— Тоин!
Внутри его встретила Джемма, уже занятая работой. Она помахала ему рукой, не отвлекаясь от инструментов. Как ни убирай, реставрационная мастерская всегда выглядела хаотично: разбросанные баночки с растворами, кисти, полотна в разной степени восстановления.
— Можешь просто звать меня Пэ.
— Друзья так не делают, Тоин!
Тоджин давно махнул на это рукой.
Сколько бы раз он ни повторял, что его зовут Тоджин, итальянцы неизменно превращали его имя в «Тоин». За семь лет он к этому привык — теперь оно даже звучало как прозвище.
— Кстати, Тоин, Анджело только что ушёл в офис. Пойдёшь? Хочешь, вместе?
— Не, сам схожу.
— Вдвоём ведь было бы проще?
— Да всё нормально, правда. Но спасибо, Джемма. И вот, держи.
Тоджин достал из сумки маску, закрывающую лишь область вокруг глаз, и чёрный плащ.
Джемма покачала головой, отказываясь принимать вещи.
— Забери себе. Карнавал ведь каждый год проходит, а теперь тебя постоянно будут приглашать на вечеринки. Оставь, пригодится.
— Да ну.
Фыркнул он.
— Да ну!
Передразнила она.
— Приглашения будут сыпаться, уж поверь венецианке.
Тоджин лишь слегка улыбнулся, но промолчал. Не столь важно, будут ли его звать или нет. Он скорее сомневался, что позволит себе совершить очередную глупость: точно не выйдет из дома в разгар карнавала.
— Оставь хотя бы маску, Тоин.
«Вместо этих вечеринок, я лучше поработаю».
Но спорить не стал и убрал её в сумку.
Первый же карнавал, который Тоджину довелось пережить в Венеции, оказался для него настоящим испытанием. Этот город и без того кишел туристами, но в дни праздника толпы становились по-настоящему невыносимыми, грозя захлестнуть улицы, как приливная волна.
А финальный день карнавала, пришедшийся на прошлые выходные, окончательно превратился в хаос. Топографический кретинизм Тоджина, помноженный на плохо работающие карты и нескончаемый поток людей, сделал своё дело — в какой-то момент ему всерьёз захотелось просто сесть на землю и зарыдать.
— Я искала тебя на вечеринке и не нашла. Ты же всё-таки пришёл, да?
— Пришёл, но быстро ушёл. Людей оказалось куда больше, чем я ожидал.
— Но в этом же и есть весь кайф! Хоть и в масках, но мы-то друг друга узнаём. Если появляется новое лицо, все тут же возбуждаются!
«Да, они действительно были безумно возбуждены».
Тоджин цокнул языком. Даже сейчас ему было трудно поверить в то, что он видел.
Люди в роскошных нарядах эпохи рококо изящно размахивали веерами, носили причудливые парики и кружились в вихре танца. А напитки, напоминающие густую кровь, оказались удивительно сладкими и коварно крепкими.
— Джемма…я случайно поднялся на второй этаж.
— На второй? Разве он был открыт? Должны были закрыть…а что там было?
Тоджин нарочно сформулировал фразу так, чтобы проверить, осознаёт ли Джемма, куда именно его пригласила. Однако в её реакции не было ни тени настороженности — лишь любопытство.
«Ну да, вряд ли бы она пригласила коллегу, если бы знала».
Он покачал головой.
— Да ничего особенного…мне надо к Анджело.
Джемма явно хотела расспросить его, но Тоджин, не давая ей шанса, быстро собрал блокнот, планшет и ручку, после чего направился к выходу.
***
— Анджело, как вы знаете, моя специализация — масляная живопись. Я учился во Флоренции.
— Да, это я помню.
— Восточную живопись я никогда не изучал. Поэтому не понимаю, почему Лоренцо постоянно поручает мне реставрацию именно этих картин. Мы с Джеммой даже периодически меняемся задачами — это её профиль, ведь она училась в Японии.
— Я понимаю, о чём ты.
Вздохнул Анджело.
— Честно говоря, мне тоже не совсем ясно, почему Лоренцо так распределяет работу. Но, наверное, у него есть свои причины, и я не могу просто так вмешаться.
«Неужели он меня ненавидит? Нет, но ведь это сам Лоренцо изначально решил добавить в галерею восточное искусство, потому что я азиат».
Проведя немало времени в Европе, Тоджин не раз задумывался о расизме — и в этой ситуации первой мыслью также стала предвзятость. Но вскоре стало ясно, что всё не так просто. Ненависть этого лысого к Тоджину объяснялась другим, он безответно любил Джемму и завидовал тому, что она помогала новенькому.
«Ну и как я это объясню начальству?»
К тому же, по словам самой Джеммы, Анджело и Лоренцо были близки.
«Встанет ли он на его сторону? Может, показать ему своё портфолио, те работы, которые раньше не демонстрировал?»
Пока Тоджин размышлял, Анджело резко вскочил со стула.
— Синьора Орсини!
— Анджело.
Голос был резким, строгим. Тоджин тут же тоже поднялся с места.
В кабинет вошла невысокая пожилая женщина с абсолютно белыми, словно снег, волосами и суровым выражением лица. На ней было тёмно-коричневое платье и несколько рядов жемчужных бус, а сопровождал её мужчина, похожий на секретаря.
Синьора Орсини крепко сжимала рукоять трости, украшенной двумя золотыми змеями, взбирающимися вверх, и пристально смотрела на Тоджина. Поняв это, Анджело поспешно представил его.
— Это новый реставратор.
— Тоджин. Пэ Тоджин.
— Ты настолько хорош, чтобы перечить Лоренцо?
— П-простите?
— Бамбино, я что, задала сложный вопрос?
«Бамбино…»
* Обращение «бамбино» в итальянском языке означает «ребёнок», «малыш». Может использоваться как ласковое прозвище, но также приобретать снисходительный оттенок, если обращаются к младшему или неопытному собеседнику.
Он не знал, что и ответить.
«Настолько хорош» — слишком размытая характеристика, не имеющая чётких критериев. Тоджин гордился своими навыками реставратора, но перед человеком такого уровня, его уверенность слегка пошатнулась.
— Если бы вы посмотрели…
В конце концов, решение оставалось за синьорой.
Тоджин достал блокнот и продемонстрировал фотографии восстановленных произведений. Опасаясь, что этого окажется недостаточно, он включил планшет. Он ожидал, что раздражение синьоры приведёт к отказу, но, к его удивлению, она внимательно рассмотрела все снимки.
— Ты работал над этими произведениями?
В её голосе не слышалось недовольства.Тоджин усердно закивал.
Раздался характерный звук — она цокнула языком.
— И зачем ты таскаешь это с собой?
— Для меня это важно.
Синьора сделала вид, что не слушает, забрала у него планшет и начала листать дальше. Десятки фотографий, снятых с разных ракурсов.
— Это…если сохранять работы подобным образом, позже будет легче ориентироваться в схожих произведениях. Или если когда-нибудь придётся реставрировать ту же картину снова.
Фиксация данных была неотъемлемой частью реставрации. Даже среди коллег Тоджин выделялся своей чрезмерной дотошностью. Синьора вернула ему планшет и блокнот, но тут же легонько стукнула его по носку ботинка тростью.
— Бамбино, пойдём со мной.
— Эм…простите?
Она зашагала к лифту.
— Чего застыл? Иди.
Анджело слегка подтолкнул его вперёд. Тоджин последовал за синьорой в лифт, ведущий на самый верхний этаж — её личный кабинет.
Пятый этаж полностью принадлежал синьоре Орсини.
Громадные окна выходили на окутанную туманом Венецию. Трудно было представить, что она развешивает здесь картины — ведь солнечный свет мог им навредить. Однако, проходя мимо, Тоджин успел заметить произведения искусства, охватывающие как минимум пять веков художественной истории.
Секретарь открыл им дверь.
Внутри, развалившись на тёмно-зелёном диване, сидел знакомый мужчина. Его появление было настолько неожиданным, что Тоджин невольно застыл.
— Лука.
— Бабушка.
Лука бросил на него короткий взгляд, затем поднялся.
— Когда приехал?
— Недавно. Уделите мне немного времени? Нужно поговорить.
— Потом. Это ненадолго. Пока сходи купи мне чего-нибудь сладенького.
— Пора бы вам сократить потребление сладкого. И, если хотите прожить подольше, стоит задуматься об отказе от алкоголя и сигарет.
— Я и так прожила долгую жизнь. Если ты приехал сюда только для того, чтобы читать мне нотации, лучше бы оставался в Лондоне.
Лука уже собирался выйти, но синьора остановила его, указав на Тоджина тростью.
— Покажи-ка ему то, что показал мне.
— Ему? А…вот.
Тоджин растерянно передал Луке планшет и блокнот. На мгновение их пальцы соприкоснулись, и он тут же отдёрнул руку.
— Хм…
Лука стал быстро листать блокнот. Вклеенные фотографии сделали его в два, а то и в три раза толще обычного, но это ничуть не замедляло его. В тишине раздался знакомый стук трости.
— Ну, что скажешь?
— О, интересуетесь моим мнением?
— Ты разбираешься в живописи. Так что смотри внимательно.
Слова синьоры немного сгладили неприятное ощущение, будто его работу оценивают без малейшего интереса. Тоджин не отрывал взгляда от лица Луки.
«Он успевает хоть что-то разглядеть?»
Лука Орсини лишь изредка хмурился, задерживаясь на отдельных страницах. Первой, кто нарушил молчание, оказалась синьора.
— Недурно, да?
— Глазу не за что зацепиться.
— Верно.
Для реставратора наивысшей похвалой было отсутствие элементов, которые бросаются в глаза. В этот же ряд попадали комментарии вроде «идеально», «будто ничего не трогали» и даже скептическое «а что конкретно ты сделал?».
— Хотя, конечно, вживую я его работу не видел.
Этот брошенный в конце комментарий вызвал раздражение.
«Ну, так иди и посмотри!»
Тоджин с трудом удержался, чтобы не озвучить эту мысль вслух. Синьора снова постучала тростью по полу.
— Если ты это подметил, значит, так оно и есть. Лука, подожди меня снаружи. Спустись, выпей кофе пока.
Мужчина ничего не ответил, просто долго и бесстрастно смотрел на Тоджина. Тот в ответ едва заметно кивнул, и только тогда Лука вышел из комнаты. Когда массивная дверь закрылась, синьора пробормотала, словно про себя:
— Глаз у него намётан. И не потому, что он мой внук.
— А…да…
— Умный, да уж слишком помешан на деньгах. Сам ничего не коллекционирует — только высчитывает, за сколько можно сбыть.
— Понятно…
«Как мне на это реагировать?»
Она пыталась похвалить внука или упрекала его за бесполезные прихоти? Разобраться было невозможно. А значит, и подобрать правильный ответ Тоджин не мог.
Единственное, что оставалось, — как можно скорее завершить разговор и вернуться к работе.
— Простите…но зачем вы меня позвали?
Его голос звучал неуверенно, он говорил с опаской. Но синьора, несмотря на возраст, ответила так громко, что у Тоджина внутри всё сжалось.
— Бамбино, гляжу, работаешь неплохо. Раз уж реставрировал в Уффици, с такой мелочью, как у нас, тебе и подавно справиться не составит труда.
* Уффици — одна из крупнейших и старейших художественных галерей Европы, расположенная во Флоренции и известная своей коллекцией шедевров эпохи Возрождения. Там представлены работы Леонардо да Винчи, Микеланджело, Боттичелли и других великих художников.
Какая бы ни была разница между этим местом и галереей Уффици, всё же говорить, что у них представлена какая-то мелочь, было чересчур.
Кадорсини располагался в пятиэтажном особняке на Гранд-канале, который по своим масштабам и архитектуре больше напоминал дворец. Да и его коллекция…даже самая скромная картина здесь стоила столько, что на эти деньги можно было бы основать целый ряд небольших музеев.
— Ты иностранец или местный?
— Иностранец.
— Родители где?
— В Корее.
— Должно быть, нелегко одному работать и жить здесь.
Такого поворота он не ожидал. Конечно, были свои сложности, но он уже давно к ним привык. И в любом случае, забота об этом со стороны синьоры Орсини казалась чем-то излишним.
«Сказать, что с этим нет проблем? Или что это не так сложно?»
— Бамбино.
— Да?
— В Венеции все друг друга знают. Анджело чересчур потворствует Лоренцо. Лоренцо — идиот, но хоть в бронзе и скульптуре что-то смыслит. Они выросли вместе, как и все тут.
— Ну, наверное…
— С возрастом начинаешь всё больше ценить своё время. Тратить его на мелкие раздражающие вещи — самое худшее. Времени и так в обрез. Если что-то начинает действовать на нервы, проще просто избавиться от этого. Как избавиться от новенького, например.
Простые слова. Понять их не составляло труда. Но это было несправедливо.
Как и большинство людей, Тоджин много раз сталкивался с предвзятостью и выбирал промолчать, если это было ему выгодно. Но в этот раз обида и ощущение несправедливости были слишком сильными.
— Но вы ведь сами сказали, что я хорош.
— Хорош, да. Но реставрация — это не живопись. В ней всегда есть заменяемые специалисты. Исключение — только мастера высшего уровня. Но тебе до этого далеко, ты слишком молод.
В университете во Флоренции, в реставрационных мастерских Уффици, Тоджин был лучшим.
Даже если убрать присущую итальянцам склонность к преувеличениям, он прекрасно понимал уровень своих способностей. Однако, как и сказала синьора, мир велик. Были и другие мастера, опытнее его. И на их фоне его собственный опыт, возможно, казался не столь значительным.
Одна эта мысль больно ударила по самолюбию.
— У тебя здесь есть знакомые?
— Когда учился во Флоренции, работал с профессорами и кураторами. Они говорили, что если мне здесь не понравится, я всегда могу вернуться.
— С чего бы это ты вдруг решил, что можешь просто взять и вернуться? В Уффици?
Тоджин кивнул.
«Хорошие реставраторы есть, но ты — особенный. Если вдруг захочешь вернуться, просто скажи».
Он помнил эти слова. Ему хотелось хотя бы немного вернуть уязвлённую гордость, поэтому он и упомянул об этом.
— Я ведь когда-то передала им одну картину Рембрандта в бессрочную аренду. Директор у них до сих пор Эйке?
Разумеется, синьору Орсини подобные заявления не впечатляли.
Бороться с ней было бесполезно. Он и не собирался, поэтому просто сдался.
— Мне нравится этот музей, и я хочу здесь работать. Да, с Лоренцо есть некоторые разногласия, но это не критично. Я намерен их уладить.
— Правда?
— Да. Я просто хотел бы понять, зачем вы меня позвали.
— Бамбино.
— Да?
— Приходи по этому адресу. Где-то в обед. Я скажу Анджело, чтобы тебя отпустили.
Синьора медленно вывела адрес перьевой ручкой, оторвала листок и передала ему. Тоджин машинально взял его, но вопросов у него стало только больше. Какое именно время считать «обедом»? Почему он должен идти туда, а не заниматься своими обязанностями? И главное — почему именно он?
— Я не совсем понимаю…
Но синьора посмотрела на него так, словно думала: «И что тебе даёт это понимание?». Сопротивляться было бесполезно. Тоджин аккуратно сложил записку и убрал её в карман.
— Хорошо, я приду в обед.
— А теперь выйди и позови Луку, если он там.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления