16. Ассистент

Хотя Се Гуан и производил впечатление человека, с которым нелегко найти общий язык, на самом деле характер у него был мягкий и покладистый; он редко выходил из себя, в большинстве случаев предпочитал разумный диалог и лишь в безвыходной ситуации мог пустить в ход руки.

По-настоящему видеть, на что он способен в гневе, доводилось лишь нескольким людям из прежней компании, да и то это были лишь устные угрозы, без каких-либо реальных действий.

Такое поведение легко могло создать впечатление, будто у него «очень низкие моральные границы». При столкновении мнений он всегда первым шёл на уступки, а если провинился, не требовал особых усилий для примирения — достаточно было немного его ублажить, и прощение можно было получить легко и просто.

Поэтому, когда он по-настоящему проявлял непреклонность, не оставалось никакого пространства для манёвра.

Принимая решение, Хо Минцзюнь не учёл реакцию Се Гуана; разрабатывая план, он полагал, что сможет провести его под видом тайного манёвра — но в конечном счёте ситуация вышла из-под контроля. Он смотрел вслед уходящему Се Гуану и лишь тогда осознал, что попал в положение, из которого абсолютно не знал выхода.

Пытаясь «исправить» ошибку, он совершил ещё одну.

— Босс, чета Чэн уже подтвердила, что господин Се действительно чрезвычайно похож на Чэн Шэна, — осторожно доложил Чжун Хэгуан. — Указанные отличия также совпали с тем, что вы упоминали ранее. Можно практически с уверенностью сказать… что наше прежнее предположение было ошибочным.

— Понятно, — Хо Минцзюнь не стал расспрашивать подробнее, не стал и критиковать Чжун Хэгуана, указавшего изначально неверное направление, лишь спокойно распорядился: — Отправь их обратно.

Чжун Хэгуан замер перед письменным столом, не двигаясь.

Выглядел Хо Минцзюнь неважно, казался измождённым, был не в силах поддерживать былую грозную ауру, отчего казался ещё более безразличным и холодным: 

— Что-то ещё?

— Босс, простите, — опустив глаза, виновато произнёс Чжун Хэгуан. — На этот раз ошибся в суждениях я, из-за чего план был нарушен, и господин Се…

— Довольно, не спеши взваливать на себя чужую вину, — Хо Минцзюню не хотелось вновь переживать ту сцену, и он отмахнулся: — К тебе это не относится, иди и занимайся своими делами.

— Но…

Несколько раз подряд ослушавшись, Чжун Хэгуан наконец всерьёз разозлил Хо Минцзюня. Тот, с лицом мрачнее тучи, бросил на него взгляд: 

— Тебе мало?

Чжун Хэгуан мгновенно притих, не смея больше перечить, только извинился и поспешно ретировался из кабинета Хо Минцзюня.

Настроение у Хо Минцзюня и вправду было скверным.

Он никак не мог предположить, что какой-то там Се Гуан, уже доказавший, что он посторонний, не имеющий к Чэн Шэну никакого отношения, едва не заставил его потерять самообладание, и до сих пор он не мог окончательно отпустить эту ситуацию.

С подобными переменами в «чувствах между людьми» он сталкивался редко и впервые в жизни испытал, что значит «быть в безвыходном положении»: чувствовал вину, но не знал, стоит ли пытаться это исправить; хотел найти утешение, но не представлял, с какой стороны подступиться. Как будто его психологический возраст внезапно откатился далеко назад, неожиданно восполнив тот самый недостающий кусок юности.

Если уже заранее было решено не считаться с чувствами Се Гуана, почему тогда вообще возникло это чувство вины? Если было сказано, что между ними больше не будет общения, стоит ли пытаться всё исправить? Всё это время свои контакты с Се Гуаном он считал ошибкой, но разве ошибочное начало обязательно означает, что весь процесс и даже результат тоже непременно ошибочны?

И самое главное: причинённый Се Гуану вред — нужно ли его возмещать, и если да, то как?

— Держи, обед.

Ли Янь протянул только что закончившему съёмку Се Гуану ланч-бокс и, видя, что у того закоченели руки и он даже палочки удержать не может, не выдержал: 

— Что вообще творится с твоим ассистентом? Как только начинаются съёмки — он тут же исчезает, ни еды, ни воды. В такой лютый холод сидишь тут совсем один!

— Ладно, пусть будет как есть, после съёмок поменяю, — Се Гуан принялся за уже остывший рис. — Столько лет массовкой отработал, я не настолько изнеженный.

Ли Янь возмутился: 

— Только ты ещё можешь его терпеть! Будь это мой ассистент, я бы уже давно послал его куда подальше. Если бы я не догадался принести тебе еду, ты бы тут с голоду подох!

Се Гуан, не поднимая головы: 

— Спасибо, ты самый добрый.

Ли Янь от таких слов совсем растерялся и после паузы только и смог выдавить: 

— Ты чего, совсем замёрз и одурел?..

Се Гуан усмехнулся и ничего не ответил.

Ли Яню делать было нечего, но уходить не хотелось, поэтому он присел рядом и стал смотреть, как тот ест. После некоторых колебаний он спросил: 

— Братан, ты в последнее время как-то не в себе… Может, что-то случилось?

