Онлайн чтение книги Масло на холсте Oil on canvas
3 - 44

[Вы сейчас, случайно, не в Германии? Если да, ответьте, как увидите.]

Тоджин уставился в экран. Сообщение выглядело вполне нейтральным, деловым.

Инструмент, которым он пользовался, сломался. Без него не обойтись. Немецкое производство. И первой мыслью стало обратиться к Луке.

«Не странно ли это?»

Вроде бы, такое можно отправить коллеге.

Последние дни он работал на износ, и трезвость мышления явно хромала. Реставратор перечитал свои письма коллегам из галереи Уффици и Джемме. Разницы не заметил.

Десять вечера. Да, поздновато. Поэтому он и добавил уточнение, что ответить можно, когда увидит.

«Думаю, нормально».

Нажав на кнопку отправки, он положил телефон экраном вниз. Но тот тут же завибрировал.

Лука. И не сообщение, а звонок.

Тоджин замер, глядя на экран, потом всё же ответил. Слишком уж быстро поступил вызов, чтобы игнорировать.

— Я просил ответить сообщением.

— Увы, в Германии меня нет.

— А, тогда зачем вообще…

— А почему непременно там?

— Просто хотел попросить вас об одном.

— Как раз совершаю европейское турне по вашей просьбе.

Лука не звучал насмешливо. Скорее, говорил как о факте.

— Это моя просьба, но всё ради картины. Хотя, конечно, просьба именно моя...

— Что именно вы хотели попросить? Сувенир?

— Что-то типо того…

Теперь, когда пришло время объяснять, его просьба казалась абсурдной — особенно посреди ночи. Тоджин изо всех сил старался звучать деловито.

— Стоматологический...эм...эксплорер. Длинный, как игла, тонкий, с крючком на конце. Понимаете? То есть...вы вообще знаете, что это?

* Эксплорер — стоматологический зонд с тонким острым наконечником в виде длинной иглы. Используется для осмотра и ощупывания зубов, а реставраторы нередко применяют его как инструмент для тонкой работы с поверхностью картины.

Едва договорив, он понял, что связать Луку Орсини со стоматологическим инструментом — нелепость. Похоже, его недоумённый тон развеселил мужчину, потому что ответ был лаконичным:

— Зачем он вам?

— Для проработки фактуры мазков. Многие так делают. Мне тоже нужен новый. Здесь есть неплохие, но мой любимый бренд — немецкий. Вот я и подумал, вдруг вы там и сможете привезти.

Парень говорил слишком быстро, осознавая, как странно это звучит.

— Пришлите название бренда и модель. Через пару дней смогу привезти.

— Благодарю.

Всё решилось куда проще, чем он ожидал.

Возникла пауза. Тоджин поспешил вставить:

— Это, собственно, и всё.

— У вас всё в порядке?

Фразы прозвучали одновременно и наложились друг на друга.

— В порядке…вы о картине? Картина, да, всё идёт гладко.

— Я не о картине. Я о вас, Тоджин.

— Я? Недавно ко мне наведался ваш кузен.

— Кузен? Клаудио?

— Он знает, где вы бываете. Назвал города, стал расспрашивать, чем вы там занимаетесь. Я сказал, что это из-за аукциона.

— А.

Хотя Тоджин справился хорошо, в ответ прозвучало лишь равнодушное междометие.

— Что-то ещё?

— Реставрация идёт как надо, и в Кадорсини, насколько я знаю, ничего особенного не происходит.

— Ничего особенного...это ваш ответ? Серьёзно?

Повторный вопрос заставил его снова задуматься.

И правда, ничего особенного не происходило.

Пару дней назад нагрянул Клаудио, сегодня сломался любимый инструмент, работа продвигалась даже чуть быстрее, чем ожидалось…

— Практически ничего.

— Тоджин.

— Да?

— Вы всё ещё в мастерской?

Неожиданный вопрос заставил его взглянуть на время. Чуть больше десяти вечера.

И да, он по-прежнему находился в мастерской. По-прежнему занимался реставрацией.

Лука Орсини явно не тот человек, который упрекнёт кого-то за трудоголизм, но его брошенное «всё ещё» неприятно задело.

Италия не та страна, где переработка считалась добродетелью.

«Лишь бы никто не подумал, что я задерживаюсь допоздна из-за собственной несостоятельности».

Он чуть поколебался и ответил:

— Нет. Я как раз собираюсь спать.

— Где именно?

«А тебе-то какое дело?»

Тоджин удивлённо приоткрыл рот.

Хотя инициатором разговора был он, странные вопросы сыпались от Луки.

— У себя. В комнате. Где же ещё мне спать?

— Звучит как ложь.

— С какой стати мне врать?

И всё же, вопреки собственным словам, реставратор вытянул шею и окинул взглядом мастерскую.

«Как он понял? У него что, камера здесь стоит?»

Ничего похожего на камеру не было. Зато в глаза сразу бросались скомканные в углу одеяло и подушка.

Спустись он на несколько ступенек ниже — там и впрямь есть комната. Но последние дни Тоджин не находил сил дойти до неё.

