойчивыми, не давая мне ни секунды передышки. Мир вокруг терял чёткость, оставляя лишь пульсирующее, разгорающееся внутри чувство.

— Пожалуйста…достаточно…

Я сам не осознавал, что умоляю его остановиться.

Мне казалось, что я схожу с ума от усиливающегося наслаждения в противовес притупляющейся боли. Непроизвольно я впился в его кожу ногтями, оставляя царапины.

Он ещё несколько раз вошёл в меня до упора, и наконец остановился. Он кончил внутрь меня. Основание члена налилось и увеличилось в объёме.

— А-а-ах!

Закричал я. Моя дырочка была растянута до предела. Было больно, словно она сейчас разорвётся. Ощущение его спермы, растекающейся внутри меня, вызывало мурашки каждый раз, когда он кончал внутрь.

— Ха-а…

От его рваного стона и горячего дыхания у моего уха у меня внутри всё сжалось.

Неважно, с чего всё начиналось и какова была причина — секс всегда заканчивался фантастическим оргазмом.

Альфа и омега. Наши тела слишком хорошо подходят друг другу. Инстинкты следуют заложенному природой сценарию.

Но есть ли в этом смысл?

— Ах!

Я не успел полностью прийти в себя, как он снова перевернул меня, заставляя лечь на спину. Широкие ладони скользнули вниз, разводя мои колени в стороны.

— П-подождите…

Он лишь усмехнулся в ответ, не обращая внимания на моё слабое сопротивление.

— Ты считаешь меня ублюдком…

— А-а-а…мх…

Его твёрдый, как камень член вошёл в мою попку. Он слегка прикусил зубами мои дрожащие губы.

— Вот так я себя и веду.

И с этими словами он начал трахать меня так же грубо, как прежде.