Онлайн чтение книги Тебе, кто называл меня блудницей Dear you who called me a prostitute
1 - 36

35

Взгляд глубоко посаженных холодных синих глаз впился в Мидаса, сжимая его в тиски.

Он что-то знает.

Мидас побелел. Тишина затянулась, и взгляд командира не отпускал. Застыв, словно камень, Мидас выдерживал взор Хьюго, пока не поднял ложку.

Деревянный черпак дрожал в его руке.

Да. В конце концов, это ведь не смертельный яд. В отличие от той, я здоров, может, и выдержу.

Стиснув зубы, он зачерпнул холодное рагу и сунул в рот. Травы не испортили вкус — оно почти ничем не отличалось от того, что он ел вчера.

С тревогой он зачерпнул ещё, и побольше, отправив в рот. Хьюго, глядя на него с видом человека, которому приятно видеть такую покорность, наклонил голову и тихо произнёс:

— Если во время перевозки с узницей что-то случится, на ком будет вина?

— …

— Не смей трогать мою пленницу. Личные счёты своди только тогда, когда она будет вне моей руки.

Рагу, набитое за щеки, рванулось в горло, обдирая его изнутри. Дыхание перехватило. Мидас низко склонил голову, скрывая бледное лицо. Широкие плечи крупного мужчины заметно затряслись.

Хьюго, продолжая с лёгкой улыбкой смотреть на съёженного паладина, поднял свою миску, что до этого отставил в сторону, и поднялся.

Роэллия растерянно смотрела на деревянную миску, стоявшую на полу. Глаза, едва открывшиеся после сна, были ещё мутны. Она не сама проснулась — её грубо вырвал из сна звук распахнувшейся двери.

Вошедшим без предупреждения оказался Хьюго Брайтон.

Она, в полудрёме решив, что это, возможно, сон, уставилась на него затуманенным взглядом. Хьюго молча посмотрел на неё и поставил на пол миску с едой. Затем, пинком выбросив за дверь грязный кусок мяса, валявшийся на полу, вышел и плотно захлопнул дверь.

Что это вообще значит?

Смущённый взгляд метался между миской и закрытой дверью, пока она вдруг не заметила, что на ней другая одежда. Вздрогнув, девушка резко села и посмотрела на то, что было на ней надето.

На мне… мужская одежда?

Рукава оказались такими длинными, что полностью закрывали кисти, а подол доходил до колен. Снизу — рубашка, сверху — стёганая куртка незнакомого фасона.

Что это за одежда? Кто вообще снял с меня платье?

И в тот миг в голове вспыхнули воспоминания прошлой ночи. Она, дрожа и царапая пол, металась в жару, когда вдруг, так же внезапно, как и сейчас, вошёл тот мужчина. Кажется, не выдержав холода, она жалко повисла на нём.

«Одежду… прошу… другую, одежду…»

Его нахмуренный взгляд был холоден, словно в нём и следа милости не могло быть. Грохот закрывшейся двери окончательно подтвердил это.

Дальше воспоминания уже были смутнее. Осколками вставали картины, и она не могла понять, были они явью или сном.

Вспомнилось, что во сне она видела Дитриха. Ей было лет двенадцать, и та зима выдалась особенно суровой.

Сестра и брат коротали ночи в каморке с одним крошечным камином. Огонь в нём обычно гас до рассвета, и тогда кто-то должен был проснуться и поддержать тепло.

Поскольку Роэллия слишком крепко спала под утро, это часто выпадало на долю Дитриха. Взамен она подметала и убирала бутылки, разбросанные отцом.

«Холодно, Дитрих… камин… скорее камин…»

Слова сорвались с её губ бессознательно, по старой привычке. Сонный Дитрих лишь усмехнулся. Он подшучивал, что порой и сам не знал, она ему старшая сестра или всё-таки младшая. И Роэллия, кажется, тоже невольно улыбнулась.

Если бы не тот голос, ворвавшийся внезапно.

— Этот щенок мёртв.

В ту же секунду уютный, хоть и холодный сон разлетелся в щепки.

Тело брата, распростёртое на земле. Врывающиеся паладины. И шипы, вырастающие из её собственного тела.

Она задыхалась, рвалась из темноты, и, в панике, бежала, бежала изо всех сил к далёкому свету. И только когда наконец вырвалась из тьмы, жар, сковывавший тело, спал.

Дальше — пустота.

Вероятно, она просто рухнула и заснула без памяти. Настолько крепко, что даже не почувствовала, как кто-то снял с неё одежду и переодел в другую.

