Онлайн чтение книги Секондо Пьятто Secondo Piatto
3 - 51

В гостиной воцарилась тишина. Вонён так и остался сидеть на месте, опустив взгляд, а Хёнук расхаживал туда-сюда, раздавая короткие, повседневные звуки — открывал и закрывал холодильник, перекладывал контейнеры.

Через некоторое время он вновь заговорил:

— Давай завтракать. Надо поесть, чтобы принять лекарства.

— …

— Судя по всему, Минсок не доверяет мне заботиться о тебе, так что выздоравливай скорее, чтобы он отстал.

Вонён хотел возразить, но передумал.

Хёнук был не в духе. И спорить с ним в данный момент у него не было ни сил, ни желания.

Лучше действительно сначала поесть, выпить лекарства и немного прийти в себя. В конце концов, вся эта ситуация ничего не значила…если бы только он не открыл дверь так не вовремя.

На столе оказался не обычный больничный рацион. Вместо каши перед ним поставили небольшую порцию риса, щедрую тарелку супа с мягкими, ароматными рёбрышками, и аккуратно разложенные закуски.

Даже не пробуя, Вонён мог сказать, что все эти блюда привёз Хёнук. Среди них не было ничего, что готовила мать Минсока — её еда никогда не выглядела так аккуратно и аппетитно.

— Спасибо, что специально съездил за этим. Поем с удовольствием.

Он первым делом поблагодарил его.

Атмосфера была не самой комфортной, но, отказавшись от еды, он бы только усугубил ситуацию.

Первый глоток супа тут же согрел его изнутри. Бульон был прозрачным, насыщенным, не очень солёным, но с глубоким вкусом.

— У меня есть что сказать…

Пока Вонён неторопливо продолжал есть, Хёнук даже не притронулся к еде.

— Давай поговорим, когда ты доешь. Во время еды даже собак не тревожат.

«Тогда зачем вообще было начинать этот разговор?»

Вонён мысленно проворчал, но продолжил молча есть.

Это был его первый нормальный приём пищи за последние несколько дней, но, конечно, он не мог съесть так же много, как обычно. Хёнук, к счастью, не стал его заставлять и просто быстро убрал со стола остатки.

Несмотря на сытость, Вонён чувствовал, что силы полностью покинули его. Он так и остался сидеть на месте, глядя в одну точку, пока Хёнук заканчивал уборку. Вскоре тот снова подошёл ближе.

Лёгкое прикосновение ко лбу — проверка температуры. Убедившись, что жар не вернулся, Хёнук убрал руку.

— Объелся и теперь хочется спать?

— Немного…

— Но если сразу ляжешь, желудку будет тяжело. Отдохни, потом выпьешь лекарство и поспишь.

Когда Вонён кивнул, Хёнук усмехнулся и протянул ему обе руки.

Такое отношение — словно к ребёнку — всё ещё было непривычным, но Вонён не стал спорить и просто вложил ладони в его руки. Хёнук уверенно сомкнул пальцы, помогая ему встать.

Они сели рядом на диван. Вонён молча смотрел на залитый солнцем балкон. После нескольких дней, которые он провёл, не высовывая нос за пределы квартиры, солнечный свет казался чем-то особенно приятным. Увидев через отражение в оконном стекле лицо Хёнука, повинуясь импульсу, он повернулся к нему.

Тот взглянул на него в ответ.

Вонён нервно облизнул губы и заговорил первым:

— Я просто немного пошатнулся, вот и всё. Минсок поддержал меня.

— …

— Я сказал, что всё в порядке и чтобы отпустил меня, но он не слушал. Думал, что мне хуже, чем есть на самом деле, и решил, что надо ехать в больницу. Ты же знаешь, как он бывает упрям…

Хёнук продолжал смотреть прямо на него, не говоря ни слова и не меняя выражения лица.

Вонён не знал, что ещё сказать, и замолчал.

Они смотрели друг на друга какое-то время, но первым отвёл взгляд Вонён.

«Просто потому, что я сейчас не в лучшей форме, только поэтому так вышло».

Оправдывался он перед самим собой.

Хёнук заговорил:

— Минсок просто так взял и ворвался? Даже не спросив у тебя?

— Нет, я сам сказал, чтобы он зашёл. Он был по пути на работу и предложил передать еду.

— Почему ты его впустил?

Вонён моргнул, недоумённо глядя на него.

— А почему нет?

— Потому что, когда меня нет дома, Минсок не должен заходить.

Вонён нахмурился.

— Что? С чего вдруг?

— Разве я не прав? Может, я и настоял на наших отношениях, но теперь мы встречаемся. Мы пара.

— Я же не спорю.

— Тогда, как мой парень, ты должен учитывать, что мне не нравится, когда ты остаёшься с ним один на один дома, в машине или любых других уединённых местах.

— Дом — это не какое-то «уединённое» место. Он не собирался здесь задерживаться, просто зашёл по пути, чтобы передать еду. К тому же это была не его инициатива, а просьба матери…

Вонён продолжил говорить, но в какой-то момент вдруг замолчал.

Собственные слова начали раздражать его самого.

Почему он вообще оправдывается?

— Минсок даже не знает, что мне он когда-то нравился. Я тебе это уже говорил. Для него мы всегда были просто друзьями, как братья. Разве бывает такое, чтобы брату сказали «не приходи в дом, даже если просто хочешь передать еду»? Ты же сам проводишь время с Хисон, и мне это никак не мешает. Почему тогда…

Он вдруг понял, что сам завёлся.

Раньше он бы даже не подумал спорить из-за такого.

Но теперь, услышав эти слова, понял, что не может просто согласиться.

— Впредь я даже секунды не проведу с Хисон наедине в закрытом помещении. У тебя ведь не было срочной нужды в еде. Если так уж хотелось взять закуски, почему не попросил его встретиться со мной и передать их через меня?

— Раз уж заговорили об этом…что это вообще было? Ты нарочно хотел, чтобы Минсок обо всём догадался?

— А что, если бы догадался? Разве это было бы проблемой? Он ведь уже знает, что ты предпочитаешь мужчин. Если меня это не беспокоит, то почему должно беспокоить тебя?

— Как бы там ни было…так нельзя! Такие вещи не решают сгоряча.

Даже если это обычные гетеросексуальные отношения, никто не спешит объявлять о них всем подряд. Никогда не знаешь, чем всё может закончиться. Все же знают, что большинство отношений распадается ещё до того, как проходит три месяца.

Когда тебе только двадцать, любое новое увлечение первым делом отражается в статусе мессенджера. Но с возрастом, с каждым новым разрывом, люди перестают афишировать свои отношения.

Именно поэтому, когда человек, который ни разу не упоминал, что встречается с кем-то, вдруг вручает приглашение на свадьбу, никто особо не удивляется и даже не спрашивает подробностей.

Тем более, их с Хёнуком связь была настолько шаткой, что её можно было сравнить с временным ремонтом рухнувшего моста.

Зачем вообще кому-то об этом рассказывать? Если они расстанутся, кому от этого будет хуже?

Если о Хёнуке пойдёт слух, что он встречался с мужчиной, позор останется с ним на всю жизнь. В будущем это может стать для него пятном на репутации, но уж точно не преимуществом.

— Никому не говори. Я согласился встречаться с тобой, но не соглашался, чтобы об этом знали все.

— Почему? Тебе стыдно?

— Что за глупости?

— Мне, знаешь ли, не стыдно это говорить. Более того, я даже считаю себя довольно завидной партией. Хочешь, распечатаю список своих достоинств? Посмотришь, насколько я хорош.

Если он сейчас скажет, что не хочет оставлять грязное пятно на «прекрасной биографии» этого идеального мужчины, Хёнук наверняка закатит глаза и скажет, что тот преувеличивает.

Хёнук любит бросаться громкими словами, даже когда сам не до конца понимает, о чём говорит.

— И что ты предлагаешь?

Голос Хёнука, ещё секунду назад полный насмешки, вдруг стал серьёзным.

Вонён не стал отвечать. Он просто посмотрел на него, молча задавая тот же вопрос.

— Ты собираешься и дальше пускать Минсока к себе домой?

— Я не зову его специально, но если он придёт, я же не скажу ему, чтобы он уходил. Это было бы странно. Мы друзья. Даже больше, чем друзья, мы как семья. Сколько лет он спокойно заходил сюда, и теперь, без всякой причины, я вдруг скажу ему не приходить? Это же глупо.

— Ха-а…уже не знаю, в который раз это повторяю. Для Минсока ты — друг и семья, но для тебя он всё равно остаётся мужчиной. И мы оба это знаем.

— Я тебе с самого начала сказал: даже когда он был не женат, между нами ничего не было. Так с чего вдруг теперь ты начинаешь переживать? Он и ночевал тут много раз. Но ничего же не случилось. Так что тебя беспокоит?

— Ты что, провоцируешь меня?

— Не передёргивай. Ты же сказал, что мы встречаемся. Значит, я твой парень, а не преступник на допросе. И, кстати, это мой дом. Если тебе так хочется кого-то допрашивать, заканчивай отпуск и возвращайся на работу.

Вонён говорил всё быстрее, голос его дрожал от возмущения. В отличие от него, Хёнук, наоборот, вдруг расслабился.

Он молча кивнул, затем обнял Вонёна за плечи и притянул к себе.

Прежде чем тот успел понять, что происходит, он уже лежал, уткнувшись лицом в широкую грудь Хёнука.

Вонён нахмурился ещё сильнее — он не мог понять, с чего вдруг у того такая смена настроения.

— М-м-м…слышать, как ты сам называешь себя моим парнем — приятно.

— Ты что, издеваешься?

— Я не думаю, что между тобой и Минсоком может что-то случиться. Ты прав: он уже женат. Он же не будет вдруг совершать какие-то ошибки. Да и, честно говоря, он слишком неуклюжий, как медведь.

Только что обвинял его чуть ли не в разрушении чужой семьи, а теперь делает вид, будто и не говорил ничего подобного.

Вонён мысленно закатил глаза, но с последним утверждением был полностью согласен.

— Тогда какого чёрта ты придираешься?

— Мне плевать, что там случится или не случится. Мне просто не нравится сама мысль, что пока я не рядом, ты можешь смотреть на него и думать о нём как о мужчине. Что сердце может стучать сильнее, когда он вдруг окажется слишком близко.

Брови Хёнука сошлись на переносице.

— Если я подумаю, что это могло случиться за моей спиной…мне станет хреново. Я буду злиться.

Он не скрывал своего раздражения и ревности.

Вонён открыл рот, но сразу закрыл.

Он не знал, что сказать.

На его лице отразилась лёгкая растерянность.

— А ты…когда-то испытывал волнение или трепет рядом с Хисон?

— Хм? Нет. Никогда.

Хёнук ответил мгновенно, даже не задумываясь.

Вонён чуть наклонил голову, будто не до конца понимая. Затем усмехнулся, словно вопрос даже не стоил обсуждения.

— Вот и я тоже.

— Что? Тогда что ты чувствуешь, когда находишься рядом с Минсоком?

— Просто…приятно. Никакого волнения, никаких трепетных чувств. Честное слово, даже слышать это смешно.

За более чем двадцать лет дружбы сколько раз они прикасались друг к другу?

Какой смысл вдруг чувствовать трепет?

То, что он немного растерялся раньше, было вызвано не какими-то чувствами, а внезапностью ситуации. В особенности потому, что он знал — если Хёнук увидит их в таком положении, то обязательно начнёт высказывать своё недовольство.

Минсок же, как назло, всегда упирался рогом, создавая ненужные проблемы.

Хёнук полулежал на диване, а Вонён был вытянут на нём, положив голову ему на грудь. Через окно лился солнечный свет, становясь всё ярче.

Вонён заговорил тише:

— Когда я впервые признался, что я гей…вот тогда я действительно волновался. Тогда у меня колотилось сердце. Потому что я не знал, как он отреагирует.

— М…когда я был в старшей школе, где-то через месяц после того, как начал встречаться с Хисон, я впервые подарил ей подарок на годовщину. Я немного нервничал. Не знал, как она отреагирует, вдруг начнёт подшучивать…мы тогда ссорились без конца, но почему-то казалось, что мне это даже нравится. Видимо, потому что был ещё глупым.

— Я тоже переживал, вдруг он догадается, что мне нравится. Но нет, ничего не понял.

— Как он вообще мог догадаться? Даже в университете Минсок не понимал, когда кто-то был влюблён в него. Не представляю, как Хисон смогла затащить его в брак всего за три месяца.

— В общем…да. Это совсем не те чувства, о которых ты говоришь. Думаю, ты должен это понимать.

С самого детства, с самых корней его воспоминаний о жизни, Минсок всегда был рядом.

Их совместное время казалось чем-то естественным. Но в редкие моменты, когда семья Минсока уезжала в путешествие, на учебные курсы или кемпинг, оставляя его одного надолго, Вонён чувствовал себя неполноценным. Будто чего-то не хватало, будто он был лишь половинкой.

Они старались делать всё вместе.

Но с возрастом становилось всё больше моментов, когда им приходилось быть порознь.

Дети, которые в детстве казались похожими друг на друга, с возрастом становились всё более разными.

Минсок вырос в того, кого хвалили, на кого возлагали надежды. Он быстрее других развивался физически, выделяясь внешностью. К этому добавлялись отличные оценки, спортивные способности, добрый характер — он был тем, кого можно назвать перспективным человеком.

«К сожалению, я не стал таким».

Смерть родителей и череда событий, которые, казалось бы, не стоило даже вспоминать, но которые неизбежно оставляли след, постепенно изменяли Вонёна.

Он никогда не был прилежным учеником и всегда оставался в середняках. Не любил спорт.

К счастью, у него была одна необычная способность — кулинария, которая со временем стала его делом. Однако в школьные годы этот талант не приносил ему ни признания, ни уважения.

Желающих подружиться с ним было гораздо меньше, чем тех, кто хотел посмеяться над ним.

Мир, каким видел его Минсок, всегда был к нему добр. Все хотели быть его друзьями, окружение никогда не пустовало.

С каждым годом, с каждым сантиметром его роста появлялось всё больше людей, которые стремились стать ближе, которые хотели забрать его себе.

Но, несмотря на это, самым важным человеком для Минсока всегда оставался Вонён.

Вопреки годам разлуки, проведённым вдалеке друг от друга, когда Вонён вернулся в Корею и снова встретился с Минсоком, тот улыбался ему так же, как прежде. Это принесло странное облегчение.

Сколько бы ни прошло времени, как бы они ни повзрослели, каким бы высоким ни стал Минсок…

Будто он говорил:

«Я тоже не забыл. Всё, что было между нами, — это не просто твои воспоминания, это и моя часть жизни».

Когда Минсок поздно ночью оказывался у его двери под предлогом, что пропустил последний автобус, когда заботливо доводил его до дома после выпивки, когда с аппетитом ел приготовленную Вонёном еду, когда, смеясь, вспоминал их детство…

В эти моменты Вонён чувствовал, что всё ещё остаётся для него самым близким человеком. Это было похоже на радость ребёнка, который открывает стеклянную банку, полную бережно собранных за долгие годы стеклянных бусин.

До того самого дня, когда Минсок с той же беззаботной улыбкой сообщил, что у него появилась вторая половина.

— Ну…в общем, я, наверное, понимаю.

Говоря это, Хёнук выглядел так, будто на самом деле ничего не понял.

— Но, как бы там ни было, вам нельзя оставаться наедине. Если встречаетесь, то только в людных местах.

Всё снова свелось к той же мысли.

Вонён нахмурился, тяжело вздохнул и лениво приподнялся.

— Ты всегда занудный, когда встречаешься с кем-то? Весь из себя «я не ревнивый, я не такой», а теперь ведёшь себя вот так. Говорил же, что ревность — это глупо и мелочно.

— Ага. Не знал, но, оказывается, я действительно такой мелочный и ревнивый. Но это не только моя вина. Если бы я не знал, что ты думаешь о нём иначе, всего этого бы не было.

— То, что мы начали встречаться, не даёт тебе права указывать мне, что делать. Точно так же, как я не имею права указывать тебе.

— Может, я и настоял на этом, но если ты согласился, то должен соблюдать хотя бы элементарные границы. Я ведь не прошу тебя выкинуть его из своей жизни. Я всего лишь говорю, чтобы вы не оставались вдвоём в закрытых пространствах вроде дома или машины. Разве это не логичное требование?

У Вонёна начала болеть голова.

Нет, это не была настоящая мигрень. Просто после болезни силы ещё не восстановились, а спор только быстрее изматывал его.

Хёнук заметил, что тот выглядел усталым, и, не говоря больше ни слова, осторожно поддерживая, помог ему сесть ровнее.

— Давай продолжим, когда ты поправишься. Я и так слишком долго мучил больного разговорами.

Перемирие. Отсрочка.

Вонён кивнул.

Даже если бы у него были силы и настроение, спорить с Хёнуком — затея бессмысленная. А уж в его состоянии втягиваться в этот спор дальше было тем более неразумно.

Он выпил лекарство, снова лёг в постель и закрыл глаза, изображая крайнюю усталость.

Они уже начали ссориться из-за таких вещей. Это явно было плохим знаком.

Возможно, всё закончится куда быстрее, чем он ожидал.

Какой человек согласился бы, если бы его новый партнёр вдруг потребовал перестать пускать к себе давнего друга, которого он знал большую часть жизни?

Минсок был его давней несбывшейся любовью. Но эта любовь длилась меньше, чем их дружба, длилась меньше, чем их почти братские узы.

Он не мог продолжать балансировать между двумя этими чувствами, пряча их внутри.

В отличие от тех, кто прежде появлялся в его жизни ненадолго, Хёнук знал о нём слишком много.

— Ты зануда.

Хёнук незаметно приблизился, в его глазах уже не было той холодной колкости.

Прежде чем Вонён успел даже моргнуть, мягкие губы скользнули по его ресницам, затем коснулись уголка глаза и медленно прошлись по щеке.

— А со мной у тебя бывает волнение?

Он даже не приподнялся, а просто лениво прошептал это у самого уха.

Большая ладонь легко, почти невесомо, легла ему на грудь.

Вонён прикусил губу.

— Я сплю, уйди.

— А сердечко-то стучит…

— Потому что ты внезапно подлез.

— Ой, правда?

Протянул Хёнук, сделав голос нарочито ласковым.

Вонён не стал долго терпеть и просто ударил его по руке.

Тот рассмеялся, но наконец отстранился.

— Буду в гостиной. Если станет хуже — зови.

Он вышел, оставив дверь приоткрытой.

Вонён молча смотрел ему вслед, а затем отвернулся к другой стороне.

Волнение?

Пульс может участиться, даже если напугать кого-то, так ведь?

Сердце всё никак не унималось.