Онлайн чтение книги Тебе, кто называл меня блудницей Dear you who called me a prostitute
1 - 33

32

— Одеж… кхе-кхе!

Слова застряли в горле и рассыпались, так и не оформившись в звук. Неужели сказать одно слово так тяжело…

— Ха-а… одежду… пожалуйста… хн…

Роэллии всё-таки удалось выдавить фразу, но тут же её сотряс приступ кашля, и дальше говорить она уже не смогла. Мужчина нахмурился, потому что не расслышал её хриплый голос.

— Что ты сказала?

Решив, что так проще будет понять, он наклонился ближе и подставил ухо.

Гортань, будто забитая песком, содрогнулась, когда она сухо сглотнула. Жадно хватая ртом воздух, девушка с усилием раскрыла губы ещё раз.

— Холодно… прошу… дайте пере-… ха-а…

Дайте переодеться…

Не договорив, она потеряла сознание.

— Попросила переодеть её?

Она рехнулась? Женщина выдала какую-то нелепицу и свалилась без чувств.

Хьюго уже было подумывал снова вдохнуть в неё божественную силу и привести в чувство, но передумал и осмотрел край её одежды, о которой она настойчиво твердила.

Под тонкой стёганой одеждой всё было холодным и твёрдым. От заледеневшей ткани непрерывно исходил холод, так что неудивительно, что она замёрзла.

Почему одежда обледенела?

Осматривая подол юбки, он обнаружил мокрую нижнюю сорочку.

Он ей её не давал — значит, эта женщина была в ней с самого начала. Из-за того, что она зачем-то надела мокрую нижнюю сорочку, промокла и вся остальная, сухая одежда.

Хьюго тяжело выдохнул и провёл пальцами по напряжённому лбу.

Что же делать…

Как она и сказала, ей срочно нужно было переодеться, но в отряде рыцарей не водилось женской одежды. Да и кто станет таскать с собой сменный гардероб для преступницы? 

Но и оставить её в таком состоянии, когда она едва дышит, Хьюго не мог.

Пока он обдумывал, что предпринять, и поднимался с места, под ногой что-то мягко хлюпнуло. Мужчина замер, опустив взгляд — на полу валялся кусок мяса, покрытый песком и грязью.

Хьюго встал на одно колено, пристально разглядывая находку. То, что он не мог чувствовать запахи, не означало, что он был настолько глуп, чтобы не понять, что за мясо лежит перед ним.

Взгляд синих глаз задержался на отчётливых следах, оставленных на грязном полу. Он ещё мгновение смотрел на них, затем лёгким пинком отшвырнул валявшийся кусок мяса и вышел из повозки.

Её тело слегка вздрогнуло от толчка, и сознание Роэллии, блуждавшее в туманном сне, медленно начало пробуждаться.

По коже, покрытой мурашками, скользнуло чьё-то прикосновение. Горячие, твёрдые пальцы с шершавыми подушечками медленно прошлись по чувствительной коже.

Она попыталась сжаться, уклониться от назойливой руки — и вместе с этим с дрожащего тела сползли холодные края одежды.

Кто-то снимал с неё промокшие вещи.

Дитрих?

Она с трудом разлепила глаза и увидела в тесном нутре повозки мужчину с чёрными, как смоль, волосами.

У Дитриха были волосы тёплого, светло-каштанового цвета — мягкие, как сухая, прогретая солнцем земля. В темноте этот цвет не мог стать таким мрачным.

Перед ней был мужчина с самыми чёрными волосами из всех, кого она знала.

Чересчур высокий и широкоплечий: от него веяло угрозой, но при этом лицо было удивительно красивым для такого телосложения.

Увидев Хьюго Брайтона, Роэллия нахмурилась.

Ей показалось, что совсем недавно она уже видела его… или, может, это было во сне? Граница между сном и явью расплывалась.

Хьюго Брайтон снимает с меня одежду? Невозможно. Значит, это нелепый, дурной сон.

— П… перестань. Не трогай…

Он коротко посмотрел на неё, недовольно поморщился и продолжил стаскивать одежду.

И без того холодно, а он ещё и раздевает. И впрямь бессердечный, жестокий человек.

Ну почему даже во сне мне достаётся такая пытка… На уголках глаз выступили слёзы.

Отстань. Уйди от меня…

Роэллия попыталась оттолкнуть его дрожащей рукой, но сил не было. Мужчина из её кошмара, глядя на эту жалкую попытку как на нечто смешное, резко сорвал прилипшую к телу сорочку.

