Онлайн чтение книги Муж-злодей, которым ты одержима, здесь Villainous Husband, the One You’re Obsessed With is Over There
Глава 108

Влияние слов Раньеро было огромным. Анжелика боролась отчаянно, словно это был ее последний шанс в жизни. Она закричала:

— Я буду несчастна! — она проклинала Раньеро, — Я никогда тебя не полюблю! Я буду вечно проклинать и ненавидеть тебя!

Раньеро смотрел на Анжелику, по-прежнему ослепительно улыбаясь. Несмотря на слабость, Анжелика бросилась на него, будто хотела убить. Однако в ее движении было не столько настоящее желание убить, сколько отчаянное стремление сделать ему больно.

Она понимала, что если действительно убьет его, то никогда не сможет выбраться отсюда. Чтобы выйти из ванной, нужно было пройти через три массивные двери, а замки мог открыть только Раньеро.

Поэтому пальцы, сжимавшие его шею, готовые забрать его дыхание, вскоре ослабли и бессильно опустились. Охваченная страхом, Анжелика тяжело дышала. Она боялась не столько самого Раньеро, сколько своего положения.

Было восхитительно наблюдать за этим. Аромат сладкого плода, который он вскоре получит в полное распоряжение, уже витал в воздухе.

Сейчас ее любовь была не нужна.

Все равно скоро она полюбит его.

Она не сможет вынести одиночества.

Ведь Анжелика по своей природе нуждалась в том, на кого можно опереться. Именно поэтому, даже когда она пыталась задушить его, Раньеро лишь улыбался.

Это было проявление уверенности.

И Анжелика прекрасно это видела.

Ее слезы, остановившиеся было от удивления, потекли вновь, но теперь уже от отчаяния. Когда крики, проклятия и даже попытка убийства не сработали, она вытащила свое последнее оружие.

— Я… я убью себя.

При этих словах брови Раньеро едва заметно дрогнули. Анжелика заметила его мимолетное волнение и ее лицо просияло, будто она нашла зацепку.

— Это не ложь. Лучше умереть… умереть!

— Как?

Раньеро задал вопрос более сухим голосом, чем прежде. Уловив эту перемену, Анжелика невольно сжалась, но все же нарочно повысила голос.

— Как угодно. Повешусь… или… или прикушу язык…

Смотревшие на Анжелику красные глаза, слегка прищурились. Напряжение между ними достигло предела. После ее ультиматума они оба больше не осмеливались ни заговорить ни пошевелиться.

Губы Раньеро пересохли. Конечно, он не хотел ее смерти.

Какими же мучительными были те десять дней, когда она не приходила в сознание? Он не желал снова переживать это – однообразное, бесконечное ожидание безо всякого ответа. Но, несмотря на ее отчаянные мольбы, он не уступил.

— Попробуй.

С этими словами он достал из-за пазухи кинжал и протянул ей. От неожиданности глаза Анжелики дрогнули.

— Я… я не шучу. Я правда… умру!

Раньеро позволил себе этот жест лишь потому, что каждый раз, когда она говорила о смерти, ее голос дрожал. Она запиналась. И это было так трогательно и невинно. Сама смерть, возможно, не пугала ее. Но неизбежная боль, которая ей сопутствует, вызывала страх.

— Хорошо. Попробуй.

Тяжело дыша, Анжелика уставилась на кинжал. Ее тело дрожало, словно осиновый лист, но, будто желая доказать серьезность своих намерений, она вытащила кинжал их ножен.

Лезвие выглядело очень острым.

Она не могла оторвать от него взгляд. Она знала, какова боль. И память об этой боли заставляла ее колебаться.

Раньеро тоже не отводил глаз от лезвия.

— Ххх… уух…

Анжелика с трудом подняла кинжал, будто он был невероятно тяжелым. Она поднесла острие к запястью, ее дыхание стало прерывистым.

— У-у-уух…

Она стонала, но больше ничего не делала. Раньеро не останавливал ее. Но и не подталкивал.

Анжелика бесконечно рыдала, но в конце концов так и не смогла перерезать запястье. Кинжал упал на чистые простыни.

Всхлипывая и сжимая ткань в руках, она сжалась в комок. В ее сгорбленной позе читались раскаяние и ненависть к себе.

У нее не хватило решимости даже покончить с собой.

Раньеро грациозно подобрал кинжал. Так же ловко, как и прежде, спрятав его в складках одежды, затем он провел рукой по спине Анжелики и прошептал:

— Мне все равно, что ты ничего не можешь сделать. Я люблю тебя такой, — Раньеро презирал слабых, но только Анжелика не казалась ему жалкой, — Но не нужно больше проявлять этот глупый упрямый нрав. Хорошо?

Он медленно провел ладонью по ее худой спине, ощутив пальцами очертания выступающих позвонков, и с ледяной нежностью добавил:

— Если ты снова попытаешься так же упрямиться, я не скажу тебе, когда приду в следующий раз. Даже по направлению теней и высоте солнца ты не сможешь определить, сколько еще тебе придется оставаться в одиночестве.

