Онлайн чтение книги Кодзи Судзуки - Звонок: Прилив (2013) Koji Suzuki - Ring: TIDE (2013)
8 ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ: ГОРА ОМИНЭ Глава 8

Потомки Дзэнки, служившие Эн-но Одзуне, жили когда-то давно на этой земле. Их звали Гоки-додзи, Гоки-кума, Гоки-судзу, Гоки-цуги, Гоки-дзё[1], но кроме того их называли «Пять Призраков».

Из пяти только у Гоку-судзу остались потомки, и гостиницей напротив Кавагути как раз и управляли именно они.

Гостиница располагалась в нижней части долины и была построена на ровной площадке среди деревьев, а её планировка казалась до боли знакомой. На Кавагути, как только он переступил порог, нахлынула ностальгия. К счастью, он уже успел вымыться в ручье, иначе бы у него не было настроения заходить во внутрь.

Войдя в вестибюль и пройдя по коридору, он оказался в большой комнате площадью в сто татами, где был накрыт стол на пятьдесят человек, и практикующие сидели вокруг в ожидании начала ужина.

Они пришли в гостиницу первыми и уже успели помыться, их лица сияли чистотой, а на телах не было ни пятнышка грязи.

Это была последняя ночь из четырёхдневного путешествия по горной тропе Оминэ Окугакемичи, и Кавагути ожидал, что на лицах у практикующих будет удовлетворение от проделанного пути и достигнутых целей, но все они были серьёзны и сидели без какого-либо выражения на лице.

Кавагути и Кашивада подошли к последнему столику и сели. Перед ними стояли миски с корячим рисом и мисо-супом, а также небольшие тарелочки с цукудани, конняку[2] и тофу. От белого риса и мисо-супа шел пар, как будто их только что сняли с огня. Интересно, не Мидзухо ли принимала участие в приготовлении этой еды? Кавагути хотел осмотреться вокруг в поисках её, выпрямил спину и только начал осматриваться, как вдруг гид ямабуси встал и заслонил ему обзор.

Гид всегда шёл впереди всей группы практикующих. Кавагути посмотрел на него, как будто видел впервые. Он был похож на Кукая[3] с известной картины: круглое лицо, густые брови, большие уши и нос.

Голос гида ямабуси разнёсся по большой комнате:

— В этот момент завершения нашего пути по тропе Оминэ Окугакемичи и нашей практики у меня есть, что всем вам сказать. Я уверен, что вы все отлично справились в этом нелёгком пути, но среди нас есть люди, которые не имеют права получить сертификат об окончании практики.

Гид оглядел всех, но ни у кого не изменилось выражение лица. Все были очень спокойны, как будто уже знали, о ком шла речь.

— Те, кто считает себя не имеющими права на сертификат, пожалуйста, немедленно встаньте прямо сейчас и уйдите.

Казалось, приказ был адресован именно ему. Когда Кавагути поднялся на одно колено, готовясь встать, все пятьдесят практикующих мгновенно исчезли.

Кавагути не смог сдержать удивлённого «Ах!», и огляделся.

Пятьдесят человек растворились в полной тишине и исчезли без следа.

Будь рядом зеркало, он точно смог бы увидеть своё потерянное выражение лица.

Кавагути поднял глаза и поисках гида ямабуси и увидел, как тот улыбнулся и произнёс лишь одну фразу перед тем, как исчезнуть: «Ты единственный, кто может получить сертификат об окончании практики».

Как только он исчез, появилась пожилая женщина. Она всё это время пряталась за спиной гида, и наконец-то показалась полностью.

Назвать её старухой было бы в корне не неверно — она просто была больна, и только из-за болезни выглядела состарившейся. Но что, чёрт возьми, сейчас произошло?

Кавагути хотел обратиться за помощью к Кашиваде, стоящему рядом, и уже собирался взять его за манжету рукава, но там никого не оказалось.

Кашивада тоже исчез.

Дымящиеся миски с белым рисом и мисо-супом на обеденном столе тоже пропали, и большая комната опустела в одно мгновение.

