Онлайн чтение книги Масло на холсте Oil on canvas
1 - 23

Признать обман Лука был вынужден, только потому что его поймали с поличным. Очень некрасивая ситуация.

— И с точки зрения закона, и с точки зрения банальной этики — звучит как плохая идея.

— Увы, это так.

— Что-то не похоже, что такая мера вас огорчит.

Тоджин решил всё-таки задать вопрос, который давно не давал покоя.

— Я думал, вам наплевать на картину. Разве не деньги для вас главное?

— Это так. Эту я тоже собираюсь продать — как только её восстановим.

«Продать?»

Когда он спрашивал, почему Орсини не продал картину Марисы «Любимая моя дочь», тот уверял, что дело вовсе не в деньгах. Конечно, напрямую сравнивать эти две вещи некорректно, но всё равно — если аукционист хочет обогатиться, у него уже есть, что продать. К тому же, без малейшего колебания согласился заплатить реставратору огромную сумму.

Он говорил о деньгах, но вёл себя как человек, которому они вовсе не нужны.

Видимо, Тоджин невольно выдал своё замешательство — Лука уловил это и чуть улыбнулся.

— На дебютных торгах я планирую поставить новый рекорд — и продать эту картину за беспрецедентную сумму.

Когда речь шла о самой картине, его зелёные глаза выражали равнодушие. Но стоило заговорить о продаже — и в них вспыхнул огонь. Тоджину это казалось чуждым, даже неприятным.

«Да, мы точно не сходимся во взглядах…»

Он не выносил, когда результат его кропотливой работы оказывался в чьих-то единоличных руках. В этом и есть различие между реставратором и аукционистом.

Пэ Тоджин и Лука Орсини люди из разных миров. Он всегда это знал, но теперь ощутил особенно отчётливо.

— Разве не место таким полотнам — на стенах музеев, где их смогут увидеть тысячи, а не единицы?

— Конечно, вечно держать её под замком я не собираюсь. После реставрации покажем её на предпродажной выставке. Потом все смогут посмотреть — в интернете, на фотографиях.

Звучало так, будто он готов пойти на великую жертву, но на деле означало одно: превратить картину в афишу предстоящего аукциона.

— Теперь, когда вы директор Кадорсини, могли бы повесить её в музее. Посетителей бы явно прибавилось.

— Я, честно говоря, не любитель толпы.

— Ну, для директора музея это, мягко говоря, странное заявление. Хотя, вы и не похожи на человека, который вообще чувствует за что-то ответственность.

Тоджин не фильтровал то, что говорит. Остатки уважения, которые могли быть к человеку в должности, выветрились.

Зачем с ним выбирать выражения? Весь такой правильный, идеальный, а на деле мошенник.

— Метко подмечено.

Лука не обиделся. Наоборот — ещё и усмехнулся в ответ на эту грубость, как будто она его забавляла.

— Я не собираюсь лично заниматься Кадорсини. Сейчас ищу подходящего человека. Всё-таки дело семейное, и если поставить кого-то со стороны — разговоров не оберёшься.

Управление музеем было, по сути, полноценным бизнесом — и немаленьким. На взгляд Тоджина, большинство сильных сторон Луки Орсини как раз идеально подходили для этой роли.

«Родился в семье Орсини — считай, выиграл эту жизнь…»

Отказаться от уже проложенного пути и вместо этого строить собственный аукционный дом казалось абсурдным. Всё равно что бросить ровную асфальтированную дорогу и начать рыть себе туннель.

«Он роет этот туннель с помощью картины, которую я буду реставрировать, — так что моё беспокойство вполне логично».

Такой была стратегия Луки: он собирался покинуть ровный путь, немного покопаться в земле, но чтобы не уставать — использовать «Игру воды» как динамит.

— Жаль, конечно. Такая редкая вещь — и станет чьей-то личной собственностью.

— Вам бы сейчас о себе подумать, Тоджин. Разве вы не хотели заняться реставрацией?

«Ну да, кто я такой, чтобы его осуждать…»

Он сам стал соучастником. Ради того, чтобы вписать своё имя в историю в качестве реставратора великого произведения, Тоджин связался с этим бессовестным типом. Так что тот прав.

«Именно это и раздражает больше всего!»

Если приглядеться повнимательнее, Лука Орсини — человек, прекрасно разбирающийся в собственных желаниях. Он знал, чего хочет. Просто скрывал это настолько изящно, что многие не замечали.

Как только разговор заходил о торгах, будущей компании или стратегиях — в его глазах что-то менялось. Пустые бледно-зелёные глаза вдруг наполнялись жизнью.

Они вспыхивали только при обсуждении желаний, наживы и побед.

— Если у Тоджина больше нет дополнений — можно оформлять договор прямо сейчас.

— Подождите.

Его раздражающие глаза вдруг напомнили Тоджину кое о чём. О чём-то мелочном, сомнительном, глупом…о такой пакости, о которой он прежде лишь мельком задумывался и сразу же отбрасывал, считая себя выше этого. Но теперь...

Словно спичка, зажжённая о шероховатую поверхность. Может, в этих ядовито-зелёных глазах Луки было нечто, что передалось и ему — искра желания.

— У меня нашлось ещё одно условие.

— Ещё?

— Считайте это компенсацией за вашу попытку обмануть меня.

— Вы такой жадный, Тоджин.

Прозвучало как упрёк, но на лице Луки не отразилось ни капли недовольства. Наоборот — он смотрел с таким выражением лица, будто говорил: «Ну же, удиви меня».

Тоджин поджал губы, сделав паузу. Сначала громко заявил, что добавит условие, а теперь не мог выговорить ни слова.

«Слишком мелочно. По-детски. Злопамятно…»

Он глубоко вдохнул, выдохнул. Раз, другой. Ещё раз.

— Давайте, Тоджин. Говорите.

«Это неважно…просто подпишем...»

Если бы не этот мягкий, подталкивающий голос, он бы так и сказал.

— Ну?

Тоджин нервно провёл указательным пальцем по ногтю большого. И поддался.

— Ким Гон. Знаете, кто это?

— «Проделка времени». Да, знаю.

Ким Гон. Его самая известная работа — «Проделка времени». Лука кивнул.

Именно этот аукцион когда-то проводил он сам. Тогда об имени этого художника узнал весь мир. Может, и не только благодаря тому торгу, но одно отрицать было невозможно: на том поворотном моменте в карьере Ким Гона рядом стоял Лука Орсини. Джекпот, которого никто не ожидал — и который всё изменил.

— Независимо от того, когда в будущем вы снова будете вести аукцион, прошу — сделайте так, чтобы лот не был продан.

У Луки, обычно невозмутимого, слегка дрогнуло лицо. Он повернул голову и посмотрел на Тоджина.

Речь шла не просто о том, чтобы не продавать. Реставратор просил сделать невозможное — чтобы никто даже не захотел купить. И он сам понимал, как это нелепо звучит.

— Тоджин, вы же понимаете, что аукционист не волшебник?

— Знаю.

— Тогда вы и сами понимаете, что признать торги несостоявшимися — не просто вопрос нашего желания.

— Но это же не совсем невозможно. Особенно если речь идёт о вас, синьор Орсини.

Он знал, как это звучит. Как каприз. Но в то же время — если кто и мог это устроить, так именно Лука.

Происхождение из семьи Орсини, обширные связи по всему миру, престижное образование и глубокие познания в области искусства. Безупречная работа, манера держаться, которая завораживала участников торгов. Аукционы Луки Орсини это целое шоу.

Даже Тоджин, видевший всё только на видео, ощущал на себе этот эффект. Что уж говорить о тех, кто присутствовал в зале. Не зря он стал ведущим аукционистом в таком возрасте.

— Мне, знаете ли, не хочется терять прибыль. А если я удвою ваш гонорар за реставрацию?

— Сделайте так, чтобы картина не ушла с молотка!

Лука долго смотрел на Тоджина. В этом взгляде читался целый ворох немых вопросов. Но он не задал их вслух.

— Я, конечно, не знаю, что за счёты между вами с Ким Гоном, но, даже так…удвоение гонорара очень щедрое предложение.

Тоджин ничего не ответил. Лука с прищуром оглядел его и усмехнулся.

— Тоджин, вы точно не продаёте фальшивки?

— Не стоит бросаться обвинениями, лишь бы уязвить. Напомню — мы всё ещё ведём переговоры.

— Ладно. Я постараюсь. Вас устроит, если это будет просто попытка?

— Попытка — уже хорошо. Да.

С учётом того, как он несколько раз подталкивал Тоджина пересмотреть условия, сейчас Лука неожиданно легко согласился.

В конце концов, продастся лот или нет — решают покупатели. Удержать вещь от продажи, когда она уже выставлена, — не самое простое дело. Так что «попытка» звучала более чем разумно.

Лука Орсини потянулся к ноутбуку, стоявшему поблизости.

— Ну что ж. Тогда оформим договор.

— Да.

— Только без этих ваших милых штучек вроде тайной записи, ладно?

— Это была самозащита. И, между прочим, которая мне пригодилась.

Оформление не заняло много времени. Распечатали два экземпляра, подписали, разложили по конвертам. На этот раз Тоджин действительно не включил диктофон.

Они встретились поздно, и к моменту, когда всё завершилось, ночь уже вошла в свою самую глубокую фазу. 

Пока Тоджин мысленно прикидывал расписание вапоретто, заговорил Лука.

— Выпьем? В честь того, что стали командой. Спритц подойдёт?

Если это действительно просто в честь сотрудничества, то, наверное, надолго не затянется. Тоджин кивнул.

— Только с аперолем.

— Боюсь, его тут нет.

Не предлагая ничего другого, Лука смешал напиток с чем-то алым и протянул бокал. Это был спритц с кампари. Раньше Тоджин такое сочетание не пробовал.

* Кампари — итальянский биттер на травах с характерным горько-сладким вкусом и ярко-красным цветом, часто используется в коктейлях, включая классический спритц.

«Что это вообще за гадость?»

Напиток не оставлял сладости на языке, зато крепость чувствовалась вдвойне. Тоджин просто хотел слегка смочить губы, но, попробовав, скривился так, что лицо сразу выдало всё. Лука, заметив это, тихо усмехнулся — с явным удовольствием.

— А вы чего смеётесь?

— А разве не смешно?

«Впервые видите человека, который не умеет пить? Хотя вообще-то сами видели, как меня развезло на балу».

Никаких сомнений, Лука глумился над ним. Тоджин в ответ лишь зыркнул на него с раздражением.

— Раз уж мы всё подписали, могу я задать вам один вопрос?

— Сомневаюсь, что вы не зададите, даже если я скажу «нет».

Точное попадание. Парень расценил это как согласие.

— Зачем вы пытались меня обмануть?

— Не ожидал, что у реставратора окажется такая развитая интуиция.

— Я же сразу сказал, что провёл собственную экспертизу. Причём здесь интуиция?

— Я не думал, что вы вообще догадаетесь её проводить.

— То есть вы просто не думали, что вас раскроют?

Лука не стал оправдываться. Один из тех, кто живёт по принципу: не поймали — значит, не виноват. Как уличный торговец, спокойно втюхивающий просрочку.

— Какова причина?

Это волновало Тоджина. Почему тот пытался избавиться от единственного человека, который знал о картине и при этом имел навыки реставрации?

— Вам не нравится, как я работаю?

— Если бы не нравилось — я бы не обратился к вам раньше. Насколько я помню, это вы тогда отказались.

— Тогда почему?

Мужчина молча посмотрел на него, а потом залпом допил остатки алкоголя. Пить его таким образом вряд ли предполагалось.

— Вы действовали мне на нервы.

— Простите, я?

— Именно вы, Тоджин.

Смысл слов никак не укладывался в голове. И тем не менее он всё уяснил.

— То есть…я вас раздражаю?

— Да.

За всю жизнь Тоджин не слышал ничего подобного. Но Лука сказал это.

— Я не могу работать с тем, кто раздражает.

— Зачем вы тогда в лифте сделали мне предложение о работе?

— Ну…

Это не похоже на нормальное объяснение причины. Наверняка была ещё какая-то — слухи, интриги, закулисные игры. Но ответ Луки прозвучал иначе.

— Тогда я ещё не знал, как сильно вы будете меня раздражать.

— Ха…

Тоджин только усмехнулся в ответ. Сухо. Безрадостно.