Онлайн чтение книги Тебе, кто называл меня блудницей Dear you who called me a prostitute
1 - 40

39

Этот пейзаж… я где-то его видела…

Хотя место было ей совершенно незнакомо, казалось, где-то когда-то она уже встречала нечто похожее. Но, вместо того чтобы пытаться припомнить, Роэллия поспешно шагнула к свету. Из-за резкого движения по ослабевшим ногам пробежала колкая дрожь. Чем сильнее они подгибались, тем упрямее она шагала.

Звук её прерывистого дыхания гулко отдавался в заглушённых ушах, а чёрное полотно над головой сужало обзор, отрезая боковое зрение. Роэллия шла, словно необъезженный жеребёнок, что несётся только вперёд, устремляясь прямо в сияние.

И наконец, когда она, прихрамывая, сделала шаг к солнечному просвету меж деревьев…

— А!

Крепкая рука резко схватила её за запястье и, дёрнув на себя, мужчина рявкнул:

— Жить надоело?!

Она вздрогнула и обернулась: святой рыцарь, который, оказывается, всё это время шёл за ней по пятам, теперь смотрел на неё с лицом, искажённым злостью.

Его глаза были до того прозрачны, что она увидела собственное испуганное отражение.

Пока девушка, окаменев от непонимания, не могла даже сообразить, зачем её схватили, у ног скатился вниз маленький камешек. Сердце сжалось, она посмотрела под ноги и резко отшатнулась назад.

С её движением поднялась бледная пыль, и комья земли медленно покатились в сторону склона, а потом сорвались вниз с обрыва, в двух шагах от того места, куда она собиралась ступить.

Только теперь Роэллия осознала: земля, казавшаяся ровной, была на самом деле под уклоном. Один неверный шаг — и она скатилась бы вниз, подобно песку и пыли.

Сердце замерло, а потом бешено заколотилось. Девушка, запутавшись в собственном страхе, попятилась, и рыцарь ещё сильнее дёрнул её назад.

Она неосознанно вцепилась в его запястье. Её побелевшие пальцы не могли обхватить всю толщину его предплечья, и оттого его хватка стала ещё крепче.

Лишь когда они отошли достаточно далеко, сознание стало постепенно проясняться. И вместе с тем пришло понимание, кого именно она так отчаянно держит. Роэллия поспешно разжала пальцы, но мужчина всё ещё не отпускал руку.

Почему… он не отпускает?

Обернувшись, она увидела: он хмуро смотрел на её запястье. Морщины на переносице легли так сурово, что выражение лица стало почти угрюмым.

Раз уж так сверлит взглядом, лучше бы отпустил… чего упрямо держит?

Стараясь не выдать смятения, Роэллия осторожно вывернула руку и освободилась из его хватки. Несмотря на силу, с которой он сжимал её, вырваться оказалось удивительно легко, и всё же запястье болело, будто его до сих пор стискивала мужская рука.

Она сжала и разжала пальцы, испытывая жгучую боль, и наконец губы дрогнули.

— Спасибо.

Слова давались тяжело: ей было мучительно неприятно благодарить этого человека. И всё же, кем бы он ни был, сколько бы ни называли её ведьмой, Роэллия знала — она не злой человек. Даже врагу, если тот спас твою жизнь, нужно сказать спасибо. Такова человечность, которую она не хотела терять.

Но он никак не отреагировал на её с трудом вырвавшееся «спасибо». И Роэллия больше ничего не сказала. Она повернулась и, прислонившись к дереву, взглянула на открывшуюся за обрывом ширь.

Под ослепительно чистым небом растянулся пейзаж такой красоты, что в груди теснилось от переполняющего чувства. Вдали вырастали острые, ослепительно белые вершины горного хребта Матиас, а ниже, переплетаясь, открывались ущелья, ручьи и леса — столь таинственные и призрачные, будто нарисованные рукой волшебника.

Роэллия невольно ощутила себя подавленной, стоя перед столь величественной красотой.

На верхушках остроконечных деревьев таявший снег искрился в солнечных лучах, словно кристаллы, а огромная река, что текла меж горных вершин, отражала прекрасный и мощный хребет.

Зимний ветер, пронёсшийся сквозь ущелья, налетел с такой силой, что, казалось, вот-вот сорвёт с неё чёрное покрывало, но Роэллия, упершись ногами, осталась стоять неподвижно, впитывая в себя увиденное.

Возможно, это — первое и последнее великолепие, которое мне довелось узреть при жизни.

Она не могла оторвать глаз от пейзажа.

— Призовёшь бабочку?

Когда девушка глубоко вдохнула прозрачный воздух, мужской голос вдруг прорезал тишину и остриём вошёл в грудь.

Роэллия уже хотела, как обычно, притвориться, что ничего не знает, но передумала и обернулась.

Хьюго Брайтон, прислонившись к дереву напротив, смотрел на неё. Ни на миг не отводя глаз, он пронзал её своим прямым и холодным взором.

Её сила уже была раскрыта. Сколько бы Роэллия ни делала вид, будто не понимает, это ничего не меняло.

Тогда, может, лучше спросить, почему быть Флоной — преступление, чем упираться и отрицать?

Если вдруг, хоть на миг, он сумеет её переубедить… тогда, возможно, и она смиренно примет свою судьбу.

Они встретились взглядами, и лишь спустя время Роэллия медленно скользнула глазами в сторону. В тот же миг, когда её взгляд зацепился за его ухо с изящной линией, за плечом вспорхнула бабочка. Удивлёнными глазами он проследил за её полётом: та кружила вокруг его головы.

Белокрылая бабочка, чьи крылья напоминали тонкий шёлк, трепетала у него возле лица и вдруг мягко опустилась прямо на переносицу. Он уставился на неё, как на нелепую дерзость, и в ту же секунду бабочка сорвалась, задев кончиком крыла его чёлку, и улетела в сторону.

Невольно с губ Хьюго сорвался смешок, полный бессилия и досады.

Он даже подумал, не схватить ли её и не раздавить в ладони, но бабочка уже кружила далеко, возвращаясь к своей хозяйке.

Женщина подняла в воздух сухую руку. На тонкие, бледные пальцы, похожие на прутики берёзы, опустилась белая бабочка. Играючи постукивая по крыльям кончиками пальцев, она спросила:

— А, по-вашему, эта бабочка похожа на существо, которое может пожирать людей?

Что она хочет этим сказать? Опять будет твердить, что не ведьма?

Эта банальная речь не вызывала у него ни согласия, ни интереса, и всё же Хьюго пристально следил за её губами.

— Или, может… она пробуждает в вас желания?

От её сухих, нелепых слов Хьюго резко скривился.

Хотелось зло выпалить, что она несёт бред, но он прекрасно понимал: именно такого ответа она ждёт. И потому, стиснув зубы, он проглотил сарказм.

— Так что ты хочешь сказать? Что твоя бабочка невинна? А значит, и ты, кто ею владеет, тоже?

Женщина решительно покачала головой.

— Нет. Я хочу услышать ваши рассуждения. Правда ли я настолько опасна, как вы утверждаете? Мне самой любопытно, — её голос был тихим и усталым. — Говорите. Вы ведь великий паладин Лампес. Люди вас превозносят, Орден называет своим клинком. И по-вашему… эта бабочка, или нет, я… правда могу разрушить Гарго и обмануть самого Бога?

Тишина леса сомкнулась вокруг них.

Он хотел бы ответить на вопрос женщины, но в голове звучали лишь сухие догматы.

Флона — ведьма. Так постановил Крестовый поход, и потому многие Флоны были казнены именем Ордена. Ведьма должна умереть. Следовательно, и Флона обязана умереть.

— Если моё существование и впрямь таково… то почему мне так мучительно?

Но правда ли, что все Флоны — преступницы? Ведь и не каждый человек грешит, значит, возможно, и не каждая Флона виновна.

С чего же началась вся эта история? Кто первым назвал Флону «ведьмой»?

А я сам…

С какой стати меня вообще стали терзать такие мысли?

Хьюго так и не смог произнести ни слова и молча смотрел на вопрошающую женщину.

Холодный зимний ветер обрушивался на лес, закручивая вихрь вокруг двух фигур, что безмолвно смотрели друг другу в глаза.