15. Кто настоящий убийца

Чжоу Цзыхэн нахмурился. 

— Если исходить из этой логики, то каждый игрок, попадая в определённую комнату, автоматически получает личность её хозяина. Например, тебе изначально даже образ создавала съёмочная группа, и теперь видно, что всё было заранее продумано, но нас не поставили в известность, чтобы создать эффект полного погружения в игру.

— Всё ради этого самого момента, — Ся Сицин откинулся на спинку стула, поставив ноги на подставку мольберта. Он был слегка недоволен, что попался на удочку сценаристов. — Чтобы игроки ахнули в момент обнаружения истины. — Но тут же он заметил несоответствие. — Но мы с тобой оба были игроками в первой комнате. Если я соответствую умершему мужу, то кто тогда ты?

Чжоу Цзыхэн слегка нахмурился — это тоже смущало его. Он посмотрел на белую рубашку на Ся Сицине, вспомнил одежду других игроков и, наконец, взглянул на свою собственную куртку.

— Съёмочная группа не готовила мне образ. Я просто вошёл в своей одежде… — Чжоу Цзыхэн попытался выстроить логику. — Ты играешь умершего хозяина, поэтому твои глаза были закрыты, руки и ноги связаны — ведь ты уже «мёртв». Я помог тебе выбраться, чтобы найти истину…

— Ты что-то вроде детектива или, можно сказать, настоящий «взломщик» этого квеста, — Ся Сицин уже мог сделать такой вывод.

Итак, он сам — умерший хозяин дома, Чжоу Цзыхэн — детектив, Жуань Сяо — жена, Цэнь Цэнь — художница, а Шан Сыжуй — ребёнок.

Тогда задача — найти убийцу среди этих пятерых человек — фактически превращается в поиск настоящего убийцы.

Все разрозненные улики были подобны разобранным кусочкам пазла: лишь найдя каждый и возвратив его на место, можно было увидеть полную картину.

Ся Сицин опустил взгляд на флакон с «ядом» в своей руке, вернул его Чжоу Цзыхэну и провёл рукой по волосам, обнажив лоб с «пиком красоты» [1]. Его прекрасные, как цветки персика, глаза блеснули. 

— Эй, ты открыл мне такую важную зацепку, и я тоже расскажу тебе секрет.

«Я совсем не хочу знать твои секреты», — подумал Чжоу Цзыхэн.

Но камеры были направлены на них, и он не мог сказать это прямо. Ся Сицин же уставился на него с выражением «жду, когда спросишь, что за секрет».

Чжоу Цзыхэну ничего не оставалось, как против воли спросить: 

— Какой секрет?

— Я боюсь темноты.

«Так и знал, что нельзя верить ни единому его слову».

Чжоу Цзыхэн криво усмехнулся. 

— Да что ты?

— Я серьёзно, — улыбка на лице Ся Сицина почти исчезла. Он перевёл взгляд на мольберт перед собой. — Поэтому… если потом попадём в тёмную комнату, и не захочешь тащить обузу — просто брось меня.

«Сказал тоже — будто я так уж рвусь быть с тобой вместе», — первой реакцией Чжоу Цзыхэна было раздражение, но, успокоившись, он ощутил ещё большее смущение. Атмосфера внезапно стала неловкой, и это застало его врасплох. То, что говорил этот человек, всегда состояло из трёх частей правды и семи частей лжи, и он не мог не сомневаться, но сейчас его тон, казалось, сильно отличался от обычного.

Не дав Чжоу Цзыхэну опомниться, Ся Сицин быстро сменил выражение лица, вытянул длинные ноги, — одна ступня почти коснулась обуви Чжоу Цзыхэна, — и с улыбкой потянулся. 

— Теперь ты веришь, что я не убийца?

Чжоу Цзыхэн, наученный горьким опытом, проявил упрямство, прямо проигнорировав его вопрос. Он опустил голову, и взгляд скользнул по кожаным туфлям, стрелкам брюк и щиколоткам, белеющим между штанинами и обувью.

Мужчина, а такой белокожий.

— В любом случае, с меня сняли подозрения, — Чжоу Цзыхэн избежал его вопроса, говоря лишь о себе.

— Остальные трое… — Ся Сицин всё ещё считал, что большинство улик указывают на художницу, включая «Одетую Маху» в первой комнате. — Картина в первой комнате — не может ли она что-то подразумевать? Я по-прежнему думаю, что третья сторона наиболее подозрительна.

Третья сторона…

Какой острый термин он употребил [2].

Чжоу Цзыхэн, глядя на выражение лица Ся Сицина, понимал, что тот полностью погрузился в игру, хотя это противоречило его же словам в первой комнате: «В играх такого рода нельзя слишком сильно вживаться в роль».

Он попытался вытащить Ся Сицина из этого состояния. 

— Картины действительно дают много информации, но подумай: они есть почти в каждой комнате. В первой — «Одетая Маха», вероятно, чтобы мы, увидев Цэнь Цэнь, поняли её роль, или чтобы Цэнь Цэнь, войдя в нашу комнату, поняла, кем она является в этой истории. Картины в этой комнате указывают на тайную связь художницы с хозяином дома и на твою роль. В комнате жены — лишь один портрет по пояс, тоже в чёрной одежде, чтобы подсказать соответствие с Жуань Сяо. Вторая комната…

Ся Сицин рассеянно слушал, его пальцы невольно коснулись белой бумаги на мольберте, и вдруг он почувствовал неладное. Он снова тщательно провёл рукой по каждому сантиметру поверхности листа, подтверждая свою догадку.

Это была не просто белая бумага.

Ся Сицин, сидя перед мольбертом, посмотрел на принадлежности для рисования на деревянном столике, взял кисть, смочил её в воде, обмакнул в акварель и уже собирался нанести мазок на бумагу.

— Что ты делаешь?

Ся Сицин улыбнулся и опустил кисть на лист. 

— Очевидно же, рисую. — Сказав это, он наклонил кисть, и Чжоу Цзыхэн, сначала решивший, что тот опять за своё, с удивлением увидел, как на бумаге постепенно проступают символы — на участках, куда краска не ложилась.

Он снял бумагу с мольберта. Чжоу Цзыхэн подошёл ближе. 

— Точно, смотри…

— Что это вы делаете? — Внезапно раздался голос Шан Сыжуя, прервав Ся Сицина. Тот инстинктивно прижал бумагу к мольберту, незаметно взял со стола несколько чистых листов и положил поверх того, где были надписи, а затем вместе закрепил их зажимом. Спокойно покрутив в руке кисть, он нарисовал несколько случайных линий на верхнем листе, обернулся к приближающимся Шан Сыжую и Цэнь Цэнь, а также следовавшей за ними Жуань Сяо.

Почему-то Ся Сицину показалось, что Цэнь Цэнь смотрит на него странно. Неужели подозревает, что он убийца?

Или же сама Цэнь Цэнь — убийца.

Различные догадки сталкивались в его голове. В обычных условиях, успокоившись, его логика наверняка была бы яснее, но сейчас ему приходилось иметь дело с другими игроками, одновременно пытаясь выяснить, кто стоит за всем этим, и уменьшить подозрения в свой адрес, — всё это было весьма непросто.

— Цзыхэн, ты что-нибудь нашёл?

Рука Чжоу Цзыхэна в кармане сжимала флакон с ядом. С бесстрастным лицом он произнёс: 

— Есть один момент, который мне кажется подозрительным: в той комнате мы нашли разорванное соглашение о разводе.

Чтобы снять с себя подозрения, приходилось жертвовать второстепенными уликами, отвлекая их внимание.

— Где?

— Я покажу. — С этими словами Чжоу Цзыхэн направился к корзине для бумаг.

— Сицин, чего сидишь? — Шан Сыжуй не пошёл за ним, а подошёл к Ся Сицину. 

Тот продолжал быстро водить кистью по бумаге. 

— А, просто увидел мольберт — руки зачесались, захотелось порисовать.

— Как здорово! — Шан Сыжуй с восхищением смотрел на постепенно проявляющийся рисунок на мольберте. — Ты так классно рисуешь!

Чжоу Цзыхэн, вернувшийся с Жуань Сяо и Цэнь Цэнь из другой комнаты, с трудом выбрался из шкафа и галантно придержал дверцу для девушек. 

— Осторожнее.

