Онлайн чтение книги Масло на холсте Oil on canvas
1 - 21

Картина, разорванная на куски, это «Игра воды».

Тоджин, оценивая все детали, в глубине души был почти уверен, что так и есть. И всё же сейчас не верил в происходящее.

Разумеется, совпадение по времени ещё не было абсолютным доказательством. Сегодняшние подделки порой столь совершенны, что могут быть выполнены на старинных холстах, специально подобранных под нужную эпоху. Тогда датировка просто теряет смысл.

Но с этой картиной было иначе. Её не притащил кто-то с аукциона, купив у сомнительного арт-диллера. Она пришла из мастерской человека, который действительно ею владел.

Если годы совпадали, других экспертиз не требовалось. Картина была настоящей. Подлинной работой Батисты Соролья.

Сердце вздрагивало, раздувалось, как мыльный пузырь — Тоджин заставил себя успокоиться и открыл письмо. Сразу пролистал к заключению.

[По результатам радиоуглеродного анализа методом ускорительной масс-спектрометрии, датировка холста и подрамника — приблизительно 75–80 лет назад. Погрешность — до 4 лет.]

Прочитав отчёт целиком и досконально, Тоджин выдохнул.

Он сразу направился домой. Комната с постоянно работающим осушителем и открытым круглосуточно окном оставалась прохладной даже зимой — только так он мог хоть в какой-то мере защитить фрагменты. Оборудование с контролем температуры и влажности стоило миллионы, у него не оставалось другого выхода.

«Если всё решится быстро — лучше проводить работу в той мастерской, там есть все условия».

Стоило ли рассказать Луке Орсини, что картина подлинная, что он провёл свою экспертизу заранее? В этом случае тот непременно обеспечил бы идеальные условия для хранения, даже если бы пришлось перестроить всё помещение с нуля.

«А если начнёт злиться, что я провёл оценку без его ведома?»

Что если Лука воспримет это как неуважение или даже — подозрение? Эта мысль тревожила. Тоджин даже пальто не успел снять, когда зазвонил телефон — номер был незнакомым.

Он решил, что это Надя. Или, может быть, её дядя. Вдруг его срочно вызывали во Флоренцию? Или возникла какая-то ошибка в анализе?

Но в трубке раздался низкий, знакомый голос:

— Тоджин.

— Синьор Орсини.

Он хотел сказать, что сам собирался набрать его, но не успел, Лука сразу перешёл к делу.

— Экспертиза завершена. Я подумал, что будет правильно сначала показать вам оригинал отчёта. Надеялся, что мы сможем поговорить спокойно, без лишних ушей.

Тоджина обрадовала информация. Хорошо, что экспертиза с их стороны не затянулась.

Теперь, когда подтверждение подлинности «Игры воды» было и у него, и у Орсини, он наконец мог вернуть тайком изъятые фрагменты на место и начать реставрацию.

— Где встретимся?

— Там же, где в прошлый раз. Вас не затруднит подойти поздно вечером? Часов в одиннадцать или ближе к полуночи.

— Говорят, там шумно в последнее время…

— Шумные работы сегодня закончились. К тому же, кто в здравом уме будет работать до такой поры? А других мест, где нас никто не увидит, я сейчас не припомню. Если неудобно — я могу приехать к вам.

Тоджин вздрогнул при мысли о том, что Орсини может оказаться в его жилище. Назвать это помещение домом было бы преувеличением — одна комната, и всё. Где он мог бы усадить Луку с его ростом и комплекцией? На кровать?

— Нет, я приду. В одиннадцать.

— Надеюсь, вы и сами понимаете, что лучше бы нам избежать лишнего внимания.

— Да. До встречи.

Он положил трубку — и почти сразу почувствовал, как к горлу подкатывает новая волна беспокойства.

«А если он узнает, что я утащил фрагменты?»

Предсказать его реакцию было невозможно. Конечно, Тоджин понимал: таскать куски картины в кармане — это, мягко говоря, ошибка.

