Онлайн чтение книги Масло на холсте Oil on canvas
2 - 40

Солнечный свет, касавшийся щеки, согревал её.

Тоджин не сразу пришёл в себя — несколько раз беспокойно повертелся с боку на бок, чувствуя, как будто проспал слишком долго.

«Сколько времени?»

Он потянулся за телефоном, ища его вслепую, даже не зная, где тот может быть. Но в следующий миг глаза резко распахнулись.

— Хкх…

Вырвалось из его рта. Голос охрип, как после болезни.

Незнакомая комната.

Он попытался приподняться, опираясь на матрас, но тело тут же рухнуло обратно.

— Ых…

Тихо застонал.

Каждое движение отзывалось в пояснице саднящей болью. Он едва не выругался. Сжав зубы, парень сделал ещё одну попытку и, задействовав обе руки, всё же сумел приподнять корпус.

— Что за…

Пробормотал он, но не договорил — где-то рядом раздался короткий смешок. Знакомый.

Тоджин повернул голову. У кровати в кресле сидел Лука.

Как только их взгляды пересеклись, тот встал. На нём был светло-серый костюм, тёмно-синий галстук, часы. Хоть сейчас — в зал заседаний, на деловой завтрак или на красную дорожку: в любом окружении он смотрелся бы идеально.

— Эм…это…

«Стоит поздороваться? Мог бы хоть какой-то звук издать, чтобы я не пугался так…»

Его тянуло пожаловаться, но губы сжались.

Вдруг хлынули воспоминания. О том, что произошло ночью. О всём, что он позволил себе.

Он не успел смутиться, как Лука исчез из поля зрения. Где-то зазвучала вода, и спустя мгновение мужчина снова оказался рядом — теперь уже сидел боком на краю кровати.

— О работе можете не волноваться. Выходить не нужно. Хотите пить?

Спросил он и приподнял стакан с водой и долькой лимона.

Тоджин растерянно кивнул и протянул руку.

Точнее, попробовал это сделать.

— Нгх…

Всхлипнул он, перекосившись от боли.

Каждое движение причиняло ему тянущую боль в пояснице и спине. Поднять руку — уже подвиг. 

В голове у него не укладывалось:

«Так должно быть? Это нормально после первой ночи?».

Тоджин не знал.

Лука молча приблизился.

— Не шевелитесь.

Сказал он и поднёс стакан вплотную к губам реставратора.

Спорить тот не стал. Пересохшее горло напоминало наждачную бумагу. Он послушно приоткрыл губы и сделал несколько глотков.

Тёплая вода текла медленно, часть попадала мимо, струясь по подбородку.

Лука убрал стакан и, не колеблясь, провёл по коже большим пальцем, стирая след.

«Чёрт…»

После чего достал платок и вытер палец — спокойно, буднично. А Тоджин не сводил с него взгляда, воспринимая происходящее как сон наяву.

И тут вернулось воспоминание.

Диван. Его собственное тело. Бёдра Луки.

— Эм…

Приступил он, не зная, с чего начать.

Важно сказать что-то — хоть что-то — но все слова казались нелепыми.

Взгляд мужчины был устремлён прямо на него. Не сверлящий, как прежде, а мягкий. И когда он коснулся его уголка губ платком, в этом жесте ощущалась нежность.

Как будто он влюблён.

«Почему?»

Это сбивало с толку.

Из-за того, что они провели ночь вместе? Поэтому теперь он чувствует ответственность? Или это просто вежливая забота?

Может, всё дело в тех самых «правилах после секса», о которых никто вслух не говорит, но все молчаливо соблюдают. В негласных манерах, о которых Тоджин пока не знал.

— Я…почему я здесь?

Всё же выдавил он.

— Я перенёс вас сюда.

Спокойно ответил Лука.

На самый очевидный и простой вопрос последовал только ещё более сбивающий с толку ответ.

«Перенёс? Как перенёс? Куда и зачем? Делал ли он что-то ещё, пока я спал?»

От возникшей мысли по спине пробежал холодок. Если быть честным — от начала и до кульминации всё вспоминалось так, будто события вбили в память. Но вот что происходило после…

Тоджин торопливо осмотрел себя.

На нём была просторная пижама — явно Луки, слишком велика. Но чистая, выглаженная и аккуратно застёгнутая.

«Ну, хоть не голый. Уже хорошо. Но как…и кто…»

Подобные вопросы, казалось, лучше оставить при себе. Но чёртово любопытство зудело, не давая покоя. Хотелось знать точно. Всё. До конца.

Вот только рот открыть — не хватало духу.

Он колебался.

— А…

Начал, но быстро отступил, просто кивнув, будто подтверждая что-то самому себе.

Лука взглянул на часы, затем неспешно поднялся:

— Я заметил, что обычно вы не завтракаете. Но сегодня, думаю, стоит немного поесть.

Его подмывало отказаться, так проще. Но сил, если честно, не хватало ни на какое упрямство. Поэтому Тоджин согласился.

Лука вернулся с подносом и аккуратно поставил его на кровать. Всё выглядело так, будто к съёмке каталога готовились. Идеальная сервировка, как с картинки.

— Не думаю, что у вас хватило бы сил дойти до стола.

Заметил он, садясь рядом.

На подносе стояли миниатюрная чашка эспрессо с куском рафинированного сахара, сваренное вкрутую яйцо в керамической подставке, половинка киви, свежий круассан с маслом и клубничным джемом, апельсиновый сок.

Типичный европейский завтрак, как по учебнику.

У Тоджина потекли слюнки, но тело саднило, особенно поясницу, и он осторожно опустился на подушки, полусидя.

«Да, до стола я бы точно не дотащился…»

Он слабо вздохнул и попытался расправить плечи, от чего по спине прокатилась волна тупой боли. Лука, заметив это движение, наклонился ближе с лёгкой тенью озабоченности на лице:

— Если нужно, я помогу.

— Нет, всё в порядке. Спасибо.

Быстро ответил Тоджин, чуть сжав губы.

Уже само осознание, что он завтракает в постели, да ещё и в чужой, вызывало неловкость.

Но Лука, будто действительно собирался его кормить, не отступил — вместо этого сел совсем рядом.

Вдруг раздался виброзвонок. Мужчина вытащил телефон, мельком взглянул на экран — и снова убрал.

«Если ты так занят, может, просто уйдёшь?»

Тоджин нахмурился.

Он по-прежнему не понимал, зачем тот здесь. Ему становилось всё неуютнее, и, возможно, именно из-за этого еда казалась безвкусной, хотя выглядела безупречно.

— Вкусно?

Спросил Лука, наблюдая за ним.

— Да…вкусно.

Произнёс Тоджин с легкой заминкой.

На самом деле — нет. Точнее он не знал.

Он оторвал кусочек круассана, не сдобрив его ни маслом, ни джемом, и проглотил, не успев распробовать. Апельсиновый сок — просто холодная жидкость, скользнувшая по горлу. Когда он аккуратно ударил ножом по яйцу в подставке, из треснувшей скорлупы медленно вытек жидкий желток.

Звук разбившегося яйца прозвучал громко. Было так тихо, что слышалось даже их дыхание.

— Эм…вы уже позавтракали?

— Да. Я встал пораньше.

Отозвался Лука.

— А…значит, вы рано встаёте.

— Не очень.

Молчание вновь повисло между ними. Тоджин ощутил, как внутри нарастает тревога.

— Мы…мы что-нибудь ещё делали после?

Вопрос прозвучал чуть громче, чем хотел бы сам парень, и словно повис в воздухе между ним и Лукой.

На этих словах Лука встретился с ним взглядом.

Тоджин тут же потупился и неуверенно пробормотал:

— То есть…мы…здесь…

— Не совсем понимаю, о чём вы.

Мягко, но суховато отозвался Лука.

— Просто…я помню диван. То есть, то, что было до него — помню. А вот как мы оказались в этой комнате…

Тоджин запнулся.

Стоило произнести вслух, как всё прозвучало глупее, чем представлялось в голове.

«Даже если мы и сделали что-то ещё, ну и что? Сейчас-то зачем об этом знать».

Он неловко почесал щёку.

— Эм…спасибо.

— За что?

— Ну…

За то, что не стал трогать и уложил в кровать, пока он находился без сознания?

Держа в руках явно свежевыжатый апельсиновый сок, Тоджин на секунду задумался. Он не ожидал, что Лука попросит уточнить.

— За то, что вы…хорошо ко мне отнеслись?

— Во время секса?

Тоджин, уже поднёсший стакан к губам, тут же закашлялся. И при этом, даже задыхаясь, был готов умереть, но не пролить ни капли на чужие простыни.

Плотно сжав губы, он постарался подавить кашель, отчего глаза покраснели. Лука протянул ему носовой платок.

— Возьмите.

— Нет-нет! Всё в порядке.

Но Лука не отстранился. Он нарочно наклонился так близко, что от него донёсся аромат одеколона, и сам вытер платком капли с его рта.

Отказать, когда он так близко, было невозможно. Большой палец Луки осторожно коснулся уголка глаза, стирая выступившую влагу. Из раскрасневшегося глаза Тоджина сорвалась одна прозрачная капля.

Лука улыбнулся.

Тоджин вспомнил, как тот говорил:

«Посмотрите на меня…иначе, боюсь, слёз не избежать».

Вспомнил — и быстро отстранил его руку. Сейчас проще всего сделать вид, что ничего не произошло.

— То есть…дело не в этом. Я говорю в целом, про вчера...а не про что-то конкретное, что произошло…просто…спасибо вам за доброту.

— А, вот оно что.

Тоджин поспешно уткнулся в оставшийся круассан, густо намазывая его клубничным джемом. Лука же, словно между делом, тихо пробормотал:

— Но разве я когда-либо плохо обращался с вами, Тоджин?

— Что?

Тоджин резко поднял голову. Лука чуть склонил её набок.

— По крайней мере, в моей памяти таких случаев нет.

«А его обман?»

Подделал документ, чтобы обвести реставратора вокруг пальца, — это, значит, в «плохо» не входит?

Если бы Тоджин решил спорить всерьёз, у него нашлось бы что сказать, но он проглотил слова.

Оливково-зелёные глаза, сверкавшие насмешкой, вызывали только раздражение, а разговор, затянувшийся на таком близком расстоянии, был явно ни к чему.

— Разве нет, Тоджин?

— Да…в общем.

— Сейчас, по-моему, я тоже веду себя довольно дружелюбно.

— Знаете…синьор Орсини, позвольте я всё-таки позавтракаю.

— Лука.

Рука, щедро размазывавшая джем по круассану, замерла. Мужчина, сидевший прямо напротив, конечно же, это заметил. Тоджин поднял взгляд.

«Это из-за утреннего света?»

Светло-зелёные глаза казались ещё прозрачнее.

Этот нежный оттенок не имел ничего общего с плотской притягательностью — скорее пастель, мягкая и изящная. Так прекрасны, как с картины, и при этом в них ни капли похоти.

— Называйте меня Лукой.

«С чего бы это?»

Раньше он бы без колебаний сказал это вслух, но не сейчас.

«Потому что мы переспали…»

Они видели друг друга нагими, вытворяли всякое. Смешно было бы продолжать держать дистанцию. Но Тоджин даже не думал, что до этого дойдёт.

«Вчера всё произошло совершенно неожиданно, это пугает, чувствую себя растерянным. Будто я снова очутился в Италии семь лет назад — в чужой стране, где ни язык, ни культура мне не знакомы. Это сбивает с толку, но при всём при этом не хочется выглядеть полным неумехой».

— Мне удобнее называть вас синьором Орсини.

— А вчера звал по имени.

— Вчера я не так уж часто его произносил. Один раз, может…

— Но всё же помните, что называли.

«А после этого потерял сознание…»

Эту добавленную мысленно реплику Тоджин предпочёл бы не слышать.

Он решил использовать рот исключительно по назначению и откусил круассан. Во рту остался только вкус клубничного джема, и он поспешно запил его кофе.

«Погода хорошая».

Он перевёл взгляд в окно.

Его беспокоило, что вчера он так и не смог приступить к реставрации картины. Не давала покоя и мысль, что дом остаётся пустым слишком долго.

В их сделке нет ни одного пункта, который бы его не тревожил. С самой находки картины до начала реставрации всё сопровождалось сплошными трудностями.

«Только бы он снова не сказал, что его что-то раздражает».

Мысль пришла сама собой.

Как партнёры по работе, они должны были соблюдать чёткую границу, но та стёрлась. Деловое сотрудничество превратилось в самую липкую форму отношений, с какими ему когда-либо приходилось иметь дело.

«Не начнёт ли это раздражать его?»

Сейчас Лука вёл себя с Тоджином куда более заботливо, чем требовала ситуация: позволил ему поспать и прийти в себя, принёс завтрак, вытер губы…

Всё это Тоджина тяготило и раздражало.

Даже если это просто вежливость после страстной ночи.

«А что если я снова начну мешать — и он, как в прошлый раз, решит меня обмануть? Если захочет, вполне с этим справится. Ах…вот о таких вещах надо было думать заранее, до того как всё произошло».

Эта мысль кольнула особенно остро.

Они подписали контракт, и уже, как в прямом, так и в переносном смысле, делили одну лодку.

Тоджин со своей стороны сделал всё возможное, чтобы обезопасить себя.

И всё же…

Несмотря ни на что, он мог лишиться права на реставрацию. Если бы Лука действительно этого захотел, провернуть подобное для него не составило бы труда.

— Про…ну, про вчера…я имею в виду…то, что случилось ночью.

Говорить заставил внезапно накативший страх.

Этот вопрос следовало поднять до того, как он снял с себя одежду и оказался в постели с Лукой.

Теперь нужно расставить точки над «i», но сказать это вслух — значит признать то, в чём он сам до конца не разобрался. И всё же Лука встретил его слова с таким воодушевлением, что на мгновение Тоджин даже подумал, что тот нормально воспримет его опасения.

— Я просто надеюсь, что это…не повлияет на нашу совместную работу.

— Пф…

Не успел он договорить, как Лука коротко и зло фыркнул. Когда Тоджин осторожно поднял взгляд, выражение лица мужчины трудно поддавалось описанию, он явно был недоволен.

«Чёрт…»

В голове Тоджина тут же сработала сирена.

Здесь не требовалось никакой особой чуткости — недовольство Луки читалось слишком явно.

«Похоже, я зря начал этот разговор».

Да, такие речи вряд ли покажутся сладкими после ночи вместе. Но если не сейчас, то когда?

Отказаться от разговора он не мог. И потому выдавил из себя почти шёпотом:

— Возможно, я каким-то образом задел вас своими словами?

— Я понимаю, о чём вы беспокоитесь, Тоджин. И это логично. Я знаю. Знаю, но...

Он словно цедил слова сквозь зубы, потом провёл рукой по ослепительным прядям платиновых волос и выдохнул:

— Но, блять, как же паршиво. 

* В оригинале — «좆같네», грубое корейское просторечие, дословно — «как хуй». Употребляется для выражения сильного раздражения, близко по смыслу к нашему «полнейший пиздец».