Онлайн чтение книги Любовь моя, я хочу убить тебя Love, I want to kill you
1 - 31

Жизель выбрала не правильный, а достойный ответ:

— Стоит разок побывать в раю, и возвращаться в ад с его экзаменами и провалами уже не хочется.

— Как вам жилось в интернате, мисс?

— Благодаря вам — хорошо. Я всегда делила с подругами те сладости и торты, что вы присылали на праздники, и мы были бесконечно благодарны.

Кухонные горничные сложили руки и с гордостью улыбнулись. Лишь старшая экономка, что стояла на шаг позади и украдкой следила за лицом герцога, мягко вмешалась в разговор:

— Поздравляю вас с тем, что поступили в Кингсбридж лучшей по конкурсу, мисс Бишоп.

Эти слова вызвали восторженный шёпот у собравшейся прислуги: кто-то прикрыл рот ладонью, кто-то ахнул вслух. В тот же миг улыбка герцога заметно просветлела.

Герцог всегда выглядел холодноватым, но никогда не казался мрачным человеком. И всё же после второго похода на войну он вернулся таким, словно его окутала тьма.

На этот раз он привёз с поля боя не ребёнка… а что?

Эта война отличалась от событий в Свонлейке. То был локальный конфликт, а здесь пламя разрослось в полномасштабное сражение и длилось целых четыре года.

Причиной всему стала смена власти в Констанце, перевернувшая политический расклад. Те, кто сидел за столом переговоров во времена Свонлейкского инцидента, были связаны друг с другом кровными и брачными узами: стоило пройти по цепочке в несколько имён — и оказывалось, что все они из одной семьи. Но прежних власть имущих вычистили, и на их место пришли чужаки.

Новая верхушка Констанца даже во время войны не соблюдала вековые традиции уважения и этикета среди правящей знати.

Наиболее наглядным примером стало то, что они удерживали в плену главу рода Экклстонов — человека, родственные связи которого тянулись от королевских домов до влиятельнейших фамилий всего континента, — и до конца отказывались его отпустить.

Война калечит не только тела, но и души.

Какие шрамы оставила жизнь в плену в сердце герцога? Вернувшись, он отвернулся от главного здания, где прожил всю жизнь, и затворился в отдельном крыле.

Даже число и время визитов прислуги туда были строжайше ограничены. Так что даже я, старшая экономка, подолгу не могла его увидеть — бывало, по нескольку дней подряд.

«Говорят, в армии Констанца был какой-то безумный доктор, ставивший опыты на пленных. То ли животной кровью людей колол… Может, и вампирской тоже?»

Юную горничную, что осмелилась пустить слух, будто герцог скрывается потому, что превратился в вампира, сурово наказали. Более того, всем строго велено было держать язык за зубами и не разглашать даже сам факт его затворничества.

Хотя миссис Сандерс, управлявшая вместе с дворецким целой армией слуг поместья Темплтонов, внешне держалась стойко, в глубине души и она тревожилась о переменах в герцоге.

— Значит, в Кингсбридже вы станете однокурсницей самой королевы. Невероятно!

— Я слышала, туда поступить труднее, чем нитке пройти сквозь игольное ушко. А вы ещё и лучшей оказались?

Служанки подхватили и раздули в целое пламя искру, брошенную старшей экономкой. Лицо герцога осветилось ещё ярче. И чтобы не дать их восторгам угаснуть, он сам подбросил полено в этот огонь:

— Она и Фуллертонскую академию с отличием закончила.

— Боже милостивый!

— Да вы гений, мисс Бишоп!

Миссис Сандерс, которая в иной раз непременно осадила бы девиц за пустое причитание, на этот раз лишь облегчённо наблюдала за ними.

И впрямь ловко справляется со своей ролью.

Это мысленное восхищение предназначались не горничным, а той самой девушке, которой герцог так дорожил.

Его единственным светом.

— Я с самого начала поняла, что мисс Бишоп — гений. — Старая горничная смахнула морщинистой рукой слёзы на глазах. — Ещё когда она только приехала… такая разумная, собранная, я сразу решила: вырастет большая особа.

Именно она первой увидела ту десятилетнюю девочку, что, улыбаясь, уходила в школу, а по возвращении домой и плакала в одиночестве.

По крайней мере в стенах герцогского дома Жизель не презирали за то, что она из Розеля. И дело было не только в том, что герцог велел относиться к ней как к своей гостье.

Даже у слуг, привыкших безоговорочно повиноваться приказам хозяев, есть сердце. Те, кто веками служил Экклстонам и гордился этим родом так, что их гордость могла затмить самих аристократов, ничем не отличались от прочих. Естественно, что они поддались жалости к сироте, детской наивности и очарованию маленькой девочки.

Думаю, и герцог точно так же пал перед её чарами.

С тех пор как скончалась герцогиня Роксворт, в этом доме не рождалось ни одной девочки. А в последние тридцать лет — и вовсе ни одного ребёнка.

Прежний герцог, Чарльз, не женился и долгие годы странствовал по миру. После смерти их родителей, старших герцога и герцогини, в этом особняке остался жить лишь юный лорд Эдвин — нынешний герцог.

Когда-то и он был обычным ребёнком. Но это длилось недолго. В то время как другие в бурю подростковых лет швырялись эмоциями на весь дом и устраивали хаос, его душа словно миновала и грозы, и отливы.

Не живущий, а лишь существующий.

Так описала его бывшая старшая экономка, свекровь нынешней служанки миссис Сандерс. Будто засохшее дерево, он стоял на месте, не устремляясь никуда дальше.

В те годы, когда в поместье жил один лишь юный Эдвин, оно больше напоминало монастырь…

«Чувствую себя смотрителем музея».

Когда разразилась катастрофа в Свонлейке и единственный хозяин поместья ушёл на войну, слуги шутили между собой, что дом и вправду превратился в музей. Но миссис Сандерс не могла отнестись к этим шуткам легко.

Шутка ведь когда-нибудь может обернуться правдой.

В те годы во главе рода стоял хозяин, которому приписывали распутство. Астрономические богатства могли в одночасье обернуться долговой ямой.

А куда вероятнее — в одночасье могла оборваться династия.

Тогдашний герцог Чарльз Экклстон и его единственный наследник-брат Эдвин Экклстон были холосты. Если бы оба погибли, титул и земли перешли бы к дальней боковой ветви.

Станет ли чужак дорожить историей и традицией Темплтона?

Большой особняк подобен ручному льву: великолепен, но бесполезен, и содержание его пожирает несметные средства. Если нет любви и привязанности, то такого зверя неизбежно продают.

И продать-то будет некому: чем дольше держишь, тем больше убытков. Новый хозяин постарается как можно скорее избавиться от этой обузы.

Не исключено было, что особняк отдадут в дар какому-нибудь благотворительному обществу — и он превратится в музей, куда любой сможет войти за несколько пенсов.

Миссис Сандерс всё больше захлёстывало отчаяние: дом, в котором прошла половина её жизни, грозил превратиться в мёртвый пережиток прошлого.

— Познакомьтесь. Это Наталия Рудник. Отныне она будет жить здесь. Относитесь к ней как к моей гостье.

Но хозяин вернулся живым. И не один.

— З-здравствуйте… Меня зовут Наталия.

Девочка, такая крошечная, что могла спрятаться за спиной герцога, принесла с собой перемены огромного масштаба.

Что с того, что она не принадлежала к их роду? Стоило поселиться в доме живому, растущему ребёнку — и стрелки, застывшие на циферблате, вновь пошли вперёд.

В этом месте всё и всегда было строго подчинено правилам — хозяева и слуги, каждый на своём месте.

— Миссис Сандерс, где за столом на завтрашнем ужине лучше посадить мисс Рудник?

— Пойду спрошу у его светлости, подождите.

Но девочка, ни к одной стороне не принадлежащая и чуждая всем правилам, постоянно создавала новые исключения. А от этих малых исключений рождались большие перемены.

— Его светлость решил устроить праздник в честь одиннадцатилетия мисс Рудник: в этот день сад откроют для местных жителей. Вам же позволено привести детей и внуков — такова его воля.

Ничто неподвижное не живёт. Это касалось и человеческих сообществ. Дом, который будто умер, вдруг ожил.

Словно высохшее дерево пустило новые ветви.

Жизнь герцога, застывшая в однообразии, обрела переменчивость, а его ровные, едва заметные эмоции начали подниматься и опускаться вместе с девочкой, что никогда не сидела на месте.

— В дом, где живёт ребёнок, привёл шлюх?! Чарльз Экклстон, ты окончательно потерял человеческий облик? Не желаю слушать жалких оправданий — убирайся со своими бабами в «Золотую Орхидею»!

Он умел улыбаться, но миссис Сандерс видела впервые, чтобы господин так яростно кипел от гнева.

Значит, однажды и на этом сухом дереве распустятся цветы, и появятся плоды.

Впервые она смогла представить себе день, когда время в особняке потечёт вперёд не благодаря посторонним, а вслед за новым хозяином.

Всё это — благодаря маленькой девочке.

Служанки любили её безоглядно: она радовалась цветам и печенью — и уже этим была им мила. Но старшая экономка, привыкшая ценить людей по их пользе и способностям, понимала: эта девочка обладала всем, чтобы вызывать истинное уважение.