Онлайн чтение книги Что делать, если хитрый демон кажется очаровательным? What to do if you think the devil is cute
19 Второй приступ.

«Слова в песне звучали абсурдно, словно набор случайных звуков…»

Поместье, куда они пришли, было довольно большим. При тщательном рассмотрении становилось понятно, что некогда это была роскошная резиденция, ныне пришедшая в упадок.

Гуй Ша привёл Лю Куана в комнату.

Тот подумал, глядя ему в спину: «Гуй Ша по-прежнему облачён в чёрное, а спина всё также несгибаема». От этого зрелища он почувствовал некоторое уныние. На протяжении всего пути до этого места Гуй Ша хранил молчание. Слишком тихо.

Царила настолько гнетущая атмосфера, что Лю Куан не осмеливался даже дышать слишком громко.

Он набрался смелости и взглянул на лицо Гуй Ша:  «Этот облик. Он по-прежнему уродлив и свиреп». Быть может оттого, что Гуй Ша не злился и не собирался его пугать, а может, Лю Куан просто слишком долго на него смотрел, – он вдруг обнаружил, что больше не испытывает страха.

Гуй Ша начал озираться по сторонам. Похоже, он пытался найти что-то, что поможет ему сковать Лю Куана, чтобы удержать на одном месте. Но ничего не нашлось, поэтому только и оставалось, что связать руки тому золотой цепочкой. Гуй Ша посадил Лю Куана на один стул, а сам уселся на другой.

Он медленно притянул руку Лю Куана к себе и тремя костлявыми пальцами принялся измерять его пульс. Внимательно прислушавшись, он не заметил ничего странного.

Вместе с тем, как темнели небеса за окном, глаза Гуй Ша также заполнялись мраком.

Немного поколебавшись, Гуй Ша достал чёрную ленту. Его движения были неторопливы. Он медленно и аккуратно прикрыл глаза Лю Куана этой лентой. Перед взглядом последнего вмиг всё потемнело, после чего он ощутил небольшое давление на затылке, словно кто-то завязал не тугой узел.

В это мгновение Лю Куан почувствовал, что эта сцена кажется очень знакомой.

В пещере, усыпанной светящимися жемчужинами, мужчина, что красотой не уступал небесному бессмертному, будто бы точно так же прикрыл ему глаза. Размышляя об этом, Лю Куан начал медленно кое-что осознавать в беспорядочном хаосе своих мыслей. Неожиданно он почувствовал, будто сердца коснулось что-то очень мягкое.

– Глава клана, подай мне ту занавеску.

Гуй Ша нахмурился, затем повернулся и сорвал занавеску над кроватью. После чего бросил её в руки Лю Куана.

Лю Куан схватился за верёвку, обвязанную вокруг его талии, подтягивая к себе Мусорное Ведро, а затем, развернув занавеску, накрыл его тканью.

Гуй Ша не мог видеть Мусорное Ведро, но заметил его очертания под занавеской.

В тот момент он, конечно же, догадался, что это та самая вещь, благодаря которой Лю Куан мог становиться невидимым.

– Глава клана… так тебя… точно никто не сможет увидеть, – тихо пояснил Лю Куан.

Гуй Ша не успел что-либо ответить. Взошла луна.

В комнате воцарилась тишина. Стало настолько тихо, что они слышали лишь дыхание друг друга. Внезапно Лю Куан услышал, что дыхание Гуй Ша участилось.

Голову Гуй Ша пронзила сильная боль, он вздрогнул и, проведя ладонью по лицу, взглянул на неё, с облегчением подумав: «К счастью, в этот раз… не так много… кровь хлынула лишь из семи отверстий*».

* 七窍流血 (qīqiào liúxuè) – кровь хлынула из всех отверстий головы; открылось кровотечение из носа, рта, ушей и глаз.

В следующее мгновение Лю Куан услышал, как что-то тяжёлое с гулким стуком упало на пол. 

«Должно быть, это Гуй Ша».

Лю Куан не мог видеть мук боли на его лице, не слышал он и стонов или криков. Всё, что долетало до его слуха, – тяжёлое прерывистое дыхание и звуки, похожие на трение одежды об пол. Дыхание это напоминало сдавленное тяжёлое дыхание человека на пороге смерти. И следом раздался тихий протяжный стон,  вырвавшийся из горла, несмотря на все попытки его сдержать. Однако этот короткий отзвук боли довольно быстро стих, запертый меж стиснутых зубов своего хозяина. После этого не раздалось ни единого звука, свидетельствующего о тяжких страданиях отравленного.

