Онлайн чтение книги Тебе, кто называл меня блудницей Dear you who called me a prostitute
1 - 11

10

Паладины, укрывшиеся в соседней деревне, как только взошло солнце, раздобыли небольшую повозку, погрузили на неё женщину в бесчувственном состоянии и помчались без оглядки.

Лютый ветер пробирался сквозь их плащи, вонзая в тела ледяные иглы. Даже если жестокий холод сковывал их до костей, в мыслях у них была лишь одна забота:

«Что это вообще было прошлой ночью?»

Никакие коварные чары, никакие хитроумные магические уловки не могли сломить паладинов так легко. Бог хранил их, а стены их разума были крепче, чем у кого бы то ни было.

И всё же в ту ночь души святых рыцарей рухнули в одно мгновение.

Даже если они ослабили бдительность — ни яд, ни наркотик, ни магия не могли разбить их так легко…

Шедший позади Беатрис холодным взглядом уставился на деревянную повозку, в которой лежала женщина.

Та потеряла сознание из-за священной силы Лампеса и не очнулась даже на рассвете. Её дыхание было горячим, будто она перенесла сильный удар. Её надо было отнести, но вонь, исходившая от тела, была такой омерзительной, что Мидас, с его слабым желудком, не смог подойти к ней. Даже Ферриэт то и дело шумно втягивал воздух и суетился, а Луан побелел.

Хьюго, не в силах больше видеть это жалкое зрелище, сам поднял женщину. Остальные только и могли, что наблюдать за ним, беспомощно ёрзая. В тот момент рыцари впервые всерьёз позавидовали тому, что их командир лишён обоняния.

Но несмотря на гнилой, невыносимый смрад, невозможно было отрицать: перед ними та самая Флона. 

Прошлой ночью они пережили нечто ужасающее.

Их глаза ничего не видели, и защититься они не могли. Те, кого превозносили как великих рыцарей, лишились сил лишь от одного аромата, щекочущего кончик носа.

Называть то, что способное на такое, просто «живым цветком» было глупо. Теперь, пережив это на собственной шкуре, они понимали: Флона — существо, которого следует опасаться гораздо сильнее. Единственное утешение — таких, как она, рождается всего несколько за поколение, а живут они недолго.

Пока Беатрис мрачно смотрел на повозку, к нему осторожно подъехал Ферриэт и спросил:

— Вице-командир, как ваша рука?

Беатрис безразлично поднял руку и сжал кулак. Кожа на тыльной стороне была содрана до кости, но он не из тех, кто ноет из-за такой мелочи.

— Впрочем, командир лично исцелил вас, так что ни воспаления, ни яда там не точно осталось.

Хотя паладины и не были магами или жрецами, они всё же обладали некоторой способностью к исцелению. Они не могли излечить болезни, но с физическими ранами, ядами и проклятиями справлялись без проблем. 

Жаль только, что эту силу нельзя использовать на себе. Святая энергия действовала лишь тогда, когда её направляли во благо другого.

И, разумеется, чем выше уровень святой силы — тем выше способность к исцелению. Так что для Хьюго вытянуть яд из руки Беатриса было плёвым делом.

— Но, вице-командир… То, что с нами произошло ночью… Это ведь была чёрная магия Флоны? 

Мидас, приблизившись к Беатрису и Ферриэту, краем глаза косился на Хьюго, что ехал впереди. 

— Разве это не жутко? Сначала стоял ужасный смрад, а потом вдруг потрясающий аромат…

— Вот-вот! Я вообще впервые в жизни понял, что значит быть околдованным.

— У меня всё в голове помутнело, а потом сердце в пятки ушло.

— У тебя тоже? У меня всё внутри сжалось. Как вообще аромат может так выворачивать душу?

— Заткнитесь уже! Что вы тут разболтались? Вам бы каяться, а не трепаться!

— Да потому что это странно! Странно же, ну! И вообще, тогда я просто немного расслабился. Больше такого не будет, теперь точно не попадусь, — Мидас самоуверенно выпятил грудь. 

Ферриэт фыркнул и язвительно добавил:

— Тот, кто ревел в три ручья, теперь говорит, что не попадётся? Не верится как-то…

— Заткнёшься ты или нет?

— Нет, не заткнусь. И не собираюсь. Не заткнусь я-я-я.

— Я тебя прикончу.

Мидас побагровел, и в тот момент, когда он уже потянулся к оружию, лежавшему на седле, Беатрис грозно оборвал их:

— Эй, засранцы, сейчас время шутки шутить? Только вам чуть полегчало, и языки за зубами уже не держатся, да?! 