Показав им соглашение о разводе, Чжоу Цзыхэн размышлял, удалось ли ему немного уменьшить подозрения. Неосознанно он подошёл к мольберту. Даже сам не заметив, он уже стал считать Ся Сицина единственным, кому можно доверять в этой игре, инстинктивно возвращаясь в зону его присутствия.

— Правда здорово! — восхищённо сказал Шан Сыжуй. — С детства обожал людей, умеющих рисовать.

— В следующий раз уделю побольше времени, нарисую тебе одну, — Ся Сицин повернулся и улыбнулся стоящему рядом Шан Сыжую. Глаза мягко прищурились, улыбка вышла светлой и солнечной — совсем не такой, как та, что он показывал самому Чжоу Цзыхэну. Как же это описать… Даже уголки глаз излучали легкомысленное очарование.

Это досадно резало глаза. Чжоу Цзыхэн даже не заметил, что его взгляд уже полностью прикован к лицу Ся Сицина.

Этот распутный подлец действительно всё время играет в свои игры.

С холодным выражением он подошёл к мольберту и обнаружил, что Ся Сицин, используя красную акварель, нарисовал распустившуюся розу. Лепестки нежно раскрывались на белоснежной бумаге, мягкие и яркие.

Алая роза, белоснежная бумага и профиль Ся Сицина.

Возникло странное, захватывающее чувство гармонии.

— Правда нарисуешь? Можно, настоящую? — Шан Сыжуй с легким волнением пояснил: — Я имею ввиду такую, чтобы можно было дома повесить.

— Без проблем. Когда будет время, нарисую большую, маслом, например, — Ся Сицин, не глядя на него, легким движением закончил рисунок, по привычке подписав в правом нижнем углу «Tsing».

— Как же круто дружить с таким мастером! — не переставал восхищаться Шан Сыжуй.

Ся Сицин положил кисть на стол, повернулся и улыбнулся ему. 

— Да ну, ты слишком преувеличиваешь. — Неожиданно, обернувшись, он встретился взглядом с Чжоу Цзыхэном.

Он не ожидал, что тот всё это время стоял позади. Но что это у него за выражение? И недовольное, и немного удивлённое.

Очень странно.

На лице Ся Сицина ничего не изменилось, но внутри ему стало немного смешно. Он повернулся, открыл зажим, снял лист с нарисованной розой вместе с тем листом, на котором был спрятан ключ к разгадке, поднялся и подошёл к Чжоу Цзыхэну. Сложив рисунок несколько раз, он сунул его в карман ветровки.

— Дарю, — Ся Сицин похлопал по его карману и одарил сладкой улыбкой. — Не суди строго.

В этом взгляде между ними мелькнуло молчаливое взаимопонимание. Затем Ся Сицин, будто ничего не произошло, обернулся, обнял Шан Сыжуя за плечи и перевёл разговор на другую тему. 

— В комнате Жуань Сяо есть соглашение о разводе. Я думаю, это должно быть  с чем-то связано… Ты его видел?..

Чжоу Цзыхэн засунул руку в карман, — бумага внутри излучала какое-то удивительное тепло.

— Спасибо, — наконец произнёс он, глядя вслед удаляющейся фигуре Ся Сицина.

«Ещё бы, ты и должен меня благодарить», — Ся Сицин, не оборачиваясь, лишь небрежно взмахнул рукой.

Когда он наносил краску, на бумаге проявились белые участки, складывающиеся в четыре простых слова: Диван. Фонарик. Кабинет. Темнота.

[1] 美人尖 (měirénjiān) — букв. «острый угол красоты» или «острие красавицы», линия роста волос на лбу в форме треугольника вершиной вниз. Аналог на русском — мыс вдовы (калька с англ. widow’s peak). В китайской культуре считается, что такая линия роста волос придаёт лицу утончённость, загадочность и чувственность.

[2] 第三者 (dìsānzhě) — буквально «третий человек», «третье лицо».

В разговорном китайском у этого словосочетания есть ярко выраженный негативный оттенок: любовник / любовница, которые вмешиваются в чужие отношения, разрушают семью. То есть «третья сторона» не в нейтральном, юридическом смысле, а в смысле «разлучница» в браке.