Казалось, этот человек изо всех сил старался сдерживаться. Лицо Лю Куана мгновенно помрачнело. Находясь в кромешной темноте, он ясно увидел перед собой первую встречу с Гуй Ша.

Этот силуэт, свернувшийся калачиком в чаще леса. Переполненный отчаяния человек.

Затем он вновь услышал звук трения одежды об пол, после чего кто-то мёртвой хваткой вцепился в стул и пронзительно закричал. Этот надрывный вопль звучал так, словно в него вложили всё страдание, от которого пытались избавиться. Сейчас глаза Лю Куана были закрыты черной лентой. Перед глазами стоял лишь мрак.

Его окружала темнота, а в комнате стоял спёртый воздух. Лю Куан начал задыхаться. Едва различимый стон долетел до его уха. Он вдруг ясно ощутил всю ту боль, что испытывает этот человек: «Ему настолько больно, но он всё ещё пытается сдерживаться? Так почему не издаёт ни звука? Он так старается подавить стенания, но боль настолько сильна, что сдерживать страдания не в его силах?»

Лю Куан осознал, что больше не может находиться в этой комнате. Ему стало душно, появилась болезненная одышка. Его накрыло ощущение подавленности и безнадёжности. Сердце сжалось, и удар за ударом отдавалось гулким стуком.

Происходящее наводило на него ужас. Состояние, при котором человек не способен даже закричать от боли, а лишь мучительно протяжно стонет… Этот бесконечный ад, запертый в четырёх стенах комнаты. Молчаливая боль, которая гораздо страшнее смерти.

Дыхание Лю Куана участилось. Он вспомнил то, что, казалось, должен был забыть навсегда.

«Эта тварь. Всё так же, как и с □□ в тот раз. Я навсегда похоронил это в своём теле».

Он никогда этого не забудет.

Коробки, окурки, серебряная игла и тонкая нить…

Снова и снова. Всхлипы. Безнадёжная ночь, в тиши которой ты не смеешь издать ни звука.

В то время он больше всего любил вечера, когда отец смотрел телевизор. Шум от телевизора: когда люди в телепрограмме плачут навзрыд, когда кто-то в передаче громко поёт… В такие моменты ему выпадал редкий шанс обнажить и свои искренние эмоции. Он мог, наконец, вынуть изо рта кулак, от которого всё лицо уже покраснело, и с предельной осторожностью тихо-тихо заплакать.

В этот момент в комнате раздался ещё один не громкий, но и не тихий мелодичный стон. После чего раздался безжалостный скрежет зубов от смыкания челюсти.

Голос Лю Куана дрожал, когда он сказал:

– Глава клана, я хочу спеть.

Он не стал дожидаться ответа Гуй Ша и тут же принялся за дело.

Лю Куан взял со стола палочки для еды и, отбивая ими ритм, запел.

Его голос постоянно срывался. Слова в песне звучали абсурдно, словно набор случайных звуков. Никакой мелодичности. Он пел так громко, словно пытался что-то скрыть за этими выкриками.

Бам-тук-тук… Бум-бум…

– О-о-о, небо… о-о-о, земля…

О-о-о, луна… о-о-о, звёзды.

Солнце уже село,

Девчонка, я провожу тебя до дома.

…

Гуй Ша лишь ощущал вибрации от постукиваний Лю Куана. Его пение резало уши, а слова были неразборчивыми.

«Слишком громко».

Было настолько шумно, что даже □□, от которого скрыли лежащего на полу Гуй Ша, за этими звуками не было слышно*.

* Думаю, что под цензурой имеется в виду Мусорное Ведро. Так как текст выше идёт как бы со стороны восприятия Гуй Ша, вероятно, поэтому ведерко зацензурили, ведь Гуй Ша не знает, что за предмет делает Лю Куана невидимым. Но всё равно предложение крайне странное.

Луну на некоторое время заслонили облака, поэтому боль Гуй Ша поутихла.

Он лежал неподвижно, дыхание его постепенно начало выравниваться.

Слова, которые он не мог раньше чётко расслышать из-за боли, теперь ясно зазвучали:

– … Я знаю, что ты влюбилась в деревенского Эр-лана,

Но он не круче Лю Куана.

Потому что я талантлив и при бабках,

Супер высокий,

С длинными ногами.

Я не сравним с этим Эр-ланом!..

Гуй Ша всё это время молча прислушивался, как вдруг разразился смехом.

– Лю Куан, что это за песня?

Лю Куан перестал петь и широко улыбнулся.

– Её придумал я, разве не круто?

Договорив, он снова стукнул палочками:

Бам!

Гуй Ша посмотрел на Лю Куана. Его рот растянулся в простодушной улыбке.

– Почему ты плачешь? – неожиданно спросил Гуй Ша.

– А?

– Ты плачешь.

Лю Куан принялся вытирать руками мокрое лицо.

Словно устыдившись, он начал ещё сильнее его тереть.

– … Я слишком увлёкся, – пытаясь оправдаться, тихо проговорил он.

Гуй Ша нахмурился.

Осознав, что эта причина звучит слишком неправдоподобно, Лю Куан всё-таки признался:

– … Просто… я кое-что вспомнил… Отец постоянно бил меня… слишком больно…

Лю Куан улыбнулся, чувствуя себя в некоторой степени жалким, поэтому пояснил:

– … Пустяки! Детей часто бьют… Просто меня избивали гораздо больше, чем обычных детей в воспитательных целях…

Чем больше Лю Куан говорил, тем сильнее смущался.

– Разве тебя не лупил отец в детстве? Ха-ха, ха-ха…

– Нет, – ответил Гуй Ша. – Отец никогда не бил меня.

– Значит, тебе повезло.

– Отец видел меня всего дважды, – после небольшой паузы Гуй Ша продолжил: – Он отказался от меня.

«… Неловко получилось».

Лю Куан вспомнил, что Гуй Ша воспитал шифу из Гуймэнь.

– … Тогда, наверное, тебя поколачивал шифу…

– Шифу никогда не поднимал руку на учеников, если ему кто-то не нравился, он убивал его на месте.

– Но я выжил, – после небольшой паузы добавил Гуй Ша.

Лю Куан замер.

Гуй Ша моргнул. На его ресницах всё ещё оставались капли крови, которые не успели засохнуть, поэтому он вытер лицо. Его рука была вся в крови.

Глаза застилала пелена красного цвета.

Ему вдруг захотелось что-то сказать.

– Ты знаешь, как я смог выжить?

Гуй Ло часто беседовал с Гуй Ша.

«Я ценю тебя больше всех, потому что ты дитя Гуй Юэ».

«Поэтому иди. Надеюсь, в этот раз ты снова выживешь».

Его «тренировки» были следующими: иногда это дюжина волков, порой пять тигров, время от времени было около двадцати детей.

Использовались яд, мечи и боевые искусства.

Выжить должен был только один из них.

И каждый раз это был он.

– Значит, ты с самого детства убивал много людей? – спросил Лю Куан.

– Угу.

— Не расстраивайся… Это не твоя вина… — сказал Лю Куан, но про себя подумал: «… Хочу обнять его».

Гуй Ша посмотрел на него в недоумении:

– Почему я должен расстраиваться?

– А?

– Если не я их убью, то они убьют меня. Чем быстрее я со всем покончу, тем быстрее смогу поесть, – равнодушно ответил Гуй Ша.

«… Больше не хочу его обнимать».

«Хочу затоптать его ногами».

Облака продолжали плыть, вот-вот снова должна была высунуться луна.

Гуй Ша практически ощущал, как начинают подниматься волны боли.

– Поспи, – сказал он.

– Угу, – кивнул Лю Куан. – Я спа-а-ать.

Он откинулся на спинку стула и зевнул. Вскоре послышалось ровное дыхание.

Гуй Ша посмотрел на него и недовольно сказал:

– … Свинья.

Гуй Ша заметил, как облачная дымка начала рассеиваться и вновь появилась луна. Голову снова охватила тупая боль: тёплая кровь вот-вот должна была хлынуть из ушей и глаз.

Лю Куан уже давно довольно сопел.

Гуй Ша не ожидал, что состояние, которое он меньше всего желал кому бы то ни было показывать, увидит именно этот человек.

Более того, он и подумать не мог, что когда-нибудь вообще захочет с кем-то поговорить о своём прошлом. Жалком и унизительном прошлом.

Тем более с Лю Куаном, который распевает непонятные хулиганские песни.

«Невозможно».

Он сделал шаг назад, сел на пол и спокойно закрыл глаза. Внезапно он ощутил поднимающуюся бурю яростной резкой боли.

Перевод: Теххи Шекк