Онлайн чтение книги Масло на холсте Oil on canvas
1 - 20

Важное наследство. Дом Марисы.

Чтобы скрыть застывшее выражение лица, Тоджин поднёс к губам чашку — там осталось меньше глотка с нерастаявшими кристалликами сахара. Клаудио же, будто не замечая этого, и не взглянув даже на наконец-то поданный ему кофе, продолжил.

— У бабушки и Марисы были очень…своеобразные отношения. Думаю, как художницу бабушка её всё-таки признавала. Хотя, зная её вкус, наверняка были и моменты, когда картины дочери ей совсем не нравились. Конечно, при такой известности, как у неё, продать можно и набросок, и эскиз. Но одно дело — продать, и совсем другое — заслужить признание.

— Ну, да…в целом верно.

Тихо подтвердил Тоджин.

Это он и сам прекрасно знал. Поклонникам, может, и трудно было бы с этим смириться, но сколько бы ни хвалили того или иного художника, нельзя отрицать — у любого мастера есть слабые работы. Если говорить честно, у многих их даже большинство. По-настоящему великие — единицы. И даже у признанных гениев шедевры случались не так уж часто — просто немного чаще, чем у остальных.

— Мариса многие свои работы не выносила за пределы дома — только потому, что бабушка не одобряла их. Это, кстати, знают только те, кто работает в фонде. В доме Марисы до сих пор хранится немало неопубликованных произведений. Ирония в том, что бабушка при жизни категорически запрещала кому бы то ни было туда соваться. Даже нам — тем, кто занимается сохранением и популяризацией её творчества. Печально, правда? Сколько бы я ни уважал бабушку, но в этом она была…ну, скажем честно, упряма.

— А может, она просто хотела защитить её — как художницу. Защитить её достоинство.

Заметил Тоджин.

Он знал, о чём говорил: ведь ему довелось чистить те самые непоказанные работы. Они были закончены, да, но слабы. Виднелись чужие стили, попытки подражания, нерешительность — даже Тоджин, всего лишь реставратор, это замечал.

«Сомневаюсь, что хоть одна из них могла бы понравиться синьоре».

Слушая Клаудио, он вдруг подумал, что синьора выглядела скорее как умелый менеджер или продюсер. Мужчина же, судя по тону, этого совсем не понимал.

— Ну да…люди попроще, вроде тебя, Пэ, могут и так это воспринять. Но у мира есть право знать о Марисе всё. Люди хотят понять её. А я — я готов открыть как можно больше её работ, чтобы показать, какой светлой душой она была.

Звучало красиво. Даже слишком.

Тоджин задумался: то ли перед ним наивный, недалёкий племянник, искренне считающий, что даже неудачные, сыроватые работы тёти стоит показать миру, то ли хитрец, которому не терпится прибрать их к рукам и как-нибудь выгодно сбыть.

И то, и другое вполне ему подходило.

— Пэ. К счастью…хотя нет, к счастью тут, наверное, звучит не слишком уместно. Но с точки зрения фонда — именно так. После ухода бабушки, все картины Марисы, то есть и те, что она сама написала, и те, что хранились у неё — официально перешли в собственность фонда. По распоряжению синьоры.

«Вот чёрт».

Всё оказалось сложнее, чем он думал. Теперь и «Игра воды», и всё, что Мариса при жизни собирала, находилось под контролем фонда.

Тоджин постарался не менять выражение лица, глядя на Клаудио без интереса. Похоже, тот воспринял это как сигнал и понизил голос.

— Кстати…Пэ, вы случайно не бывали недавно в доме Марисы?

— Простите?

Глаза Тоджина стали круглее, чем обычно.

Он, конечно, с самого начала догадывался, что разговор может свернуть в эту сторону. Даже ждал этого. Но всё же.

— А где он вообще находится, этот дом?

Уточнил, изобразив нечто среднее между недоумением и любопытством.

Клаудио вертел в руках чашку, будто всё было в порядке, но взгляда с парня не сводил ни на секунду.

Горло пересохло. Но Тоджин изо всех сил старался сохранять выражение лица человека, который искренне не понимает, с чего бы ему вообще знать хоть что-то об этом месте.

— Да и потом…с чего бы мне вообще туда идти?

— В последнее время в Кадорсини ходит много разговоров о вас, Пэ. Не поверите, но поговаривали, будто вы поругались с самой синьорой. Ещё, что вы исчезаете каждый день после обеда. Меня, честно говоря, такие вещи немного настораживают.

— У нас с синьорой действительно были разногласия — по рабочим вопросам. Из-за этого у меня и убавилось заказов, так что вот, сами видите: сижу здесь, в разгар рабочего дня. Только не понимаю, при чём тут дом Марисы?

— То есть, Пэ, вы ни разу не были в доме Марисы?

— Я даже не знаю, где он находится.

Это было не совсем ложью.

Он действительно приехал в тот дом по просьбе синьоры — для реставрации. И только потом Лука осторожно дал понять, чьим этот дом был на самом деле.

Клаудио продолжал смотреть с недоверием, но Тоджин лишь невинно хлопал глазками.

— Ну, тогда выходит, я зря тут болтал. Влез не в своё дело. Забудьте.

Усмехнулся Клаудио, будто спохватившись.

— Раз там хранятся такие ценные картины, не случилось ли чего?

Бросил Тоджин вскользь. Ему хотелось понять, что сейчас происходит в семье Орсини.

Он и не надеялся получить ответ. Но, вопреки ожиданиям, Клаудио понизил голос.

— Раз я уже выложил вам столько — можно сказать, мы теперь почти друзья. Не так ли?

— Ну…если вам так угодно.

— Тогда скажу прямо. Мне кажется, в доме Марисы завелась крыса.

Взгляд Клаудио в этот момент явно был направлен на Тоджина.

«Это он кого сейчас крысой назвал? Я вообще-то — контрактник, не больше».

Если уж искать крыс, то это два внука Орсини, которые, похоже, не ждали, пока бабушка остынет, чтобы тут же начать шнырять по её дому. Но сказать это вслух парень, конечно, не мог.

— Ну, здесь вообще-то карманников полно.

Невозмутимо отозвался он.

— Эту крысу нужно поймать. Иначе пропадут ценные картины. Да ведь, друг?

Он назвал его другом — и теперь Тоджин не знал, стоит ли переходить на «ты».

— В таком случае охране дома стоит уделить побольше внимания.

— Это вообще не моя забота. Мне надо вывезти картины из того дома. Бабушка всегда была привязана к своей кровной родне. В итоге дом и всё, что в нём принадлежало синьоре, отошло моему замечательному кузену. Вопросы собственности — это отдельная головная боль.

— Очень…прискорбно.

Вежливо произнёс Тоджин.

Формальная реплика — такие говорят, когда не знаешь, как иначе отреагировать. Но на лице Клаудио на миг мелькнула гримаса — смесь раздражения и высокомерия. Мол, от кого я вообще слушаю сочувствие? Он тут же спрятал её за натянутой улыбкой, но Тоджин это заметил.

— Друг, главное ведь — это картины Марисы. А они перешли в фонд. Все хорошие работы — уже в Кадорсини. А дом…ну кому он нужен, если не превращать его в музей?

— Это верно.

— Ну что ж, мне пора. А ты, Пэ, если вдруг что-то узнаешь — обязательно расскажи своему другу.

Клаудио поднялся, не сделав ни глотка своего кофе. Тоджин остался сидеть, разглядывая гладкую поверхность чашки, в которой всё ещё колыхался остаток остывшего эспрессо.

Похоже, у мужчины были подозрения — но не больше. Просто попытка немного покопать, наугад. А все эти слова про друга — очевидно, попытка манипулировать.

«Я и эта семья — словно с разных планет. Сложно их понять».

Подвёл он итог.

Его изначальный план — спокойно посидеть, понаблюдать за толстыми городскими голубями — был окончательно сорван. Тоджин перебирал в уме то, что успел узнать.

Мариса и её безалаберные племянники. Смерть синьоры и делёж наследства. Новый директор музея. Фонд имени Марисы Орсини.

Но размышления прервал звонок. Тоджин невольно поморщился, но, увидев имя на экране, удивлённо приподнял брови — такого человека он был рад слышать больше, чем кого бы то ни было в этот момент.

— Надя!

— Говорят, отчёт уже отправили — проверь почту.

— Сейчас гляну. Ты сама читала? Что там?

— Дядя в общих чертах рассказал.

Тоджин напрягся. Хотелось поскорее услышать главное.

Если «Игра воды» окажется подделкой — всё, связанное с этой чёртовой семьёй Орсини, можно будет оставить в прошлом. А если настоящая — он станет тем, кто будет её восстанавливать.

В любом случае, Тоджину нечего было терять. Сам он уже не был уверен, какого ответа на самом деле хочет.

— Насколько я помню. Одна из фресок, ну, ей лет пятьсот, не меньше. А другая…слушай, дядя сказал, что это даже не фреска — пигменты не те, качество. Максимум лет двадцать ей. Он ещё пошутил, что тебя, может, просто кинули. А, да…

Фрески больше не волновали Тоджина. Он почти сразу понял, что всё это ловкий обман.

Молчал, ожидая следующего. Самого главного.

— Что касается той картины маслом — ей примерно семьдесят–восемьдесят лет. То есть написана сразу после Второй мировой войны. Кстати, где ты вообще такие образцы достал? У вас там, похоже, целая эпоха собралась. Подробности — в письме, я всё тебе переслала. И вообще, когда ты уже приедешь во Флоренцию?

— Скоро. Постараюсь как можно скорее. Спасибо тебе огромное. Подожди…я сейчас всё проверю и тебе перезвоню.

Даты совпадали. Примерно в те годы, когда закончилась Вторая мировая война. Именно тогда и была написана «Игра воды».

Теперь, когда он это знал, сердце будто выскочило из груди. Тоджин опустил телефон на стол, всё ещё не до конца веря в происходящее.

«Она настоящая…»