Обнажённое худое тело осталось беззащитным. И тогда руки, до этого действовавшие без колебаний, замерли.

Она же безвольно следила, как его глаза медленно проходят по её телу. 

Тонкие плечи и руки. Небольшая, но упругая грудь с остро вставшими от холода сосками. Впалый живот. До того тощая, что рёбра проступали сквозь кожу. Именно на них задержался его взгляд.

Он болезненно скривился.

В глазах, в которых всегда горели лишь презрение и отвращение, мелькнула едва заметная тень сострадания.

Выдохнув что-то сквозь зубы, Хьюго поднял взгляд к потолку. На массивной шее дёрнулся кадык, и тихо прозвучала фраза на непонятном ей языке.

Поначалу показалось, что это ругательство, но, прислушавшись, она поняла — это молитва. Та самая, что последователи Адеморса читают утром и вечером.

Смешно… Думаешь, твой бог ответит, если пробормотать пару заученных слов? Тот самый бог, что велит сжечь меня заживо и пытать…

Роэллия слабо усмехнулась, подняла дрожащую руку и сжала его кадык. В этом сне она не чувствовала даже веса цепей.

Её ногти, неровные и сломанные, впились в нежную кожу, и мужчина вздрогнул. Она полоснула изо всех сил. На шее выступили алые линии.

Когда Роэллия увидела, как лицо мужчины искажается, на её щеке слабой тенью обозначилась ямочка от улыбки. С лицом, раскрасневшимся от жара, она коротко хохотнула и снова потеряла сознание.

— …Ха.

Хьюго с кривой усмешкой потёр саднящую шею. На ладони осталась тонкая полоска крови.

Вот так… Ухаживаешь за преступницей, которую хоть сейчас следовало бы казнить, а она царапает в ответ.

Чувство это нельзя было назвать приятным… но и неприятным оно тоже не было, что само по себе странно.

Похоже, всему виной была её сухая, измождённая фигура, которая напомнила Хьюго о прошлом. 

«Со мной всё будет в порядке, Хьюго. Только держись подальше. Прошу».

Шарлатан, пообещавший вылечить венерическую болезнь, «продезинфицировал» мать раскалённым железным прутом, после чего она уже никогда не смогла ходить.

Игнорируя все просьбы держаться подальше, Хьюго каждый день обтирал её лихорадочное тело.

Он собственноручно стирал те немногие вещи, что у них были, и всякий раз, когда появлялся запах крови, помогал ей переодеться маленькими, но уверенными движениями своих крепких рук.

В его памяти до сих пор стояло раскрасневшееся от стыда лицо матери и хрупкое тело, худевшее с каждым днём.

Сколько бы он ни пытался вычеркнуть детские воспоминания, каждый раз они возвращались всё отчётливее — и не как тёплые воспоминания, а как горький осадок ярости и боли.

И когда он стянул с Флоны мокрую одежду, её сухое, измождённое тело напомнило Хьюго ту самую женщину, которую он в детстве бережно любил и жалел.

Даже несмотря на то, что перед ним была та, кого он должен был презирать и ненавидеть, он не мог подавить нахлынувшее чувство жалости. 

…Жалость?

Хьюго коротко усмехнулся.

В мире полно голодных людей. Есть и худее. И всё же — стоило увидеть обнажённую, костлявую женщину, как в груди поднималась жалость.

Смешно.

Непозволительно испытывать подобное к женщине, которую ждёт казнь.

Он сжал кулак, стряхивая ненужные мысли. Мгновенная слабость в глазах исчезла, уступив место холодной сосредоточенности. Лицо вновь стало безразличным, движения — быстрыми и уверенными.

Он набросил на сухое тело запасную мужскую рубашку, а сверху — гамбезон, что обычно носил под доспехами. Ему он доходил до середины бёдер, а ей — почти до колен.

Хьюго сперва хотел оставить юбку, но, коснувшись, понял, что ткань насквозь мокрая. Не колеблясь, он стянул и её.

Обнажились худые, но ровные, длинные ноги. Женщина мелко вздрогнула и, почти по-детски, пробормотала:

— Холодно… Дитрих… печь… быстрее, печь…

Опять это имя. Как только засыпает, так сразу зовёт его. 

От этого великого, пылкого чувства у Хьюго криво дёрнулся рот.

Если он так морил её голодом, значит, был никудышным добытчиком. И всё же эта женщина продолжает с нежностью тянуться к нему.

— Этот юнец мёртв.

Она нахмурилась, губы дрогнули, и слёзы медленно скатились по щекам.