Гид ямабуси и практикующие, с которыми он провёл четыре дня, будто растворились. Дело было не в том, что они не были реальными людьми, которые исчезали из реальности — они никогда не существовали в реальном мире. Кавагути не потребовалось много времени, чтобы прийти к такому выводу.

Он только не понимал, с какого момента шёл вместе с пятьюдесятью призраками, и когда пересек границу между реальностью и потусторонним миром. Кавагути не был уверен. Было ли это на горной тропе, когда он отстал от основной группы? Или уже в храме Кимпусэн-дзи в Ёсино, когда регистрировался? Или храм сам не существовал в реальном мире? Возможно, если сейчас вернуться в Кимпусэн-дзи в Ёсино, можно будет увидеть несколько полуразрушенных домов, в которых ничего и никого нет.

Вспоминая, Кавагути понял, что и раньше думал, что группа практикующих на всём протяжении этой узкой ухабистой скальной тропы была похожа на процессию мёртвых…

И ямабуси, которого он повстречал на перекрёстке Тайко но Цудзи, был совершенно не похож на современного человека, поэтому казался скорее человеком из древних времён, либо из средневековья.

Пятьдесят практикующих давным-давно уже умерли.

Среди них были те, кто покончил с собой, и те, кто умер от различных болезней, от ран на ногах, и те, кто совершил убийство или умер в тюрьме. Они пришли не только из современности, но и из далёкого прошлого, Средневековья и Новейшего времени, и несли за собой боль несчастий и страданий из разных эпох.

Это всё было иллюзией… И это означало, что четыре дня Кавагути блуждал в одиночестве по миру мёртвых.

И это было совсем не удивительно, ведь после тысячедневной его практики в горах в прошлом он легко ориентировался на местности, не заблудившись — ведь он умел свободно передвигаться в горах.

Но куда тогда исчез другой человек, Кашивада?

Может быть, его не существовало с самого начала? Чтобы заставить себя принять эту реальность, он мог использовать только такое объяснение.

Чтобы понять это было проще, можно воспользоваться примером околосмертного опыта.

Во многих отчётах говорилось, что симптомы околосмертных переживаний, как правило, таковы: когда человек находится на грани смерти, его душа покидает физическое тело и парит над больничной кроватью, глядя на тело внизу. С точки зрения оторвавшейся души можно видеть себя лежащим на кровати; с точки зрения тела — другого себя, парящего под потолком в больничной палате.

После отсоединения сознания обе точки зрения начинают чередоваться, и человек попадает в иллюзию существования двух «я».

Кроме того, это также можно объяснить раздвоением личности.

В одном и том же теле в одно и то же время жили две личности — Кавагути и Кашивада. Реальный Кавагути не осознавал, что его личность раздвоена, и думал, что призрачный образ Кашивады постоянно находился рядом.

Когда Кашивада бродил в лесу «Море деревьев» в Аокихаре у подножья горы Фудзи, он наткнулся на брошенные вещи Тору Кавагути. Просматривая их, он нашёл страховое свидетельство и сберегательную книжку. Поскольку Кавагути недавно покончил с собой, это создавало ощущение, что он всё ещё жив. Кашивада, руководствуясь желанием самоубийцы жить дальше, возможно, и породил в своём сознании образ Кавагути.

Кашивада часто посещал дом самоубийцы Кавагути и притворялся им.

Кашивада и Кавагути, разорванные на две сущности, приходили в больницу вместе с Рикой, чтобы навестить Харуну, и именно в этот момент две раздвоенные сущности осознали друг друга под действием какой-то мощной силы, как будто настоящая сущность и нереальный образ смотрели друг на друга через зеркало. В это же время сознание Кашивады оказалось запечатанным на дне колодца, а сознание Кавагути обрело видение сущности. Думая, что у него появилась хорошая возможность восполнить пробелы в памяти, он привёл Кашиваду в свой дом с намерением пообщаться. На самом же деле это был полуразрушенный дом, в котором раньше жил человек, совершивший самоубийство…

Даже для разделённого «я» требовался определённый ритуал для общения. Кавагути понял, что через воду можно делиться сознанием, и это позволило им разговаривать. Для случайного наблюдателя это действие казались повторяющимися вопросами к себе и ответами на них.

Цвет — это пустота.

