Онлайн чтение книги Любовь моя, я хочу убить тебя Love, I want to kill you
1 - 22

— А не попытается ли он изощрённо издеваться над другими и причинять им вред?

— Нет повода для беспокойства. Мистер Лоренц выходит из себя, только когда речь заходит о лагере для военнопленных. Его агрессивность, скорее всего, была лишь временной стрессовой реакцией на опасную обстановку. Теперь, когда условия куда более комфортные, у него нет причин вредить другим.

Вернувшийся на своё место профессор наклонил чайник над чашкой, но вдруг, будто что-то вспомнив, замер.

— Но всё же… он всё ещё шепчет гневные слова, когда личность сменяется?

— Да, здесь без изменений.

— Откуда в нём такая ярость? — профессор непонимающе прищурился.

— Думаю, в лагере для военнопленных он злился на своё положение — на то, что был в заточении и страдал. Сейчас же он ни в заточении, ни не страдает, так что я и сам не знаю, с чего бы ему злиться.

— Вот это… немного настораживает. Во время консультаций он не производит впечатления столь разгневанного человека. Что ж… возможно, если вы сблизитесь с мистером Лоренцем, то сможете услышать ответ от него самого.

В пустую чашку полился тёплый чай.

— Настала очередь узнать, как поживаете вы, Ваша Светлость. Вы сегодня выглядите особенно уставшим. Прошёл уже месяц, побочные эффекты снотворного должны были уменьшиться.

— Быть может, появились новые.

— Какие же?

— В последнее время каждую ночь меня мучает один и тот же кошмар, я не могу толком спать. Это тоже побочный эффект снотворного?

— Хм… Что за кошмар?

Эдвин не спешил отвечать. Ему не хотелось вспоминать об этом сне и было неприятно о нём рассказывать.

Сон о Жизель, лежащей в той самой ледяной луже крови у деревенского дома, где он впервые встретил её.

На этот раз рядом не было трупа старухи. И всё же под Жизель растекалась кровь. И она была не чужая, а её собственная.

Жизель! Нет. Очнись.

В отчаянии Эдвин бросился к ней, подхватил на руки и в тот же миг увидел, как между бледных ног девочки струится алая кровь.

Кто посмел сотворить с тобой это.

В ту же секунду сердце разрывалось, кровь вскипала в жилах. Эдвин просыпался, охваченный яростью и жаждой убить того, кто совершил с его девочкой эту гнусность.

— Мне снится, что с девочкой, похожей на мою дочь, случается нечто страшное.

Вот и всё, что он в итоге сказал профессору.

— Я подумал, с чего бы мне видеть именно такой сон… Видимо, потому, что в последнее время она начала встречаться с мужчиной.

— А.

— Я боюсь, как бы с ней не случилось ничего дурного.

— Это страх любого отца, — согласно и даже с пониманием кивнул профессор, чья младшая дочь училась вместе с Жизель. — К тому же тревога часто проявляется во сне. Кошмары из-за снотворного тоже не редкость. Всё это абсолютно нормально, вам не о чем беспокоиться.

— Понятно…

Беспокойство по поводу кошмаров уменьшилось, но беспокойство, вызывавшее эти кошмары, никуда не делось.

— Её, кажется, зовут Жизель Бишоп? Та самая талантливая девушка, что недавно окончила Фуллертон с отличием? 

— Верно. Собственно, именно поэтому я и пришёл к вам, профессор: опасался, как бы моя другая личность не причинила ей вреда.

— Он уже угрожал ребёнку?

— До угроз не доходило, но он появился перед ней на выпускном балу.

Эдвин не мог решить, стоит ли рассказывать историю о том, как он пришёл в себя и обнаружил на кончиках пальцев её помаду.

— Ах… вот оно как. А мисс Бишоп знает о вашем состоянии?

— Нет.

Разве можно поведать девочке историю, которую и взрослые-то едва способны принять. 

— К счастью, больше им не доводилось встречаться. Но я всё равно беспокоюсь и хотел отослать её подальше, однако это не так-то просто. Я хотел отправить Жизель в путешествие, но она говорит, что у неё появился мужчина, и она хочет остаться здесь.

— Ха-ха, щекотливое положение.

Тогда Эдвин решил съехать из таунхауса, но и это не удалось. Хотел снять для себя отдельный дом или поселиться в отеле, однако…

— Она обижается. Говорит, что целиком увлечена своим мужчиной и всё равно редко бывает дома…

— И вам приходится выслушивать от дочери то же, что и мне от своей! Ха-ха! — профессор громко расхохотался и хлопнул себя по колену. 

Герцог с видом человека, чьи нервы на пределе, поднял чашку. Кончики его ушей предательски покраснели.

