Аластер
Это совсем не то, чего я ожидал.
Морган и я зажаты в толпе зрителей, восхищённых очень яркими и, э-э, энергичными выступлениями участников Парада Гордости. И теперь, когда я здесь, я понимаю, что это вовсе не то "гордость", о которой я думал.
Люди держат плакаты с надписями «Любовь — это любовь» и «Боремся за равенство», и многими другими. Признаюсь, я не могу всё это переварить. Слишком много шума. Слишком много красок. Словно кто-то впрыснул радугу прямо мне в мозг. У всех в руках радужные флаги и какие-то другие разноцветные — наверное, у них тоже есть своё значение? Некоторые даже нарисовали символику на лице или одежде. Мимо нас прыгает мужчина в чёрном, сером, белом и фиолетовом*, с огромной шляпой, которая чуть не попала мне в глаз.
— Морган, — зову я сквозь хаос. Он с утра только и делает, что посмеивается, фыркает и улыбается. Я думал, он просто рад возможности обрести гордость за себя, но теперь всё стало ясно. — Ты ведь знал, что это совсем не то, что я себе представлял, да?
Он пожимает плечами и делает невинное лицо:
— Я пытался тебе объяснить, но каждый раз, как только я начинал, ты так возбуждённо реагировал, что я не мог закончить.
— Всё так, но ты мог бы сказать хоть что-нибудь с утра. Мне кажется, я одет совсем не по случаю. — Я смотрю вниз на свой унылый гардероб. Все вокруг такие яркие. Я чувствую себя чужим! — Я всё ещё не до конца понимаю, что это за парад.
— Это Парад Гордости в том смысле, что люди гордятся тем, что они квиры.
— Нужно гордиться тем, что ты счастлив?
— Нет, нет, я имею в виду — быть геем, лесбиянкой, пансексуалом…
— Есть люди, которых привлекают… сковородки*?
*pan – сковородки пишется также, как пансексуал, только в пансеуале «пан» – от древне греческого, а не английского.
Морган закрывает лицо ладонью:
— Я просто говорю, что это парад, где люди гордятся тем, кем они являются на самом деле.
Это всё равно не объясняет, как те, кого привлекают сковородки, вступают в романтические или сексуальные отношения. Хотя, думаю, это весьма негигиенично.
Морган переминается с ноги на ногу и неуверенно смотрит на меня:
— Для тебя это, должно быть, настоящий шок, да? Мы можем уйти, если тебе некомфортно.
— Некомфортно? Ничего подобного, здесь великолепно! — Я машу руками проходящим мимо участникам. Танцоры размахивают флагами, а на платформе целуется пара девушек.
В воздухе столько радости — и да, гордости — что я ощущаю какое-то труднообъяснимое чувство. — Хотя это и не то, что я ожидал, я по-прежнему считаю, что тебе нужно было сюда прийти. Ты должен отпраздновать то, кто ты есть на самом деле, Морган.
Он моргает, немного озадаченный.
— На днях ты сказал, что хочешь уйти, если увидишь кого-то знакомого. Это потому, что ты не рассказываешь всем, кто ты есть, верно? — уточняю я.
Он краснеет до самых ушей, хотя этот румянец другой, не такой как обычно. В его потупленном взгляде смешаны стыд и неловкость.
— В этом нет ничего постыдного, Морган. Ты по-настоящему хороший человек, и ты заслуживаешь счастья. А для тебя счастье — это найти любящего парня, — говорю я ему, даже если часть меня сама бы хотела последовать этому совету. Перестать так стараться любить Марлину только потому, что именно на ней я должен жениться. Просто однажды подойти к Джаксону и сказать ему, что мне нравится его громкий смех, кривоватая улыбка, ужасные каламбуры, и что я хочу поцеловать его с тех самых пор, как нам было тринадцать.
Но я отгоняю эти чувства, потому что забегаю вперёд. Я всё ещё не знаю, когда — и вернусь ли вообще — в Этрию. Сейчас моя цель — помочь Моргану, чтобы потом я смог вернуться домой. А дома всё это исчезнет, потому что у меня будет всё, о чём я мечтал: замок, восхищение людей, будущее на троне и очень щедрый запас золота!
Морган ничего не отвечает, и я этого не жду. Но вот на следующий вопрос, который я задаю, глядя на платформу перед нами, я ответа всё-таки жду:
— А теперь объясни мне, почему все эти крепкие мужчины носят кожаные ремни, которые так подчёркивают их ягодицы?
Морган начинает судорожно кашлять:
— Ч-что?
— Такая броня совершенно не защитит воина. Зачем они её надели?
— Эм, эээ, Аластер, это очень… они не воины, — бормочет он, краснея так сильно, что его можно запускать в небо как новую версию солнца. — Это… фетиш.
— Фетиш-броня? — хмыкаю я, озадаченный сдавленным стоном Моргана. — Никогда не слышал о таком. Она точно не подойдёт для битвы. Их легко пронзить.
Он почти безумно хихикает:
— Эта броня для другого рода пронзаний.
Другого рода пронзаний? Хихиканье Моргана нарастает. Он смотрит на меня, будто ждёт, когда до меня дойдёт…
Морган падает в приступе прекрасного смеха. Он держится за бока, задыхаясь от безудержного веселья. Я бы не прочь слышать его такой смех почаще — такой искренний, радостный, с сияющей улыбкой.
— Так вызывающе носить это на публике! Удивительно, как ты до сих пор не нашёл себе пару, когда все так открыто говорят о своих ночных увлечениях, — восхищённо говорю я, глядя на удаляющихся брутальных фетишистов с их завораживающими плётками и цепями.
— Не все так открыты, — отвечает он, вытирая слёзы с глаз.
Большую часть парада мы стоим в толпе, наблюдая за великолепными платформами. В какой-то момент зрителям разрешают присоединиться к шествию. Я хватаю Моргана за руку, настаивая, чтобы мы шли вместе с ними. Он пытается отдёрнуть руку, но его улыбка только ширится, пока я веду его дальше в движущуюся толпу. Мы идём, держась за руки, следуя за парадом, и я не могу не восхищаться тем, что вижу вокруг.
Перед нами идёт пара, сияя улыбками, с переплетёнными руками. Неподалёку на скамейке прижимаются друг к другу трое, обмениваясь сладкими словами.
Я не могу не мечтать о таких моментах в Этрии. Но теперь понимаю, почему там этого нет. Глядя на Моргана, хоть он и идёт рядом со мной, я замечаю напряжение в его плечах. Он будто готов в любую секунду сбежать и спрятаться. И я его не виню — ведь я сам всю жизнь только и делаю, что прячусь.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления