С его стороны это было не самым мудрым решением. Всё складывалось удачно, и не было никакой нужды идти появляться перед герцогом.
Но в этот момент произошло кое-что странное.
Когда Люцерн распахнул дверь и стремительно вошёл, Элишу охватило странное чувство – облегчение и покой. Её дрожь утихла, пульс стал ровнее. Она стояла перед Главой рода, но страх отступил.
«Что со мной не так?»
Она была озадачена. В прошлой жизни ей не раз угрожала смерть, и всё же такого спокойствия она ещё никогда не испытывала.
– Люцерн, ты врываешься так, будто произошло нечто серьёзное. Я никогда тебя таким не видел, – заметил Гаджу, изучающе глядя на него.
Люцерн ответил спокойно, не дрогнув ни бровью:
– Нельзя забирать чужую жену без разрешения. Если вы хотели встретиться, могли бы просто сообщить – я сам бы пришёл.
Он даже не посмотрел в сторону Элиши.
– Похоже, эта женщина действительно дорога тебе. Ты бросился за ней, словно за сокровищем, украденным вором.
– Меня раздражает, когда кто-то забирает даже старую посуду, валяющуюся у меня дома. Что уж говорить о женщине, которая каждую ночь спит в моей постели, – без всякой улыбки отрезал Люцерн.
Элиша не могла понять, говорил ли он всерьёз или издевался. К тому же всё это было откровенной ложью. Он равнодушно проходил мимо дорогих произведений искусства и позолоченных украшений, пылящихся в их доме.
– Почему ты так зол на мою жену, что притащил её в чужой дом и начал допрашивать, как преступницу?
Глаза Главы сузились. Он пытался понять, станет ли Элиша слабым местом Люцерна, тот действительно зол, или просто ведёт себя как собственник.
– Я слышал много слухов о твоей жене. Привёл её сюда, чтобы сам убедиться, злодейка она или нет.
– Странно. Тот, кому никогда не была важна моя репутация, заботится о репутации моей жены?
– …
– Элиша, подойди.
Холод пробежал по её спине. Она подчинилась и встала позади него. Его крепкая спина казалась широкой и надёжной, словно каменная стена.
– Ты слишком умён, и твой лживый рот мне не разжать. Поэтому я решил спросить у твоей жены. В конце концов, говорить или молчать членам моей семьи – решаю я, и это моё право, – произнёс Глава с каменным лицом. Сердце Элиши бешено стучало, словно она наблюдала схватку двух хищников.
– Почему эта женщина принадлежит к семье Главы? Она моя, – сказал Люцерн.
– Разве ты сам не часть моей семьи и не подчиняешься моей власти? Всё твоё – моё. Или ты думаешь, я не влияю на тех, кому по вкусу деньги Картье?
– Эта женщина моя. Я купил её на деньги, вырученные от продажи зелёных палочек для костров. Если у тебя есть какие-то возражения, жалуйся Джейкобу, который не разглядел в ней драгоценность. Я терпеть не могу, когда кто-то прикасается к тому, что принадлежит мне.
– Вот же наглый мерзавец.
– Ты прекрасно знал, кто я такой, прежде чем принять меня в семью. Я не изменился с пяти лет. Если тебя что-то не устраивает, нужно было воспитывать тогда, а теперь уже поздно.
Элиша ощутила, как внутри всё сжалось. Ей всё это явно не шло на пользу.
«Кто ещё осмелился бы вот так бросить вызов Главе, кроме него?»
В стране не нашлось бы никого, кто осмелился бы дотронуться до Люцерна. Но если бы Глава и правда обнажил меч, даже императорская семья не смогла бы его защитить.
– Так чего же ты хотел?
– Хотел узнать, что ты будешь делать в такой ситуации. А твоя жена, между прочим, чуть не зажарила меня своими тремя языками!
Только тогда Люцерн внимательно посмотрел на лицо Главы. И понял: это была не ярость. Во взгляде сквозила кислая насмешка… и живой интерес. К Элише.