Анжелика напряглась, ее тело мгновенно выдало ее страх. Как же ему нравилась ее искренность. Она не могла позволить себе притворство. Раньеро обнял ее, все еще сжимавшуюся комком, и поцеловал в спину.

Теперь, когда он довел ее до предела, все, наконец, возвращалось на свои места. Как и летом, он снова держал поводок в руках.

Это было привычно. Комфортно.

Для достижения желаемого разрушение оказывалось куда эффективнее, чем снисходительность.

Ответ был простым.

"Оставить в твоем мире только меня – вот и все."

С этого момента все чувства Анжелики – любовь, ненависть и даже отчаяние – принадлежали только ему.

***

За столом еще долго раздавалось лишь тяжелое дыхание маленького герцога, пытавшегося подавить свою ярость. Для десятилетнего ребенка его слова звучали слишком убедительно, а имена и титулы, которые он называл, были слишком точными.

Нет, это даже не просто точность. Он знал их наверняка.

Имя Доротеи Нермы он слышал раньше, когда жил в Актилусе под прикрытием и выдавал себя за слугу Сисен.

Сисен когда-то предупреждал Эдена, что герцогиня Нерма – личность, за которой стоит внимательно следить.

Эден внимательно посмотрел на мальчика.

Несмотря на его юный возраст, он держался гордо, даже надменно, его взгляд был полон презрения.

Он смотрел на Эдена и Ричарда, будто они были простолюдинами. Интуиция подсказывала Эдену, что этот мальчик действительно принадлежит герцогскому роду Нерма.

Но вместе с этим он понимал, что нужно быть предельно осторожным. Он поднялся и потянул мальчика за рукав. Тот резко дернулся, отбрасывая его руку с выражением отвращения.

— А одежда у тебя совсем не дворянская, — произнес Эден хриплым голосом.

При его словах на лице ребенка появилось презрение.

— Ха! Это одежда слуги! Смотри! — мальчик размахнул перед Эденом широкими рукавами, — Видишь? Даже размер не мой. Это не моя одежда!

— Но ведь слуги твоего возраста всегда носят одежду на пару размеров больше. Им ее передают по наследству, так что вполне естественно, что она тебе велика.

Эден внимательно следил за сменой выражений на лице ребенка. Тот выглядел так, словно действительно не знал этого.

— Т-тогда... Точно! Дай мне меч! Я покажу тебе искусство фехтования. Меня ему обучали! У... у простолюдинов же нет учителей фехтования, да? Они только камнями кидаться могут!

— То, что ты умеешь обращаться с мечом, является доказательством того, что ты — сын герцога Нерма?

— Конечно! Еще раз повторяю, простолюдины...

— Это доказывает лишь то, что ты не простолюдин. Но не означает, что ты именно из герцогского рода. Может, ты просто отпрыск какого-нибудь захолустного дворянина.

Судя по всему, эти слова уязвили мальчика куда сильнее, чем замечание про одежду. Его лицо, а затем и шея покраснели от ярости, и он уже практически кричал:

— Тогда спроси меня о чем угодно! Я знаю все о нашем доме и отвечу на любой вопрос!

— Эден...

Ричард, видимо, решил, что тот заходит слишком далеко, и попытался вмешаться. Но Эден не собирался останавливаться, не задав последний вопрос.

— Хорошо. Раз ты такой умный, скажи: где сейчас твоя мать? Давай спросим ее лично.

Глаза ребенка широко распахнулись. Сначала его лицо побледнело, а затем вспыхнуло красным. Особенно быстро покраснели глаза, в них тут же заблестели слезы. Воспоминания о поездке в карете, на время притупившиеся из-за усталости и пережитого унижения, теперь с новой силой обрушились на мальчика.

Ричард быстро подхватил его на руки и поспешно направился вниз по лестнице. Эден крикнул ему в спину:

— Не смей отпускать его или отправлять куда-то!

Ричард мельком взглянул на него через плечо. Впрочем, даже если бы Эден не сказал этого, после всего произошедшего он и так не собирался выпускать ребенка.

Когда шаги Ричарда стихли, Эден закрыл лицо руками.

Это правда.

Разговор был слишком правдоподобным.

Для полной уверенности требовалась дополнительная проверка, но казалось, что этот ребенок не врет. Реакция ребенка позволила уловить не только суть разговора, но и скрытые за этим факты.

"Герцогиня Нерма попала в беду."

Возможно, именно она пыталась замаскировать мальчика и одела его в одежду слуги, чтобы организовать побег.

Но почему она хотела сбежать?

"Очевидно: она как-то замешана в смерти Императрицы!"

Если так, то версия об убийстве Анжелики становится еще более вероятной.

Эден нахмурился. Мысли вихрем проносились в голове, вызывая головную боль.

"Но ведь императрица не умерла. Родители мальчика сказали именно это…"

Ранее на фоне отчаяния, вызванного шокирующей новостью, эта странность оставалась незамеченной. Но теперь все начинало приобретать смысл.