Онлайн чтение книги Любовь моя, я хочу убить тебя Love, I want to kill you
1 - 37

— А…

Я забыла включить свет.

Стоило ей протянуть руку к выключателю у двери, как из темноты внезапно вынырнула чёрная ладонь и крепко схватила Жизель за запястье.

— Свет…

— Ш-ш.

Дядя отпустил руку и поднял указательный палец, прижав его к приоткрытым губам Жизель. Девушка, поражённая, тут же умолкла.

Холодные кончики пальцев медленно скользнули по её губам, затем едва заметным движением приподняли нижнюю, будто собираясь раскрыть рот, и тут же отпрянули.

Что?..

От этого непривычного, совсем не похожего на него прикосновения Жизель вдруг вспомнила тот вечер в тёмной галерее бального зала.

Неужели дядя тоже сейчас вспоминает ту ночь? Почему он так делает? Что теперь делать мне?

В темноте невозможно было разобрать выражение его лица, поэтому Жизель не знала, чего он хочет. Тем более не знала, как поступить правильно. Она затаила дыхание, ожидая, что он наконец заговорит, но…

Забыл, что сам торопил меня?

Дядя не шелохнулся и не произнёс ни слова. Лица его не было видно, но Жизель ощущала на себе его взгляд — такой пронзительный, что кожа под одеждой начинала покалывать. Он смотрел прямо на неё.

Дядя и правда видит меня в этой темноте?

Она в спешке запахнула распахнутый кардиган и потянулась застегнуть пуговицы.

Хрясь.

От резкого скрежета зубов Жизель вздрогнула и замерла, не успев застегнуть последнюю пуговицу. Звук исходил от дяди — в этом не могло быть сомнений.

Лишь когда он медленно выдохнул, и в воздухе повис густой запах мяты, Жизель поняла: это был не скрежет, а хруст мятной конфеты между его зубами. Вслед за свежим ароматом донёсся низкий, глухой голос.

— Не пригласишь меня войти?

— В-войти… хотите?

Жизель не стоило упрекать за растерянность — дядя ещё никогда не заходил в эту комнату.

— А что же мне, пить здесь, в коридоре?

Из-за его спины, доселе скрытая, вдруг появилась рука и оказалась прямо перед глазами Жизель.

— О…

— Ш-ш.

Если бы дядя снова не предостерёг её, восторженный возглас непременно разнёсся бы по безмолвному, спящему дому.

В его руке были бутылка шампанского и два тонких фужера.

— Проходите скорее.

— Ну, раз приглашаешь — не откажусь.

Жизель поспешно отступила в сторону, и дядя вошёл внутрь.

Щёлк.

Он тихо притворил дверь, которую всё ещё держала Жизель, и молча оглядел её комнату. Девушка, следя за чёрной фигурой в темноте, едва слышно сглотнула.

Он ведь почти ничего не видит… Но дядя не стал нащупывать путь и уверенно прошёл прямо к дивану. Он поставил на кофейный столик бутылку и бокалы.

Щёлк.

На столике вспыхнула лампа. И лишь тогда Жизель отчётливо увидела: посреди её спальни стоит дядя.

Первое, что бросилось ей в глаза, — он сам.

Знакомый, но в то же время какой-то чужой.

Одет дядя был так же, но без пиджака и галстука. Жилет, плотно обтягивающий широкую грудь, был застёгнут до самого верха — так туго, что казался почти стесняющим дыхание, — зато верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты.

Золотых часов, которые в последнее время не покидали его запястья даже в минуты отдыха, на нём не было. Даже на таком расстоянии Жизель заметила: дядя закатал рукава, оставив манжеты без запонок, и засучил их до самых предплечий.

Чёрные волосы, ещё перед сном приглаженные помадой до безупречной гладкости, теперь мягко волнами спадали на лоб и скользили под его рукой, когда он провёл по ним пальцами.

Он и правда принял душ.

То, что Жизель уловила от него запах мыла, когда он проходил мимо, оказалось не обманом.

На самом деле всё это — привычные, до боли знакомые черты, которые она видела тысячи раз. И всё же сейчас в них было что-то чужое. Наверное, дело в месте.

— Что застыла? Подойди ближе.

Он кивнул на шампанское.

И шампанское, и он сам были соблазном, от которого невозможно отказаться, но Жизель не двинулась с места.

— Вы ведь впервые в моей комнате.

— Да? Разве?

Он произнёс это небрежно, будто речь шла о пустяке. Но для Жизель это вовсе не было пустяком.

Он впервые пришёл ко мне. И ещё — так поздно. В ночь, когда я стала взрослой…

Нет. Нет, дядя не мог прийти ко мне с такими мыслями…

Жизель нервно теребила пуговицу, туго застёгнутую в петлю на кардигане.

Но ведь он только что касался моих губ.

То, как его пальцы медленно, настойчиво скользнули по ним, нельзя было назвать случайностью.

И всё же… даже если дядя и видит во мне женщину, он ничего не сделает.