Люцерн слегка сбавил напор.
– Разве ты не злишься из-за избрания Папы? Причём тут она? Что она вообще знает?
– Твоя жена действительно не имеет никакого отношения к тому, что Розария стала Папой? Она ведь наверняка нашептала тебе что-то и подтолкнула к решению, так?
– Шептала или нет – она выбирает то, что лучше для меня. Так в чём проблема?
– О чём ты говоришь?
Гаджу казался ошеломлённым нелепыми препирательствами этой пары, которые продолжались, словно игра в мяч. Однако его возмущение несколько утихло после разговора с Элишей.
– Знаешь, что говорит твоя жена? Она уверяет, что неважно, незаконнорожденный ты или нет, ведь ты имеешь влияние на Розарию. Разве это имеет смысл? Что, Розария теперь твоя мать?
Элиша подумала, что острый язык Люцерна явно достался ему от Главы. Это был настоящий яд в словах.
– Да, – спокойно ответил Люцерн.
– Ты с ума сошёл, Люцерн?
– Госпожа Розария – мой родитель. Она моя крёстная мать.
– … что?
– Я вырос в храме, и дядя Мерха сам меня воспитал. Но поскольку я родился вне семьи, у меня не было крёстных до 10 лет.
Крёстные мать или отец – это клятва опеки между аристократическими семьями. Это своего рода договор между родами: обычно в этой роли выступает друг семьи, близкий союзник. Клятва крёстного – оберегать ребёнка, если с его родителями что-то случится. В благородных домах таких людей подбирают уже к первому дню рождения. Но незаконнорождённый ребёнок, как Люцерн, оставался без этой защиты.
– Понимаю. Я просто тогда не задумался об этом
– Вы мной тогда и не интересовались. Это нормально.
Элиша задумалась, откуда у Люцерна такая стальная выдержка, чтобы говорить подобное.
– Когда мне исполнилось десять, мы устроили большое торжество – в благодарность богам за то, что я дожил до этого возраста. Но к тому моменту у меня всё ещё не было ни крёстной, ни крёстного, и в храме из-за этого было много проблем. Я хотел оставить официальный след, но за мной не стоял ни один опекун.
Рука главы замерла.
– Мерха отказался быть твоим крестным отцом?
– Да, – Люцерн кивнул.
– Когда все вокруг растерялись, Госпожа Розария, которая тогда находилась в Главном Храме, сама предложила стать моей крёстной. У неё слишком доброе сердце. Думаете, она теперь откажется от меня только потому, что стала Папой?
На лице Гаджу промелькнула тень раздумий.
– И что будет с Мерхой?
– Я как раз собирался на встречу с Госпожой Розарией. Она моя опекун и крёстная, как она может быть жестокой с моим дядей? Народ требует смертной казни, но мы можем её предотвратить.
Рука Главы дёрнулась при словах «смертная казнь».
– Он убил Пророка. В обычной ситуации смертной казни не избежать, но… За исключением этого случая, после нескольких лет формального заключения, я пообещал его освободить.
– …То есть ты хочешь сказать, что члена семьи Картье следует посадить в тюрьму?
– Я не выдам его императорской семье, но позволю жить тихо и уединённо в подземной тюрьме Великого Зала Верховного Храма. У него не будет ни в чём нужды. Разве мы не должны хотя бы так поступить, чтобы дядя мог поразмышлять о своём? Он убил Пророка. Я беспокоился о будущем нашей семьи. Представьте себе, умирающий Пророк насылает проклятье. Именно из таких мелочей складывается падение рода.
Люцерн на мгновение замолчал, а потом повернулся к Элише:
– Ризральфо был поистине пророком, обладающим божественной силой. Не так ли, Элиша?
– Верно. Даже если ты не боишься проклятия, думающий о своей семье человек не стал бы совершать такое страшное преступление. Разве Небеса не отомстили бы? – спокойно заключила Элиша.
Даже герцог не мог игнорировать эти слова. Хотя он не был глубоко верующим, он знал, что божественная сила реальна, и что это чудо, когда пророк или святой действительно проявляет себя.
Гаджу тихо спросил:
– Мерха это примет?
– Господин, – слабо улыбнулся Люцерн, – в тот момент, когда дядю Мерху обвинили в убийстве Ризральфо, Марко тоже был на месте убийства в Юрифе.
– …
– Когда я спросил об этом, он сразу же признал вину. Как будто пытался что-то скрыть.
У Элиши побежали мурашки по руке от того, насколько всё было точно рассчитано. Мерха тоже был человеком и отцом. Если в убийстве Пророка был замешан и Марко… Мерха мог сознаться в преступлении, чтобы прикрыть сына и сохранить ему будущее.
Глава всё понял мгновенно. Склонив голову, он со злостью прошептал:
– Невероятно… Проклятые идиоты. Если бы я делал всё по первому порыву, то давно бы размазал этого наглого Мерху по полу.
– Вы так старались его вырастить, но он не усвоил ваших уроков. Что ж, может, хоть сейчас у него хватит ума переосмыслить свою жизнь, – спокойно подытожила Элиша.
И всё же в её словах был другой смысл:
Люцерна вычеркнули, не дали ничего. Но он вырос стойким, умным, сильным. А Мерха – лелеяли, давали всё, но в итоге? Он оказался ничем. Их нельзя сравнивать. И если сравнивать, то лишь для того, чтобы понять, кто по-настоящему стоит чего-то в этой семье.
Услышав её слова, Гаджу пристально посмотрел на них двоих. Всё это время он не переставал постукивать по мраморному столу.
– Ты сможешь управлять храмом, Люцерн?
– Смогу, если понадобится.
– Что тебе для этого нужно?
– Что мне нужно? Картье и так достаточно сильны и богаты. Не вижу смысла выжимать сверхприбыли из храмов, развращая семью. К тому же, до сих пор прибыль с храмов шла исключительно в карман дяди Мерхи.
– …
Гаджу тихо вздохнул и кивнул.
– Как думаешь, сколько лет Мерха пробудет там?
– Думаю, через четыре года можно будет пересмотреть решение.
– Понятно, Люцерн.
Внезапно тон Гаджу изменился.
– Элиша, а ты расскажи подробнее. Как это выглядит со стороны?
Элиша ответила спокойно:
– Конечно, это лучше, чем потерять контроль над храмом из-за дел Верховных жрецов Мерха и Ганнера. Даже если это будет выглядеть как спектакль – важно, чтобы в ближайшие годы Папой стал кто-то не из семьи Картье. Иногда, чтобы сохранить власть в долгосрочной перспективе, нужно уметь выбирать.
У Главы чуть дрогнули уголки губ – казалось, он с трудом сдерживал улыбку.
– Что ж, – сказал Глава, – не стоит уж так проклинать, что даже ублюдок вроде тебя привёл в дом такую женщину. По крайней мере, Люцерн, думаю, именно благодаря твоей жене мы с тобой хоть немного стали понимать друг друга.
– Женитьба меняет человека, не так ли?
– …Если это и правда так, быть может, и мне стоит попробовать. Интересно же, каково это – жить с женщиной, у которой язык острый, как нож. Такая точно умеет управлять мужчиной.
– Как угодно, – в глазах Люцерна что-то вспыхнуло, – только не смейте трогать её в моё отсутствие. А что если мне захочется раздавить её в ладони? Я не позволю ни одному мужчине коснуться её снова.
Тело Элиши вздрогнуло.
«Ты говоришь это, потому что рядом Глава…»
Она знала намерения Люцерна, но всё равно… внутри всё похолодело. Словно это было сказано не для Главы, а для неё одной. Если Глава решит склонить её на свою сторону, ей даже представлять не надо, Люцерн не оставит её в покое.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления