Онлайн чтение книги Масло на холсте Oil on canvas
2 - 25

— Очевидно, должность директора вам не по душе.

— Я воспринимаю это как временную меру. Мы не можем оставить место пустовать. Именно поэтому вы здесь, Карла.

— Кажется, вы не слишком доверяли моим профессиональным качествам. Отправили меня в отпуск в самый разгар сезона.

— Что вы. Удалось отдохнуть?

— Не жалуюсь.

Карла скривила губы. В Венецию она вернулась впервые за много лет. Лука Орсини заставлял работать до изнеможения, не давая времени даже толком увидеться с семьёй, а потом вдруг ни с того ни с сего настоятельно отправил её в оплачиваемый отпуск.

Причин отказываться не было.

Вот только по возвращении её ждал совершенно неожиданный расклад.

— Но, синьор Орсини, просто на всякий случай спрошу — разве люди, которые должны были всё разобрать, не пришли?

Начальник вёл себя странно. Вместо ответа он небрежно взял со стола папку, едва державшуюся на краю, и отложил в сторону.

— Я хотел сделать всё сам, не спеша.

— Не спеша…вы, синьор Орсини…лично…

На лице Карлы проступило недоверие. Насколько она знала, его ловкие и, безусловно, выдающиеся руки показывали чудеса лишь в ситуациях, далёких от повседневной жизни — продать произведение искусства, протянуть чёрную карту, эффектно расписаться…

Но убираться? Разбирать документы?

Эта картина совершенно не складывалась.

— Может, я могу чем-то помочь?

— Ценю заботу, но справлюсь.

Секретарша скептически усмехнулась. Совсем не выглядело, будто он справляется. На столе возвышалась целая башня из папок и бумаг, готовая рассыпаться от малейшего толчка, а рядом стояли картонные коробки.

Да и как тут помочь, если непонятно, где чьи вещи — синьоры или самого Луки Орсини? Обстановка в кабинете больше напоминала место ограбления, чем рабочее пространство.

— Простите, а как долго вы собираетесь выполнять обязанности директора?

— До тех пор, пока не подберём достойного преемника. Я уже примерно прикинул, кого можно предложить, но не уверен, как отреагирует совет директоров.

Совет директоров. Карла хорошо знала, о чём речь. Она достаточно долго работала при Орсини, чтобы понимать: раз уж это семейный бизнес, то советом считались родственники. А любимым занятием семьи Орсини были не дела, а бесконечные внутренние дрязги.

С ума сойти — в этой семейке, говорят, был даже папа Римский.

— Значит, это может затянуться.

— Скорее всего, так и будет.

— Я-то думала, вы сразу броситесь заниматься аукционным домом. Вы не говорите ничего определённого, и я даже не знаю, распаковывать мне вещи или нет.

— Прошу прощения за это.

Лука хлопал ящиками и дверцами. Карла изо всех сил старалась не обращать внимания на его странное поведение — у неё были дела поважнее.

То, что она собиралась озвучить, могло задеть его за живое.

— Люди из фонда Марисы вышли со мной на связь. Они хотят провести двадцатую годовщину со дня её смерти в Кадорсини. Синьор Клаудио Орсини просил, чтобы вы связались с ним напрямую, иначе, по его словам, он явится лично.

— Понятно.

— Хотите, соединю вас прямо сейчас?

— Не стоит. Я этим сам займусь. Пусть проводят. Посмотрим, что предложат по датам и масштабу. Я бы предпочёл избежать личных встреч.

Ожидаемо.

Вспомнив тот ад, который устроил Клаудио в Лондоне, Карла поёжилась. Тогда она совершала по шесть перелётов в неделю, пытаясь уладить последствия. Больше ей такого не хотелось.

— Ясно. Кстати, про сапоги, которые вы просили купить до моего отпуска. Мне их всё ещё держать при себе?

— Нет нужды. Можете распорядиться ими на своё усмотрение.

— Все десять пар?

— Вы купили целых десять?

— Вы велели взять по две пары на каждый из предполагаемых размеров. Сказали, что обувь предназначена мужчине и назвали примерный рост.

От Луки редко поступали личные поручения. Потому это задание запомнилось особенно.

Карла втайне пожалела о потраченных усилиях на вычисление примерного размера обуви «мужчины такого роста».

— Делайте с ними, что сочтёте нужным. Раздайте родственникам, например.

— Вы же собирались их подарить. Надеюсь, из-за моего отпуска ничего не сорвалось?

— Всё в порядке. Я же сам вам отпуск и предложил.

Она увлажнила губы и перешла к следующей теме.

— А по поводу того конверта, который вы велели отнести на ресепшен…

Лука перестал шелестеть бумагами.

— Его приняли?

— Да. В тот же день сообщили, что всё передали.

— И?

Что за подозрительный тон?

