Её слов было достаточно, чтобы посеять зёрна сомнения средь толпы. Какое-то время все стояли с ошарашенными лицами. Сильная хватка на её руке ослабла, и по толпе пронёсся ропот.
– Канализация? Это правда?
– Этого быть не может. Как могло нечто настолько большое пролезть через канализацию?
– А они не могли просто прорваться и выбраться наверх? Я ж уже говорил, что слышал, как что-то сломалось.
– Это абсурд, – низкий голос трактирщика, который до этого сохранял молчание, заставил всех замолкнуть. Подойдя к жене, он продолжил:
– Канализация Азельдорфа проходит глубоко под землёй и соединяется с южными регионами, где впадает в низовья реки Азель. Эти Бахамуты наверняка пришли с востока, из Байена. Как бы они смогли попасть в канализацию?
Вероника затихла, прикрыв рот. Она, как и все остальные, думала, что чудовища пришли из Байена. Но теперь, услышав, что канализация соединена с югом, не знала, что ответить. Её заявление о том, что они прошли через канализацию, основывалось на догадках и не более. Просто инстинкт.
– Это безумие – уходить не зная наверняка. Ещё большее безумие – отправляться прямо сейчас. Возможно, случился прорыв в недостроенных частях стен, вот и всё.
Вероника прочла невысказанное решение на непоколебимом лице трактирщика и в том, как жена опиралась на его плечо. Реакция остальных была схожей. Никто не хотел покидать безопасное здание, не зная, что ждёт снаружи. Она сделала всё, что могла.
Вероника кивнула:
– Понятно. Поступайте, как хотите. Спасибо за вашу доброту.
По правде говоря, разговор о канализации был одновременно и предложением побега, и уловкой. Ей нужен был шанс, возможность сбежать. Хватка мужчины ослабла и внимание людей отвлеклось.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, она быстро отпёрла дверь. Как только древесина скрипнула, дверь распахнулась настежь. Всё, что произошло дальше, случилось в одно мгновение.
Позади неё раздались неразборчивые возгласы, и она сильнее сжала меч и припасы обеими руками. Леон, покрытый кровью с головы до ног, обернулся с ожидающим видом и крепко схватился за дверь, чтобы та не закрылась.
Вероника, прихрамывая, вышла из здания так быстро, как только могла.
Снаружи уже ожидала великолепная чёрная боевая лошадь, которую, судя по всему, Леон заранее вывел из конюшни. Он погрузил на лошадь имеющиеся запасы, после чего вскочил в седло. Само собой, он протянул руку, чтобы помочь ей забраться следом.
Всё происходило неимоверно быстро. Несмотря на то, что весь этот путь она проделала на своих двоих, сложилось ощущение, что её тащили за шиворот.
Прямо перед тем, как копыта лошади оторвались от земли, Вероника бросила взгляд в сторону закрывающейся двери. Перепуганные люди не последовали наружу. Жена трактирщика, с которой она умиротворённо беседовала ещё утром, исчезла в тени – и лицо её было бледным от ужаса при виде кровавой бани, устроенной во дворе.
В выражении её лица больше не было ни заботы, ни доброты.
Вероника крепче сжала поводья, когда лошадь рванула вперёд.
Тёплая жидкость брызнула ей в лицо, вернув к суровой реальности. Только тогда пришло осознание, что Леон размахивал мечом. Одной рукой держал поводья, а другой длинный меч, которым без колебаний рассекал Бахамутов, нападающих со всех сторон. Сияние меча было ослепительным.
Он действительно посланник Божий. Божья кара.
Пока они неслись по главной улице с бешеной скоростью, Бахамуты всё цеплялись и цеплялись, привлечённые движением, словно муравьи, накинувшиеся на животное, упавшее в их гнездо. Самым жутким местом была широкая площадь.
Вокруг центрального фонтана беспорядочно валялись обезглавленные трупы. Она недоумевала, почему здесь собралось так много людей, но затем вспомнила, что слышала ранее: на площади собирались беженцы, прибывшие из Байена.
Она попыталась повернуть голову, чтобы посмотреть, но Леон предупредил:
– Если упадёшь, поднимать не буду.
Она резко вдохнула и выпрямилась. Быстро сменяющейся пейзаж вызывал головокружение.
«Остановись. Перестань думать. Забудь о жителях Байена. Сосредоточься только на себе. Я выживу. Со мной всё будет в порядке. Если мы сможем выбраться из города…»
– Они построили не стену. Они построили проклятую могилу, – усмехнулся Леон, когда они приблизились к возвышающимся городским стенам.
Стены, призванные защищать город, превратились в клетку, делая побег практически невозможным. Вероника вздрогнула. Почему лягушка не пытается выбраться, пока вода начинает закипать? Почему она не может осознать, что становится всё горячее, пока её внутренности не начинаются свариваться?
Но что пугало ещё сильнее, чем трагическая ситуация, так это интеллект Бахамута. Они могли мыслить. Они знали, что стена построена против них, поэтому проложили путь через ближайшую реку.
Насколько они умны? Такие же умные, как собаки и вороны? Разумны, как люди? Или, может быть, ещё умнее?
Широко раскрытые городские ворота приближались. Стража, должно быть, поняла, что проблема не в стене, и открыли ворота, чтобы люди могли сбежать.
Вероника сосредоточилась на бледной арке ворот, стараясь не замечать умирающих вокруг стражников и простых горожан, подобно скаковой лошади. Но вскоре её глаза расширились от страха.
– Ворота… Они закрываются.
Скрип, скрип. Подъёмный мост медленно, но верно, принимал вертикальное положение.
– Почему? Они хотят умереть? Они что, совсем спятили?
Её голос затих. Леон закончил фразу за неё:
– Или же люди тут не причём.
Вероника прикусила губу. Мост через ров продолжал подниматься.
Такими темпами они не успеют перебраться. А что потом? Как только они окажутся в западне, как бы не был силён Леон Берг, выжить будет непросто. Даже если выживет, у него не хватит времени, чтобы защитить и её.
Как только в голову пришла эта мысль, Веронику охватил неподдельный страх.
Он может бросить её. Если останется лишь один из них, то лошадь поскачет быстрее.
В любой другой ситуации подобная идея была бы слишком абсурдной. Но в таком отчаянном положении Вероника не могла мыслить рационально. Если бы она не стала свидетелем свирепости Бахамута, всё могло сложиться иначе.
По крайней мере, она не дрожала бы как припадочная, замерев от страха.
«Я хочу жить. Слишком сильно хочу выжить».
«Я не хочу, чтобы всё закончилось вот так. Я боюсь остаться без мыслей, боюсь кромешной пустоты. Боюсь не знать, что меня ждёт».
Впервые она осознала, как слаба её вера. Если бы она действительно верила в Бога, то не страшилась бы конца. Но в глубине души веры в Бога не было, потому и боялась смерти. Столкнувшись со страданиями, люди остаются один на один со своим одиночеством.
– Держись крепче. Будем бежать так быстро, как только можем.
Леон наклонился вперёд и пришпорил лошадь. Тепло его рук, обнимавших её, дарил невероятное утешение.
Они проскочили через частично закрытые ворота. Лошадь встала на дыбы и вскарабкалась по крутому склону. А затем…
Вероника зажмурилась. Ощущение отсутствующей под ногами земли сменилось глухим ударом приземления.
Она открыла глаза, почувствовав боль, и увидела перед собой огромное заснеженное поле.
Они бежали. Всё ещё бежали. Чёрная боевая лошадь дико неслась дальше, словно мул, которого много лет держали на привязи и внезапно отпустили.
«Мы успели».
Как только она осознала это, то обернулась назад. Огромные городские стены стремительно уменьшались. Невероятно широкий ров, на рытьё которого наверняка ушло целое состояние, казался очень маленьким. И вот, с громким треском ворота полностью закрылись.
– Они… люди, оставшиеся там… они… – Вероника сдержала всхлип, заставив себя говорить. – Они все умрут, да?
Она подумала о паре, с которой разговаривала ранее. Жена трактирщика, которая проявила сочувствие, когда узнала, что она из Байена. Трактирщик, который вошёл в её положение и любезно сообщил, где собираются беженцы. Они проявили доброту просто потому, что она была молодой девушкой, как и их дочь. И теперь я…
– Это моя вина. Я знала что что-то не так. С того момента, как мы приехали, у меня было странное предчувствие. Странный запах не был галлюцинацией. Это не нужно было просто игнорировать. Всё это моя вина.
Ветер унёс едва слышные самобичевания, которые она бормотала под нос.
За столь короткое время она не успела привязаться к этим людям. Вероника была слишком прагматичной для такого. Она быстро отказалась от мысли помочь им ради собственного спасения.
Даже её предложение уйти было продуманным. Она была типичным человеком, который испытывал чувство вины или сострадания лишь тогда, когда её жизни ничего не угрожало.
Веронике было жаль людей, запертых внутри в ожидании неминуемой смерти. Ей было жаль эту безнадёжность. Но если бы кто-нибудь спросил, вернулась бы она, чтобы помочь, то она бы ответила: «нет». Даже если их испуганные, отчаянные глаза будут являться в ночных кошмарах всю оставшуюся жизнь, она ничего не могла бы поделать.
В последние минуты жизни думали ли они о своей дочери? Или же просто умерли, поглощённые страхом?
– Даже если бы ты что-то сказала, это ничего бы не изменило. Ты просто выполняла мои приказы, когда мы сбегали.
Спокойный голос мужчины прервал её бесконечные угрызения совести. Сейчас она поняла, почему Леон приказал беспрекословно подчиняться. Он предлагал избавление от чувства вины. Это было своего рода отпущение грехов. Он берёт всю вину на себя. Всё это было его личным решением.
Глядя прямо перед собой, Вероника осознала, что всё ещё дрожит. Леон тоже это заметил и притянул её ближе, одной рукой схватив поводья, а другой крепко обхватив её талию. Следовало бы испытывать ненависть, но по какой-то причине она не могла. Странное утешение от единственного тепла посреди холодной пустоши охватило всё её существо.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления