Онлайн чтение книги Макгаффин MacGuffin
1 - 9

— Хочу, чтобы ты сожалел, дядя. Хочу, чтобы ты стал несчастным из-за меня.

Пять лет назад И Суха, весь в крови, улыбаясь, наложил на меня это проклятие.

— Я же говорил…я хочу, чтобы ты был несчастен из-за меня.

Спустя пять лет он сказал это снова.

Точно так же. Точно в таком же состоянии. Снова насмехаясь надо мной. И всё случилось так, как он предсказал.

Тогда…я сожалел.

Сейчас…я по-прежнему несчастен.

***

— Чёрт возьми…

Я машинально похлопал по карманам в поисках сигарет, но, осознав, где нахожусь, проглотил ругательство. Опустил взгляд вниз и заметил пятно крови на рукаве.

Я прижимал к себе окровавленного И Суху. Это его след. И это не в первый раз.

Неужели я снова оказался в этой ситуации?

Сожаление.

Злость.

Презрение к самому себе.

Неприятные чувства тяжёлым грузом давили на меня.

Давненько я не позволял эмоциям захлёстывать себя настолько.

Я ненавидел это.

Ненавидел ощущение потери контроля.

Стоило делу коснуться И Сухи — и всё неизбежно рушилось.

Кого винить? Как и в прошлый раз, виноват был только я.

Давным-давно моя ошибка стала лезвием, оставившим страшный шрам на его запястье.

А теперь моё бездействие превратилось в новый нож, снова вскрывший ту же самую рану.

Если бы я вернулся сразу, как только услышал первые тревожные сигналы…

Если бы я прояснил всё до мелочей, вместо того чтобы оставить его на попечение домработницы и уехать на встречу с клиентом…

Вероятно, этого можно было избежать.

Но я сделал выбор. И вот результат.

Спустя долгое время дверь в палату наконец открылась, и появился Чхве сонбэ.

Наши пути пересеклись ещё в университетские годы, и позже он стал лечащим врачом И Сухи.

Чхве сонбэ выглядел не менее уставшим, чем я.

Кивнув в сторону больничной койки, тот устало сказал:

— Можешь зайти.

Я шагнул внутрь. И Суха лежал на кровати. Чистый, без пятен крови. Тихий, будто никогда ничего не случалось. Я посмотрел на его перевязанное запястье и спросил:

— Как он?

— В порядке.

— Говори как есть.

Моя резкая реакция заставила Чхве сонбэ тяжело выдохнуть.

— Рана неглубокая. Артерии, нервы, сухожилия — всё цело. Швы наложены аккуратно. Ты среагировал быстро, так что сильного кровотечения удалось избежать. Это уже хорошо.

Его позитивный отчёт немного унял напряжение, что терзало меня изнутри.

— Он сделал это снова…

Это означает, что он был доведён до предела.

— Скоро придёт в себя. Но я не могу гарантировать отсутствие последствий.

— …

— Что вообще произошло? Почему он снова дошёл до этого?

— Он несколько дней не принимал лекарства.

Из трёх таблеток, которые И Суха ежедневно принимал, одна была гормональным препаратом. Но две другие…

Антидепрессанты.

Если он прекращал их пить, его состояние резко ухудшалось.

Домработница знала, что эти две таблетки — антидепрессанты. И как только тот отказался их принимать, она сразу связалась со мной.

Чхве сонбэ тихо цокнул языком.

— Как он мог их пропустить?

Как его лечащий врач, он был в курсе всей ситуации. Пять лет назад именно он занимался И Сухой, когда тот впервые порезал себе запястье.

Поэтому такой вопрос был вполне закономерен.

— Я был в отъезде по работе.

— Но ведь была домработница.

— Он отказался их принимать.

И Суха не терпел насилия над своей волей.

Единственный, кто мог на него давить, — это я.

Таковы были его правила.

Если бы кто-то попытался нарушить эту систему, он тут же ответил бы агрессией.

Либо, как сейчас, прибегнул бы к самоуничтожению.

— Но должна же быть причина.

Я её знал. В самолёте, возвращаясь домой, я получил отчёт о его последних днях. Он был в том доме. В нашем доме. Он видел женщину. Он видел ребёнка.

