Онлайн чтение книги Любовь моя, я хочу убить тебя Love, I want to kill you
1 - 17

— Ну что ж, посмотрим.

Профессор сделал глоток ещё горячего кофе, проглотил его с усилием, словно ком в горле, и лишь после этого начал читать документ.

— Хм…

На пункте, где запрещалось использовать материалы ни в диссертациях, ни в докладах на конференции, профессор с лёгким сожалением пробормотал что-то под нос, но, видно, любопытство пересилило: он ни о чём не спросил и охотно вывел размашистую подпись.

Лойс забрал подписанный профессором экземпляр. Теперь настала очередь раскрыть тайну.

— Профессор.

Эдвин поднял стоявшую перед ним чашку и смочил пересохшее горло, прежде чем признаться:

— Кажется, у меня раздвоение личности.

Профессор, уже было потянувшийся за своей чашкой, застыл. Он недоверчиво уставился на Эдвина, а потом, всё ещё не веря, спросил:

— Так тот пациент, которого вы видели в лагере для военнопленных…

— Да. Это я.

— Серьёзно?

Профессор сначала усомнился. Оно и понятно: наверняка он насмотрелся на толпы самозванцев, уверявших, что у них несколько личностей.

— Нет-нет, что я… Какой резон достопочтенному герцогу, за которым следит вся страна, выдумывать болезнь ради дополнительного внимания?

Тут же отбросив сомнения, профессор поставил чашку и, схватив лежавший на краю стола блокнот с ручкой, раскрыл его.

— Согласно договору, никаких записей делать нельзя, — остановил его Лойс. 

— Ах да, верно, — профессор тут же отложил ручку, неловко улыбнувшись. — Простите. Просто слишком увлёкся. Случаи, когда болезнь проявляется уже во взрослом возрасте, крайне редки.

— Если будете соблюдать условия договора, можете спрашивать что угодно.

Профессор Флетчер посмотрел на Эдвина так, словно стоял перед роскошно сервированным столом и не знал, за что ухватиться первым. Он глубоко вздохнул и задал первый вопрос:

— Сейчас говорит ваша собственная личность, герцог?

— Да.

Специалист сразу показал себя: первый вопрос оказался далеко не таким, какой задал бы дилетант.

— Сколько всего личностей дали о себе знать?

— Одна.

— Это обнадёживает.

— Если бы вы знали, насколько она коварна и зла, вы бы так не думали. Ах… Профессор, я должен вас предупредить. 

Чуть было не забыл сказать.

— Он отлично меня изображает. Когда этот тип попытается завладеть телом, я вас предупрежу, так что будьте осторожны.

Профессор, заметно напрягшись, сглотнул и спросил ещё серьёзнее:

— У этой злой личности есть имя?

— Лоренц.

Больше рассказывать нельзя. Имя слишком печально известно.

— Лоренц… Хм…

Одного только не мерсийского имени хватило, чтобы профессор уловил некую важную черту его личности.

— Тогда расскажите мне, когда и как появился Лоренц.

— Примерно через месяц после того, как я попал в лагерь для военнопленных, начали происходить странные вещи.

Я стал терять время. Опомнюсь — а прошло от силы час, а то и целый день.

И при этом не было ощущения, что я терял сознание. Думал, просто уставал и засыпал…

— Сослуживцы, с которыми я делил камеру, говорили, что всё это время я был бодр. Сначала подумал, что у меня лунатизм, но оказалось, и это не так.

— Как вы поняли, что это не лунатизм?

— Они утверждали, что я делал то, чего делать не стал бы.

— Что именно?

— Утверждал охранникам на констанцском, что я из Констанца.

Я — командир 3-й истребительной эскадры Констанцских ВВС, майор Лоренц фон Айзенхарт.

Разумеется, я не мог признаться профессору, что сказал именно это.

— Протестовал против действий охранников, кричал на них и даже угрожал им, заявляя, что те несправедливо заключили в тюрьму собственного гражданина.

Точнее, я сказал: «Как вы смеете держать в клетке Стального Грифона».

Стальной Грифон.

Прирождённый мастер воздушного боя, ас Констанцских ВВС, сбивший сотню мерсийских самолётов всего за месяц.

У себя на родине его называли Стальным Грифоном, в честь герба баронов Айзенхартов. А вот мерсийские военные прозвали его Бледным Вороном.

