Онлайн чтение книги Любовь моя, я хочу убить тебя Love, I want to kill you
1 - 9

И всё же, несмотря на всё это, Эдвин продолжал настойчиво его уговаривать.

Пожалуйста, только сегодня вечером.

— Я бы лучше с вами осталась… чем на этот бал…

— Никто ведь не запрещает сделать и то и другое.

Очарование той самой девочки, с которой он наконец встретился вновь, заставило его забыть обо всём. Лишь когда с уст уже слетело предложение, продиктованное сердцем, разум с опозданием подал сигнал тревоги.

Нет гарантии, что он будет сидеть сложа руки.

Но в тот самый миг в глазах Жизель вспыхнуло безмерное ожидание. Он не мог позволить, чтобы надежда, которую столько лет лелеяла девочка, ждавшая лишь его, обернулась разочарованием.

Да, это главная, но вовсе не единственная причина, по которой я решаю появиться на балу.

— Как прошла школьная жизнь?

— Было очень весело.

Врёт.

Эдвин, сам прошедший через ад кадетской школы, знал лучше любого другого: жизнь в интернате ничем не отличается от армии.

В таком обществе, где иерархия жёстко установлена, нужно уметь выживать.

А главным критерием для определения места в этой иерархии среди детей был социальный статус родителей. Но у сироты Жизель был лишь опекун.

И пусть Эдвин стоял на самой вершине пирамиды власти, его влияние могло поднять её разве что на пару ступеней.

— Видела, как она вцепилась в него, будто пиявка?

— Не знаю, кто станет герцогиней, но надо бы сначала отцепить пиявку.

Шёпот, пробившийся сквозь толпу, заполнившую актовый зал и достигший его ушей, был тому доказательством.

Люди верили: если родство по крови не прервётся никогда, то от покровительства могут отказаться в любой момент. Особенно если этот покровитель может умереть завтра на поле боя.

Бал был его последним шансом показать всем, что он действительно относится к Жизель как к дочери. Последней возможностью поднять её место в глазах однокурсниц.

И возможностью расчистить ей путь — теперь, когда она почти взрослая — в высшее общество.

— Так что хотя бы на этот раз, помоги мне.

— Что?

Услышав издалека голос Жизель, Эдвин поднял голову. Он доносился из-за закрытой двери.

— Простите, что вы сказали?

Похоже, он так погрузился в мысли, что даже не услышал, как она постучала.

— Минуточку.

Он положил недокуренную сигару в пепельницу и встал. Нельзя было впускать в это прокуренное, пропахшее гарью помещение ребёнка с чувствительными лёгкими.

— Ты уже собра…

Но, открыв дверь, Эдвин не договорил.

Он ждал девочку.

Сколько бы она ни старалась играть в леди, от её пальцев всё ещё тянуло запахом луговой травы и цветочного настоя — юный, сладковатый аромат девочки окутывал её с головой.

Но перед ним стояла женщина.

В школьной форме она всё ещё выглядела ребёнком, но стоило надеть платье — и сомнения не осталось.

Более того, белое шёлковое платье Жизель следовало последним модным тенденциям: оно облегало фигуру, подчёркивая силуэт, и смело открывало спину.

«Обсуди с мисс Бишоп и подбери ей платье с украшениями».

Узнав заранее о предстоящем балу, Эдвин сам велел дворецкому в таунхаусе подготовить для Жизель наряд. Но он не ожидал, что подготовят такое.

Когда взгляд скользит по обнажённой коже, возникает ощущение, что я совершаю грех. В конце концов я так и не нахожу куда смотреть, и отвожу глаза.

— Я… странно выгляжу?

— Нет.

Не странно — и в этом вся беда. Признать, что девочка, которую я считал вечным ребёнком, становится взрослой, по-прежнему нелегко.

Для него это был не постепенный процесс, а внезапное превращение.

— Просто ты так сияешь, что у меня глаза заслезились.

Овладев собой, Эдвин с вежливостью, достойной джентльмена, протянул Жизель руку.

— Мисс Бишоп.

Ребёнку нужен взрослый, а юной леди — кавалер.

— Для меня великая честь сопровождать на балу самую ослепительную даму под этим небом.

Жизель покраснела, не ожидав такого взрослого обращения, и осторожно положила руку ему на локоть.

— И для меня честь идти рядом с самым выдающимся джентльменом на свете.

На самом деле сияет он. Меня, закутанную в белый шёлк и драгоценности, блеск не удивляет, так и должно быть. Но как получается, что даже в чёрном фраке он выглядит таким ослепительным?

Пока они шли к припаркованному у таунхауса седану, Жизель всё время украдкой смотрела на него.

Будто смотреть на дядю стало чем-то запретным.

— Господи, это же сам герцог Экклстон!

— Здесь? Нет, я точно сплю. Это сон!

Стоило им переступить порог бального зала в Эмхерст-холле, все взгляды устремились к ним. Директор, как и днём, подбежал почти бегом, чтобы поприветствовать герцога.

Атмосфера в зале напоминала королевский визит. Толпа бурлила, все радовались внезапному появлению героя. Но нашлись и те, кто, облизывая губы, тут же зашептался:

— Почему именно сюда он явился?

Первый публичный выход влиятельной фигуры всегда значим: он подаёт сигнал о намерениях и дальнейшем положении.

Именно поэтому известные персоны тщательно выбирают, где впервые появиться после долгого отсутствия.

А тут — герцог Экклстон, главная фигура среди всех, вернувшись с фронта, выбрал для первого выхода выпускной бал сироты, которую опекает.

Что он этим хочет сказать?

Пока вокруг витали самые разные догадки, представители высшего общества хлынули к Эдвину.

— Мы так рады, что вы вернулись целым и невредимым, Ваша Светлость.

— Благодарю.

— Когда стало известно, что вы уединились в особняке, мы начали волноваться, но, увидев вас сегодня, понимаем — волновались зря. Вы отлично выглядите.

— Вернувшись, я обнаружил, что рабочий стол завален делами.

— Ах, понимаю…

— Неудивительно, вы же отсутствовали почти четыре года, Ваша Светлость.

— Но всё же… разве не лучше сперва увидеться с людьми, чем сразу погружаться в работу?

Женщина средних лет, ненавязчиво вмешавшаяся в разговор и заговорившая свободно и непринуждённо, была тётей Эдвина — герцогиней Роксворт.

— Вы правы. Потому-то я и отложил всё, чтобы сегодня встретиться со всеми лично.

Он счёл, что вежливого обмена любезностями уже достаточно и пора было перейти к цели визита.

Эдвин положил ладонь поверх руки Жизель, которую она сдержанно держала у него на локте. В тот же миг внимание всех присутствующих сместилось на девушку, которая до этого стояла в стороне, будто всего лишь чья-то спутница, а не главная героиня сегодняшнего вечера.

— Позвольте представить — мисс Жизель Бишоп. Выпускница Фуллертона, окончившая академию с отличием. Осенью она начинает учёбу в Кингсбридже — тоже первой в списке.

— Ах, так это и есть та самая юная леди, которую вы, герцог, опекаете… — старый господин, взглянув на Жизель, попытался что-то сказать, но тут же осёкся.

— Сирота из Розеля.

Однако его супруга, вместо того чтобы промолчать, как подсказывал этикет, с готовностью договорила за него.

— Разве не так?

В её взгляде читалось: я же просто озвучила факт. Что в этом такого? Но Эдвин понял: это не была случайная оговорка, сказанная без злого умысла.

Он стиснул зубы. Если даже при нём эти люди позволяли себе подобное высокомерие, страшно представить, как они вели себя, когда девочку не было кому защитить.

Они должны понять: оскорбляя Жизель Бишоп, они оскорбляют самого Эдвина Экклстона.

— Эм… ну… я…

Старуха, до этого презрительно смотревшая на розельскую сироту, сжала губы в тонкую линию и замерла, наткнувшись на взгляд молодого герцога. У неё похолодело в затылке.

Военный остаётся военным. Таким взглядом и убить можно.

Но она ведь действительно розелианка…

Старуха чувствовала себя несправедливо обвинённой. Розельцы — всего лишь убогие дворняги с примесью всякой грязной крови. Ну и что, что ей повезло с хозяином — породистой она от этого не станет.

Отродье без роду и племени теперь вздумает пролезть в высшее общество?

Она была уверена: все вокруг думают точно так же, просто боятся сказать это вслух.

Неужели герцог этого не понимает?

Она всего лишь хотела намекнуть герцогу, чтобы тот знал меру: слишком уж он превозносил эту розельскую сироту. Но герцог воспринял её слова так, будто она оскорбила его собственную дочь.

А может, и вовсе его женщину.

Слухи, которые ходили с давних пор, похоже, были недалеки от правды.

Если не ради этого, то зачем тогда менять ей имя, устраивать в престижную школу и пытаться стереть её прошлое?

Эдвин ещё ничего не сказал, но обстановка в зале мгновенно накалилась. Все, затаив дыхание, покосились на старуху.

Её муж, вытирая вспотевший лоб платком, стал нервно толкать жену локтем в бок.

Извинись немедленно.

Ему не нужно было говорить это вслух — всё и так было понятно. Хоть старухе и было обидно, выбора не оставалось. Перед ней стоял не кто-нибудь, а сам Экклстон. С усилием изобразив неловкую улыбку, она попыталась загладить сказанное.