Кто же это сделал? Неужели Хьюго Брайтон?

Омерзительная мысль.

Дошло до того, что девушке казалось: уж лучше самой раздеться догола и выскочить перед всеми, чем позволить его рукам раздевать её.

И всё же… отрицать было невозможно: эта отвратительная рука всё-таки помогла ей.

Сквозь обрывки памяти пробивалось ощущение святой силы, переданной его ладонью.

Он презирает меня, но при этом не хочет, чтобы я умерла?

Нет. Скорее всего, сейчас моя смерть ему просто невыгодна. Вот и присматривал за мной ровно настолько, чтобы не дать сдохнуть.

И думать больше не о чем.

Хотя и правда думать о другом не получалось. Перед глазами стояла миска с рагу, и оно выглядело слишком соблазнительно. Измученное болезнью тело жадно требовало еды. Роэллия подтянула к себе рагу.

Гордость гордостью, но тело ослабло так, что отказываться от пищи было уже невозможно. В таком состоянии даже если представится шанс бежать, она просто не сможет идти.

Значит, нужно есть. Есть и набраться сил.

Она взяла деревянную ложку и размешала густое, тёмно-красное рагу, полное тяжёлых кусков мяса.

Томаты? Мясо, похоже, осталось со вчерашнего ужина, но томаты? На склоне горы их откуда взяли?

Вяло перебирая в голове эти пустые вопросы, она осторожно зачерпнула ложку. Капли густого бульона падали обратно в миску. Голодный желудок дёрнулся, завидев еду. Роэллия, поколебавшись, всё-таки поднесла ложку к губам и сначала отпила только бульон.

Кисловатый, в меру приправленный вкус разлился во рту, но стоило пище попасть внутрь, желудок болезненно сжался.

Она медленно ела, чтобы не вырвало. Иногда осторожно отправляла в рот по маленькому кусочку мяса и долго-долго жевала.

Даже при всём старании Роэллия не осилила и половины. Сжатый голодом желудок просто не мог принять больше.

С досадой она покопалась в мясе, пытаясь впихнуть ещё хоть кусочек. Кто знает, когда эти сволочи снова принесут еду.

И всё же тело не принимало её. Тогда…

Спрятать.

Роэллия осторожно поставила миску к стенке повозки, подложила сложенную чёрную ткань, чтобы она не перевернулась, и прикрыла сверху.

Так сойдёт.

Но в тот же момент за дверью раздались шаги. Она напряглась и подняла глаза — дверь распахнулась, и снова вошёл он.

Уже не в полусонной прострации, как прежде, а собравшимся, жёстким взглядом она уставилась на мужчину. Он медленно скользнул по ней сверху вниз, и в его взгляде мелькнуло любопытство.

— Где миска?

Она вздрогнула, но изо всех сил старалась не выдать себя. И, вместо ответа на вопрос, спросила другое:

— Вы меня переодели?

Уголок его губ перекосило в усмешке.

— А кто ещё посмеет прикасаться к такой?

— С какой стати вы распоряжаетесь моим телом!

— Вижу, дерзишь, неблагодарная, значит, уже достаточно окрепла?

Она вспыхнула, и на лице проступил румянец. Впрочем, в этом даже было что-то обнадёживающее — по крайней мере, кровь вернулась к щекам.

Для той, что вечно валится от слабости, восстановление идёт на удивление быстро.

Хьюго медленно окинул её взглядом, задержавшись на глазах, полных упрямого протеста, и вдруг усмехнулся.

— Значит, ты умоляла о помощи, я вынужден был дать тебе одежду, — а теперь что? «С какой стати вы распоряжаетесь моим телом!» Привыкла всех вокруг обвинять?

Женщина распахнула глаза, не в силах поверить услышанному. Уж слишком открыто отражалось всё на её лице.

— Я… я умоляла вас?

— Я проявил снисхождение, а ты в ответ только жалкие обвинения бросаешь. Ах, впрочем… может, сама одежда тебе не по вкусу? Следовало поискать платье?

От его издёвки лицо её ещё сильнее запылало. Растрескавшиеся губы, ободранные и шершавые, она прикусила так, что тут же проступила кровь.

То ли совесть взыграла, то ли просто поняла, что дальнейшие слова лишь истощат её силы, но она молча кусала губы и смотрела на него исподлобья.

Думает, что если так уставится, то хоть немного напугает меня?

Хьюго едва удержался, чтобы не усмехнуться, и снова протянул руку.

— Миска.