Поскольку он появлялся в небе на самолёте, замаскированном под бледно-серую сталь, едва заметный, кружил над обречёнными, как ворон над могилами, и исчезал насмехаясь.

И это не выдуманная личность по имени «Лоренц». Лоренц фон Айзенхарт действительно существовал.

Я — командир 3-й истребительной эскадры Лоренц фон Айзенхарт. Позывной: «Стальной Грифон». Барон Айзенхарт.

Я заперт в теле врага. 

Вытащи меня отсюда.

Надписи, размашисто выведенные кровью на бетонной стене камеры-одиночки, были написаны почерком Айзенхарта. Лексика и стиль — его же.

Отец — Эрнст фон Айзенхарт. Погиб четыре года назад при падении с лошади.

Мать — Мария Луиза из рода Рёмер. Когда я оказался здесь, она была жива. Да, страдала от подагры, но жива.

Значит, жива и сейчас?

Приведите мать. Она меня узнает.

Он знал детали жизни Айзенхарта с пугающей точностью.

— Вот тогда я и подумал, что во мне поселилась душа врага.

Но, исписав стены в кровавой переписке с пустотой, я кое-что понял: «Лоренц фон Айзенхарт» в моей голове знает лишь то, что знаю я сам.

Эту тайну знали немногие: Эдвин был офицером разведки, командиром диверсионного подразделения при Военной разведслужбе. Их задача — устранение ключевых фигур противника.

Проще говоря, убийства.

Лоренц фон Айзенхарт, гроза мерсийских ВВС, естественно, был в числе целей.

Поэтому Эдвин знал о нём почти всё — происхождение, связи, привычки, до мельчайших деталей.

Почерк и любимые выражения врезались в память сами собой, пока он сутками разглядывал перехваченные шпионами письма, чтобы понять логику врага.

Эдвин впитал всё, вылепил образ в собственной голове и отдался игре по предсказанию каждого шага, пока наконец не добился своего — убил Лоренца фон Айзенхарта.

То, что я принял за «одержимость», объяснялось просто: тот уже был мёртв.

Но и тогда… это не настоящий Лоренц фон Айзенхарт. Лишь подделка, выдающая себя за него.

— Вас… пытали?

— Да. В основном психологически. Не давали спать по нескольку дней. Заставляли смотреть, как пытают наших. Почти всё время держали в одиночной камере.

На лице профессора промелькнула тень сострадания.

— Такое расстройство обычно возникает как защитная реакция на невыносимую боль. Теперь понятно, почему вторая личность оказалась из Констанца. И ясно, почему вы настояли на полной секретности.

По той же причине я скрываю от профессора, что эта «личность» не гражданское лицо, а офицер вражеской армии.

— Но что заставило вас думать, что это не одержимость, а множественная личность?

Эдвин горько усмехнулся. Вспомнил все те бесплодные попытки «изгнать дух Лоренца», на которые ушли месяцы уединения в имении Темплтона.

— Я даже позвал священника, он провёл обряд экзорцизма. Без толку.

— Так говорит каждый пациент.

— А потом старший дворецкий как-то читал вашу книгу. Нашёл случай с похожими симптомами. Вот тогда я и заподозрил, что это не дух, а вторая личность.

— Ваш дворецкий проявил наблюдательность. Полная смена личности, и вы не помните ни слова… Других симптомов не было?

— Сначала нет. Но с начала этого года, когда личность меняется, появляются признаки.

— Какие?

— Голоса.

Сначала шёпот. Потом громче, громче, пока не становится таким оглушительным, что перестаёшь слышать собственный голос.

Гул безумного хора, от которого вот-вот взорвётся голова, и вдруг — провал в темноту.

— Симптом переключения, значит… А вы сами можете вызвать смену личности?

— Если бы мог, не стал бы искать встречи в вами, профессор.

— Но Лоренц, насколько я понимаю, может в любой момент вытеснить вас?

Эдвин кивнул. Слово «вытеснить» подходило идеально.

— У вас есть контакт? Вы общаетесь?

— Только через записки.

— Мысленно говорить не удаётся?

— Нет.

Он не отвечает на мои слова. Никогда не обращается ко мне напрямую.

Когда происходила смена, звучал голос — но это был не разговор. Лишь навязчивый, односторонний шёпот.

— Что он шепчет?