Даже если ему этого захочется — он удержится. И у Жизель были основания верить в это.

Дядя ведь не экклстонский кобель.

Он, напротив, ненавидит их — этих «псов Экклстонов» — сильнее, чем кто бы то ни было. Он не станет таким же, как те, кого презирает: не опустится до того, чтобы наброситься на сироту, которую сам растил, едва она повзрослеет.

Дядя ведь ангел.

Жизель усмехнулась собственной нелепой фантазии и шагнула к нему.

— Вы с самого начала хотели меня удивить?

Не потому ли он не поддался на мои уговоры и настойчивые просьбы подождать до полуночи — возможно, с самого начала собирался устроить сюрприз?

Это так похоже на дядю — тогда он тоже притворялся, будто не сможет прийти на выпускной, а потом вдруг, раз! — и появился.

— Вы ужасны, дядя. Я и вправду поверила, что вы не придёте, и мне было очень обидно.

Забыв, что теперь она уже взрослая, Жизель по-детски надулась и подошла ближе. Когда они, как обычно, оказались на расстоянии одного шага, дядя распрямил руки, скрещённые на груди, и тихо спросил:

— Я ведь первый, да?

Да. Да, дядя, вы первый.

Щёки Жизель порозовели, округлились от застенчивой улыбки, и она утвердительно кивнула.

— Поздравляю тебя с тем, что ты стала взрослой, моя…

— Ах…

Он прошептал конец фразы так быстро, что она не расслышала, как именно он её назвал. Но в тот миг это уже не имело значения.

Дядя меня…

Произнося слова поздравления, он протянул к ней руку. Жизель подумала, что дядя, как всегда, собирается потрепать её по плечу или по голове.

Он… обнял меня.

Он скользнул к её талии и крепко притянул к себе, обвив обеими руками — так близко, что их тела соприкоснулись.

С тех пор как дядя вернулся с фронта, он ни разу не обнимал Жизель вот так, чтобы между ними не осталось ни малейшего расстояния. На выпускном — да, но тогда она сама к нему бросилась, а не он к ней.

Тук-тук, тук-тук.

Его тепло всегда заставляло сердце учащённо биться. Но теперь это волнение было иным. В нём не было прежней лёгкости.

Почему… почему он так делает?

Дядя обнял её так крепко, что грудь Жизель не просто коснулась его тела — она оказалась плотно прижата к нему. Если она это ощутила, значит, и он тоже. Но дядя не ослабил объятий.

Его ладонь, сжавшая её плечо, медленно скользнула вниз по руке. Другая — та, что лежала у неё на спине, — поднялась выше, затем нырнула под край кардигана.

Ч-что… что же делать…

Щёки мгновенно запылали. На руках, укрытых слоем плотной вязки, его прикосновения казались ещё терпимыми, но там, где ткань была тоньше — на спине, — пальцы ощущались так, будто касались обнажённой кожи. Мелкая дрожь пробежала по всему телу.

Это… странно.

Не только потому, что его рука скользнула слишком низко, или что их тела соприкоснулись слишком плотно. Объятие длилось чересчур долго, гораздо дольше обычного.

Дядя зарылся носом в её волосы, глубоко вдыхал их запах и выдыхал медленно, снова и снова. Это могло бы показаться проявлением нежности… но ведь…

Только ли нежности?

Внезапно он стал ей пугающе чужим. И стоило подумать об этом, как тело, не успев послушаться рассудка, само отреагировало: Жизель попыталась оттолкнуть его.

— Жизель, я больше не твой опекун.

Но в тот миг, как дядя произнёс это, силы в её руках исчезли. Она застыла, всё ещё упираясь в его грудь.

Что он имеет в виду?

Буквальный смысл ей был ясен: теперь, когда она совершеннолетняя, дядя больше не её опекун — ни по закону, ни по статусу.

Но сегодня это были, пожалуй, самые ненужные слова на свете. Даже если все и так знали об этом, услышать их от него сейчас было невыносимо.

Жизель не понимала, зачем он сказал это именно в этот миг. Что он собирался сказать ей дальше?

Тем более что в этот момент дядя ослабил объятие.

Отстранился.

Будто между ними теперь пролегла черта, за которой они — чужие.

— Дядя… — Жизель торопливо обняла его.

— Ух… Жизель? Что с тобой?

Теперь она прижимала его к себе, не давая отстраниться.

Пусть даже вы будете странно меня трогать, чуждо… как угодно. Только не отталкивайте меня.

Она вцепилась в него отчаянно, будто в последнюю опору, и дядя перестал пытаться её оттолкнуть. Жизель ощущала на себе его тяжёлый взгляд. Он просто стоял и смотрел на неё.

О чём вы думаете, дядя?

Сердце билось, как перед приговором. Она ждала, когда он нарушит тишину.

— Так нельзя.

Через мгновение послышалось тихое бормотание, будто он говорил сам с собой. Жизель подумала, что он укоряет её за упрямство, но…