«Скажу, что нашёл позже, когда убирал студию…»

Звучало нелепо. Но что ещё он мог придумать? Вздохнув, парень стал перебирать гардероб в поисках чего-нибудь потемнее — чёрная куртка, тёмная шапка, чтобы не бросаться в глаза.

«Если идти в тот дом в одиннадцать ночи…»

Он уже не мог обижаться на реплику про крысу. Клаудио оказался прав: теперь он действительно похож на крысу, прокрадывающуюся в дом Марисы глубокой ночью.

***

Тоджин осторожно вошёл в дом через приоткрытую парадную дверь. Конечно, это было глупо, но ему всё казалось, что Клаудио где-то рядом и следит за каждым его шагом.

— Поднимайтесь.

Он пошёл на голос. У камина, в котором уже горел огонь, стоял Лука — возле большого кресла с высокой спинкой.

— Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо.

— Ну, если вы не против — я выпью. День выдался долгим.

С этими словами мужчина налил себе в пустой стакан янтарный напиток. С тех пор как дом официально перешёл в его владение, прошло совсем немного времени. Но Лука двигался по этим комнатам с такой лёгкостью, будто жил здесь не меньше пяти лет.

«Забрали отсюда, конечно, немало…»

Картины, которые Тоджин однажды сам перенёс, в большинстве своём исчезли.

— Я…перенёс сюда несколько работ из студии.

Сказал он осторожно.

— А, эти работы перешли в великий фонд Марисы. Воля бабушки: всё, что принадлежало Марисе — в фонд. К счастью, дом и всё, что считалось бабушкиным, досталось мне.

Тоджин уже слышал эту историю от Клаудио. Сказать ли теперь, что тот к нему приходил? Он поколебался — и решил промолчать. А вдруг они уже побывали в мастерской? Лука уловил его взгляд, косо брошенный на лестницу, ведущую наверх, и, вращая бокал в пальцах, заговорил сам.

— Там то же самое. Поднялись, дверь выломали. Всё, что сочли нужным — забрали. Фреска их не заинтересовала. Что ж, счёт за дверь им непременно будет выставлен.

— Здесь были и картины, принадлежавшие синьоре?

Осторожно спросил Тоджин.

— Если быть точным — всё здесь принадлежало бабушке. Мариса умерла почти двадцать лет назад. Но если на картине есть подпись Марисы или за ней официально числилось право собственности — всё пошло в фонд.

С этими словами Лука приподнял бокал и сделал глоток. Тоджин перевёл взгляд на камин, в котором неспешно тлели дрова.

Тишину нарушил мягкий стук стекла о стол — мужчина поставил бокал.

— Ну что ж…поговорим наконец о том, ради чего мы здесь?

— Да. Давайте.

Тоджин выпрямился. Лука протянул ему коричневый бумажный конверт. Пока парень раскрывал его, Орсини заговорил.

— Повреждения оказались слишком серьёзными. Провести полноценную экспертизу невозможно. Может, поэтому результаты пришли так быстро.

— И…какой итог?

Он уже знал ответ. Листал бумаги не торопясь, потому что не результат был важен — а то, как теперь будут пересмотрены условия и что последует за этим.

— Подделка. То есть — это не «Игра воды».

Он решил, что ослышался.

Вернее, ему очень хотелось верить, что ослышался.

«Видимо, всё из-за моего итальянского, не так он хорош…»

Он переспросил.

— Простите, что вы сказали?

— Я сказал, что это не подлинник.

— Не подлинник?

Переспросил Тоджин, не веря собственным ушам.

— Увы.

На лице Луки действительно читалось сожаление. Это не было ликование человека, получившего в руки настоящую «Игру воды».

— Вы правда хотите сказать, что она — не подлинник?

Тоджин не мог в это поверить. У него уже был готов в голове план реставрации, шаг за шагом. А отчёт, присланный дядей Нади, выглядел безупречно.

— Прочтите.

Кивнул Лука в сторону отчёта.

Тоджин крепче сжал бумаги, не в силах сосредоточиться на тексте. Даже простые слова на итальянском будто ускользали.

— Сам холст, на котором написана картина, оказался современным. Где-то двадцатилетней давности. А двадцать лет назад Батиста, как вы понимаете, уже не был с нами. Так что, увы, это исключает подлинность.

— Двадцать лет назад…

Повторил он, медленно, как будто это должно было помочь ему всё осознать.

— Да. Думаю, это могла быть копия, которую сделала Мариса. А раз копия — вполне в её духе было бы изуродовать её. Тогда и состояние картины объясняется.

Тоджин заставил себя собраться и снова развернул бумаги. В глаза бросился абзац, выделенный жёлтым маркером. Слова совпадали с тем, что сказал Лука:

[Предполагается, что холст был произведён 20–25 лет назад.]

Он сам заказывал анализ точно такого же холста — и отчёт, присланный дядей Нади, говорил иное.

«Разве могут быть настолько сильные расхождения?»

— Синьор Орсини, простите, но вы уверены, что анализ действительно делали в надёжном месте?

Осторожно, но твёрдо спросил Тоджин.

— Вы сомневаетесь во мне?

— Если вас это задело — простите.

— Меня не задело. Сомнение — это часть пути к доверию.

С этими словами Лука постучал пальцем по нижней части отчёта. Печать, подпись руководителя лаборатории — всё выглядело безупречно. Уважаемый центр экспертиз в Риме, не менее известный, чем тот, где работал дядя Нади во Флоренции.

«Обе лаборатории получили одну и ту же картину, но настолько разные даты. Как так вышло?»

В его памяти всплыл отчёт, который он просмотрел буквально перед приходом в дом.

— Синьор Орсини, а вы не подскажете — вы просили анализ методом распада углерода?

— Этот? Но у него погрешность может доходить до пятидесяти лет. Конечно нет. Мы делали AMS — ускорительную масс-спектрометрию.

* AMS-анализ (ускорительная масс-спектрометрия) — метод радиоуглеродного датирования, применяемый для точного определения возраста органических материалов, включая холст, грунт или связующие вещества в живописи.

Ошибки в работе случаются у всех. Идеальной экспертизы не существует. Но если анализ методом AMS — самой точной и современной технологии — даёт два кардинально разных результата, значит, дело в чём-то другом.

«И если ошибка была…то где? В какой лаборатории — во Флоренции или в Риме? В чьей бумаге таится неправда?»

Щелчок — бокал с тонкими стенками опустился на стол. Будто кто-то ударил по голове. 

— Что-то не так?

Спросил Лука.

— А…просто данные немного отличаются от того, что мне известно.

— Правда? В чём именно?

— Мне кажется…

Тоджин замялся.

— Этот холст изготовлен около восьмидесяти лет назад.

— И что заставляет вас так думать?

В голосе Луки было не просто вежливое спокойствие — скорее, сдержанное терпение. Слишком ровный тон, как будто за ним что-то пряталось.

«Сказать ему прямо? Что я провёл свою экспертизу?»

Мысль навязчиво крутилась в голове. Но инстинктивно Тоджин чувствовал: сейчас — не время раскрывать карты. Что-то удерживало его.

Пламя в камине потрескивало, отбрасывая блики на лицо Луки. Змеиный отблеск скользнул в его зелёных глазах.

Он не внушал доверия.

— Интуиция реставратора. Я ведь каждый день держу в руках десятки холстов.

— Значит, в этот раз ваша интуиция вас подвела. Очень жаль.

Но на самом деле это не интуиция, а прибор так сказал.

Тоджин смотрел спокойно, не отводя взгляда. Лука одной фразой перечеркнул его мнение. Ни тени сомнения, ни попытки взглянуть на ситуацию иначе — будто бы ему и правда хотелось, чтобы картина оказалась подделкой.

Экспертиза — дело тонкое. Машина редко ошибается.

«Если дело не в технике…если проблема не в анализе…а в человеке передо мной?»

— Тогда, Тоджин, давайте пересмотрим наш контракт. Вы сдержали слово — за это в Кадорсини вам передадут все работы по реставрации масляной живописи. Главное, чтобы…вся эта странная любовная драма не мешала делу.

— Простите.

Прервал его Тоджин.

— Один вопрос.

«Если проблема в Луке Орсини — если он действительно пытается меня обмануть…»

— Синьор Орсини. Где сейчас находится картина?

— Картина?

— Та самая «Игра воды», которая, по вашей версии, оказалась подделкой или копией. Где она сейчас?

Выражение лица Луки выдало его мысли: он не понимал, какое теперь отношение ко всему этому имеет Тоджин, это его не касается. Мужчина отвёл взгляд и пригубил алкоголь.

— Я избавился от неё сразу после проверки. Таковы правила фонда Батисты Соролья. А я, знаете ли, человек, который уважает правила.

— И не показали мне?

— А был ли в этом смысл? Это копия. Причём сильно повреждённая. Зачем тратить на это время?

«Он избавился от неё сразу? В день экспертизы? Вот так просто?»

Нити сомнений продолжали переплетаться. Именно этот человек, Лука Орсини, совсем недавно сказал, что сомнение — это путь к доверию.

Только вот сомнение Тоджина всё больше превращалось в уверенность.

Уверенность в том, что этот ублюдок нагло врёт ему в лицо! Что Лука хочет оставить картину себе — по-тихому. Что он, Тоджин, просто стал лишним и неудобным.

Но у него в рукаве припрятан козырь.

— Синьор Орсини…

«Да, пора!»

— Вы как-то сказали: острое зрение и быстрая реакция — ценный навык для аукциониста.

— Да, удивительно, что вы это запомнили.

— Ещё вы тогда сказали, что я сам себя плохо понимаю. И вот я задумался: если для аукциониста главное — реакция, то что самое ценное для реставратора?

Вопрос звучал будто бы ни к месту, но на лице Луки промелькнул интерес. Он едва слышно постучал пальцами по бокалу — один раз, потом ещё.

— Первое, что приходит в голову, это наблюдательность. Или воображение.

— А вот и нет. Главное качество реставратора — это сомнение. Даже глядя на крошечное пятно, я должен спросить себя: это след времени, или штрих оставленный самим художником? Когда оно появилось? Как его правильно убрать? И в процессе я постоянно должен сомневаться: всё ли верно делаю? Соответствует ли это намерению автора?

— Любопытно.

Отозвался Лука.

Он внимательно смотрел на Тоджина. Слишком внимательно. Будто ждал, когда тот сделает следующий шаг.

— Не совсем понимаю, к чему вы ведёте.

— К тому, синьор Орсини, что у меня есть сомнения по поводу вас.

Улыбка, всё это время словно приклеенная к лицу Луки, едва заметно дрогнула. Одна бровь поползла вверх — идеальное, безупречно красивое лицо вот-вот должно было исказиться. Надменная маска трещала по швам.

Тоджин не отвёл взгляда. Он медленно открыл сумку и достал два свёрнутых в тонкую ткань фрагмента холста. Развернул — аккуратно, бережно.

Две самые крупные части «Игры воды»: одна с лицом синьоры, другая — с видом на Венецию.

Улыбка исчезла с лица Луки. Именно это Тоджин и хотел увидеть.

— Я ведь тоже уважаю правила.

Сказал он спокойно.

— А значит, раз это не подлинник, мне стоит поступить по уставу фонда. Уничтожить.

Он подошёл к камину. Пламя тихо колыхалось, будто предчувствуя, что его вот-вот накормят чем-то важным. Кусочки, которые прежде с такой тщательностью хранились при нужной температуре и влажности, теперь оказались опасно близко к огню.

«Чёрт побери!»

Он чувствовал, как внутри всё горит, как будто пламя лизнуло его желудок. При этом Лука Орсини не сказал ни слова. Ни согласия, ни протеста. Только тишина.

«Серьёзно? Он ничего не скажет?»

Рука, сжимающая край холста, дрожала.

Но Орсини всё молчал.

— Проще всего, пожалуй, будет сжечь.

Сказал Тоджин ровно.

Риск. Опасная игра. Пэ Тоджин, в своей размеренной, тихой жизни, никогда прежде в азартные игры не играл. Но теперь, когда карты раскрыты, у него появилась уверенность.

— Стойте.

Вот и всё.

Наконец, глухой, сдержанный голос Луки Орсини остановил его.