Онлайн чтение книги Масло на холсте Oil on canvas
1 - 19

После похорон потянулись однообразные дни.

Перед музеем Кадорсини поначалу толпились репортёры, но и это длилось недолго.

В мире было слишком много более захватывающих событий, чем смерть итальянской аристократки, некогда блиставшей в высшем свете. Спустя неделю атмосфера в музее заметно улучшилась — по крайней мере, так казалось.

— Ты знаешь, кто теперь сидит в кресле директора?

Стоило Тоджину войти в реставрационную мастерскую, как Джемма тут же всполошилась. Лоренцо тоже был здесь и, судя по всему, не меньше взволнован.

— В таких делах, как ни крути, всё решает родство. Не так ли?

— Я не с тобой говорю, Лоренцо. Тоин, ты слышал?

— Ага, внизу такая суматоха.

Как можно было не знать, если все вокруг об этом сплетничали?

Не только сотрудники Кадорсини, но даже местные газеты в культурных рубриках не унимались.

Назначение Луки Орсини на пост директора было действительно неожиданным.

— Конечно все ждали, что выбор падёт на кого-то из Орсини. Но кто бы мог представить, что это будет Лука? Ведь был Клаудио, который, по сути, тоже метил на это место. Да и не только внуки — у синьоры были свои дети.

— Джемма, подумай сама. Старший сын прекрасно устроился в Милане — зачем ему возвращаться сюда? Младший — ты про отца Клаудио? Он ведь глава фонда, тоже неплохое местечко. И ещё один, который утратил её расположение после развода, — синьора ведь явно была на стороне невестки.

Много детей, много дел, много историй — вполне ожидаемо для такой семьи. Удивляться было нечему.

Тоджин слушал внимательно, стараясь не упустить ни слова. Лоренцо, хоть и казался ему неприятным типом, всё же был полезен — он мог дать больше информации, чем одна только Джемма. Вскоре к ним присоединился и Анджело, вставив свою реплику.

— Синьора часто говорила, что только Лука в их семье разбирается в живописи.

— Разве умение выгодно продать картину — это и есть «разбираться в живописи»?

— А разве нет? Он же аукционист. Вполне логично.

От слов Джеммы лицо Лоренцо заметно перекосилось.

«Потом опять будет на мне отыгрываться…»

Это было предчувствие, рождённое опытом. Тоджин сделал вид, что ищет в сумке отчёт по реставрации. Лоренцо цокнул языком и ответил Джемме.

— Теперь он директор. Тут уже не до рассуждений о деньгах.

— Ну, в этом ты прав.

Согласилась она.

— Должность директора музея Кадорсини весомее, чем должность аукциониста даже в самой крупной компании. А то выдумал — хочет, мол, свою фирму открывать, что-то там суетится. Всё ему деньги, деньги, деньги. Как американец — только и думает о прибыли.

— Лука Орсини вообще-то в Англии жил.

— Какая разница? Все они одного поля ягоды. Но, Джемма, ты чего — интерес к нему проявляешь? Так защищаешь его.

«Похоже, единственный, кто тут сейчас рассуждает здраво — это Джемма».

Подумал Тоджин.

Откуда у Лоренцо и Анджело вдруг такая неприязнь — было непонятно. Они хватались за любую нелепицу, лишь бы посплетничать и полить того грязью.

— Может, он тебе просто симпатичен?

С прищуром спросил Лоренцо.

— Джемма, такие надменные, напыщенные парни — это неинтересно. Вот Лоренцо — другое дело, мужик что надо.

С ухмылкой добавил Анджело.

Тоджину было неловко наблюдать за этим разговором.

Достаточно было поставить их рядом, чтобы стало ясно: Лука Орсини уделывает его без шансов. Хотя сам факт того, что их вообще ставили на одну доску, для Луки являлся унижением.

— Анджело, я вовсе не защищаю его.

Сказала Джемма спокойно.

— А как это тогда называется?

— Просто стараюсь мыслить трезво. У нас тут теперь новый директор, а кое-кто с ним, кажется, хорошо знаком. Вот я и осторожничаю.

Сказав это, девушка повернулась к Тоджину и мило улыбнулась:

— Так ведь, Тоин?

— Эм...я?

— Конечно. Вы с нашим новым директором довольно долго беседовали. На похоронах. Ты сам говорил, что он интересовался реставрационной мастерской. Выглядели вы вполне по-дружески.

Тоджин прекрасно понял, чего она добивается.

— Ну...мы действительно немного пообщались. Ничего такого.

— Всё-таки теперь он наш начальник. Видимо, ему многое интересно. Мне тоже стоит держать язык за зубами рядом с тобой, Тоин.

Эти слова Джемма произнесла с таким серьёзным выражением лица, что у Анджело с Лоренцо челюсти отвисли. И, судя по их молчанию, её операция прошла успешно. До самого конца рабочего дня они были до пугающего дружелюбны с Тоджином.

— Тоин, ты уж расскажи Луке поподробнее, как у нас тут всё хорошо устроено в мастерской.

Хлопнул его по спине Анджело.

В этот момент парень не мог не признать: присутствие нового директора — Луки Орсини — пусть совсем немного, но начинало играть ему на руку.