Что И Суха себе нафантазировал после этого — догадаться нетрудно.

Я просто не учёл, что он может туда вернуться. Это была моя ошибка.

— Похоже, он просто хочет устроить мне сцену за то, что я его ненадолго оставил.

Мой небрежный тон заставил Чхве сонбэ в недоумении выдохнуть.

— Ты называешь это «сценой»?!

— А что ещё? Это демонстративный протест.

Он выбрал именно день моего возвращения. Именно сейчас сделал это. Наполнил ванну ледяной водой. Специально, чтобы достать меня. И я чёртовски хорошо это понимал. Вот почему произошедшее меня бесило ещё больше.

— Ты…

Чхве сонбэ устало посмотрел на меня и покачал головой.

Но, видимо, решив сменить тему, усмехнулся и добавил в шутку:

— Как только бросил жизнь бездельника-мажора и обзавёлся визиткой директора, так сразу характер стал ещё хуже?

— Кто знает. Разве не всегда был таким?

— Нахальным ты был, конечно, но таким высокомерным — нет.

— Говорят, кровь не обманешь. Твой отец тоже вёл себя так, что хотелось ему врезать.

Дверь в палату неожиданно распахнулась.

Чхве сонбэ вздрогнул от неожиданности, и я тоже обернулся.

Звук был слишком резким.

Слишком резким, чтобы оказаться случайностью.

И точно.

На пороге стояла Чу Хэён.

Мать И Сухи.

И моя родственница.

— Вы пришли.

Чхве сонбэ первым кивнул ей в знак приветствия.

Она, оставаясь невозмутимой, заговорила:

— Давно не виделись, доктор Чхве. Опять встречаемся при таких обстоятельствах.

Затем, холодным, безапелляционным тоном добавила:

— Мне нужно поговорить с Хэвоном. Оставьте нас.

Это была не просьба.

Это был приказ.

Чхве сонбэ скользнул взглядом по мне, ожидая реакции.

Я кивнул.

— Иди.

Он послушно вышел из палаты.

Как только дверь за ним захлопнулась, Чу Хэён рванулась ко мне.

Шлёп!

Она изо всех сил влепила мне пощёчину.

Ожидаемо. Я даже не вздрогнул. Просто спокойно посмотрел на неё.

Это, похоже, разозлило её ещё сильнее. Её зубы со скрежетом сжались.

— Я сказала оставить его в покое!

Такова она. Как только получила известие о попытке самоубийства, сразу же примчалась.

Но первым делом не спросила, как он. Даже не взглянула на него. Важнее было разнести меня в клочья. Я не винил её за равнодушие. Наоборот, чем меньше ей был важен И Суха, тем больше выгоды было для меня.

Она подошла к креслу у окна и опустилась в него, прикрывая глаза и проводя рукой по лбу.

Пыталась успокоиться.

Хотя сама прекрасно знала, что бесполезно злиться на меня.

Но удержаться не могла.

Наступила тишина.

Я сел напротив, рассеянно разглядывая ночной город за окном.

И Суха однажды назвал этот светящийся пейзаж «могилой света».

Тогда я счёл это излишней сентиментальностью.

Не понял, что это — тревожный сигнал.

Стоило догадаться уже тогда — если кто-то называет что-то могилой, значит, его мысли вращаются вокруг смерти.

— Как он?

Голос её стал спокойным. Она взяла себя в руки.

— Как видишь, в порядке.

— Когда очнётся — отправь его обратно в санаторий.

— Не твоё дело.

— …

— Ты же знаешь, такие слова ничего не изменят. Или просто решила меня позлить? Тогда не утруждайся.

— Боже, да прекрати ты этот бред!

Она сорвалась.

— Ребёнок не понимает, что творит! Но ты…ты всё прекрасно осознаёшь! Как ты можешь продолжать?!

— Я уже говорил тебе однажды.

Я склонил голову, глядя на неё.

— Когда человек чего-то хочет, он может сделать что угодно.

— Но обычные люди не ложатся в постель с членами своей семьи.

— Ну так не считай меня обычным.

— Ты правда пойдёшь до конца?!

— Честно говоря, мне даже неловко слышать, как ты называешь нас семьёй. Мы не связаны по крови.

