Онлайн чтение книги Тебе, кто называл меня блудницей Dear you who called me a prostitute
1 - 37

36

Она дёрнулась, и по лицу было ясно, что женщина что-то прячет. 

Зачем? Все приборы деревянные, так что вряд ли их можно использовать как оружие. Разве что сломать и вонзить себе в горло…

Неужели, вот оно.

Лицо Хьюго в одно мгновение окаменело.

Только что изо всех сил цеплялась за жизнь, а теперь, значит, захотела умереть?

Он уже собирался схватить её за горло.

— …Я ещё не доела.

Женщина резко обернулась и, запинаясь, выпалила какую-то нелепицу. Лицо у неё пылало так, что покраснели даже мочки ушей — то ли от стыда, то ли от унижения…

Хьюго на миг лишился дара речи.

То есть, она спрятала миску потому, что не доела?

Столь неожиданный ответ смутил его, хотя его редко удавалось сбить с толку. С ошарашенным видом он уставился на женщину и шагнул в повозку. Деревяшки жалобно заскрипели, и тесное пространство качнулось.

Женщина в панике обернулась, испуганно глядя на приближающегося паладина. Чем ближе он подходил, тем сильнее она вжималась в стену, судорожно зажмурившись.

Хьюго протянул руку ей за спину. Под чёрной тканью он нащупал посуду. Одним рывком мужчина вытащил её, и в руке оказалась миска со рагу.

Съела меньше половины, мясо почти не тронула. Судя по лицу, она не то чтобы отказывалась есть, скорее просто не успела.

— Не забирайте!

Женщина в отчаянии вцепилась в край его одежды.

— Я, я доем и тогда отдам.

Та самая, кто презрительно говорила, что даже скот не притронется к пище, которую подаёт палач, теперь умоляла не забирать еду.

И в её облике что-то вдруг совпало с образом мальчишки, подбиравшего с земли рассыпанные монеты.

Тогда у него не было даже гордости: он лихорадочно собирал деньги, которые бросила шлюха, носившая браслет его матери. Ради матери, голодавшей до смерти, он купил хлеб на эти грязные монеты, брошенные женщиной, отнявшей у него всё.

Глядя на худую руку, сжимающую его одежду, Хьюго едва заметно дёрнул бровью. Скрытая на краю души тень мальчишки подняла голову из-за этой женщины. Его лицо перекосилось, и он рывком высвободил плащ из её пальцев.

— Хотела есть, но желудок не принял, вот и не доела. Не цепляйся за жалкое, отпусти. Всё равно, как только повозка тронется, тут всё будет трястись, и ты миску не удержишь.

— Я… я прижму её к себе!

— …

— Так что просто, просто…

Он не мог больше это слушать. Сжимая в руке вырванную миску, Хьюго спрыгнул с повозки. В щёлке закрывающейся двери мелькнуло лицо женщины — отчаянное, словно у неё отобрали самое дорогое, но дверь с грохотом захлопнулась, и она исчезла из вида.

— Вот уж поистине связь, сотканная самими богами. Как это называется? Суд… судник? Ах нет, судьба! Верно ведь, Карлайл? Зимой! В такой холод! Бабочка привела нас к мужчине!

— Да-да, конечно. Вот уж подарок судьбы — встретить незнакомца, который валяется на дороге с рассечённым плечом.

— «Рассечённым плечом»? Почему ты так говоришь? У него было скво-зно-е ранение! И, между прочим, всё уже залечено!

— Ага-ага. Если туго забинтовать, значит, лечение можно считать завершённым. А я и не знал. 

Гул шёпота становился всё громче.

Каждый раз, когда высокий женский голос взлетал на последней ноте, Дитрих вздрагивал.

Замолчи, Элла. С кем ты там болтаешь…

Сморщившись от нестерпимой головной боли, он блуждал в полубессознательном тумане.

Голос, чуть выше по тону, менее чёткая дикция, чем у сестры, но Дитрих в дремоте всё равно подумал, что это Роэллия. Юноша просто не мог вообразить, что он принадлежит другой женщине.

Но вскоре повозка резко тряхнулась, и его тело с грохотом ударилось об пол, отчего мутное сознание мгновенно прояснилось.

— Ай, Карлайл! — женский голос взвился возмущённо.

Дрогнувшие веки Дитриха приподнялись.

…Кто это?

Ни имя Карлайла, ни сам голос были ему не знакомы.

Медленно моргнув, он уставился в потолок, который видел впервые в жизни. Низкий потолок, стены со всех сторон и постоянная тряска под спиной.

Карета… Нет, грузовая повозка. Но почему я здесь?

В этот миг в сознании вспыхнуло последнее воспоминание.

«Роэллия!»

Глаза распахнулись. Дитрих рывком сел и схватился за голову.

Он не смог спасти сестру, когда её уводили, тело его обмякло, плечо горело болью… Так, в синей цепи, он и потерял Роэллию.

От сильнейшей кровопотери он отключился, а когда очнулся в ледяной стуже, всё уже было кончено.

Чёртовы паладины. Ублюдки из Ордена…

Дитрих обнаружил, что рана на плече аккуратно перебинтована. До полного заживления было далеко, но и калекой он не остался.

Будто паладины милость ему оказали: чуть подлатали и исчезли, забрав сестру.

В то утро, когда он очнулся в холоде возле хижины и понял, что всё пропало, он бросился бежать за ними в чём был, едва держась на ногах.

Из-за слухов и легенд для одних Флоны становились объектом вожделения, для других — существами из сказок. Но на деле они были всего лишь «коллекционными вещами».

Сестра, выросшая возле кладбища на окраине города, этого не знала. Стоило появиться женщине, наделённой хоть чем-то необычным, её тут же называли «Флоной» и продавали. 

Не имело значения, настоящая она или нет. Красивую, благоухающую женщину нарекали «Флоной» и с лёгкостью выставляли на торги.

Хотя почти всегда она оказывалась подделкой, ставки зашкаливали. Украшенные, проданные по принципу «а вдруг» — у таких «лотов» конец всегда был ужасным.

Однажды, ища подработку, чтобы купить сестре подарок ко дню рождения, он согласился на поручение в трущобах, за которое щедро платили. Как же потом Дитрих жалел. 

Тогда он узнал то, чего знать не хотел: что есть жизнь ещё ниже, чем та, в которой они сами влачили своё существование. И узнал он об этом впервые именно тогда.

Роэллия…

Лицо Дитриха омрачилось.

Его сестра выглядела хрупкой, но внутри была крепче камня. Она легко пугалась, легко смеялась, легко плакала, но никогда не ныла и не жаловалась на судьбу.

Даже когда отец, получив деньги, сваливал на плечи детей чужие трупы, сестра, дрожа и рыдая, всё же поднимала топор, решив во что бы то ни стало защитить брата.

«Я… я в порядке. Ты, ты ещё ма… маленький. Позволь старшей… разобраться».

Разница-то была всего два года. К тому же тогда Дитрих уже перерос Роэллию. Но, уверяя, что она взрослее, она прятала его за спиной и сама справлялась с телами.

Он никогда больше не видел, чтобы Роэллия искала «Бога» так отчаянно, как тогда.

«Господь, прими этого мёртвого в свои заботливые руки. Господь, прости мою руку, что оскверняет его плоть. Господь, даруй ему покой. Господь…»

Сколько бы она ни взывала, ответа не было. Девочке пришлось самостоятельно спасать себя. С того дня богом Дитриха стала Роэллия.

«Не смотри, Дитрих. Ты ещё… ещё…»

Слишком мал.

Когда сестра, вся в слезах, всхлипывая и захлёбываясь, пыталась одна справиться с этим грязным, отвратительным, жестоким делом, она показалась мальчику святее любой святой, величественнее любого священника.

«Давай вместе, Элла. Я тоже смогу».

Он знал свою сестру: она непременно выдержит.

Паладины не казнили Роэллию на месте. Это было и счастьем, и несчастьем. Ему они без колебаний проткнули плечо насквозь, а её — целую и невредимую — погрузили в повозку. Будто нельзя было допустить ни царапины, ни пятнышка.

И в этом считывался очевидный смысл.

Они нашли её не для того, чтобы казнить. Они нашли её, чтобы увезти.