Онлайн чтение книги Секондо Пьятто Secondo Piatto
2 - 33

Находящиеся в той же ситуации часто сетовали, что в детстве потеряли родителей, но Вонён давно считал себя повзрослевшим и не заслуживающим жалости. Ведь есть люди, которые потеряли родных ещё раньше и, в отличие от него, были вынуждены бороться за жизнь, не получив никакого наследства.

Кроме того, у него был Минсок и родители Минсока. После утраты семьи Вонён не стеснялся полагаться на них.

Сколько раз он напивался до беспамятства, а Минсок приходил, чтобы забрать его домой или уложить спать. А родители друга смотрели на него с жалостью, как на сироту, и говорили, что он может просить у них всё, что нужно. Он ловко пользовался этой заботой, прилипая к ним, как паразит.

Если вдуматься, проблема была вовсе не в обстоятельствах или окружающем мире. Она заключалась в самом Вонёне. Его неспособность хранить дружбу как дружбу и эти болезненные, уродливые чувства, которые он испытывал, были корнем всех его проблем.

Он вспоминал сверкающую свадебную дорожку Минсока и Хисон, их сияющие улыбки, такие тёплые, как само летнее солнце. Вонён не решился даже выйти на улицу, где проходила церемония. Он стоял у окна ресторана и наблюдал за ними издалека. Ему казалось, что он чужеродное пятно, которое не должно осквернять эту светлую картину.

Человеческие предпочтения сложно изменить. Вонён снова оказался на грани того, чтобы впутать себя в неуместные отношения. Сейчас всё ещё можно было остановиться. Но что, если он привыкнет к этому, как к дыханию? Что, если его чувства опять станут извращёнными и пойдут дальше?

Ему не следовало бы держать зла, даже если кто-то считал его распутным, ничтожным геем, которого можно иметь по первой прихоти. Жаловаться тому, кто стал причиной боли, было вовсе лишним.

— Возможно, пришла пора снова уехать из Кореи. Как в двадцать лет, когда я решил уйти прочь от своих грязных мыслей, воспользовавшись тем, что Минсок был далеко…

Тогда, на чужбине, он терпел унижения как юный азиат, который только начинал карьеру в кулинарии. Пока другие получали повышение, он продолжал чистить овощи. Но это не казалось ему несправедливым. Да, было нелегко, но он держался.

Его решимость была далеко не героической. Другой язык, чужая земля — это место было скорее убежищем от его слабости и уродливых желаний, чем мечтой о блестящем будущем.

В ресторане, где он работал, трудиться приходилось по пятнадцать часов в день. Многие сотрудники уходили, не продержавшись и месяца. Но Вонён молча выполнял обязанности, словно образцовый заключённый. Через какое-то время его заметил су-шеф.

Поначалу ему поручали разделывать мясо и рыбу, но затем доверили сервировку блюд, работу с огнём, а позже — приготовление соусов. И хотя он не вкладывал в это особого рвения, всё же испытал неподдельную радость, когда строгий шеф похвалил его за талант и чувство вкуса. Тогда он даже не смог сдержать улыбку.

Жизнь в ресторане была тяжёлой, но не плохой. Франция, Италия или любая другая страна...если бы он вернулся туда сейчас, он чувствовал, что смог бы справляться лучше прежнего. Тогда, в юности, он не переборол сожаление о том, что оставил позади, и вернулся в Корею. Но на этот раз всё иначе — он смог бы уехать насовсем. 

— Если в жизни нужен поворотный момент, то он, наверное, настал. Я мог бы распродать всё наследство, уехать туда и открыть своё заведение. Небольшое бистро, где будет несколько блюд и хороший выбор напитков. Там я смог бы предложить гостям больше разнообразия, чем здесь, в Корее. А если что-то останется непроданным, ну и пусть…

В этом новом месте никто не придёт, чтобы забрать его домой, когда он напьётся. Он мог бы умереть где-нибудь на улице, как безымянный бродяга, и это тоже не казалось ему такой уж плохой перспективой.

— Было бы лучше, если бы моё тело нашли нескоро. Пусть его зарегистрируют как неопознанное, чтобы новость не дошла до Кореи. Пусть Минсок, его родители, Хисон и даже тот наглец, который только что ушёл из дома, думают, что Со Вонён где-то за границей живёт своей жизнью. Пусть они остаются спокойны.

Вонён прищурил глаза и, словно во сне, разукрашивал в воображении свою новую жизнь за границей. От этих фантазий на его лице появилась лёгкая улыбка.

Внезапно послышался знакомый механический звук, тот самый, что он уже слышал недавно.

Вонён вздрогнул, как будто очнулся после кошмара, и удивлённо поднял голову, направив взгляд к входной двери. Он попытался опереться на пол, чтобы встать, но не успел — дверь уже открылась.

Тот самый наглец, который только что ушёл, вернулся, безжалостно разрывая на клочки только что нарисованную в воображении картину. Вонён ошеломлённо замер, глядя снизу вверх на вошедшего мужчину появившегося из ниоткуда.

Сидя на полу, Вонён заметил, что человек казался гораздо выше, чем обычно. Тэ Хёнук смотрел на него с лёгким удивлением, чуть расширив глаза, и, казалось, был немного сбит с толку.

— Ну и чего ты?

Пробормотал он, хмуря брови.

— Выгнал человека, а теперь сидишь здесь, похныкивая.

Не дожидаясь ответа, Хёнук склонился к Вонёну и просунул руку под его локоть, заставив его встать прежде, чем тот успел как-то отреагировать.

Когда Вонён почти оказался на весу, готовый быть поднятым, он, наконец, обрёл дар речи. Он яростно дёрнулся, пытаясь освободиться, и Хёнук остановился, поставив его на ноги. Вонён, пошатываясь, едва удержался, чтобы не упасть снова, и уставился на Хёнука с явным раздражением.

— Что это за выходки? Зачем ты вернулся…мм?

— А я и не уходил!

Невозмутимо ответил Хёнук.

На эти слова Вонён вспомнил случай, когда Хёнук делал вид, что уходит, махая рукой, а потом прятался за дверью, ожидая удобного момента, чтобы его удивить. Воспоминание о хитро улыбающемся лице заставило его заскрежетать зубами.

— Я просто подумал, что нам обоим нужно немного времени побыть в одиночестве.

Продолжил Хёнук.

— Я же сказал, что увидимся позже.

— Позже? Это спустя несколько минут, по-твоему? Я сказал тебе убраться!

Выпалил Вонён.

— Но я не могу этого сделать. Ты тут сидишь, как мокрая мышь, с разбитыми губами, жалкий и хнычущий. Люди так не поступают, если действительно заботятся и любят кого-то.

— Я же сказал, у меня к тебе нет никаких чувств!

Зло бросил Вонён.

— А у меня есть.

Спокойно отозвался Хёнук.

Прошло десять минут? Пятнадцать? Наверное, не больше. Тэ Хёнук, воспользовавшийся своим «временем для размышлений», вернулся с выражением полной самоуверенности, словно и не выглядел ранее подавленным, когда покидал дом.

Он оказался даже хуже, чем Вонён мог себе представить. Если бы в нём была хоть капля совести, он бы не мог после их последнего разговора вот так снова вломиться в дом. Но, как всегда, слова Вонёна прошли мимо его ушей, а чувство унижения, которое он испытал, Хёнук превратил в очередной повод для шуток.

— Я подумал на лестничной площадке…

Сказал Хёнук, подходя ближе и берясь за пуговицы мокрой рубашки Вонёна.

От шока Вонён просто застыл на месте, не в силах пошевелиться или что-то сказать. Он смотрел, как большие руки уверенно расстёгивают его одежду, будто это было чем-то абсолютно естественным.

— Я решил, что откладывать разговоры — плохая идея. Во-первых, я никогда не считал тебя легкодоступным, даже в мыслях, и уж точно не относился с презрением только потому, что ты гей. Так что об этом я не переживаю.

Хёнук говорил спокойно, продолжая своё занятие.

Вонён не смог ответить. Слова застряли у него в горле, уступив место ещё большему удивлению.

— За свою жизнь я не раз замечал, что некоторые люди воспринимают мои действия как пренебрежение, даже если я этого не имел в виду. Это, наверное, проблема моего характера или поведения. Я не собираюсь оправдываться за это, потому что в данном случае я действительно вёл себя грубо.

С этими словами он стянул с Вонёна рубашку, влажная ткань скользнула вниз по рукам и упала на пол.

— Мне действительно жаль, и я прошу прощения. Независимо от того, какие между нами отношения, я не должен был вести себя так. Это было неправильно.

— И сейчас ты ведёшь себя грубо, прямо в реальном времени.

Едва выдавил Вонён.

— Да, ты прав.

Кивнул Хёнук, без тени смущения.

— И за это я тоже прошу прощения.

Хёнук продолжал раздевать Вонёна, даже несмотря на то, что его слова извинения звучали так, будто сам он особо не верил в них. От этого у Вонёна вырвался короткий нервный смешок, в то же время он задрожал от холода. Оголённая кожа покрылась мурашками, и озноб прокатился по всему телу.

Его охватили злость и растерянность. Он был ошеломлён и подавлен. Вонён с трудом удерживал себя на ногах, чувствуя, как алкогольная волна кружит голову и поднимает в горле неприятное чувство тошноты.

Это было так несправедливо — терпеть подобное в собственном доме. Голос его сорвался, в нём послышались почти рыдания:

— Чёрт тебя побери…холодно…

— Ты замёрз, потому что сидел в мокрой одежде.

Спокойно ответил Хёнук.

— Посмотри на свои губы, они уже посинели.

Не обращая внимания на его протесты, Хёнук наклонился и начал снимать с Вонёна брюки. Это унизительное действо, будто он был провинившимся ребёнком, лишённым возможности сопротивляться, заставило его окаменеть. Вонён не мог собрать силы, чтобы оттолкнуть Хёнука, с трудом стоя на ногах.

Когда Хёнук поднял его второй раз, у Вонёна больше не осталось сил сопротивляться. Оказавшись в его крепких руках, он невольно прижался к нему всем телом. Контраст между ледяной кожей Вонёна и горячей, обжигающей кожей Хёнука был почти невыносимым, заставляя его выдохнуть едва слышный стон.

Несмотря на то, что внутри всё ещё бушевали гнев и чувство бессилия, тепло, которое исходило от Хёнука, постепенно побеждало холод. Вонён закрыл глаза и, стараясь удержать остатки самообладания, придвинулся ближе, буквально прилипнув к нему. В ответ Хёнук крепче сжал его в объятиях.

— Ух…

Тихо выдохнул Вонён, не в силах сказать ничего больше.

Когда Вонён инстинктивно прижался ближе, чтобы согреться, он и не думал, что его движение будет истолковано иначе. Но внезапно мягкое прикосновение коснулось его губ. В тот момент, как их губы соприкоснулись, он вдруг стал болезненно осознавать не только это, но и руки Хёнука, крепко обхватившие его за талию и бёдра.

Холод, который сковывал его тело, сменился совершенно другим ощущением — тёплая волна прошлась по позвоночнику, заставив вздрогнуть. Вонён резко прикусил нижнюю губу Хёнука, стиснув зубы.

— А!

Короткий вскрик вырвался из уст Хёнука, и он отстранился, нахмурив лоб.

Вонён стиснул зубы и зло уставился на него. Перед ним стоял незваный гость, который, несмотря на свою работу полицейского, сейчас был самым настоящим нарушителем. На его губах уже проступила кровь, алыми каплями растекаясь по внутренней стороне. Это зрелище заставило Вонёна почувствовать лёгкий укол вины, словно он сам был виноват в происходящем.

Однако Хёнук лишь усмехнулся, проведя языком по разбитой губе.

— Если хочешь кусать — кусай сильнее. Думаешь, такой укус сможет причинить мне вред?