Онлайн чтение книги Любовь моя, я хочу убить тебя Love, I want to kill you
2 - 47

Скрип-скрип-скрип-скрип. 

Толстый столб грубо входил и выходил из неё. Жизель едва не потеряла сознание от хлынувшего, нестерпимо дикого ощущения.

— А, дядя, хватит, не, не, хочу! 

Большая ладонь накрыла половину лица Жизель. Лишённая возможности выразить протест словами, она всем телом говорила «нет». Она пыталась оттолкнуть его руками, но дядя даже не шелохнулся. Когда девушка старалась уползти, судорожно дрыгая ногами, дядя хватал её за лодыжки и тащил обратно.

Шлёп-шлёп-шлёп-шлёп.

Пока Жизель билась в тщетной борьбе, движения дяди ни на секунду не прекращались. Нечто, похожее на дубину, яростно вонзалось в нежную плоть. Ей стало страшно, не разорвётся ли её тело от этого.

Нет, кажется, оно уже разорвалось. Когда пенис выходил из неё, она почувствовала, как что-то тёплое вытекает наружу. Только бы не кровь.

Если бы из неё действительно шла кровь, дядя бы остановился. Тот дядя, которого она знала, был таким человеком. Он никогда бы не стал двигаться дальше, если бы услышал «нет». 

Но теперь у неё появилось страшное предчувствие — этот дядя не остановится, даже если она будет ранена.

— Ып, хн, хнык…

 Жизель содрогалась и, не выдержав, разрыдалась, но он всё равно не останавливался.

— Жизель, я люблю тебя. Ха, я люблю тебя.

Вместо этого он шептал ей в ухо слова любви. В его грубых движениях по-прежнему не чувствовалось ни капли любви. Скорее, казалось, в них сквозило чувство, наиболее далёкое от неё.

Нет. За что бы дяде меня ненавидеть?

Похоже, раньше тела у меня повредилась голова.

Скрип-скрип-скрип.

Если голову так яростно мотать, неудивительно, что она повредится. Движения были такими резкими, что грудь Жизель бешено вздымалась и опадала в такт толчкам его бёдер.

Дядя разглядывал с таким сладострастным взглядом две обнажённые, покачивающиеся белые груди, что становилось жарко от стыда. Не в силах вынести этого, Жизель прикрыла грудь обеими руками.

Тут же дядя сжал одной рукой оба её запястья. Он рывком поднял их над её головой и прижал к постели.

Мужчина склонился к вновь обнажившейся груди. Жизель извивалась бёдрами, дрыгала ногами, изо всех сил пытаясь не отдавать свою грудь, но всё было напрасно.

Кончик его языка не стоял на месте, скользя по мягкой коже, выискивая дрожащий сосок. Ещё недавно нежная, покрытая персиковым пушком, грудь уже вся блестела от слюны.

И вдруг, словно игра в догонялки подошла к концу, его губы накрыли сосок. От силы, с которой он втянул его в рот, щёки у него ввалились, а кончик груди без остатка исчез между губ. У Жизель закружилась голова.

Он безжалостно пленил место, ставшее настолько чувствительным, что даже лёгкое дыхание причиняло боль, и начал яростно водить по нему языком — то поднимая, то опуская сосок.

Хнык, н-не хочу!

Каждый раз, когда язык шлёпал по затвердевшему соску, Жизель терялась в нарастающем, разрывающем тело ощущении.

Между ног он бился так, будто действительно собирался её пронзить. С того мгновения, как он начал сосать грудь, его член будто раздулся вдвое, и внутри стало мучительно тесно.

Ощущение того, как он царапает и растягивает внутренние складки, становилось всё явственнее. Жизель казалось, она вот-вот потеряет сознание.

Чмок.

Когда он впился в сосок и начал тянуть его вверх, Жизель и вправду чуть не отключилась. То, что он наконец оторвал рот, было почти спасением.

— Ха-а… Жизель, чувствуешь? — спросил он, продолжая терзать её изнутри, не вынимая глубоко вонзившийся член. — Каждый раз, когда я тебе сосу, ты тоже начинаешь засасывать меня. Умеешь уже отдавать полученное. Совсем взрослая стала.

Ей казалось, что пенис стал крупнее, но на самом деле это она сжалась до предела.

— Мм! — выдохнула девушка, когда он снова склонился, на этот раз захватив губами другой сосок. Мгновение назад вернувшийся румянец вновь исчез с её лица.

Не хочу! Хватит!

Дядя упорно терзал одну из самых чувствительных точек Жизель и одновременно безжалостными движениями бёдер скрёб, тёр и бил изнутри то место, что теперь состояло лишь из сплошной оголённой чувствительности.

Чмок-чмок.

Хотя от влаги звуки были уже откровенными, всякий раз, когда пенис скрёб стенки влагалища и входил и выходил, Жизель, обжигаемая жаром, почти что билась в конвульсиях.

— Мм, хн, а-а-а!

Из-за нестерпимой боли и ужаса Жизель закричала, уткнувшись лицом в его ладонь. Пронзительные вопли просачивались сквозь тесно сомкнутую плоть. Когда крики стали громче, чем звук ударяющихся тел, мужчина не просто зажал ей рот — он надавил сильнее, стараясь вдавить голову в постель.

Тук-тук-тук-тук.

Сила ударов между ног становилась всё более дикой. Приглушённые крики Жизель тоже становились отчаяннее, но их никто не мог услышать.

— Умница, — произнёс он, сквозь тяжёлое дыхание, восхищаясь её напрасным сопротивлением. Словно ему и правда доставляло удовольствие то, как она извивается, как пытается вырваться. 

Чем больше Жизель отталкивала его, тем сильнее он возбуждался.

Он не похож на дядю. Похож на другого мужчину, натянувшего на себя кожу дяди.

Из глаз, широко распахнутых от ужаса, непрерывно текли слёзы.

— Кх… — из груди у него вырвался низкий смешок. Жизель моргнула, не сразу поняв, что услышала. В тот миг, когда зрение, затуманенное слезами, прояснилось, она убедилась, что ей не послышалось.

Он действительно смеялся. Смеялся, глядя, как она плачет, — оскалившись, мерзко, с блеском безумия в глазах.

Он провёл по слезе большим пальцем руки, которой продолжал зажимать ей рот. Не похоже, что хотел вытереть её — он размазывал влагу по щеке, тяжело выдыхая, полный сладострастного восторга.

— Да, вот так.

Кончик члена резко ударил где-то в глубине живота, и Жизель, вскрикнув, судорожно сжалась, а он лишь ускорил движения, загоняя её дальше в бездну, и улыбнулся, ослеплённый собственным безумием.

— Ради этого мгновения я и выдержал тот ад. Ха… не зря терпел.

Ей было совершенно безразлично, что именно он имел в виду, говоря, что их жестокий секс — награда за пережитый ад. Эти слова даже не дошли до её сознания. Сейчас Жизель была совсем в другом месте.

В амбаре деревенского старейшины.

Не в силах терпеть голод, поздней ночью она перелезла через высокую стену и прокралась в амбар, но в тот день маленькая Жизель ничего не смогла украсть. Потому что амбар был совершенно пуст.

Пытаясь собрать хоть несколько рассыпанных зёрен, она руками разгребала пыльный пол при свете луны. И вдруг за дверью послышались голоса. Через мгновение единственный выход распахнулся настежь.

В амбар ввалилось с полдюжины тёмных силуэтов. Жизель стремглав юркнула за пустой ящик. Сердце гулко колотилось в груди.

Они узнали, что сюда забрался вор, и пришли ловить?

Но эти мужчины привели с собой другую женщину.

— Хочешь жить — делай, что сказано.

— Я… п-п-правда, е-если сделаю, как вы… кхах, скажете… вы… пощадите меня?

— Болтливая сука.

— А-а-а!

— Рот закрой и ноги раздвинь.

Дочь старейшины, самую знатную особу в деревне, схватили солдаты, и Жизель всю ночь не могла пошевелиться и до рассвета слушала, как её насилуют. Это было первое изнасилование, свидетелем которого она стала, но не последнее.

Прежде чем, как бешеные псы, наброситься на любую женщину, попавшуюся на глаза, мужчины срывали с себя военную форму. Среди тех мундиров были и мундиры Мерсии. Поэтому, когда Жизель впервые увидела на нём офицерскую форму союзной армии, она едва не оцепенела от ужаса.

Тогда, движимая инстинктом выживания, она пошла за дядей без раздумий, но потребовалось немало времени, чтобы перестать бояться солдат из его подразделения.

А ведь я верила, что рядом с ним всегда буду в безопасности…

В дяде, который зажимает рот говорящей «нет» женщине, давит силой и безжалостно двигает бёдрами, ей виделись солдаты в военной форме, похотливые демоны.

Насилующий её и хихикающий дядя наложился на тех солдат, которые глумились над плачущей женщиной. И хотя это был секс, рождённый из любви, он всё сильнее походил на насилие.

Дядя! Как вы можете со мной так поступать?

Нет. Как я могу сказать дяде такие вещи…

Всё в порядке. Делайте что хотите, только не убивайте. Прошу… пожалуйста, пощадите меня. 

Пожалуйста…

Я хочу жить.

Сумрачная спальня постепенно превратилась в тот самый амбар, куда просачивался только бледный лунный свет. Теперь на том месте, где лежала и рыдала дочь старейшины, лежала Жизель, умоляя о жизни.

Её трясло, и она уже не могла остановить дрожь. Когда страх переходит предел, даже крик не выходит из горла.

Когда Жизель затихла, улыбка исчезла с лица мужчины. Он наклонил голову, удивляясь, почему крики и сопротивление вдруг оборвались, и медленно убрал руку, закрывавшую ей рот.