[Закулисье 1: Некоторый принц и некий священнослужитель]
[Некоторый принц]
В детстве, когда ему было лет двенадцать, он однажды видел изысканную трубку в доме своего дяди.
Трубка, явно восточного происхождения, с переливающимся стеклянным корпусом, инкрустированным неведомыми сверкающими драгоценными камнями, выглядела по-настоящему изящно.
Настолько, что даже он, которому до совершеннолетия было ещё далеко, почувствовал желание попробовать её раскурить.
Он ни о чём конкретном не думал.
Он занимал положение, при котором мог получить что угодно, стоило ему только захотеть. Однако ему претила сама мысль, что его сочтут избалованным мальчишкой, если он начнёт жадно тянуться к явно дорогому подарку.
Особенно если этот подарок принадлежал его уважаемому дяде.
Поэтому он всего лишь хотел попробовать. Только и всего.
27 декабря 1115 года по кайзеррайхскому летосчислению.
Вечер того самого дня, когда произошёл судебный процесс, который ещё долго будет служить сюжетом для пьес менестрелей.
— Ваше высочество?..
Сегодня особенно раздражало, как слуги осторожно ловили его настроение.
Учитывая произошедшее ранее, в этом не было ничего удивительного, но Теобальд, как всегда, мягкой улыбкой отстранил их заботу. Сейчас ему нужно было побыть одному.
Любой бы сказал, что он явно не в духе. Его могли запросто окрестить человеком, который осмелился приставать к вдове, да ещё и добавить позорное заблуждение, будто семнадцатилетний наследный принц не смог постоять за себя перед отпрыском маркиза, которому всего четырнадцать.
Хуже того, суд закончился полным провалом для императорской семьи.
И всё же мысли, заполнявшие сейчас голову наследного принца, были совершенно иного порядка.
Можно сказать, он вообще не переживал из-за этих проблем.
Коридор с тяжёлыми пурпурными бархатными шторами раньше был местом, куда он заглядывал редко.
Хотя в детстве он иногда, совсем изредка, заходил сюда, в последнее время его ноги всё чаще несли его сюда сами.
Среди множества портретов, выстроившихся в ряд на роскошных стенах, его взгляд приковывал лишь один.
Портрет его покойной матери, бывшей императрицы Людовики.
— Фу-у...
То, что он говорил, будто уже не помнит её лица, было лишь полуправдой. Ведь стоило ему захотеть — и он мог в любой момент прийти сюда и увидеть лицо умершей матери.
В отличие от его слегка охладевшего выражения, женщина на портрете светилась улыбкой.
Сколько же усилий приложил художник, пока писал этот портрет? Каждая прядь серебристых с лиловым отливом волос, каждый сверкающий, будто наполненный звёздами, лимонно-жёлтый глаз казались поразительно живыми.
Женщина на портрете отличалась от нынешней хозяйки маркиза и цветом волос, и цветом глаз.
Но черты лица у них были поразительно схожи.
Неудивительно, что его отец и дядя так мягко обращались с этой юной маркизой.
Было время, когда он задавался вопросом. Почему император, так страстно любивший Людовику, так равнодушен к её сыну — к нему самому?
Конечно, эти сомнения остались в далёком детстве. Сейчас это уже не было для него проблемой.
Так же, как и то, что его мачеха, императрица Елизавета, внешне дрожала над ним, а на деле больше жалела своего родного сына, принца Летрана.
Что бы ни таилось в глубине их сердец, его интересовало только то, что они показывали внешне.
Разве есть какой-то смысл в мыслях, которые не произносят вслух и не проявляют в действиях?
Его не волновали чужие искренние чувства. Единственное, что имело значение, — чтобы он был на первом месте.
С такими убеждениями он до сих пор жил вполне довольной жизнью.
И всё же... Всё же именно сейчас, в этот момент, Теобальд впервые в жизни пылал желанием получить чьи-то истинные чувства.
Его покойная мать на портрете и та женщина, что перевернула зал суда сегодня, были очень похожи внешне.
Но Людовика никогда не вела себя так, как та женщина. Вернее, у неё не было возможности — она умерла слишком рано.
Честно говоря, вначале его заинтересовала только внешность.
Юная маркиза, чья красота была настолько поразительной, что ходили слухи, будто покойный маркиз Нойшванштайн впал в маразм из-за неё.
Необычная красота отошла на второй план, его заинтересовало лишь то, насколько сильно она похожа на его мать.
А потом он увидел, как она общается с детьми маркиза, и его любопытство только разгорелось. Точнее, тем, как она с ними обращалась.
Как может юная девушка, только-только пережившая совершеннолетие, смотреть на детей покойной жены своего мужа с такими искренними, полными нежности глазами?
И это точно не было наигранным или показным. В таких вопросах он мог ручаться, что его не обмануть.