Пустота — это цвет.

Сами того не подозревая, они вдвоём воплотили суть «Сутры сердца праджня-парамиты».

Так называемый «цвет» означал «всё, что существует в мире». «Всё в мире» было эквивалентно «несуществующему», то есть пустоте. И наоборот, «пустота — это цвет», означало, что «всё в мире» может возникнуть из «вещей, которых в этом мире раньше не существовало».

Когда Кашивада и Кавагути достигли единства на уровне тела и сознания, как тогда можно было бы назвать такого человека?

Есть только один ответ на этот вопрос, и это — человек, обладающий их общей ДНК.

Рюдзи Такаяма.

Когда их разрозненные сущности объединились в общем «я», воспоминания о прошлой жизни и о текущей стали смутно сталкиваться в их сознании. Это были не их непосредственные воспоминания, а те, которые были запечатлены в ДНК, такие же иллюзорные, подобные невидимым прикосновениям.

Ощущение душевного покоя, когда тебя прижимают к груди, держа на коленях, чтобы успокоить, и прикосновения кончиками пальцев, когда массируют плечи — это было запечатлено в каждой клетке его тела.

Предполагая, что его память возвратилась в тело полностью, пожилая женщина, до того сидевшая, поджав ноги, неподвижно на подушке в углу этой большой комнаты, заговорила:

— Рюдзи, с возвращением. Наконец-то ты дома.

Когда-то она была Сидзуко Ямамурой, которая сбежала от прошлой жизни и приняла облик Мидзухо Такаямы. Она начала новую жизнь.

— Мама…

Рюдзи пересёк пустую комнату и направился к Сидзуко.

— Наконец-то я вернулся.

Рюдзи опустился на колени перед матерью и вгляделся в её лицо. В то самое лицо, которое он видел в пещере Эн-но Гёдзя на острове Идзуосима.

— Мама, я бы хотел задать бесчисленное количество вопросов…

— Времени мало. Задай хотя бы один.

— Кто был моим отцом?

— Маребито. Однажды он внезапно появился, а потом снова исчез. Это случилось ночью, и всё было словно во сне… Но если бы я его тогда не встретила, то, возможно, не дожила бы до сегодняшнего дня.

В это время снаружи кто-то постучался по оконному стеклу.

Сидзуко сидела спиной к матовой стеклянной перегородке, и этот звук раздался прямо у неё за спиной, словно был каким-то предупреждением.

Рюдзи подошёл к углу комнаты и открыл стеклянную раздвижную перегородку, наступил на дверной косяк и высунулся наружу, чтобы проверить, кто это, и увидел ворону, которая сидела на скамье в коридоре, и всё это время клевала матовое стекло.

«Тук-тук-тук», — звуки, издаваемые её клювом, вызывали неприятные тревожные ощущения. Рюдзи оторвал взгляд от вороны, а когда оглянулся, увидел молодую женщину, одетую в белое платье. У неё были длинные волосы, струящиеся по спине, а затылок был обращён в сторону большой комнаты, и она сидела в вестибюле, прислонившись спиной к стеклянной перегородке, за которой находилась Сидзуко.

Это была та сама девушка, которая невольно рассталась с жизнью в свои девятнадцать лет.

— Ты был очень миленьким, когда родился.

Это был первый раз, когда он услышал голос своей старшей сестры.

Садако повернулась спиной к Рюдзи и снова обратилась к матери:

— Мама, скажи Тэцуо, что на последней странице жизни моей матери будет написано моё имя.

— Я скажу ему об этом.

Сидзуко снова обратилась к нему:

— Рюдзи, я пришла сюда, в Дзэнки, не для того, чтобы встретиться с тобой после перерождения, а чтобы проводить Садако в последний путь. По крайней мере, позволь мне искупить свою вину перед ней….

— Как отвратительно, мама! Какое искупление? Разве ты ничего не могла с этим сделать? Хотя я тебе не нравилась, ты не имела права жертвовать мной, даже для того, чтобы начать новую жизнь. Разве это не так? Разве это было правильно по отношению ко мне?

— Да, ты права.

— А если бы, например… я была бы новорожденным ребёнком, а Тэцуо — моим страшим семилетним братом, ты, мама, бросила бы его тогда ради меня, верно?