Какой бы непререкаемый авторитет ни имел профессор Флетчер в своей области, в обществе он стоял ниже молодого герцога. То ли по врождённому положению, то ли по самой натуре Эдвин Экклстон был вежлив, но не дружелюбен.

Тот, кто спутает эту вежливость с дружелюбием и осмелится подойти слишком близко, скорее всего, столкнётся с тем, что вежливость герцога обернётся холодным и решительным отторжением.

Он — человек с чётко проведённой границей.

Но из тех, кто никогда не считает нужным заранее показать, где именно эта граница проходит. Просто потому, что не верит людям настолько, чтобы объяснять, и поэтому рядом с ним остаются лишь те, кто достаточно проницателен, чтобы самостоятельно увидеть эту черту.

Звание ведущего авторитета в своей области не даётся просто так. Проанализировав характеры бесчисленного множества людей, профессор Флетчер уже понял, к какому типу относится герцог Экклстон.

Даже когда нужда заставляла его самому обратиться за помощью, он не доверял профессору. Потому герцог оставался человеком трудным и недосягаемым, но стоило заговорить о ребёнке, как он превращался в самого обычного родителя.

— Похоже, вы и правда считаете мисс Бишоп своей дочерью. Сколько ей было, когда вы начали её воспитывать?

— Десять.

— Значит, вы растили её как родитель.

— На самом деле вместе мы были всего четыре года: остальное время я провёл на войне. Родители, которые воспитывали своих детей с рождения до взросления, наверное, посмеются, но я и правда растил Жизель как родную дочь.

— Кто посмеет смеяться над вами или недооценивать вас, Ваша Светлость? Конечно, если ребёнок твой по крови, твоя обязанность — заботиться о нём. Но взять и вырастить чужого ребёнка, да ещё и сироту войны — это уже подлинное самопожертвование.

— Самопожертвование…

Эдвин слышал это слово слишком часто и ненавидел его. Что же он, по их мнению, принёс в жертву ради этой девочки?

— Я никогда так не думал. Скорее наоборот, именно она всегда была для меня утешением.

— Хм… А в какие моменты?

— Когда я жалел, что стал солдатом.

Профессор склонил голову набок, не веря собственным ушам. Это было понятно: в обществе Эдвин считался образцом — герцог, отказавшийся от безопасной и спокойной жизни ради Родины.

— После того как я прошёл войну, я постоянно жалел, что выбрал путь военного. Но стоило увидеть, как она безмятежно улыбается, я снова думал: хорошо, что я стал солдатом.

Ведь я хотя бы тебя спас.

Жизель была живым доказательством того, что его выбор не был напрасен. Наблюдая за тем, как она растёт, он кожей чувствовал смысл солдатского долга — сражаться, чтобы защищать.

И вместе с тем укреплялась его вера в то, что человек — сильное существо.

«Солдаты силой повалили моего отца на тот камень и отрубили ему голову топором. Я с младшими братьями пряталась на чердаке и потому не видела этого… но всё слышала».

Эдвин до сих пор помнил, как она давала свидетельские показания.

С какой холодной отстранённостью девочка рассказывала о чудовищной трагедии, что выпала на её долю, не проронив ни единой слезы, — и как же тревожно было это видеть.

Тогда ему показалось, что её человеческие чувства разрушены безвозвратно.

— Когда я впервые встретил её, мне казалось: эта девочка никогда больше не сможет вернуться к нормальной жизни, а может быть, и вырасти обычным взрослым не сумеет. Но я ошибся.

Каждый раз, когда Жизель наглядно опровергала его поспешное заключение, Эдвин испытывал радость от того, что оказался неправ.

— То, что она выросла здоровой и сильной душой и телом, и теперь, как все, влюбилась — это прекрасно и вызывает гордость, но…

Эдвин горько улыбнулся. Ведь он пришёл решить проблему «Лоренца», но в итоге рассказывал о заботах, связанных с Жизель.

— Думал, что когда она повзрослеет, тревоги исчезнут, но оказалось — нет.

— У родителей тревоги бесконечны. Для посторонних ребёнок вроде бы уже взрослый, а для тебя он всё ещё несмышлёный, и потому страшно отпускать его в мир одного.

Эдвин кивнул. В душе он был полностью согласен. И вспомнил ту первую перебранку, когда Жизель стала встречаться с мужчиной.

— Жизель, я ведь сказал: без охранника к этому наглецу не ходи.

— Дядя, я не ребёнок.

— До твоего дня рождения ещё месяц, значит, по закону ты пока ребёнок.

— Тогда, может, лечь на пол и закатить истерику как маленькая?

— С удовольствием посмотрю на это. Лойс, немедленно принеси камеру!

— …Дядя, я вас ненавижу.

— А я тебя люблю.

— …