Онлайн чтение книги Тебе, кто называл меня блудницей Dear you who called me a prostitute
1 - 50

49

Резкий, гневный окрик пронзил её, подобно холодному лезвию.

Роэллия подняла затуманенный взгляд и уставилась на мужчину, что кричал на неё. Даже среди кромешной ночи глаза, светящиеся холодной синевой, выделялись предельно отчётливо. Точно так же, как святая сила, которой он её одаривал…

Она сухо сглотнула и, будто загипнотизированная, потянулась к его лицу. Обжигающе горячая рука нерешительно скользнула по застывшей, бледной щеке.

— Дайте ещё. Вы ведь можете дать больше.

Затуманенный взгляд был прикован к мужчине. Как дикий зверь, загоревшийся перед сочной добычей, она не могла скрыть алчности, и её взгляд сверкнул жадным блеском.

Сила, с которой она тянула его, была ничтожной, и всё же он безвольно подался вниз. Не успел Хьюго опомниться, как дыхание женщины коснулось его губ.

— Взамен я тоже дам вам желаемое.

Он не успел осмыслить эти слова, как что-то мягкое и влажное приоткрыло его губы.

Хотя сила была на его стороне, он вдруг оказался задавлен этой нежностью, этой слабостью. Дыхание перехватило.

Сладко. До невозможности сладко. Трудно поверить, что в мире может существовать нечто столь сладкое и благоухающее.

В спешке вдохнув, он ощутил, как в давно умершие чувства ворвался яростный, головокружительный аромат.

Нет, разве можно назвать подобное всего лишь сладким запахом?

Аромат всех цветов, дыхание влажных лугов, морозная свежесть зимней реки… и женщина, источающая дурманящий, сладостный запах…

Все утраченные ощущения хлынули на него волной с такой силой, что едва не уничтожили рассудок.

Он не мог прийти в себя.

Сквозь это опьянение где-то вдалеке, словно колокольный звон, доносились предвестия его падения, но он не мог превозмочь наваждение, стиснувшее нёбо и язык.

В безвольно приоткрытый рот втиснулось нечто маленькое и мягкое. Тёплая, словно мёд в сотах, слюна женщины обвилась вокруг его языка сладостным касанием.

Разум, логика, сомнения — всё, что его удерживало, испарилось и растаяло на кончике её языка.

Нельзя. Так нельзя.

Даже если в её устах сокрыт благоухающий и сладкий плод, стоит принять его — и душа моя навсегда будет низвергнута в необратимое падение.

Стиснув зубы, Хьюго резко схватил за плечи женщину, что пыталась прижаться ближе, и отвернулся.

Но её слюна липкой сладостью томилась на языке, точно сок, оставшийся после надкушенного плода. Воспоминание о только что испытанном блаженстве вновь качнуло сознание.

Он зажмурился, пытаясь нащупать в памяти строки Священного Писания, но ничего не всплыло.

Проклятье. Чёрт возьми!

Судорожно сжав крохотные плечи, он услышал слабый стон. Хьюго невольно ослабил хватку, и в тот же миг женщина, словно только этого и ждала, снова схватила его за щёку и заставила посмотреть на неё.

— Стоя под лунным светом, вы всё ещё страшитесь солнца?

Глаза, в которых стояли слёзы, сверкнули вызовом.

— Спасите меня. Не оставляйте умирать вот так…

В хрипловатый голос вплелось сладкое дыхание. Холодные пальцы скользнули по его лицу. Как лунный свет, притягивающий волны, её слабая сила превращала его тело в беспомощный камень.

Боже.

Господи.

Почему же Ты отнял у меня это?

Дурманящий аромат вновь проник меж их соприкасающихся губ.

Их взгляды встретились и сцепились в пустоте. Зелёные глаза были затуманены бредом, и всё же в них ясно отражался его облик.

Ах.

Даже если это падение — так тому и быть, я должен вкусить его. Ведь вот он — отнятый у меня рай.

Хьюго сжимал кулаки так сильно, что кости едва не трещали. Но в следующий миг он крепко взял её за талию.

— Ах…

И когда эта хрупкая, прекрасная женщина обвила его шею руками, он понял: Адеморс похитил у него не только чувства.

Радость. Потрясение. Восторг. Блаженство. Экстаз.

Всё лучшее, чем человек имеет право наслаждаться, было заключено в этом крошечном, сладком рте.

Господи… Здесь, в этих губах — врата Эдема, что Ты навеки закрыл для меня. Как же я могу не войти?

Я не грешу. Я лишь возвращаю то, что было украдено.

— Ха… мм, хн…

Поцелуй мужчины становился всё более поспешным и грубым, язык — жёстким. Он рыскал им, как змея, жадно исследуя каждый мягкий уголок её рта.

— Ха… мм…

Она охотно отдавалась, впуская глубоко проникший язык и жадно его всасывая.

Чем плотнее соприкасались влажные губы, тем сильнее их накрывала эйфория. Опьянение росло, и никто из них не мог очнуться.

— Ещё. Ещё. Дайте ещё.

Поддавшись её шёпоту, Хьюго выпустил наружу самую густую, самую насыщенную свою святость. Она, задыхаясь, сосала его язык, а он с силой обнимал её хрупкое тело и раскрывал рот до предела.

— Хорошо… да… ещё… хорошо.

Они целовались без памяти. Лизали и пожирали друг друга с такой жадностью, что казались безумными.

Словно вовсе не существует холодной речной воды, и даже если их тела разобьются вдребезги — будет не страшно, лишь бы продолжать жаждать друг друга.

Так быть не должно.

Мы обязаны остановиться хотя бы сейчас.

Разум знал это. Но Хьюго даже слушать его не хотел.

Если прежде он давал ей ровно столько, сколько она просила, то теперь сам овладевал её губами настолько, насколько жаждал.

Он всасывал её язык, кусал губы, снова и снова проталкивал тяжёлый язык глубоко, до сужающегося горла, и вырывал его обратно.

— Хм… ммф… хх… дыш… зады…хаюсь…

Наслаждение, жадность, ненасытность — она была их воплощением. Теперь он понял, почему её называли источником вожделения.

Как можно устоять перед таким ароматом? Ни одно живое существо не сумеет противиться ему.

Как звери, что мчались по склону, заворожённые сладким запахом.

Хьюго скрипнул зубами.

Мысль о том, что весь мир впитал этот аромат, едва не выворачивала его наизнанку.

Все. Все чувствовали его, кроме меня.

Слепая ярость залила глаза алым светом. Это было ненормальное чувство. Он опьянел, рассудок был парализован. 

Если уж не удаётся очнуться, лучше окончательно сойти с ума.

Он снова прижал её лицо ладонями и впился в приоткрытые губы, не отрывая взора от горящих зелёных глаз, смотрящих на него.

Избавившись от зловония и вернувшись к истинному облику, женщина оказалась настолько прекрасна, что у него перехватило дыхание.

Золотистые волосы, словно налитые влагой колосья, вились по её лицу. Ресницы дрогнули и поднялись, открывая светло-зелёные глаза, сверкающие звёздным светом. Влажные от его слюны алые губы были так чувственны, что он не мог оторвать взгляда.

Вот почему она скрывала себя чёрным покрывалом?

Если в его глазах, равнодушных к красоте, она была ослепительно прекрасна, значит, всё, что обладает вкусом к прекрасному, не могло не пасть перед ней ниц.

Ни за что. Она моя.

Зловещая жажда обладания, свернувшаяся кольцами в сердце, шептала ему это у самого уха, а он делал вид, будто не слышит, и продолжал жадно терзать её дрожащий язык.

Слишком слабая для его натиска, она отшатнулась назад.

Хьюго обхватил её талию и прижал к себе, унося из реки.

— Скажи, что тебе всё ещё мало. Скажи, что тебе нужно больше, что ты должна сожрать меня целиком.

Прижав женщину к мягкой траве, выросшей из её же жажды, он выдавил эти слова низким, хриплым голосом.

Женщина, глядя на него затуманенным взглядом, обвила его шею и прошептала:

— Всё. До последней капли…

Из её губ, шевелившихся в мольбе, вырывался дурманящий сладкий аромат.

Не в силах выдержать, Хьюго оставил след от зубов на тонкой шее, что столько раз дразнила его. Сжав в ладони гладкие золотые пряди, он сосал и кусал нежную кожу. Как бешеный пёс, ведомый лишь инстинктами, он уткнулся лицом ей в шею и жадно впитывал запах.

Он втягивал её аромат, словно хотел присвоить его себе одному.

Хорошо. Слишком хорошо. Так хорошо, что даже если прямо сейчас явятся твари — я не смогу её отпустить.

Вот оно — безумие.

Он должен был опомниться, хотя бы чуть-чуть сдержаться, но тело откликалось с неистовой, неуправляемой страстью.

— А…

Маленькая рука бесстрашно скользнула под рубашку. Дрожащая ладонь ощупывала его обнажённую кожу, будто желание большего жгло не только Хьюго.

Вспыхнув, он зажмурился. Тяжёлое дыхание вырвалось наружу. Грудь торопливо вздымалась, пресс стал каменным, и он ощутил налитый до предела член.

Никогда прежде он не чувствовал столь яростного отклика.

По правде говоря, с того самого момента, как Хьюго вкусил её губы, он уже наливался, едва сдерживая изливающуюся влагу. То, как он толкал язык в её узкий рот, и было доказательством этого порочного вожделения.

Он хотел было воззвать к Богу, но стиснул зубы и проглотил слова молитвы. Такую низкую, развратную жадность нельзя обращать к Богу. Это были распутство и порок, не заслуживавшие прощения.

И всё же у него не возникло даже тени колебания…

— Рыцарь…

Потому что на языке этой блудницы, что смотрела на него умоляюще и тянулась к нему, было именно то, что он искал. Даже ценой того, чтобы скрыться от взора Господа.

«Если настанет день, когда ты превзойдёшь моего Бога… я буду первым, кто охотно склонит колени и коснётся губами твоих ступней».

Неужели это и есть то, что превзошло моего Бога?

Прим. пер: просто напомню, что Хьюго все еще не знает имя той, кого целует так дико, хо-хо-хо