***

— Сплошная неопределённость.

Хотя обстановка в реставрационной мастерской немного разрядилась, Тоджин проводил дни, как будто его отправили в незапланированный отпуск. Виной тому было расписание.

До завершения экспертизы картины, а может, и после — он всё равно не мог приступить к тем восстановительным работам, которые ему поручила синьора. К тому дому он теперь и вовсе не имел доступа. И начать работать по собственной инициативе, без разрешения нового директора, тоже не мог.

«Пусть уже заканчивает с этой своей экспертизой».

Тоджин надеялся, что с приходом нового директора — чёрт бы побрал этого Луку Орсини — ему хоть в чём-то повезёт. Но нет. Из-за «Игры воды» или в силу каких-то других обстоятельств он всё откладывал своё официальное вступление в должность.

Причина? Неизвестна.

Слухи, конечно, поползли сразу — и по музею, и за его пределами, — но что значат какие-то сплетни для столь важного господина директора?

Хоть парень и сидел без дела, зарплату продолжали платить. Но, теряя полдня впустую, он всё равно чувствовал себя паршиво.

Когда у реставратора нет картины, ему и делать особо нечего — вот Тоджин и перешёл в режим «туриста поневоле».

Правда, в отличие от настоящих туристов, он не толкался у каналов или на площади Сан-Марко, а пил кофе в укромных местах вроде площади Сан-Поло — вот как сейчас.

«Хочу матча фраппучино…»

* Фраппучино с матча — это охлаждённый напиток, приготовленный из порошка матча, молока, подсластителя и льда. В Корее такие популярны.

С тоской подумал Тоджин, сглатывая горечь популярного в Венеции эспрессо.

Стояла зима, и ветер продувал до костей, но ему было всё равно. Если этому не суждено сбыться, то какая разница.

«Может, летом взять длинный отпуск и слетать в Корею?»

Он так давно жил в Италии, что, кроме семьи, ему и написать там некому. Зато в Корее можно будет пить фраппучино хоть каждый день. А если повезёт — и нэнмён поесть получится. И бингсу — как в старые времена.

* Нэнмён — корейское блюдо: холодная лапша, подающаяся в прохладном бульоне, обычно с яйцом, мясом и овощами.

Бингсу — корейский десерт из ледяной стружки с добавками, такими как сгущённое молоко, фрукты, сиропы и так далее.

Безмятежные мечты о летнем отпуске оборвались, когда кто-то окликнул его.

— Пэ!

Перед ним стоял Клаудио — человек, которому Тоджин не то, чтобы был рад. Тот сиял, улыбаясь во все зубы и глядя на него сверху вниз.

— Пэ, вот уж не ожидал встретить вас здесь.

— Ах да…мы ведь виделись на похоронах.

Дальше парень говорить не стал, но Клаудио, не дожидаясь приглашения, уселся напротив. Его появление не вызывало радости — но, похоже, даже откровенно недовольное выражение лица Тоджина нисколько его не смущало.

— Я, вообще-то, жду одного человека.

— Кого? Луку?

«Луку, серьёзно?»

Это лишь вежливый способ попросить его уйти, но то ли он не понял, то ли сделал вид, будто не понял, то ли ему попросту плевать на чужое мнение.

Тоджин устало вздохнул.

— У вас ко мне какое-то дело?

— Ничего срочного.

Отмахнулся Клаудио и, подозвав официанта, заказал себе кофе.

— Пэ. Я хорошо знал Марису. С самого детства считал за честь иметь такую тётю. Уникальная женщина. Именно благодаря ей я пришёл в фонд и выбрал искусствоведение. Она поистине талантливая художница. Душевная, светлая, красивая. Что бы о ней ни говорили.

— Видимо, вы были очень близки.

Нейтрально ответил Тоджин.

— Помню, в детстве она всем подряд говорила, что я — её любимый племянник. Не потому, что так положено, а потому что…ну, она и правда была чудесной.

Всё, что говорил сейчас Клаудио, заметно расходилось с рассказами Луки — человека, который при имени Марисы только зубами скрипел.

Одному показывала жуткие картины, наряжала в льняные платья и использовала в качестве модели. Другому шептала сладкие слова и заставляла чувствовать, будто он имеет дело с ангелом во плоти.

«Ну, Лука Орсини в детстве вряд ли вёл себя мило и покладисто».

Клаудио продолжал, слегка растягивая слова и расхваливая её.

— Прекрасная тётя. Всегда ласковая, тёплая с любым человеком. Возможно, этот мир был слишком грязен для её чистой души. Думаю, она просто не вынесла.

Мариса всегда вызывала у Тоджина живой интерес. Он чувствовал в её картинах настоящую мрачную силу. А слова Клаудио звучали фальшиво. Театр, не больше.

И всё же, если человек, называющий себя её любимым племянником, так говорит — что ему ответишь, кроме как:

«Понимаю…да…»

— В любом случае.

Сменил тон Клаудио.

— Я к тому, что после смерти бабушки возникли некоторые проблемы с домом Марисы. А ведь это, пожалуй, главное наследие, которое она оставила.