В мастерской спать неудобно и холодно, зато можно лишь немного прикорнуть и снова вернуться к работе.

Он прекрасно понимал, что перегибает. Что это навязчивая одержимость. Но иначе не мог.

Реставратор, получивший заказ благодаря своему телу, — именно этот ярлык ждал его при любой ошибке.

«Да что там, даже при идеальной реставрации не избежать косых взглядов».

И всё же он хотел довести работу до того уровня, чтобы сквозь эти очки предвзятости нельзя было придраться.

Хотя бы ради:

«Реставрация вышла достойной. С ним можно иметь дело».

Вот почему надрывался.

Тук-тук-тук.

Звук был настолько неожиданным, что ему показалось, что это галлюцинации.

«Послышалось?»

Он переложил телефон к другому уху, прислушиваясь.

— Синьор Орсини, кажется, кто-то стучит.

Тук-тук-тук.

На этот раз звук прозвучал гораздо отчётливее. И не из трубки, а от плотно закрытой двери студии. Тоджин нерешительно подошёл ближе, мысли путались.

«Это Клаудио?»

А если нет? Тогда, может, вор. Сонный, истощённый мозг скорее отдавался страху, чем логике. Он шёпотом произнёс в трубку:

— Тут...кто-то стучит в дверь студии.

— Вы же сказали, что в комнате.

— Сейчас не до этого! Если это вор...

— Воры, как правило, не стучат.

Лёгкая, ироничная реплика.

— А, верно…

Не успел он придумать, кто же это ещё может быть, Лука сам снял напряжение:

— Открывайте. Это я.

Тоджин нахмурился. Ответ прозвучал неправдоподобно. Но прежде чем он успел что-либо решить, на автомате потянулся к ручке двери.

— Давненько не виделись.

Голос Луки звучал одновременно и в телефоне у уха, и прямо перед ним.

Он улыбался мягко и уверенно, улыбкой, словно рожденной для тишины ночи, глядя на Тоджина сверху вниз.

Впервые за долгое время Лука снова предстал перед ним — и выглядел настолько безупречно, что у того сердце сбилось с ритма, как при получении неожиданного подарка.

— Вы…вернулись.

— Да. Вечерним рейсом.

Слишком резвое биение сердца Тоджин объяснил просто: не ожидал и испугался. Или, возможно, всё дело в том, что последние дни он толком не спал. Да, наверняка поэтому. По крайней мере, он хотел в это верить. И, стараясь успокоиться, незаметно выдохнул.

— Тоджин.

Стояла ранняя весна. Но от Луки веяло холодом, неуместным для этого времени года.

Меж тем он слегка вскинул подбородок, оглядывая студию.

— Вы ведь ещё работаете?

— Я…

— И спали здесь же? Всё это время?

— Нет, что вы. Просто одеяло на случай холода держал.

— А подушка?

Продолжать оправдываться значило выставить себя дураком. С Лукой это случалось не раз и не два. Поэтому Тоджин опустил глаза, сделав вид, что не слышит. Взгляд мужчины скользнул по его осунувшемуся лицу, сухой коже, покрытым пятнами рукам.

— Вы вообще следите за своим состоянием?

Сказать нечего. Лука имел право злиться: в конце концов, незаменимый специалист не должен выглядеть так измождённо.

«Да какое ему дело?!»

Но это упрямое чувство не оказалось достаточно сильным, чтобы высказать мысль вслух.

— Работе это не мешало. Хотите посмотреть, что получилось?

Не желая выслушивать новые упрёки, Тоджин направился к столу. Отчасти чтобы сменить тему, отчасти — действительно показать процесс.

—Всё разорванное я зашил вручную, а на недостающие участки подклеил холст. Найти холст той эпохи было несложно, но пришлось изучить, какое полотно использовал Соролья. Сверил данные, нашел то, что нужно и закрепил.

Он надел перчатки, осторожно приподнял потемневший край холста и развернул его лицевой стороной. Изнанка выглядела как старое одеяло: заплатки, чёрные пятна, потёртости. Но с лицевой стороны открывалась совсем иная картина — произведение искусства, стоимость которого легко переваливала за сотни миллионов.

— Теперь это действительно похоже на картину.

Заметил Лука.

И был прав.

Сперва «Игра воды» выглядела как разрозненные обрывки, начало бесконечного пазла. Теперь же перед ними предстало полотно, для завершения которого оставалось собрать лишь пару десятков фрагментов.

— Приму за комплимент.

— Это и есть комплимент.

С этими словами Лука наклонился, вглядываясь в изображение.

Море, перетекающее в венецианские каналы. Конец острова — или, быть может, его начало. На берегу сидела юная синьора Орсини: одна нога беззаботно свисала почти до самой воды, другая, согнутая в колене, упиралась в землю.

Белоснежное платье без узоров и украшений, золотые волосы, растрёпанные ветром, ладонь, придерживающая канотье, и пустое место на коленях — там должна была быть правая рука.

* Канотье — это соломенная шляпа, обычно украшенная лентой.

Тоджин указал на недостающий участок.

— Здесь не хватает её руки.

В углу холста виднелось старое здание таможни — ныне музей Пунта-делла-Догана. За ним, на другом берегу канала, тянулись плотные ряды домов, и посреди них зиял незаполненный пробел.

— А вот здесь — фон, часть домов. Именно эти два фрагмента я имел в виду. Вам удалось что-то найти?

Лука сунул руку в карман пальто и достал крошечную флешку. Тоджин не смог сдержать улыбку и благодарно кивнул.

— Отлично! Значит, дальше останется закончить очистку, восстановить цвета, заполнить пробелы и завершить всё лакированием.

После чего — на аукцион.

— Да, но...мне снова понадобится ваша помощь.

Он понимал, что просьба выходит за рамки, даже если это для реставрации. Лука не реагировал, не отрывая взгляда от картины, и Тоджин, нервничая, продолжил:

— До сих пор повреждения были слишком серьёзными, но теперь...для восстановления цвета и заполнения пустых участков мне нужно отвезти картину в музей.

— В музей?

— Нужно сделать фотографии.

Лишь тогда взгляд Луки обратился к Тоджину.

— Рентгеновские, инфракрасные, ультрафиолетовые снимки. Оборудование есть только там. Это необходимо для анализа слоёв краски и грунта. Да и в отчётах такие изображения обязательно должны быть.

— Ах да, в реставрации ведь и это требуется.

— По правилам этим стоило заняться в самом начале. Но ситуация была срочной, повреждения слишком серьёзными...пришлось отложить. Но до нанесения красок я обязан это сделать.

Реставрация давно уже отошла от канонов. Тем не менее Тоджин тщательно фиксировал каждый шаг — ради будущих реставраторов и ради истории самой картины.

«И так найдут, к чему придраться».

Фотофиксация была необходима — и чтобы доказать корректность реставрации, и ради самой работы.

— Думаю, можно поехать под утро, только сделать снимки и вернуться. Но мой пропуск в нерабочее время не сработает.

— То есть вам нужен мой служебный пропуск. Понял.

— Это не займёт много времени. Сделаем снимки, а потом просто удалим запись.

Выражение лица Луки стало недовольным.

— Значит, Тоджин предлагает поехать глубокой ночью в музей, пронести туда ящик с картиной и войти, используя мой пропуск?

— Да.

— Сложно придумать более лёгкий способ прослыть вором.

Справедливое замечание. Но и у Тоджина были доводы.

— Я понимаю, но другого выхода нет. Попросить кого-то ещё невозможно. Вы ведь директор Кадорсини, хоть и не слишком вникаете в дела музея…я надеялся, что у вас может быть способ.

Сказав это, он осёкся и поднял глаза на Луку.

Не секрет, что Орсини к музею равнодушен. Но всё же высказывать это вслух, да ещё в его присутствии, — вряд ли стоило.

Тоджин прикусил губу и отвёл взгляд. Лука смотрел на него — и вдруг усмехнулся, словно в недоумении.

— Поздно переживать. Вы и не такое мне говорили.

Его снисходительный, даже ласковый тон заставил Тоджина уставиться в сторону.

Тепло разлилось внутри. Совершенно не к месту.

— Когда?

Спросил Лука.

— Что?

Он не сразу уловил суть вопроса — мешало то странное, щекочущее изнутри чувство.

— Фотографии. Когда они должны быть готовы?

— Как можно скорее.

— Тогда давайте сегодня. А...после полуночи — значит, завтра.

Лука негромко стукнул ладонью по столу, будто подытожил уже решённое.

— Так скоро? Вот прямо сразу?

— У нас есть картина, есть ящик, и я здесь. Если нужно как можно быстрее — почему бы не сейчас?

Причин не идти не было.

Хотя и причин идти именно сейчас — тоже.

— Просто это неожиданно…я ведь уже снял картину с подрамника. Дайте мне минуту.

Теперь, когда всё так шустро решилось, реставратор засуетился. Что нужно сделать? Руки беспомощно замерли над холстом.

— Выехать часа в два — самое то. Времени пока хватает. Не торопитесь.

— Хорошо.

Он закивал, мысленно составляя список дел. Закрепить холст на подрамнике, проверить упаковку, подготовить инструменты.

Но один вопрос не давал покоя.

— Простите…но вы правда собираетесь ехать со мной? Устанете же. Могли бы просто отдать мне карту.

— Камеры всё фиксируют. Если в такое время вы войдёте по моей карте с ящиком наперевес…даже с учётом наших отношений, это выглядит подозрительно.

— Согласен, но вместе ведь будет не намного лучше…

— Я иду, потому что так правильно. А не затем, чтобы донимать или дразнить вас, так что не переживайте.

Лука на этом остановился и сел у стола для реставрации, прикрыв глаза. Совершенная отстранённость, словно он дал понять, что слушать больше не намерен. Губы Тоджина обиженно поджались.

«Чёрт…да я просто не хочу идти вместе».