— Я знаю, почему я здесь.
На лице девочки, что произнесла эти слова, не было ни намёка на эмоции.
Ребёнка держали в тесной комнатушке три дня. Она даже не успела нормально умыться, как её тут же посадили в трясущийся фургон.
Кишки у неё до боли сводило от голода, а пересохший рот горчил, словно в него напихали полынь, но девочка упрямо держала глаза широко открытыми.
Прошло уже немало времени с тех пор, как её притащили сюда, в это место с пастельными обоями. Однако напряжение в жёсткой шее не спадало ни на миг.
Она лишь смотрела на психиатра в белом халате и обкусывала пересохшие губы, покрытые кровавой коркой.
— Я подралась с детьми из приюта и единственная осталась цела. Я даже не плакала…
— Понятно.
Врач что-то нацарапал серебристой ручкой.
— Но ты тоже выглядишь побитой и раненой.
— А, это? Ерунда.
Раны действительно не казались ей серьёзными. Поэтому реакция врача, излишне остро воспринимавшего эти незначительные шрамы, казалась девочке смешной. Этот человек, наверное, невероятный слабак…
— Те, кого я побила, пострадали сильнее.
— Скольких ты избила?
— Пятерых.
— …
— Первому сломала руку, второго сбила с ног. Третьего ударила по спине, четвёртому сдавила горло и последнему подставила подножку.
Девочка загибала пальцы и говорила совершенно спокойно, словно ничего особенного не произошло.
— Понятно. А как ты себя чувствовала, когда твои друзья плакали?
— Мне было смешно.
— Почему это показалось тебе смешным?
Рука врача двигалась всё быстрее. Девочка, не отводя взгляда от тихо скользящей серебристой ручки, продолжила:
— Потому что эти дураки ревели от боли. Настоящие идиоты. Это не повод для слёз, такое надо терпеть. Тогда они станут крепче. Мне говорили, что сломанные кости становятся только прочнее, когда срастаются.
— …
— Я специально бью себя по голеням палкой, чтобы сделать их сильнее. Тогда со временем они станут твёрдыми, как железо.
Впервые на её бесстрастном лице отразилась гордость.
— Я слышала, что так тренируются те, кто профессионально занимается боевыми искусствами. Показать вам мои голени?
— Ты хочешь стать мастером боевых искусств, когда вырастешь?
— Нет.
— Тогда зачем ты так тренируешься?
— …
Хотя девочка не отличалась богатой мимикой, она щебетала без умолку, словно птенец, но внезапно резко замолчала. Казалось, она никогда раньше не задумывалась над этим вопросом. Малышка чуть склонила голову, будто пыталась найти ответ.
Врач терпеливо ждал, пока девочка сама придумает, что сказать.
Интересно, теперь в приютах обучают балету? Её манеры, элегантные линии движений и осанка напоминали воспитание в богатой семье. Она была очень хорошеньким ребёнком: с прекрасными, кукольными чертами лица и густыми длинными ресницами.
— Потому что я не могу это отпустить.
— Что ты имеешь в виду?
— …Это всё, что у меня осталось, поэтому я продолжаю тренировки, чтобы не забыть. Если забуду, что умею, мне станет слишком одиноко — ведь теперь у меня нет ни мамы, ни папы, ни родного дома.
Её слова были расплывчатыми, но врач понял их мгновенно.
— Поэтому мне нравятся мои вещи.
В тусклых и безжизненных глазах вдруг вспыхнуло странное напряжение.
— У меня пока ничего нет. Но когда вырасту, у меня появится что-то по-настоящему важное, и я отдам ему всю себя. Я буду очень хорошо заботиться, буду беречь изо всех сил.
— Молодец.
— И я никогда не отпущу его.
— Что?
Врач, что-то записывавший в папке, поднял голову с небольшой заминкой. Именно тогда разговор начал сбиваться с ритма.
— Потому что это моё.
— …
— Я не позволю ему уйти. Если оно уйдёт, я верну его. Если сбежит, я снова поймаю и сделаю так, чтобы оно осталось со мной.
Голодный взгляд девочки пылал жаждой, от которой было трудно отвести глаза.
Чёрт… Врач едва сдержался, чтобы не схватиться за лоб.
— Дитя, какими бы сильными ни были твои чувства, ты не можешь получить всё, чего хочешь.
— Почему?
Девочка невинно наклонила голову.
— Люди и любовь — не то, что можно просто забрать себе. Это трудно понять, но настоящая забота вовсе не про обладание.
— Но я хочу только одного. Я хочу то, что никогда не исчезнет. Единственное в мире, что будет моим.
Она была настойчивой, почти отчаянной, и, возможно, поэтому так сильно хотела любви. Страдания сделали её поразительно чувствительной к тому, что ей действительно нужно. Эта острая интуиция напоминала охотничий инстинкт.
Врач отложил ручку и посмотрел в дрожащие детские глаза.
— Тогда тебе нужно научиться кое-чему.
— Чему?
— Когда ты встретишь того, кто тебе дорог, ты должна уметь не совершать ошибок. Слишком резкие действия могут напугать человека. Мы часто теряем близких даже из-за малейших оплошностей.
Девочка подняла маленькие руки и закрыла лицо. Её пронзала боль от одной только мысли, что кто-то может от неё уйти. Нет… Нельзя больше никого терять…
— Вот почему так важно быть осторожной с людьми.
Именно в тот момент, когда врач расслабленно отпивал чай, довольный её реакцией, девочка выдала:
— А если я ещё сильнее буду бить себя по голеням?
Он выплюнул чай, забрызгав подбородок и одежду. Но девочка, казалось, не заметила этого и продолжала смотреть на него своими яркими глазами.
— Я ведь не буду избивать того, кем дорожу. А если меня бросят, то у меня хотя бы будут крепкие ноги.
— !..
— Я должна быть сильной. Достаточно, чтобы вернуть того, кто уйдёт.
На мгновение на её лице, которое всё время было пустым, как чистая страница, появилось странное выражение. Это была не совсем улыбка: уголки рта дернулись и слегка приподнялись.
— Я поймаю его.
В глазах ребёнка горел упрямый, почти пугающий свет.
С того первого визита девочка по имени Хан Со Рён приходила к психиатру раз в месяц.
Она так часто ввязывалась в драки, что не было ни дня, когда на теле у неё не оставалось синяков.
А затем, в какой-то момент, выяснилось, что у неё есть талант к гимнастике. Она начала участвовать в соревнованиях и даже показывала хорошие результаты. Однако из-за неприятного инцидента в старшей школе Со Рён пришлось бросить учёбу, из-за чего она провалила вступительные экзамены в университет.
Когда она стала взрослой и покинула приют, ей ничего не оставалось, кроме как выйти на рынок труда.
До тех пор консультации продолжались. Когда Со Рён не могла приходить лично, беседы заменяли короткими телефонными разговорами.
Так огромный объём записей, охватывающий всю её жизнь, стал хроникой Хан Со Рён.
Преодолев все лишения, она выросла, и, применив навыки, освоенные на гимнастике, получила сертификат массажистки и долгое время работала сиделкой.
Работа была тяжёлой, но Со Рён говорила, что стабильная зарплата, пусть и небольшая, позволяет ей жить нормальной жизнью.
Но жизнь — штука непредсказуемая.
— Доктор, я выхожу замуж в следующем месяце.
Спустя несколько лет Со Рён пришла к нему снова, держа в руках складную трость для слабовидящих. Однако её лицо было настолько ярким и счастливым, что казалось, она владеет всем миром.
На нём сияла жизненная энергия, которую невозможно было найти в детстве. Она протянула в воздухе приглашение на свадьбу, пахнущее цветами, и застенчиво улыбнулась.
— Кажется, ты наконец-то нашла своего человека!
Услышав удивлённый возглас психиатра, девушка смущённо опустила покрасневшие от наступающих слёз глаза.
— Тогда будь счастлива.
После свадьбы я не слышал о ней ничего, и вновь увидеть Со Рён довелось не лично, а…
…в вечерних новостях.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления