Онлайн чтение книги Масло на холсте Oil on canvas
2 - 32

Когда Тоджин направился к алтарю с благовониями, Лука шагнул следом.

— Я, по сути, был бы рад сидеть снаружи и есть пиццу — мне-то какая разница.

Пробурчал он.

— Тогда идите и поешьте свою пиццу.

Невозмутимо ответил Тоджин.

В ответ раздался тихий смешок. Щёки у Тоджина вспыхнули.

На самом краю гостиной стоял бронзовый сосуд для благовоний. Позади него — старая, выцветшая фотография в рамке. Сначала Тоджин не был уверен, но, подойдя ближе, сомнения развеялись: на чёрно-белом снимке женщина с длинными волосами и мрачным лицом смотрела в камеру.

— Синьора Орсини не изменилась. На «Игре воды» у неё точно такое же выражение лица.

— Это фото хорошо передаёт характер бабушки.

— Похоже, они были довольно близки.

Раз уж дошло до такого личного жеста памяти.

Тоджин достал из коробки две длинные палочки благовоний и одну протянул Луке. Тот, глядя на то, как он зажигает свою, повторил за ним. Тоджин скользнул взглядом по изящному профилю, и, не удержавшись, задержался чуть дольше.

— Что же вы такого сделали, чтобы даже человек, настолько близкий с синьорой, начал вас так ненавидеть?

— В этом мире есть вещи, которые не зависят от воли одного человека.

Отозвался Лука, наклонив голову в сторону.

***

Синьора Лёнг провела на кухне больше двух часов.

— Вы сами это приготовили?

— Пустяки. Всё наспех.

Но на столе красовались отнюдь не три порции. Еды минимум на пятерых, если не больше. Некоторые блюда были настолько сложными, что Тоджин даже представить не мог, как удалось достать ингредиенты в такой итальянской глуши. Он восхищённо выдохнул. Женщина довольно усмехнулась.

— Ну, а теперь скажи. Что там с картиной, как она?

— Всё в порядке. Я записал кое-что и оставил на столе в гостиной — если решите передать её в реставрацию, пусть будет под рукой. А ещё, если вы и дальше собираетесь жечь благовония, лучше держать их как можно дальше от картины.

— Поняла. Этого достаточно. Ладно, давайте есть.

Её взгляд, не самый дружелюбный, снова остановился на Луке. Мол, и тебе перепало — так и быть, жуй.

Тоджин методично опустошал тарелку.

Он слушал вполуха, как синьора Лёнг разглагольствует о бездарных и глуповатых варварах, о том, как вынуждена жить среди них, и как, несмотря на это, её покойный муж, синьор Джампиери, являлся поистине редким исключением. Про их судьбоносную встречу в Гонконге, любовь, про детей, разлетевшихся кто куда…

Тоджин слушал, вставлял уместные «вот как», «да что вы говорите» — и пил с ней вино. Когда бокал наполнили в третий раз, он решился спросить:

— Простите, синьора Лёнг, но…почему вы так не любите синьора Орсини? Ну, то есть…этого.

— Что?

— Просто любопытно. Он ведь внук вашей близкой подруги. А вы с ним так холодно.

Лука, всё это время хранивший молчание, негромко кашлянул. Видимо, намекал, что стоит угомониться. Но любопытство Тоджина только усилилось.

— Почему спрашиваешь?

Переспросила она с прищуром.

— Я вас понимаю. Он самодовольный, грубоватый, высокомерный. Только о деньгах и думает. Вечно подкалывает. Это так. Но ведь он внук вашей подруги.

— Это верно. Но…

Начала синьора и на мгновение замолчала. Она вертела в пальцах бокал вина и не сводила взгляда с Луки.

— Он всё ещё не знает про твою развратную, распущенную жизнь?

— Вы преувеличиваете.

Спокойно заметил Лука.

— Преувеличиваю, да?

— Ну, у каждого свои представления о норме. Так что, возможно, отчасти вы и правы.

— Отчасти? Что ты сказал?

— Но вот в том, что вы имеете в виду, синьора Лёнг, вы совершенно неправы. Я ведь уже не раз объяснял.

— Ах ты, чёрт бы тебя побрал!

Синьора с грохотом ударила бокалом о стол. Красное вино пролилось, оставив пятно на скатерти. Но, похоже, кроме Тоджина, этого никто не заметил. Лука же и вовсе выглядел скучающим — и продолжал беседу в том же вежливом тоне:

— Вам нужно следить за давлением, синьора, спокойнее.

— Этот…этот наглец — разбил сердце нашей Паолы! Думаешь, только ей?

— Такого не было. А если уж я и разбил что-то, то непреднамеренно.

— Так ты считаешь, что поступил правильно, да?

— Если вы вдруг забыли — напомню: ваша внучка теперь замужем и у неё двое детей.

— А, ну да...для тебя это, значит, уже давно пройденный этап, верно?

— Да мы даже не встречались.

— Если это действительно так, то как объяснишь, что моя милая Паола две недели сидела голодная? Кожа да кости остались! Это ведь ты своими сладкими речами окрутил нашу наивную девочку, так? На её свадьбу я не стала тебя звать только потому, что она боялась, как бы ты снова не явился. Ты, мерзавец, наверняка охмурил её своим гнусным языком.

— Это она влюбилась без спроса. Я её трижды — подчёркиваю, трижды — вежливо отверг. Я вообще ничего не делал. Она сама себя убедила, что её соблазнили.

— Ха!

Бросила синьора.

На этом, казалось, спор ненадолго затих.

Тоджин с интересом наблюдал за этим спектаклем, всё оказалось куда проще, чем он думал.

— Такие, как ты, — само по себе уже преступление. Всех девчонок в округе как крысолов на дудочке за собой водишь, а потом прикидываешься: «Я? Да я ничего не сделал!» Сделал из всех наших девочек дурочек, слинял в Англию, а потом каждый год летом возвращаешься и устраиваешь тут сплошной бедлам!

* Отсылка к сказке о крысолове из Гамельна. В городе Гамельн была эпидемия крыс. Пришёл чужеземец с дудочкой и пообещал избавить город от грызунов — за плату. Он сыграл, крысы ушли за ним и утонули в реке. Когда жители отказались платить, он снова сыграл — и увёл детей. Больше сотни детей исчезли навсегда.

— Вам не кажется, что вы немного преувеличиваете?

Невозмутимо произнёс Лука и посмотрел на Тоджина.

— Этого не было. Правда, Тоджин.

— Э-э-э…я ничего и не говорил.

Пробормотал Тоджин.

«С какой стати меня сюда приплёл?»

Вмешиваться в этот спор он не собирался. И, по сути, у Тоджина не находилось особых оснований не доверять ей — в её словах звучало куда больше правды, чем Луке, возможно, хотелось бы признать.

Как назло, теперь и взгляд самой синьоры Лёнг обратился к нему.

— Не было, говоришь? Да я собственными глазами всё видела! Вы оба одного поля ягоды, что ли? Такой умный с виду парень — и вот на кого запал!

— Я?

Выдохнул Тоджин, ошеломлённо распахнув глаза, будто зритель, которого внезапно вытащили на сцену.

— Да, говорят, ты с этим типом встречаешься? Дожила, чтобы такое видеть. Слухи-то уже по всей округе ходят, между прочим.

Комок к горлу подступил так резко, что он поспешно схватился за стакан с водой. В крошечной Венеции от сплетен не скрыться.

— Так что, правда?

— В целом — да.

Выдохнул он.

— Но пришли мы не из-за этого.

— Увидела, что вы вдвоём, подумала: может, хитрые такие, наконец-то решили признаться, как обманули бабушку.

— Вы знали.

— Уши-то у меня есть — вот и услышала молву.

— Мы не собираемся оправдываться. Мы ведь не для того пришли. Просто хотели поздороваться.

Говоря это, Лука мягко обнял Тоджина за плечи. Жест явно продуман — со стороны они выглядели вполне трогательной парой. Тот выдавил натянутую улыбку, чувствуя себя неловко.

Синьора Лёнг покачала головой и в конце концов опрокинула в себя остатки вина. Лука ловко, как будто делал это каждый день, подал ей стакан с водой вместо бокала.

— Синьора Лёнг.

— Что опять, ты, безнравственный тип?

— Пожалуйста, перестаньте злиться из-за Паолы. Мои предпочтения таковы. Это с самого начала было невозможно.

— Да что ты говоришь. Я своими глазами видела, как ты бегал за венецианскими девчонками и устраивал там полный кавардак.

— Может, всё-таки разумно не учитывать то, что происходило, когда я был несовершеннолетним?

— М-да уж…

Тем не менее в её голосе впервые стало чуть меньше злости. Цокнув языком, она всё же пододвинула к нему немного оставшейся свинины. Лука, вежливо улыбнувшись, чуть наклонил голову.

— Благодарю вас.

Даже это простое слово он произнёс с неизменной грацией.

«Впечатляет во многих смыслах. Взял и повернул эту сплетню как ему удобно».

Тоджин смотрел на него с противоречивыми чувствами.

Такой наглый, но при этом чертовски элегантный.

— Вам положить ещё?

Спросил он, протягивая ложку.

Тоджин покачал головой. В ответ на это — тёплый, почти обжигающий взгляд. И тихий шёпот:

— Какой милый.

«Что?»

— Простите?

Лука безмятежно улыбался.

Он явно переигрывал и делал это с удовольствием. Разыгрывал сценку со всей душой, пусть и на одного зрителя.

У Тоджина внутри всё затрепетало. Он потянулся за бокалом и сделал жадный глоток вина. До этого толком не пил, боялся морской болезни на обратном пути. А сейчас стало всё равно.

— Кх-кх…

Закашлялся он, подавившись.

Лука тут же протянул ему салфетку. Тоджин отмахнулся и просто вытер рот ладонью.

Синьора Лёнг, наблюдавшая за всем с каменным выражением лица, вдруг тяжело вздохнула.

— Эй, мальчик.

Тоджин поднял голову на тихий оклик.

— Соберись! Держи себя в руках.

— А? Я?

— Да. Хотя ты уже, кажется, поддался его чарам. Цвет этих странных глаз, конечно, завораживает...

Она оборвала фразу, уставившись на лицо Тоджина — пунцово-красное, в пятнах: то ли от вина, то ли от смущения.

Лука между тем спокойно промокнул губы салфеткой и вставил:

— Это мне нужно держать себя в руках, синьора Лёнг.

— Господи...

— Я серьёзно.

— Серьёзно он, тьфу. Такие, как ты, только языком чесать и могут. Тебе бы язык отрезать — глядишь, меньше болтал бы.

— Ну, спасибо конфуцианской морали. Даже если и хочется ответить — приходится молчать.

— Конфу...что?

— Всё!

Резко перебил его Тоджин, вскакивая со стула. Этого позора он выносить больше не собирался.

И так услышал достаточно. Даже для спектакля перебор.

«Да он точно ненормальный!»

Парень злобно сверкнул глазами, но в ответ увидел лишь безупречную, лучезарную улыбку.

Синьора Лёнг слегка нахмурилась.

На самом деле, хорошо, что всё так вышло.

Тоджин сделал глубокий вдох и, сохраняя вежливость, закончил:

— Спасибо, было очень вкусно. Пожалуй, нам уже пора идти. Мы и так слишком долго доставляли вам неудобства.

— Уже уходите?

— Да, время позднее…

На самом деле не особо. Но, видимо, решимость Тоджина подействовала: никто не стал возражать.

— Благодарим за ужин.

Синьора Лёнг сопроводила их до самой двери. Тоджин ожидал формального прощания, но та вдруг неожиданно крепко его обняла.

— Приходи ещё. Только без этого.

Добавила она, шепнув ему на ухо.

— Обязательно. И ту картину изучу как следует.

Луке достался только холодный, презрительный кивок подбородком на прощание.

— Я думал, вы решили меня простить, разве нет?

— Если бы не моя милая внучка, я бы тебя в порошок стёрла — даже это не охладило бы мой гнев. Довольствуйся тем, что я вообще смотрю в твою сторону.

— Желаю вам здоровья. Надеюсь, ещё увидимся.

Лука уже собирался повернуться к выходу, но вдруг произнёс:

— Ах, да…

Он залез в карман пальто и достал небольшой конверт. Протянул его синьоре Лёнг.

— Нашёл это, когда разбирал вещи. Подумал, стоит отдать вам.

Синьора подозрительно глянула на него, потом взяла конверт и тут же открыла.

Внутри оказалось несколько старых фотографий.

Сначала шли чёрно-белые снимки, но чем дальше — тем больше в них появлялось цвета.

На каждом — две женщины разной расы: то они склоняются друг к другу, то стоят рядом, напряжённо и неестественно, то сидят вместе на лодке.

Возраст на снимках менялся, но лица оставались теми же.

Синьора Лёнг перелистывала фотографии медленно, одну за другой.

— Чёртова венецианская дамочка.

Буркнула она вполголоса.

Звучало грубо, но пальцы, собирающие фотографии обратно в конверт, чуть дрожали и двигались крайне осторожно.