Так и было. Её поведение разожгло его любопытство, и он начал то и дело наведываться в резиденцию маркиза.
А однажды, когда старший сын маркиза слег с болезнью, он, как обычно, заглянул туда, задремал и, сквозь сон услышав сладкую колыбельную, почувствовал, как в нём поднимается жадное желание.
Точно так же, как когда-то, в детстве, он действовал, желая завладеть привязанностью своего уважаемого дяди.
Но это не значит, что он испытывал к другим детям какую-то злобу или действовал по расчёту.
Как левша инстинктивно использует левую руку, так и это было его врождённым инстинктом.
Когда ему было лет двенадцать, он зашёл в гости к дяде и решил попробовать его роскошную трубку. Это тоже не было чем-то запланированным.
Он просто хотел попробовать. Как и все мальчишки в его возрасте, он хотел притвориться взрослым.
Просто он делал это впервые и потому вышел неуклюже. Он набил табак небрежно, сделал пару затяжек, а потом уронил трубку — и это был всего лишь случайный промах.
То, что в этот момент появились взрослые, то, что в этот момент его двоюродный брат играл неподалёку — всё это тоже не было его замыслом.
Он просто действовал инстинктивно. Было куда проще свалить всё на маленького кузена, чем получить клеймо несносного наследного принца, который творит что не следует.
Но именно тогда он по-настоящему осознал, насколько удобно перекладывать проблемы на других и как здорово, когда все признают кого-то одного виноватым.
Многие даже не догадываются, что можно блистать, просто оставаясь в роли благовоспитанного и добродетельного страдальца.
Что плохого в том, чтобы желать заполучить чью-то привязанность? В сравнении с другими грехами этого мира в этом нет ничего предосудительного.
Более того, он — наследный принц. Что плохого в том, чтобы как будущий император стремиться вызывать восхищение у как можно большего числа людей?
Так, шаг за шагом, превращая своего сводного брата и кузенов в безнадёжных проблемных детей, он только укреплял своё положение.
И потому до сегодняшнего дня он ни разу не сомневался в своём умении вести дела.
Но сегодня всё изменилось.
Это было нечто совершенно невероятное. Его мачеха, его уважаемый дядя — все они так легко поддались его уловкам. Как бы они ни относились к нему на самом деле, они так легко отвернулись от собственных детей из-за него.
Но сегодня эта женщина неожиданно ударила его — и всех остальных — по затылку способом, который ему и в голову не приходил.
Тихий вздох вырвался из изящных губ Теобальда.
— Вот беда...
Он не планировал заходить так далеко. Он всего лишь хотел, как обычно, стать для неё приоритетом во всём.
Но теперь он по-настоящему захотел этого.
Он по-настоящему захотел заполучить её искренность.
Её непоколебимую преданность и любовь, которые он не мог понять, её готовность разоблачить самые постыдные тайны спальни, лишь бы защитить глупого мальчишку.
Как же сладостно было бы обратить всё это только на себя. Как же сладостно было бы не желать больше ничего.
Не всё ещё потеряно. Она ведь не держит на него зла, верно? Значит, их отношения ещё не разрушены окончательно.
Только теперь ему, видимо, придётся сменить тактику.
И Теобальд найдет способ. Как он всегда находил.
[Некоторый священнослужитель]
«Келья покаяния» — место, где священнослужители исповедуются в грехах перед Богом и бичуют себя. Не в переносном, а в прямом смысле.
Хотя, конечно, кардиналов, которые действительно практикуют самобичевание, не существует.
Большинство священников ограничиваются тем, что бьют плетью по стене, создавая звук.
Разве найдётся много истинно верующих, готовых добровольно терпеть такую боль?
Хотя исключения, конечно, бывают. Например, тот молодой кардинал, которого называют «Молчаливым колоколом». Чем моложе священник, тем чаще он с фанатичной преданностью следует обрядам.
Когда остальные ищут лазейки, чтобы избежать страданий, тот, кто идёт до конца, не только обретает душевный покой, но и заслуживает уважение.
— Его преосвященство...
— Уже четыре часа.
— Уф, вот уж действительно редкостный праведник...
Однако сегодня «Молчаливый колокол», кардинал Ришельё, хотя и заперся в келье покаяния, не занимался привычным самобичеванием.
Хотя уже четыре часа не было слышно ни звука, все только перешёптывались, выражая восхищение и беспокойство — исключительно благодаря его безупречной репутации.
Так чем же занимался «Молчаливый колокол»?
Даже в келье покаяния в разгар зимы разрешалось разводить огонь в камине — это было элементарное правило Центрального аббатства.
Молодой двадцатиоднолетний кардинал уже несколько часов сидел неподвижно, глядя на пылающий огонь.
Лишь изредка, когда пламя начинало угасать, он бросал в камин полено — и снова замирал.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления