Онлайн чтение книги Любовь моя, я хочу убить тебя Love, I want to kill you
1 - 3

Зная это, Жизель всё равно упрямо пробегала глазами по списку до самого конца, где значились лишь имена рядовых. И снова начинала сначала. Сколько раз она уже перечитывала его?

— Есть!

Тем временем из столовой то и дело доносились радостные возгласы — другие девчонки уже нашли в списках имена тех, кого ждали.

Жизель остановилась на последней строчке, когда это упрямство окончательно стало казаться ей глупостью. Елена осторожно спросила:

— …Нет?

Нет. И сегодня — тоже нет.

В списке пленных, возвращённых из Констанца, имени дяди не было.

Прошло уже четыре года с тех пор, как герцог Экклстон взял её под свою опеку. Ненадолго война затихла, но теперь снова началась. Он оставил Жизель в интернате и ушёл обратно на фронт.

— Жизель, ты должна хорошо учиться и ждать меня. Я обязательно вернусь и заберу тебя. Обещаю.

— О-обещайте.

С тех пор Жизель, держась за их обещание, не пропускала ни одного урока, что бы ни случилось.

Лишь один раз за три года она не пришла на уроки — в тот день, когда пришло известие, что герцог попал в плен во время операции.

— Ха-а…

Жизель тяжело вздохнула и опустилась на стул. Елена огляделась. Подростки столпились кучками в столовой, листали газету, многие уже уставились в их сторону.

Особенно те, кто с самого начала презирал Жизель, а после пленения герцога и вовсе перестал скрывать свою неприязнь. Теперь в их глазах плясало ликование.

Жалкие твари, способные находить утешение только в чужом горе.

Елена закусила губу.

Эти девицы, едва получив газету, наверняка первым делом искали не своих родных, а Экклстона — человека, к которому даже не имеют отношения.

Они вздохнули с облегчением, когда не нашли его. И теперь с упоением смотрели на отчаяние Жизель.

И точно — как только их предводительница кивнула в сторону Жизель, свита зашевелилась.

— Идут.

Елена быстро прошептала, чтобы услышала только подруга, всё ещё застывшая на месте:

— Невозмутимо. Элегантно. 

Таков был их личный девиз в этой школе, превратившейся в поле боя, где они вдвоем считались врагами остальных.

Слово наделяет силой. Едва команда прозвучала, Жизель стёрла с лица следы разочарования и показала безупречную улыбку. Теперь она была воплощением невозмутимости и элегантности.

— Бишоп.

Окружив её как в построении, девочки сомкнули строй.

— Что же теперь ты будешь делать?

— Искренне надеюсь, что тебе не придётся снова жить на улице.

— Выпускница Фуллертона, ставшая уличной девкой? Боже упаси.

— Ах, только не это. Если что, можешь написать мне. У моей семьи в провинции много холостых фермеров, которым нужна жена, чтобы вспахивать землю и пасти скот.

Даже на язвительное замечание о том, что дочери батраков снова придётся пасти коров и ковыряться в грязи, Жизель лишь улыбнулась с невозмутимой грацией и спросила:

— У вашего рода ещё остались земли?

Девочка, только что потешавшаяся над «батрачкой», в ту же секунду окаменела.

— Ра… разумеется, остались…

— Остались? Правда? А я вот слышала совсем другое.

— Ты сейчас о чём…

— Говорят, из-за карточных долгов твоего братца всё имущество арестовано и ушло банку под залог. Очень переживала за тебя. 

Опекун, отправляя Жизель в эту школу словно на поле боя, позаботился, чтобы у неё было оружие.

Визитка адвоката.

Для аристократов адвокат был как телохранитель у мафии.

Если учитель публично унижал её, Жизель звонила по номеру с визитки. После визита адвоката отношение педагога менялось на 180 градусов.

Если кто-то из учениц начинал притеснять её, Жизель передавала ему их имена, и вскоре адвокат приносил досье, где были расписаны уязвимые места каждой из них.

— Ты… ты что себе позволяешь?! Это клевета!

Но это не ложь, не так ли? Просто девочке сейчас страшно — стоит ей попасться, «свои» же от неё отрекутся и выгонят из стаи. 

— Нет! Это неправда! Бишоп врёт!

Но «подруги» уже начали с подозрением переглядываться. Та, кто хотела загнать Жизель в угол, сама оказалась в ловушке и, видимо, уже понимала это. Жалкое зрелище.

— Лгу? Разве это не ты сейчас клевещешь? Я лишь передала слухи. Если они ложные — тем лучше.

Не «это ложь», а «если ложные».

Словно лиса, она не только ловко выкрутилась, сославшись на то, что лишь повторила услышанное, но ещё и оставила место для сомнений.

Девочка, побледневшая и трясущаяся от злости, не находила, чем парировать. Жизель с удовольствием вернула ей всё сполна.

— Но если всё же это не слухи, и ты в самом деле скоро окажешься на улице — приходи ко мне. Я не могу допустить, чтобы выпускница Фуллертона стала уличной девкой. Согласна?

И тут же добавила, как бы между прочим:

— Правда, я могу тебя не узнать, так что вот, передай это моему дворецкому.

Жизель достала из сумки перьевую ручку, нацарапала что-то на уголке газеты и протянула листок.

— Я великодушная. Оставлю для тебя местечко: будешь чистить туалеты.

На клочке газеты было нацарапано «обещание» взять ту девчонку в служанки.

Имя она нарочно написала с ошибкой — тонкое унижение, дающее понять: ты мне настолько не важна, что я даже твоего имени толком не знаю.

Та, разумеется, бумагу не взяла и отвернулась. От стыда её лицо налилось краской и напоминало лопнувший томат. То ещё зрелище.

— Что, уже сломалась? Слабачка, — цокнула Елена, наблюдая, как «разгромленное войско» позорно ретируется.

— Тепличные цветы ломаются даже от лёгкого ветерка.

— Вау, это звучало по-королевски элегантно!

Слова, может, и звучали утончённо, но то, что клокотало у неё внутри, было совсем не изящным.

Она мечтала наброситься на них с кулаками, вцепиться в волосы и засунуть головой в унитаз.

Но если она поведёт себя как взбалмошная дикарка, все пальцы укажут на её опекуна.

— Невозмутимо. Элегантно.

Таков был личный кодекс, который она соблюдала ради своего дяди. 

На этот раз «невозмутимо и элегантно» означало — взять вилку и нож. Но скорость, с которой куски отправлялись в рот, была чересчур медленной даже для самой утончённой манерности.

Затянувшаяся война, наконец, подходила к концу. Между двумя странами шли переговоры о перемирии, и в числе прочего обсуждалась передача пленных.

Первые списки начали печатать в газетах три дня назад: сначала в утреннем выпуске, потом и в вечернем. Констанц присылал имена тех, кто подлежал возвращению.

Для Жизель, которая четыре года подряд выискивала имя герцога в колонках с пометкой «Погибшие», это стало и надеждой, и ударом.

— Его имени нет!

То, что раньше приносило облегчение, теперь стало синонимом отчаяния.

— Его имени снова нет…

Имя человека, давшего ей новую фамилию, отсутствовало в списках живых. Судьба её благодетеля, подарившего ей новую жизнь, оставалась неизвестной.

Ей казалось, что она жуёт землю. Жизель не доела и половины и отодвинула тарелку.

— Всё потому, что герцог — слишком крупная фигура. Он наверняка появится в последнем списке. Вот увидишь!

По дороге через внутренний двор, направляясь к классу, Елена попыталась приободрить Жизель:

— Моя теория всё больше подтверждается: его держат как козырную карту в переговорах!

Жизель без колебаний кивнула.

Глава дома Экклстонов — из некогда правящей династии, которую до сих пор неофициально встречают с должными почестями и внутри страны, и за её пределами. 

Он был талантливым командиром, прославившимся выдающимися заслугами до такой степени, что уже давно носил погоны майора в то время, когда его однокурсники по военной академии лишь начинали получать звания капитанов.

Даже отложив в сторону собственные желания, объективно говоря, в словах Елены был смысл.

Разумеется, если он жив.

— Мне правда стоит податься в дипломатию или политику, — вздохнула Елена.

— Позвольте выразить почтение будущему премьер-министру от лица будущей нищенки. Только, прошу, не забудьте, кто будил вас по утрам и одалживал конспекты перед экзаменами.

— Ни за что.

— Глядя на отсутствие у вас сострадания, я вижу, что вы прирожденный политик.

— Нет. Я просто уверена: нищенкой ты не станешь. Не волнуйся, Жизель.

Жизель, которая держалась стойко всю войну, дала слабину лишь теперь, когда она подходила к концу.

И вот она сама произнесла вслух то слово, которым собиралась уязвить её та подлая стайка: нищенка.

Хотя все знали, что даже если герцог погиб, Жизель без гроша не останется. Перед отправкой на фронт он якобы в спешке переписал завещание.

Говорят, он не оставит всё наследство герцогского дома человеку, с которым его не связывает ни капли крови, но суммы там хватит, чтобы до конца жизни ни в чём себе не отказывать.

Жизель и сама это знала, но верила, что в случае его смерти останется ни с чем. Потому что для неё опекун и был всем.