Карла помнила, как он подчеркнул: это потерянная вещь, не заглядывайте внутрь. Коричневый плотный конверт. Никогда прежде Лука не проявлял такого недоверия к ней. И имя, написанное на внешней стороне, выглядело странно — невозможно было определить ни пол, ни национальность.

— Хотелось бы удостовериться, что человек его получил…

Пробормотал он себе под нос.

Женщина не знала, к кому обращено замечание.

— Это был не потерянный предмет, а подарок?

Спросила осторожно. Но в ответ получила лишь взгляд, полный раздражения, словно она сказала полную чушь.

— Простите, просто…вдруг вы захотите что-то уточнить.

— Спасибо за заботу, но нет, ничего особенного.

Да уж, её начальник и правда был не из разговорчивых. Для итальянца — просто немыслимо. Он никогда не отпускал пустых слов, и вечно ходили споры, то ли из-за его голубых кровей, то ли из-за матери — британской аристократки.

В любом случае, Карла сделала вывод: пока находилась в отпуске, с ним определённо что-то произошло.

— И ещё. Встреча с руководителем отдела реставрации через пятнадцать минут — всё по плану?

— Да, пожалуйста. А вы возвращайтесь к делам.

Сказав это, он жестом отпустил секретаршу. Что бы с ним ни произошло — это уже не её забота. Лишь бы больше не просил скупать сапоги оптом.

***

— Чёрт.

Лука в десятый раз пересмотрел полки. Кроме пыли, не нашёл ничего.

Он перерыл всё: от обычных бумаг до личных архивов бабушки и документации по коллекции музея Кадорсини. Но ни одной бумажки, связанной с «Игрой воды», так и не обнаружил.

— Ужасные люди.

Будь то синьора или Мариса — обе были не из тех, кто легко отдаёт то, что им принадлежит или принадлежало.

Необходимо найти подтверждение.

Если бабушка действительно передала картину Марисе, Лука обязан найти эту проклятую бумагу раньше, чем это сделает мерзавец Клаудио.

«Батиста Соролья — и ни единого документа?»

Не может быть. Такое недопустимо. Хоть где-нибудь, хоть одна бумага, но должна была остаться.

Дом, в котором находилась картина, принадлежал бабушке, но раньше числился за Марисой. Ситуация запутанная.

Документ мог быть где угодно на этом острове — или за его пределами. В швейцарском сейфе синьоры. В доме надёжного друга. Если бумага окажется не на его стороне, проблем будет предостаточно. 

«И зачем я вообще сунулся в это гнилое место?»

Он согласился стать директором музея лишь с одной целью — вдруг именно здесь спрятаны документы, связанные с «Игрой воды».

— Не клад же ищем…

Мужчина переворошил весь кабинет, как будто искал сокровища, и всё ради одной бумажки. Поручить это кому-то ещё было невозможно. В семье хватало гиен, которые вцепятся в любой подозрительный след.

— Красивая была мама. Не пойму, что она в этом старике нашла…

Он точно не мог сказать, когда это было, но когда-то Мариса, глядя на «Игру воды», так и выразилась. Лука хорошо запомнил эту фразу. В детстве она говорила с ним обо всём, кроме важного. Ни слова о документах, о правах.

Тёмную студию тёти и тот последний день, когда он видел её живой, Лука помнил до сих пор. Разгар его летних каникулы в Венеции. В то самое лето она и умерла. Ему тогда исполнилось четырнадцать.

— Осторожнее, тётя. Это опасно.

Мариса обращалась с картиной голыми руками, и это всегда пугало.

— Почему тебе только теперь стало страшно? В детстве ты играл с ней, как с игрушкой. Ты ведь…

— Это потому что ты позволяла. Надо отдать её в музей.

— Такие решения не я принимаю, милый.

Воспоминание не давало уверенности, принадлежала ли картина Марисе. Так почему же он не задал ей прямой вопрос? Сейчас жалеть уже поздно.

Смерть тёти приближалась: блеск в её глазах угасал, она всё реже улыбалась. Лука списывал происходящее на усталость и капризы. Он ошибочно полагал, что всё это не всерьёз.

— Тяжело. Ты знал, что синий цвет вызывает депрессию? Чем дольше смотришь на воду, тем подавленнее становишься. 

— Впервые слышу.

Он не должен был пропустить это мимо ушей. Не должен был считать, что с ней всё в порядке. Ведь что-то заставляло её нервничать на постоянной основе. 

— Эта штука годится разве что для собора. В обычном доме — перебор. Надо её снести. С глаз долой.

Сейчас Лука понимал, что не стоило так просто игнорировать и эту фразу. Тогда он был шокирован тем, что тётя-художница хочет уничтожить фреску пятисотлетней давности.

— Не говори ерунды. Ты же знаешь…

— Я разрушу это и отправлюсь в ад, Лука.

— Да тебя в бюрократическом аду так замучают, что настоящий ад покажется отпуском. Не надо, тётя.

— Если не я, то ты. Если сделаешь — отдам тебе тот калейдоскоп.

— Не надо. Мне он уже не нужен. Я не ребёнок.

— Не ребёнок? А я уже скучаю по тому времени…

Её улыбка стала тусклой и какой-то жуткой. В ту пору он был слишком мал, чтобы распознать этот крик о помощи.

В мире много вещей, куда интереснее калейдоскопа, который рассыпался светом при каждом повороте. Причуды угрюмой тёти-художницы казались ему вполне обычными. Не выходили за рамки. 

Каждая мысль о Марисе неизбежно заканчивалась неприятным чувством вины. Лука криво усмехнулся. Сейчас не время предаваться глупым воспоминаниям.

— Синьор Орсини?

Он поднял голову — лицо показалось знакомым. Перед ним стоял глава реставрационной мастерской.

— Простите, я стучал. Ваша секретарша сказала, что могу просто войти.

— А…понимаю.

Мужчина был так поглощён своими мыслями, что даже не услышал стука.

— Присаживайтесь. Прошу прощения за беспорядок.

— Всё в порядке. Я — Анджело, руководитель реставрационного отдела.

— Я — Лука Орсини, новый директор. О вас, разумеется, наслышан. Вы давно здесь работаете. Думаю, мы встречались — на приёмах, которые устраивал Кадорсини. Даже здоровались, если не ошибаюсь.

— Такое случалось, мимолётно, но вы это помните — приятно.

Какая там память. Враньё это всё. Лука Орсини прекрасно умел врать. Вечеринки проводились каждый год, и он на всех присутствовал. Конечно, видел там многих, обменивался рукопожатиями. Сделать вид, что узнал, или что был рад видеть, — для Луки не составляло труда.

— Слышал, бабушка тоже высоко вас ценила.

— О…да, синьора была выдающейся женщиной.

Анджело вытирал пот со лба. Выражение лица не могло скрыть немого вопроса: «Что вам от меня нужно?» Лука бы оставил его в этом неловком положении подольше, но ему не хотелось тратить силы на такого человека.

— Если вы не против, давайте сразу перейдём к сути. Как сейчас обстоят дела в реставрационном отделе?

— Простите?

Простой вопрос — но он тут же отвёл взгляд и стал искать платок. Лука отметил, как это его раздражает.

Смешно. Он терпеть не мог хлопот, а теперь вознамерился собственноручно навести порядок в Кадорсини — всё из-за контракта с Тоджином.

— Всё-таки главное в музее — это сохранность коллекции. Думаю, директору не помешает понимать, как устроена работа в реставрационной мастерской.

— В целом…всё идёт как обычно, без изменений.

— То есть, ничего особенного?

— Э…ну…

Лука скользнул взглядом по лбу, влажному от пота. Анджело в очередной раз промокнул лоб и уголки губ платком.

«Интересно, сколько ещё он выдержит».

Директор откинулся на спинку кресла. Времени у него достаточно, а методов, чтобы разговорить — ещё больше. Начальник реставрационного отдела оказался куда более нервным, чем ожидалось.

— Это…реставратор, тот новый…он азиат. Говорят, у него с синьорой раньше были какие-то разногласия, но я, конечно, не в курсе деталей. Сейчас он работает только по утрам. Кроме таких мелочей — всё как обычно.

— Мелочи?

Слово было достаточно выразительным, чтобы его повторить. Лука нарочно слегка повысил тон, чтобы немного напугать. Судя по тому, как забегали глаза у Анджело, это сработало.

— Как считаете, есть ли среди сотрудников кто-то, кто мог бы вступить в конфликт с бабушкой? И если такой конфликт действительно имел место, как этот человек всё ещё работает здесь?

— Я…ну, я не уверен. Именно поэтому он и работает только по утрам…

— Только по утрам.

Эта история ему уже была известна. Конечно, только по утрам — ведь после обеда Тоджин занят в доме Марисы.

Но то, что разговор зашёл о нём, Луке даже понравилось.

— Чем именно занимается этот реставратор?

— Э…он работает с маслом. Иногда и с восточной живописью…

— То есть у него два профиля? Это вообще возможно? Я не думал, что у нас такие таланты водятся.

— Насколько я знаю, он специализируется всё же на масле, но я точно не уверен. Я больше занят контролем за состоянием коллекции…

Мямлящий Анджело был почти комичен. Как только Лука занял кресло директора, первое, что он сделал — это изучил досье.

«Тоджин даже резюме оформил, как реставрационный шедевр».

Безупречно.

Да, опыт был не слишком обширным, но список работ, восстановленных им в Уффици, говорил сам за себя. С учётом того, что он иностранец, а значит, наверняка сталкивался с предвзятостью, — тем более впечатляюще. Такой специалист стал бы гордостью любой реставрационной мастерской.

«Это не самоуверенность. Я говорю о возможности — возможно такое или нет».

Его глаза тогда сверкали. Тоджин упрямо настаивал, что хочет сам работать над «Игрой воды». И амбиции у него были. А эти идиоты отдали ему восточную живопись, как будто понятия не имели, с кем имеют дело.

— Если он специализируется на масле, то, даже если вы не в курсе всех деталей, ему не должно было достаться направление восточной живописи. Тем более, он работает только по утрам. А ведь масляная живопись — ключевое направление для нашего музея. Получается, он и не в отделе толком, и занимается не тем, чем должен. Это вызывает беспокойство.

Даже если бы Тоджин не настаивал на этом условии, любой здравомыслящий директор должен был бы вмешаться. Бабушка, конечно, прибрала бы его к рукам, как личную собственность, но и Лука в этом плане мало чем отличался от неё.

— Анджело, вы считаете мои опасения необоснованными?

— Нет-нет, что вы…я, конечно, тоже так считаю. Просто, знаете…у нас внутри часто бывает…эм…плохая коммуникация. Особенно в нашем коллективе реставраторов. И у меня, и у остальных. Мы как-то всё друг другу передаём, решаем по ходу дела…поэтому, наверное, так и вышло…

— Передаёте?

— В реставрации сейчас часто пробуют менять специализации, знаете…иногда это приводит к открытию новых, более эффективных техник. Что-то вроде фьюжна. Наверное, с этой точки зрения…

— Ну, в этом есть определённый смысл. Только подобные вещи, на мой взгляд, должны оставаться в рамках личных исследований. А не проводиться на музейных произведениях.

Он с шумом выдохнул и покачал головой, как бы на показ. Лицо Анджело, до этого красное, вдруг побледнело.

— Всё же тренироваться, думаю, стоит в университете. А не на картинах, предназначенных для экспозиции. Как вы считаете, Анджело?

— Да, да. Конечно. Реставратор по маслу должен…заниматься маслом. Естественно. Это ведь не место для…тренировок. Я, эм…поговорю с ним об этом после обеда.

— Но ведь, как вы сами сказали, он работает только по утрам?

— Ах…вы имели в виду время, выделенное на масляные полотна…то есть, оставить график как есть?

Разумеется, менять график он не мог. Теперь они с Тоджином в одной лодке. Вторую половину дня уже отвели на восстановление «Игры воды» — в идеальных условиях, без подозрений со стороны. Важно было сохранить полную иллюзию неизменности.

— Я сам поговорю с этим реставратором. Раз бабушка назначила ему такой режим, на то были причины. Может, характер сложный. Или проблемы с коммуникацией.

— Ну да…наверное, так и есть.

— Тем не менее, впредь хотелось бы, чтобы ему не поручали направления, не соответствующие его специализации. Я понимаю, у Анджело много дел, вы просто не знали…

«Просто не знал», — смешно. Если он и впрямь был не в состоянии уследить за подобным, ему не место в кресле главы отдела. Но Лука решил немного смягчить тон.

После формального заверения лицо у начальника реставрационного отдела разгладилось. Он несколько раз энергично закивал, словно уверяя:

«Я ни при чём! Я правда не знал!»

От чего Луке стало окончательно неинтересно продолжать разговор.

— Анджело, вы ведь понимаете, как может выглядеть эта ситуация со стороны, если пострадавший — иностранец. Бабушка, конечно, редко увольняла кого-либо. Но я считаю, что перемены необходимы. Мне даже страшно представить, что в музее, где я директор, могут всплыть разговоры о дискриминации.

— Конечно. Естественно.

— Я уверен, вы сами прекрасно справитесь.

— Разумеется. Обязательно учту.

— Тогда возвращайтесь к работе.

Уже собиравшегося уйти Анджело Лука всё-таки остановил.

— Ах да, ещё кое-что.

— Да?

— Передайте тому новому реставратору, по маслу, чтобы перед уходом подождал меня у главного входа Кадорсини. Мне нужно поговорить с ним лично.

— Лично…понял, передам.

Анджело повторил его слова и ушёл с довольно напряжённым выражением лица. Эффект был достигнут — после такого никто не решится снова поручать Тоджину восточную живопись. Поняли, что за его спиной стоит сам директор.

Лука помассировал шею и снова принялся перебирать папки. С поисками документов день оказался не слишком продуктивным.

«Ну, хоть с одним пунктом в контракте разобрался».

Пусть и не самым изящным методом — практически шантажом начальника реставрационного отдела.

Он вспомнил, Тоджин как-то уже упрекал его.

«Вы мелочный, что ли?»

Слово тогда его задело. Он впервые такое слышал — и, что хуже всего, оно довольно точно описывало его суть.