— Да, я бы так и поступила.

Садако не удержалась и тихонько рассмеялась:

— Не используй такие дешёвые трюки. Я вижу твоё чёрствое сердце насквозь. Мама, в твоём сердце нет ко мне никакой любви, только страх. Скажи, почему такая разница? Мы же оба, брат и сестра, твои родные дети, так откуда такая разница в отношении к нам?

— Я такая же, как и ты. До самого конца я не могла понять свою мать. Она была замужем, но развелась, как только родила, и после воспитывала меня одна. Бабушка была такой же. Она вышла замуж и родила мою мать, но муж её бросил, и ей пришлось воспитывать дочь опять же одной. Я боялась, что то же самое произойдёт и в последующих поколениях. После рождения дочерей они теряли мужей и растили детей в одиночку. Мы повторяем жизнь дочерей, рожающих дочерей из поколения в поколение. Плохая карма нависла над нами с начала времён, и я хотела её сломать и покончить со всем этим.

— И поэтому ты бросила меня?

Сидзуко молчала и не осмеливалась ответить.

— А ты, Тэцуо, что обо всём этом думаешь?

Садако указала пальцем в сторону Рюдзи, но и ему тоже было нечего ответить. Оставалось только молчать.

Садако вздохнула от безысходности и продолжила:

— Ты молчишь? И это молчание — знак спокойствия победителя?

Пронзительный стрекот цикад, до этого разносившийся по близлежащему лесу, внезапно смолк, словно получив какой-то сигнал извне, и ворона взлетела в высь.

— Избранный должен принять ненависть той, кого бросили.

Словно ожидая, когда грянет буря, Сидзуко ещё больше сжалась в комочек и без того худым своим тельцем. Между её бровями появились глубокие морщины — возможно, она молилась о том, чтобы ситуация не ухудшилась.

— Тэцуо, я бы хотела тебе кое-что сказать.

Рюдзи стоял на краю дверной рамы, разделявшей вестибюль с большой комнатой, и попеременно наблюдал за Сидзуко и Садако. Вдруг Садако оказалась перед ним, совершенно не потревожив окружающий воздух. В это время солнце почти что село за горизонт, и её белоснежное платье окрасилось в кроваво-красный цвет на фоне заката.

— Тэцуо, раз ты уж так притворяешься маребито, я бы хотела тебя попросить принести жертву. Чтобы утешить сердца тех, кто был брошен, отдай свою жизнь.

Сестра приказала брату умереть.

Рюдзи давным-давно преодолел страх смерти, но он не понимал, чего именно хотела от него Садако, и спросил:

— Что именно ты хочешь, чтобы я сделал?

— Умри снова тем способом, который ты ненавидишь больше всего на свете.

Вопрос об этом поднимался уже дважды: для Кашивады это означало быть похороненным заживо, но для Кавагути…

О ком из них двоих говорила сейчас Садако? Пока неясно.

— Ты уже испытал один из этих двух способов. Каково это — оказаться в полном одиночестве на дне тёмного и узкого колодца? Разве ты испытал всё в полном объёме? Чего я сейчас жду от тебя с нетерпением, так это другого способа смерти.

В офисе детективного агентства Кавагути как-то рассказал Маниве, что самый страшный способ умереть для него — это быть ложно обвинённым в серийных убийствах молодых девушек, быть арестованным и затем быть приговорённым к смерти самым жестоким образом после того, как его постигнут все проклятия всего этого мира. Похоже, Садако подслушивала этот разговор.

— Если ты не сможешь сделать даже эту мелочь, я выплесну свою злобу и ненависть на весь мир. К тому времени число жертв уже будет исчисляться миллионами, десятками миллионов… Тебе ведь не трудно это представить? Вообрази, сколько людей потеряют своих любимых и будут оплакивать их… И если ты хочешь остановить эту трагедию, всё зависит чисто от твоего решения. Так что же ты выберешь?

То, о чём просила Садако, было практически договором между Дьяволом и Богом, который заключался бесчисленное количество раз с древних времен.