Сын твоей внебрачной связи.

Формально — мой племянник.

Но что с того?

Мы даже не подозревали о существовании друг друга. До той встречи, пять лет назад.

Мы не семья.

— Чу Хэён, у тебя нет никакого права вмешиваться в дела И Сухи.

Моё предупреждение заставило её вздрогнуть.

Четыре года я усердно работал, чтобы получить полный контроль над И Сухой и вынудить Чу Хэён отказаться от всех прав на него.

В конце концов она сдалась.

Выбрала статус вместо сына.

А теперь вдруг решила сыграть роль матери?

— Я его мать.

Её слова были настолько нелепыми, что я только холодно усмехнулся.

— Ты несёшь чушь.

Та, кто отправила его в психиатрическую клинику.

Та, кто называла это «защитой».

Но какой в этом был смысл, если за время изоляции его состояние только ухудшилось?

Если бы она ограничилась только этим, я бы, возможно, ещё мог сделать вид, что готов простить.

Но она пошла дальше.

Она была уверена, что И Суха оказался рядом со мной только потому, что он омега.

И пока он не был в состоянии принимать решения, она приказала удалить ему репродуктивные органы.

А потом искренне считала, что поступила правильно.

Пусть будет так.

Я признаю.

То, что у него нестабильная психика, — это моя вина.

Но то, что его тело изувечено, — вина Чу Хэён.

— Мы договорились: ты получаешь возможность сохранить свою должность, а взамен больше не вмешиваешься в его жизнь.

Я напомнил ей о нашей сделке.

— Так что если ты сейчас опять решишь «поиграть в мать», это создаст тебе проблем.

Её лицо исказилось.

Разгневанное, оскорблённое выражение.

Она не имела над И Сухой никакой власти.

Я забрал у неё это право.

Я предложил ей сделку.

Карьера — в обмен на полное право на И Суху.

И она согласилась.

— Повторю ещё раз. Не лезь не в своё дело.

Я знал, что она встретилась с ним, нарушив уговор. Просто не посчитал нужным устраивать разборки.

— Ты думаешь, раз И Суха молчит, то я не узнаю?

— Он рассказал тебе?

— Пф…ты думаешь, что, если он не расскажет, я не узнаю?

Каждый раз, когда он выходил из дома, за ним наблюдали.

Не для контроля. Для защиты.

Если бы дело было только в контроле, я бы просто запер его.

Но заключение в больнице показало, что это не выход.

Ему нужно было не подавление, а наблюдение и терпение.

Это и была настоящая защита.

— Запомни, я не вмешиваюсь — но это не значит, что я ничего не знаю.

Снова тишина.

Она уставилась в окно, угрюмо размышляя.

А затем, тоном, наполненным сожалением, пробормотала:

— Мне не следовало оставлять его тебе.

Я уже слышал это раньше.

— Согласен.

Без колебаний кивнул я, соглашаясь с ней.

Она громко цокнула языком.

Давным-давно именно Чу Хэён оставила И Суху под мою опеку.

Она не хотела этого, но в итоге сыграла роль свахи.

Она и подумать не могла, что всё закончится так.

Как бы ни были связаны альфы и омеги, ей, бете, даже в голову не могло прийти, что её сын и её брат окажутся в одной постели.

Она не понимала природы альф.

Но и я тоже её недооценил.

Она не знала, но я должен был догадаться.

Я должен был увидеть это с самого начала.

Я должен был понять, что утону в этом человеке.

Но тогда…тогда я не знал.

Просто молодой парень.

Просто мой племянник. Не по крови. Но по статусу.

Разве не было достаточно причин, чтобы не погружаться в него?

Моральные принципы — идеальные узды, чтобы удерживать подобные порывы.

Так я думал.

Но я ошибался.

Моя уверенность была лишь самонадеянностью.

Самонадеянность сделала меня беспечным.

Беспечность привела к тому, что я всё же увяз.

А потом потерял его, потому что был слишком упрям, чтобы признаться в этом.

Я сожалел.

Я был несчастен.

И остаюсь несчастным до сих пор.

Я посмотрел на «могилу света» за окном.

В тихой, вязкой тишине я вновь вернулся в прошлое.