Онлайн чтение книги О жестокости спасения The Cruelty of Salvation
1 Тайный сон

По величественному и просторному коридору быстро шагал мужчина. Его светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, густые ровные брови оттеняли гладкий лоб. 

Но главным в его безупречно симметричном лице с прямым носом были зеленые глаза. Завораживающие, с редким смешением красновато оттенка и полные врожденного достоинства и надменности человека, рожденного править.

Выражение его лица оставалось спокойным, но торопливые шаги выдавали нетерпение. Он свернул за угол, поднялся по лестнице, пересек площадку верхнего этажа и снова прошел по коридору, пока перед ним не оказалась белоснежная, изящная дверь.

И тогда безмятежное лицо, словно высеченное из мрамора, впервые дрогнуло. Дернув за ручку, он распахнул дверь, и на миг показалось, что в комнату хлынул поток чистого света. Легкий ветерок коснулся его, словно с открытием этой двери в комнату вошла ранняя весна.

Его взгляд застыл в одной точке. На фоне ослепительно белого интерьера выделялись волнистые черные волосы. Свет ложился на гладкий лоб, густые темные брови, глубокие черные глаза и изящные уши, за которые были заправлены несколько прядей.

Почуяв его присутствие, она медленно подняла голову. Когда их взгляды встретились, ее большие глаза чуть расширились, губы тронула улыбка, обнажившая ряд белоснежных зубов.

У мужчины перехватило дыхание. Он замер.

— Ноа! — радостно воскликнула она.

Ее голос вернул его в себя. Он поспешил к ней, внезапно испугавшись, что это чистое, ясное лицо может исчезнуть в любой момент.

Ноа наклонился над ней, сидящей на диване. Осторожно обхватив ладонью тонкую шею, он впился в губы, алые и пахнущие как распустившиеся розы. Аромат ее кожи и мягкость губ обожгли его, спустились до самого желудка, расплавляя нутро.

— Ах… — выдохнула женщина.

Тихий, прерывистый звук пробудил нем желание, похожее на жгучую жажду воды. Казалось, все чувства разом обрушились на него.

Он склонился ниже, уткнулся лицом в ее шею, а затем зубами стянул платье, едва державшееся на тонком белом плече. Под черными волосами открылась слепящая, похожая на фарфор, кожа.

— Ноа… — простонала она, и теперь ему казалось, что тает уже его собственная голова.

Он медленно провел губами по мягкому изгибу ее плеча, дыхание его участилось. Тихие стоны щекотали ухо, а нежность кожи разжигала похоть на языке. Ноа казалось, что если мир прямо сейчас рухнет, он не будет возражать.

Наслаждаясь легкими прикосновениями ее пальцев, скользивших по волосам, Ноа поднял голову. На него смотрело невинное, прекрасное лицо.

Увидев свое отражение в ее темных глазах, он тихо произнес:

— Оливия.

****

Мужчина резко распахнул глаза. Он тяжело, прерывисто дышал — совсем как человек, только что вырванный из сна. Он попытался успокоиться и взять себя в руки, но взгляд наткнулся на до боли знакомый потолок. Неосознанно задержав дыхание, Ноа снова зажмурился.

— Чертов ублюдок… — прорычал он сквозь зубы, яростно потирая лицо. Однако злость не уходила, и он даже несколько раз с силой ударился затылком о безвинную подушку.

В тишине спальни слышалось только его прерывистое дыхание.

Наконец он скинул одеяло и сел на край кровати. Опершись локтями на колени, Ноа закрыл лицо руками. Помимо его воли, в голове зазвучало эхо — голос, которого он давно не слышал.

«Ноа…»

Услышав, как серебристый голос произнес его имя, мужчина недоверчиво фыркнул:

— С ума сошел. Видно, воздержание дает о себе знать. Проклятье…

Он, чуть сутулясь, с трудом пытался взять под контроль непокорные чувства. Тот ровный, прозрачный голос никогда не дрожал и тем более не осмеливался произносить его имя. Да и не мог. Она называла его не «Ноа», а…

«Ваше Высочество».

И он ни разу не видел, чтобы в ее черных глазах тлело такое желание, или чтобы тонкие руки так крепко обвивали его шею.

Все это было не более чем фантазией Ноа Астрида.

— Отвратительное начало утра, — саркастично усмехнувшись самому себе, он бросил взгляд на серебристый фонарик на тумбочке. Удобная вещь, долго служившая ему верой и правдой, но, разумеется, вчера она окончательно вышла из строя.

Оливия.

Ноа думал, что забудет это имя через месяц, но почему-то так и не смог выбросить ее из головы. 

И это было еще не самое худшее. 

Он давно вышел из подросткового возраста — и уж тем более не мог понять, почему ему снятся такие эротические сны.

С раздражением цокнув языком, Ноа раскрыл лежавшую рядом газету, надеясь отвлечься. Пробежав глазами заметки о павшей королевской семье Фолии, он наткнулся на заголовок:

[Оливия Либерти назначена первой женщиной-профессором.]

Опять это имя.

Взгляд Ноа сполз ниже, на черно-белую фотографию под заголовком. Женщина в блузке и расклешенной юбке, сдержанная, утонченная, смотрела прямо в камеру и скромно улыбалась.

Все точно так же, как в тот день, когда он впервые увидел ее в газете пару лет назад.

****

Это было два года назад, в Геролингтоне — столице королевства Герод. 

В большом особняке в районе Аппер-Ривер, одном из самых престижных кварталов города, Ноа рано утром распахнул глаза. Накануне он изо всех сил протащил себя через несколько приемов и вернулся домой далеко за полночь.

— Ха… Черт.

Усталость была не единственной причиной его мрачного настроения. Как тут радоваться, если ему предстояло увидеть последствия того кошмара, через который он прошел на вчерашних мероприятиях.

Его взгляд упал на тумбочку. Там лежал источник тревоги — утренняя газета. Ноа резко схватил ее, надеясь сильнее, чем когда-либо, что увидит свое лицо на первой полосе.

Но, увы, жизнь редко бывает такой милостивой. Стоило увидеть на развороте дядю, и Ноа со злостью зажмурился, выплеснув целую серию отборных проклятий.

— Гадство. Черт побери!

Вскочив с постели, он швырнул газету с ненавистным портретом, словно хотел стереть сам факт его существования.

Все, что он выстраивал вчера, рухнуло в один момент. Ноа посетил целых семь мероприятий, пытаясь отвлечь прессу, но в итоге так и не смог избавить дядю от «великой чести» украсить первую полосу столичной газеты.

— Почему я должен разгребать дерьмо, которое он натворил?!

Отец, несомненно, снова будет в ярости и потребует его немедленного присутствия. Одна мысль об этом уже поднимала в нем волну раздражения. Ноа поднялся, взял сигарету и вышел на балкон. Только он собрался закурить, как в комнату с тележкой вошла Бетти, главная горничная.

Он оперся о балконные перила и глядя в небо, бросил:

— Спасибо. Можешь оставить и идти.

Вид у принца был откровенно мрачный.

Бетти быстро накрыла стол, украдкой бросая взгляды на хозяина. Лицо — словно выточенное резцом скульптора, тонко вылепленные черты, гармония пропорций — одно это заставляло восхищаться им. Высокий, крепко сложенный, но при этом — из-за мягких очертаний лица или из-за выработанной с детства утонченности — он излучал деликатную изысканность.

К слугам Ноа относился уважительно, и у Бетти не было поводов жаловаться. Но принц никогда не позволял себе слишком сближаться с прислугой — кто осмеливался переступить эту грань, быстро лишался места.

Наполнив чашку свежезаваренным чаем, Бетти поспешно вышла. Убедившись, что она ушла, Ноа поднял брошенную газету и сел перед дымящимся завтраком.

Даже под палящим летним солнцем принц пил горячий чай, но это не смягчало его вечно холодного взгляда, устремленного на фотографию дяди. Он злобно уставился на снимок, а потом перевернул страницу.

Семь мероприятий — и ни слова о нем. Ни намека.

— Вся работа коту под хвост, — мрачно пробормотал он.

Ноа уже собирался захлопнуть газету, но взгляд зацепился за заголовок:

[Оливия Либерти признана лучшей выпускницей Геролингтонского университета и приглашена в резиденцию первой леди Фаулдера.]

Взгляд скользнул ниже. На фотографии размером с ладонь симпатичная девушка в аккуратной блузке и расклешенной юбке застенчиво улыбалась, стоя рядом с его тетей, профессором Маргарет.

— Лучшая выпускница Геролингтонского… Оливия Либерти, — медленно повторил он, пробуя имя на вкус.

В этот момент послышался торопливый топот. На гладком лбу Ноа пролегла складка.

Следом за стремительной, почти раздражающей по ритму серией стуков дверь распахнулась, и влетел его секретарь Мейсон.

Ноа, не дав ему открыть рот, отложил газету и поднялся.

— Десять минут.

Мейсон лишь кивнул, счел дальнейшие слова излишними и вышел. Ноа дернул за шнур, вызывая слугу.

*****

Говорят, что лицо и фигура могут как украсить наряд, так и погубить его. Но даже с таким идеальным лицом и телом — как принцу удалось добиться безупречного вида всего за десять минут?

Ноа в белоснежной форме морского офицера сидел в карете прямо, как по линеечке, и просматривал бумаги. Медовые, гладко зачесанные назад волосы, приглаженные помадой, блестели в солнечном свете, льющемся из окна.

От яркого света Мейсон опустил взгляд и застал Ноа в тот момент, когда тот, ровным, красивым почерком, выводил подпись.

Даже подпись выглядит изящно. Можно неплохо заработать, если сфотографировать этот момент и продать... Хотя он убьет меня прежде, чем я успею это сделать.

Почувствовав взгляд секретаря, принц резко поднял голову и сверкнул глазами:

— Что?

В этой отточенной до миллиметра выправке чувствовалась странная примесь — тонкая, но ощутимая, как лезвие, напряженность.

Мейсон поспешно покачал головой.

— Вы закончили, Ваше Высочество?

Ноа убрал перьевую ручку во внутренний карман кителя и протянул ему бумаги.

— Компания «Вильгельм» собирается открыть филиал в столице. Я увеличу ваши инвестиции, — доложил Мейсон. 

— На двадцать процентов.

— Да, Ваше Высочество. И еще: сегодня у вас три мероприятия — в четыре часа, в половине шестого и в семь вечера.

Мейсон благоразумно проигнорировал раздавшееся вслед ругательство и продолжил:

— Вам нужно будет отправиться прямо из дворца в морскую резиденцию. Я заеду за вами в половине четвертого.

— Нет, не нужно, — пробурчал Ноа. — Не утруждай себя.

— Вы же знаете, что я обязан, — Мейсон пожал плечами. 

Ноа, откинувшись, равнодушно следил за тем, что проплывало за окном. Три приема за день… Если не удастся увести прессу в сторону и успокоить отца, эта беспощадная «каторга мероприятий» будет тянуться завтра, послезавтра, и еще черт знает сколько.

Когда в поле зрения появились золотые решетки окон дворца королевства Герод, он повернулся к Мейсону:

— Ты слышал имя «Оливия Либерти»?

Мейсон, оторвавшись от газеты, поднял голову:

— Разумеется, Ваше Высочество. Думаю, в Героде нет ни одного человека, кто бы не слышал о ней. Она ведь настоящая сенсация, — секретарь указал на фотографию в статье, которую как раз читал.

Ноа безрадостно усмехнулся:

— Это ты называешь сенсацией? Тебе бы глаза проверить.

— Она самая молодая простолюдинка в истории Герода, поступившая в Геролингтонский университет, и первая студентка, да еще и лучшая выпускница, — Мейсон, загибая пальцы, перечислял ее заслуги. — Уже одно это интригует. А теперь взгляните на ее лицо! Да и, честно, какая нам разница до студенток за морем, в далеком Фаулдере? Но напечатали же! Даже вы, Ваше Высочество, при всех семи вчерашних приемах в газету не попали!

Выставленные веером семь пальцев быстро исчезли: Мейсон опустил глаза, почувствовав убийственный взгляд принца, в котором читалось сплошное немое сквернословие.

— Простите, Ваше Высочество.

— И к чему ты все это?

Тон был таким холодным, что по коже пробежал мороз. Мейсон, понизив голос, пробормотал:

— Только то, что она популярна, Ваше Высочество. Все знают Оливию Либерти. И отзываются о ней только хорошо. Вот, взгляните — ваша тетушка, принцесса Маргарет на этом снимке выглядит просто прекрасно, правда? — он неловко указал на женщину рядом с Оливией на фотографии, попытавшись сменить тему.

В этот момент их карета пересекла золотые ворота дворца.

Уже дышать тяжело. Проклятье. Почему я должен сюда явиться и разгребать этот бардак? Чем больше он об этом думал, тем сильнее закипала злость.