Если Рюдзи считал себя маребито - «редким человеком» - и хотел следовать принципам маребито до конца, то ему пришлось бы пожертвовать собой, чтобы спасти как можно больше людей. Только найдя свою собственную миссию и двигаясь к цели, можно прожить полноценную жизнь и обрести в ней смысл.

— Каков крайний срок?

У Рюдзи было ещё много дел, которые он бы хотел закончить, поэтому было важно знать, сколько у него времени до конца.

— Это будет не так скоро и не так быстро. Когда придёт время, ты всё поймёшь.  — Даже если он откажется, навряд ли сможет прожить свою жизнь в спокойствии и безопасности.

— Я всё понял. Сделаю так, как ты скажешь.

— Тогда наш контракт заключён. Ну как, мама, ты это слышала? Твой сын, которым ты так гордишься, имеет такой сильный дух самопожертвования и мужества, что это обнадёживает.

Тело Сидзуко согнулось ещё сильнее, так, что её стало ещё более жалко. И Рюдзи сказал ей:

— Мама, не беспокойся обо мне. Лучше расскажи о своём здоровье. Как ты себя чувствуешь?

Садако ответила от имени Сидзуко:

— Думаю, ты и сам видишь, что её время уже на исходе. Тэцуо, прошу, не лезь не в своё дело. Я позабочусь о ней сама. Тебе следует спуститься с горы как можно скорее. Неужели ты не дашь мне и этого шанса побыть с ней?

Садако всё также стояла к Рюдзи спиной, подняв правую руку горизонтально и указывая на подножье горы. Она попросила Рюдзи вернуться в деревню, вернуться в реальный мир из потустороннего.

Встреча с матерью была слишком короткой — он хотел побыть с ней чуточку подольше, и ещё так много хотел ей сказать… Однако через белоснежные кончики пальцев пробивалась непреклонная воля, приказывающая Рюдзи немедленно уходить.

Он прошёл сквозь вестибюль, взял свои кроссовки и вышел на веранду.

— Сестра, я оставляю маму на тебя. Береги её.

Сказав это Садако, Рюдзи вновь обратился к своей матери:

— Я очень счастлив, что родился твоим сыном.

Сидзуко осторожно и тихо кивнула. Рюдзи оставил её и спустился с веранды гостиницы наружу, во двор.

Пройдя около сотни метров, Рюдзи остановился, когда подошел к журчащему ручью. Не было такого правила, которое запрещало бы ему обернуться, и он поневоле так и сделал. С расстояния он должен был всё ещё видеть большую комнату гостиницы, а также веранду, и даже не смотря на худощавую фигуру, он всё равно должен был видеть сидящую внутри мать.

Ему хотелось обернуться назад и снова запечатлеть на сетчатке глаз образ матери, но он услышал свой внутренний крик: «Забудь об этом! Рюдзи, ты должен знать, что даже если ты и оглянешься назад, там уже никого не будет…». Почти что весь прошлый год его мать была под долгим контролем Садако и покинула этот мир. Рюдзи подумал об одиночестве, которое он почувствует, если обернётся и подтвердит, что там никого нет, но в конце концов устоял перед этим искушением и последовал за ручьём, который становился всё шире и шире по мере того, как он спускался с горы.

Возможно, он единственный, кто остался в этом мире, и чувство собственной ничтожности становилось всё больше и больше, давя изнутри шаг за шагом.

Прошёл почти уже час, и лесная скальная тропа, образовавшаяся из-за скопления гниющих листьев и травы, потихоньку превратилась в асфальтированную дорогу, ведущую в деревню.

Здесь он уже чувствовал себя в безопасности.

Рюдзи, ощутив под ногами что-то твёрдое, остановился и огляделся. Поднимаясь от Ёсино и дойдя до Дзэнки, а затем спустившись вниз по горе Оминэ, он увидел вершину Оминэ Ямагамитаке — на неё спускались сумерки. Скалистая тропа от перекрёстка Тайко но Цудзи до Дзэнки была чётко высечена на склоне горы.

Даже если это и было фантастическим местом, здесь всё равно приходилось следовать правилам и бороться за выживание.

Ступив на твёрдую заасфальтированную дорогу, он внезапно по-настоящему ощутил себя живым.