Онлайн чтение книги Тебе, кто называл меня блудницей Dear you who called me a prostitute
1 - 1

Вся эта череда несчастий началась с моего восемнадцатого дня рождения.

Мой отец зарабатывал на жизнь, торгуя мертвецами.

На старом кладбище, что располагалось на окраине, было куда больше тел неизвестного происхождения, чем тех, чья личность была установлена.

Некоторые из них, уже разложившиеся или сильно повреждённые, он сжигал, предварительно отрезав уцелевшие части, которые продавал на корм скоту.

Разумеется, это было незаконно, но когда на фермах не хватало качественного корма для свиней, и за такое с охотой платили хорошие деньги.

Это было мерзко и подло. Пусть и неизвестно, кем были эти мертвецы — так поступать было неправильно.

Но отец, видимо, получал неплохую прибыль, и каждый раз, когда появлялась возможность, возвращался к этому делу.

Мы с младшим братом занимались утилизацией остатков — осколков костей, лоскутов изодранной кожи. Мы аккуратно собирали всё это, сжигали, а пепел закапывали под деревом на солнечной стороне кладбища.

«Вам, щенки, мать вашу, совсем заняться нечем…»

Отец смотрел на нас с неприязнью. Даже несмотря на то, что мы убирали за ним, он срывался и поливал нас бранью без всякой меры.

«Брюхо вам набиваю и даю крышу над головой за счёт этих трупов, а вы даже спасибо сказать не можете, неблагодарные! Смотрите на родного отца, будто он какое-то дерьмо под ногами. Вот же выродки. Чего вылупились? Идите лучше за кладбищем смотрите. Только попробуйте напортачить, я вас урою».

…Но он лгал. Он не кормил нас за счёт денег от продажи трупов. 

Мы с братом постоянно голодали. Зимой ходили в одежде с короткими рукавами, а летом задыхались от вони и сдерживали рвотные позывы, стоя по колено в грязи.

И всё же, несмотря ни на что, то место было для меня чем-то вроде убежища.

Мрачный, вонючий, тесный — мой родной угол. Наша крохотная, убогая хижина.

Пока вечно пьяный отец пренебрегал своими обязанностями, мы с братом ухаживали за ветхим, запущенным кладбищем и устраняли последствия его тёмных дел.

Он пропивал и проигрывал все деньги, а вернувшись, лупил нас с братом. Но я всё равно не могла уйти из этой вонючей хижины.

Нет, не «не могла», а не хотела.

Здесь меня мог обидеть только он, а вот снаружи — кто угодно.

Я была пугливой и осторожной. А раз у меня ничего не было, мне приходилось дорожить тем малым, что я имела.

Старым домом. Братом. Работой, которая хотя бы давала еду…

Мне казалось, что я ненавижу это вонючее, тёмное место. Но всё равно оно было мне дорого. Иногда я мечтала о мире за пределами хижины и кладбища, но верила: моё место — здесь.

А потом, на мой восемнадцатый день рождения, произошло то самое.

Будто гром среди ясного неба — вдруг, ни с того ни с сего, оно столкнуло меня в пропасть и вырвало из рук те жалкие обломки жизни, за которые я держалась.

О, Боже.

С того дня я возненавидела Тебя.

— На, держи, сестрёнка.

Я шила, и на колени шмякнулась железная коробочка. 

Я удивлённо подняла глаза на Дитриха. Он смущённо почесал затылок, взлохмачивая пепельно-серую копну выцветших светлых волос.

— Сегодня ведь твой день рождения.

Он говорил с таким смущением, что уши у него покраснели. Я даже рот приоткрыла от удивления.

— Это… подарок? Мне?

За всю жизнь мне почти никто не дарил даже простых подарков. 

А тут — подарок на день рождения. Меня решили поздравить с тем, что я появилась на свет.

— Ага. Твой подарок. С сегодняшнего дня ты совсем взрослая. Поздравляю.

…

Как назвать это чувство?

Это горячее, переполняющее чувство, вскипающее из глубины груди?

Благодарность, вина, неверие, надежда, что это не сон. Даже страх — а вдруг это и правда сон.

Но если назвать главное…

— Спасибо. Спасибо тебе огромное, Дитрих.

Конечно же, это была радость.

Так вот что ты так усердно полировал прошлой ночью под лунным светом, распахнув окно.

Я вдруг обняла брата, который тёр нос кулаком. Его хихиканье звонко разнеслось по старому дому.

Когда он успел так вырасти?

Хотя разница между нами была всего два года, раньше он казался мне совсем крохой. А теперь Дитрих стал выше меня почти на кулак.

До сих пор перед глазами стоит образ тщедушного мальчишки, которого в одну дождливую ночь отец притащил за руку и бросил мне под ноги… А теперь он стал взрослым. Зарабатывает сам.

Я испытывала гордость и восхищение, но в то же время мне было жаль его — ведь он, должно быть, немало трудился, чтобы купить этот подарок.

— Чего ты вдруг такая? Что с лицом?

— Я счастлива. Очень. Но… всё-таки, давай вернём его. Если ты потратишь эти деньги на что-то нужное для себя, мне будет достаточно.

От этих слов Дит помрачнел. Он сжал губы и недовольно пробормотал:

— А что мне надо? Всё, что было, ты всегда мне отдавала. Мне ничего не нужно.

— Мог бы купить новые ботинки… или одежду, ты ведь всё время из неё вырастаешь…

— Сестра.

Дит крепко, но аккуратно, сжал моё плечо. Его прекрасные, тёпло-карие глаза смотрели прямо в меня.

— Это деньги, которые я сам заработал. Я очень старался, чтобы купить тебе подарок на день рождения.

— Именно поэтому… потому что они достались тебе таким трудом, я и хочу, чтобы ты потратил их на себя…

— Что в них такого? Ты ведь тоже ночами сидишь за шитьём, полощешь вещи в ледяной воде… Ты на меня свои деньги тратила, и тебе это не казалось чем-то особенным.

От его слов защемило в груди.

Конечно, я очень ценила те деньги. Я зарабатывала их с трудом, откладывала, чтобы хоть изредка Дит мог поесть мяса.

Потому-то каждый раз, когда отец отбирал эти крохи, мне казалось, что у меня вырывают сердце. 

И вот теперь с таким же выражением лица, как у меня в те дни, Дитрих сказал:

— Я заработал их ради тебя. По своей воле. Старался изо всех сил. Ради этого дня.

— …

— Так что, просто порадуйся, ладно? Что тут такого…

Только что гордо расправленные плечи опустились.

Я растерянно переводила взгляд с музыкальной шкатулки, которую держала в руках, на поникшего брата.

Я правда могу просто порадоваться? Имею ли я право принять такую драгоценность и не испытывать за это вины?

На самом деле… мне просто хотелось радоваться. Нагло, по-детски скакать по комнате, прижимая к груди свой первый в жизни подарок.

Но я боялась. Боялась, что если приму этот ценный дар, купленный таким трудом, Бог накажет меня за наглость и обрушит очередное несчастье.

Я слишком привыкла бояться этого мира, чтобы радоваться без опаски.

Но Дитрих был прав. Что такого — просто порадоваться?

В конце концов, и без того моя жизнь была полна несчастья и убожества. Разве радость от одного подарка — это что-то недозволенное?

Я передумала, крепко прижала шкатулку к груди и широко улыбнулась.

— Ты прав, Дитрих. Я счастлива. Правда-правда счастлива! Спасибо тебе.

Я снова обняла брата и растрепала его сухие волосы, будто мяла солому.

Только тогда он расслабился и, смеясь, позволил утащить себя в счастливый круговорот.

В этой вонючей, старой, тёмной хижине впервые за долгое время раздался смех.

В носу защипало. Я тёрла его тыльной стороной ладони, и тут Дитрих, улучив момент, решил поддеть меня:

— Чё, уже ревёшь? Из-за такой ерунды? Когда я вырасту, вообще буду тебе всё самое лучшее покупать. Новое.

— Обойдусь! Этот подарок уже лучше некуда. Тьфу ты.

— Ну открой. Надо же проверить, как звучит.

— Хорошо. 

Какие бы драгоценные камни ни пылились в королевских сокровищницах, какие бы святыни ни хранились в храмах — ничто не могло сравниться с тем, что я получила от брата.

Я осторожно открыла шкатулку.

Медовый, мягкий звук заполнил воздух, и крохотная фея закружилась в танце.

— …Боже, какая красота.

Мой дрожащий голос растворился в её мелодии.

Звуки шкатулки, такие тихие и нежные, словно дождь барабанил по деревянным стенам, задевали что-то в самой душе. Грудь сжималась от переполняющего чувства.

Будто душа расправляла крылья. Будто весь мир становился шире.

И в этот самый миг…

— Мх…

Я вдруг почувствовала, что с телом творится что-то неладное.

Глубоко в животе вспыхнуло странное тепло.

Что-то чуждое, сладкое, напоминающее ласковое покалывание, проникало внутрь. 

— Сестра?

Похоже, Дитрих тоже это ощутил. Он посмотрел на меня с растерянным испугом.

— Дит… со мной что-то… что-то не так…

— Сестра? Что такое?! Эй, с тобой всё нормально?!

Я задыхалась и опустилась на пол.

По спине прошёл холодок. Казалось, происходит нечто неправильное. 

И в ту же секунду.

В маленькой хижине за трупосжигальней, пропитанной вечной вонью крови и гнили, начал расползаться чужой запах.

Чистый, звонкий аромат, вымывающий всё смрадное, что скапливалось здесь годами.

Я в изумлении посмотрела на брата. Он тоже побледнел, уставившись на меня.

— Д-ди… Дитрих… Что это? Ты тоже чувствуешь?

— Неужели… это от тебя сейчас пахнет?

— Я не знаю. Правда, не знаю, Дитрих.

Я тряслась от страха и мотала головой. Тогда мой брат, на два года младше меня, обнял меня и стал успокаивать.

Аромат — влажный, тревожный, напоминающий запах лилий в дождливый день — расползался вместе с моими сбивчивыми чувствами.

Моё тело начинало источать аромат в такт моему испуганному сердцу.

Дитрих, утешавший меня, тоже вдруг побледнел. Он ничего не сказал, но я поняла.

Мы оба подумали об одном и том же.

Человек, источающий аромат. Аромат, что меняется в зависимости от чувств, покоряет чужие сердца. Святая… или ведьма.

Избранница богини. Плод благословения или проклятия.

— …Флона.

В день моего восемнадцатилетия.

— Этого не может быть…

Я стала…

живым цветком.