После этого окрика Ферриэт и Мидас мигом заткнулись и вернулись на свои позиции.

Но Ферриэту никак не удавалось унять бурю внутри. Сколько бы он себя ни сдерживал, он буквально сгорал от желания понять, что же с ним произошло прошлой ночью.

Что это было?

Опустошение? Беспомощность? Горе? Ярость? Ощущение утраты? Или всё сразу, перемешанное в одно вязкое отчаяние?

И всё это из-за запаха? От какого-то аромата, который вдруг захлестнул чувства. С ума сойти. Разве у эмоций бывает запах? Он такого никогда не слышал.

И всё же, Ферриэт клялся Богом, что в тот момент, когда он вдохнул этот аромат, силы покинули его, и он провалился в бездну отчаяния.

…Как она это сделала?

Склонив голову набок, Ферриэт уставился на повозку, в которой везли Флону.

Такая замызганная с виду — и это Флона?..

Скорее похожа на бродяжку или ведьму из сказок — слишком неухоженная, вся какая-то серая и маленькая. Настолько тщедушная, что вызывала жалость…

Хьюго и это называл её чародейством — велел не поддаваться. Говорил, что подобные существа даже жалость используют, чтобы манипулировать людьми.

Лампес прав. Раз нельзя точно определить, каким способом она ввергает людей в погибель, с самого начала следует держать клинки наготове.

Ферриэт снова поймал себя на том, что в нём зарождается жалость к ней, и резко отвернулся. Он усилием воли выкинул из головы всё, что касалось Флоны, и задал Беатрису другой вопрос:

— Но, кстати… Как так вышло, что командиру вообще всё нипочём было вчера? 

— Потому что глубина его священной силы иная. Не зря он достиг четвёртой звезды. Даже третью получить — это каторжный труд на грани жизни и смерти. А уж четвёртая…

Среди всех прошлых понтификов тех, кто достиг уровня четвёртой звезды, можно было пересчитать по пальцам. И то большинство добиралось до этого уже в шестьдесят, а то и после восьмидесяти лет — это был почти недосягаемый, нечеловеческий предел.

А Хьюго Брайтон перешагнул за три звезды в двадцать лет, а четвёртую получил уже в двадцать четыре.

Даже предыдущий понтифик говорил, что представить, до каких высот сможет дойти этот человек, невозможно.

Святые рыцари гордились, что их возглавляет такой паладин, но в то же время им было горько от того, что столь выдающийся человек родился в неподходящую эпоху.

После восшествия нынешнего понтифика многое в Ордене изменилось.

Молодой папа был по-своему талантлив и амбициозен. Он многое хотел сделать для церкви, но и жадности в нём было немало. 

Он желал, чтобы Священный Орден Адеморса обладал собственной, независимой Святой землёй. Честолюбивая мечта, но слишком уж нелепая для храма, который должен служить людям. 

И, кроме того… уместно ли использовать святую силу в личных поручениях?

Можно ли прикрываться интересами церкви, чтобы выполнять поручения королевского двора или частных организаций?

Даже сейчас, когда из Чёрных земель бесконечно появляются люди и звери, обращённые в монстров… Неужели создание нового храма важнее?

Беатрис глубоко вздохнул, не отрывая взгляда от спины Лампеса — человека, чья священная сила не имела аналогов в истории.

Мальчик, чьё сияние в тёмном переулке разглядел бывший Папа и взял его под своё крыло.

Тот, кто рос, почитая прежнего Папу как отца, впитывая мораль и доктрины Адеморса, изучая добро и зло, стал самым великим святым рыцарем.

Он был несгибаемой справедливостью, защитником Ордена, факелом, к которому стремились все, кто тренировался во владении святой силой.

Гордость паладинов, слава всей церкви. Человек, который не дрогнет под натиском всего зла этого мира.

И то, что даже аромат Флоны не смог поколебать Лампеса, лишь доказывало его величие.

Вот почему для такой грязной миссии, запятнанной частными договорённостями между дворцом и храмом, не могло быть лучшего кандидата, чем Хьюго Брайтон.

Пусть даже весь мир падёт перед Флоной — этот мужчина не преклонит колени.

Да, я верю в него. Я верю только в Лампеса. И последую за ним.

Глазами, полным веры, Беатрис смотрел в спину Хьюго, уверенно идущего впереди, но вдруг его взгляд устремился в небо.

— Проклятье…

С губ сорвались слова досады.

Перед тёмно-карими глазами Беатриса поплыла белая тень. Снежинка, на первый взгляд тёплая, белая и круглая, медленно кружилась в воздухе.

Это было предвестие метели.