Онлайн чтение книги Любовь моя, я хочу убить тебя Love, I want to kill you
1 - 6

Чух-чух-чух-чух.

Колёса неслись по рельсам, и монотонному стуку не было конца. Пронзительный гудок внезапно выдернул сознание, погружённое в забытьё.

Стоило Эдвину приоткрыть плотно сомкнутые веки, как его взгляд столкнулся с глазами девочки за окном.

На вид лет двенадцать–тринадцать.

Девочка, сидевшая на заборе у насыпи и махавшая рукой, казалась ровесницей Жизель.

Мимо стремительно мчащегося поезда проносились покрытые мхом крыши ферм и амбаров. Всё это напоминало ту деревню, где он впервые встретил Жизель.

Мысли сами собой вернулись к тем временам. Эдвин тут же помрачнел.

Худенькая девочка, измазанная чужой кровью, лежала рядом с трупом, притворяясь мёртвой.

Он до сих пор видел перед глазами её лицо — белое как полотно, перекошенное от ужаса. Как можно забыть тот миг, когда десятилетнему ребёнку пришлось прибегнуть к такому отчаянному трюку?

«Не надо! Пустите меня!»

Сначала она визжала и пыталась вырваться, но, стоило ему протянуть шоколад из кармана, сразу притихла.

До какой степени нужно быть голодной, чтобы страх перестал иметь значение?

Она с жадностью запихивала в рот всё, что он ей давал, но настороженный взгляд не становился мягче.

Что же с ней сделали?..

Когда он спросил, что произошло в деревне, девочка, будто у неё уже не осталось слёз, пустым взглядом спокойно рассказывала ужасы, которые в здравом уме невозможно было слушать.

Чем больше он узнавал Жизель, тем больнее становилось на сердце.

Но в какой-то момент всё изменилось.

Раньше она лишь боялась Эдвина, но со временем сама стала понемногу к нему тянуться: пряталась за углом, тайком наблюдала, а потом исподтишка подходила и начинала крутиться рядом.

Словно щенок, в котором страха столько же, сколько и одиночества.

Однажды она утащила его армейские ботинки, чтобы начистить — по-своему так пыталась поблагодарить…

«Спасибо».

Эти простые слова впервые вызвали у неё улыбку. А с того дня она начала ходить за ним хвостиком.

Иного слова, кроме как «милая», для неё тогда просто не находилось. Даже теперь, вспоминая те дни, он невольно улыбается.

Она завязывала ленточки на шеях котят, которых приютили солдаты, выпрашивала у него забавные истории и понемногу, под его защитой, снова становилась ребёнком.

Пока он наблюдал, как Жизель понемногу исцеляется, начали затягиваться и раны, что оставила на нём война.

С кадетского училища и до службы в офицерском чине он прошёл через сотни тренировок, но это была его первая настоящая война. И ужасы, с которыми он столкнулся, далеко превосходили всё, что можно было вообразить.

Он должен был оставаться хладнокровным командиром, поэтому не показывал чувств перед подчинёнными, но с каждой новой неделей войны внутри него что-то медленно умирало.

Тяжелее всего было смотреть, как гаснут дети, которые должны были сиять. Он хотел стать для них спасением, но долг солдата сделал из Эдвина соучастника.

Ребёнок, рыдавший над телом матери, погибшей при авианалёте на деревню из-за ошибочной информации, которую передал в штаб его отряд.

Тела сирот, найденные после боёв в городе.

Мальчишки-солдаты из Констанца, которых пришлось застрелить, потому что они были врагами.

Но единственным ребёнком, которого он не просто спас, а возил с собой до самого конца войны, сам о нём заботился и к которому по-настоящему привязался, была Жизель.

«Не может быть… Так ты и правда таскал с собой ребёнка по военным лагерям…»

Когда война закончилась и Эдвин привёз Жизель домой, покойный ныне брат так и не смог подобрать слов. Его потряс сам факт, что холостой мужчина, никогда не имевший детей, так уверенно обращается с ребёнком — заботится, учит, наставляет.

Но десять лет — не такой уж трудный возраст. Тем более, Жизель была послушной девочкой.

Она слушалась его всегда, кроме тех разов, когда им предстояло расстаться.

— Возьмите меня с собой.

— Нельзя. На поле боя слишком опасно.

С самого начала Эдвин хотел отправить её в приют. Но не смог.

Ребёнок, который столько голодал, что даже спал, прижав к груди банку с печеньем, теперь, глядя на аппетитное рагу перед собой, лишь безвольно лежал и не шевелился.

Та, кто раньше с такой отчаянной волей мазала себя кровью и притворялась мёртвой, теперь словно отказалась жить.

Каким же адом был для неё этот мир?..

Он хотел, чтобы она поняла: в мире есть и другие, кроме него, кто может протянуть руку помощи, не требуя ничего взамен.

Но все эти четыре года его стараний оказались тщетны — стоило ему уйти, и девочка снова попыталась отказаться от жизни.

«Дядя, пожалуйста, не уходите».

Когда его снова вызвали на фронт, Жизель сначала плакала и цеплялась, как в детстве, а потом перестала есть.

«Прошу, не уезжайте. Я хочу жить здесь, с вами».

Но в тот раз он не мог исполнить её просьбу. Как солдат, он был обязан защищать свою страну.

Раньше он забирал Жизель с собой, потому что боялся, что больше никогда её не увидит. Теперь всё было иначе.

— Я вернусь за тобой. Обещаю.

— Вы должны вернуться. Обязательно.

Так Эдвин оставил Жизель внутри безопасной ограды и ушёл.

И в аду, что длился следующие четыре года, он думал только об этом ребёнке.

После рождения дьявола слово «ад» перестало быть метафорой — даже в пыточном аду плена он держался лишь за одно: нельзя снова оставить её одну.

Как он был единственным для Жизель, так и Жизель была единственной для него.

Стоило ему вернуться в страну, как первым делом он связался с адвокатом и директором Фуллертона, чтобы узнать, как Жизель жила всё это время.

Узнав, что с ней всё было в порядке, что она с отличием поступила в престижный университет и скоро заканчивает учёбу в академии, Эдвин испытал облегчение. И даже, хоть и не имел на это права, наглое, почти стыдное чувство гордости, словно сам вырастил её, хотя не был рядом.

Но он так и не поехал её увидеть.

Точнее, не смог.

Эдвин смотрел на своё отражение в окне. Когда он прищурился, мужчина в стекле повторил за ним.

— Фуллертон. Следующая станция — Фуллертон.

Долгая борьба с собой закончилась лишь тогда, когда проводник, проходя по вагону, громко объявил станцию. Эдвин медленно закрыл глаза и глубоко вдохнул.

Сколько же ночей он провёл в раздумьях, прежде чем сесть в этот поезд?

И всё же, в конце концов, победила мысль о том, что Жизель не должна остаться одна в свой последний день в школе. Как бы там ни было, он не мог просто взять и исчезнуть из её жизни навсегда.

Наверняка сразу бросится и обнимет.

Стоило представить момент встречи, и в ушах прозвенел её звонкий голос: «Дядя!»

А вслед за ним — насмешливое эхо.

Эдвин открыл глаза и снова пристально взглянул на своё отражение в окне. Это был тот самый облик, который он знал, но мужчина усомнился: действительно ли этот холодный, острый взгляд принадлежит ему самому.

Всю дорогу в поезде он сидел в безупречно строгом костюме, а теперь снял пиджак.

Он расстегнул запонку на левом манжете и закатал безукоризненно выглаженный рукав. На свет вышло крепкое предплечье, исполосованное царапинами. Раньше там был только поблёкший рисунок четырёхлистного клевера, а теперь всё внутри от запястья до локтя было в свежих следах.

Эдвин достал из кармана пиджака перьевую ручку. Он провёл остриём по коже рядом с татуировкой, где было выбито имя «Жизель», пока не выступила кровь.

Не трогай этого ребёнка.

В следующую секунду он уже вновь был тем самым безупречно собранным мужчиной. И смотрел на своё отражение в стекле холодным, чужим взглядом, будто перед ним был посторонний человек.

Говорить, что все эти четыре года он думал только о Жизель, возможно, было самообманом.

Сегодня она в последний раз надевает школьную форму. Жизель аккуратно поправила воротник и села за стол.

— Ху-у…

Глядя на разложенный перед собой текст речи от лица класса, она невольно вздохнула.

— Нервничаете, мисс? — шутливо спросила Елена, которая сидела спиной к ней и наносила макияж. 

— Нет.

Это был не нервный, а разочарованный вздох.

Ну и что с того, что её выбрали представителем выпускниц? Всё равно дядя этого не увидит.

Прошло уже двадцать дней с тех пор, как вернулся мой дядя.

Говорили, сразу по возвращении он побывал только на аудиенции у Его Величества в королевском дворце и с тех пор ни разу не покинул герцогский дом в Темплтоне, не появился ни на одном мероприятии.

На выпускной он тоже не придёт. Он даже не обещал.

Все вокруг с удовольствием судачили о том, что он до сих пор не навестил Жизель.

«Просто бросил её».

Сегодня должен приехать дворецкий из таунхауса рода Экклстонов, что в столице, чтобы перевезти её вещи — значит, её определённо не бросали.

«Может, он уже нашёл себе новую сиротку?..»

И ведь находятся же люди, которые распускают такие подлые слухи.