Се Гуан на мгновение замер, затем совершенно естественно ответил: 

— Нет, а с чего ты вдруг спросил?

Из-за того, как они познакомились на прослушивании, в съёмочной группе именно с Се Гуаном у Ли Яня сложились самые тёплые отношения. Ли Янь был молод, характер имел заносчивый, да ещё и армия безумных фанатов то и дело навлекала на него гнев окружающих, поэтому коллеги по цеху его недолюбливали. А Се Гуан, напротив, считал его искренним, — тем типом прямолинейных людей, которые, однажды признав кого-то другом, будут от всей души к нему расположены… Хотя и вправду немного несдержанный на язык.

Выражение лица Се Гуана помрачнело. При слове «друг» невольно вспомнился Хо Минцзюнь.

Се Гуан, прислушавшись к себе, признал: возможно, он и не способен на такую же полную открытость, как Ли Янь, но по крайней мере его чувства были искренними — жаль, что другой стороной это, видимо, не воспринималось всерьёз.

Сказанное им тогда Хо Минцзюню не было притворством — он и его убеждал, и себя утешал: не придавай большого значения, не навязывайся, не думай, что отдача должна соответствовать вложенным усилиям.

Но отданные чувства — не то же самое, что отданные вещи. Вещам всегда можно найти замену, даже если разобьются — не больно. А чувства — это уникальная часть человеческого сердца; даже будучи перенесёнными на другого, они остаются тесно связаны с их источником, малейшее движение отзывается острой болью, не говоря уж о том, чтобы самому взять и отсечь их… Говорить, что не больно — значит обманывать себя.

— Вот, вот, это выражение лица — сам не свой, словно от любви страдаешь? — Ли Янь с любопытством и жаждой подробностей придвинулся к нему.

Се Гуан рассмеялся: 

— Нет. Просто немного поссорился с одним другом.

Ли Янь удивился: 

— Ого, что же это за другом надо быть, чтобы тебя до такого состояния довести? Я тебе так скажу: судя по твоему виду — либо ты поссорился с закадычным другом детства, либо твоя тайная любовь сбежала с другим, верно?

— Не было ничего такого, — Се Гуан не знал, плакать или смеяться. — Самый обычный друг. Ладно, хватит гадать, пора готовиться к работе.

Он закрыл наполовину полный ланч-бокс, выбросил его в мусорное ведро и направился в гримёрку. Ли Янь следовал за ним, всё ещё надеясь выведать подробности: 

— Врёшь! Разве из-за обычного друга можно так тосковать, что есть и пить не хочется? Наверняка первая любовь замуж выходит, вот и всё.

Декабрь пролетел в съёмках, и вот уже на носу конец года. На Новый год съёмочная группа не работала — большинству актёров нужно было ездить по мероприятиям. Ли Янь тоже получил приглашение на новогодний вечер от одного телеканала и уехал за день до этого, перед отъездом ещё раз настоятельно посоветовав Се Гуану немедленно уволить ассистента.

Ассистента Се Гуана звали Фан Вэй, мужчина лет тридцати с небольшим, его временно выделила компания. Се Гуан только что подписал контракт и сразу отправился на съёмки, времени на выбор не было, и пришлось взять того человека, которого предложили.

Этот ассистент снискал славу «призрака»: каждый день он привозил Се Гуана на съёмочную площадку, бросал его там и уезжал по своим делам, а вечером после съёмок вновь появлялся. Так продолжалось несколько дней, и каждый раз, когда Се Гуан спрашивал, тот отвечал, что всё время был среди людей, просто Се Гуан его не заметил.

Се Гуан подумал и решил, что этот старший братец, наверное, из породы хамелеонов.

Однажды, когда Се Гуан был занят съёмками, Ли Янь вышел по делам и возвращался обратно. Съёмки проходили в довольно глухом месте, машин туда почти не ездило. Ли Янь постоял на перекрёстке и дождался только частника. Он всё-таки публичное лицо, хотел уже пропустить машину и ждать дальше, но, взглянув на лицо водителя, остолбенел: да это же тот ассистент Се Гуана редкой породы!

Фан Вэй редко сопровождал Се Гуана, поэтому Ли Яня в лицо не знал. Товарищ Ли Янь, хоть и был вспыльчивым, на этот раз, чтобы разоблачить истинную сущность Фан Вэя, стиснул зубы и сдержал вспышку ярости, дотерпев до конца поездки.

Перед тем как выйти из машины, он послал Се Гуану сообщение, чтобы тот встретил его у входа. На месте он не спешил выходить, закинул ногу на ногу и лениво сказал Фан Вэю: 

— Смотрю, тачка у тебя ничего такая.

У Фан Вэя холодок пробежал по спине.

Эта машина вообще-то была служебной, оформленной Линь Яо специально для Се Гуана. Не слишком высокого класса, обычная семейная модель — то есть в самый раз, чтобы использовать её как нелегальное такси.

Фан Вэй каждый день отвозил Се Гуана и ехал на машине в город подрабатывать частным извозом — бензин и ремонт всё равно оплачивала компания, а съёмочной группе с её постоянными переездами машина требовалась часто, так что счёт за бензин мог быть и побольше — расходы на топливо всегда можно было объяснить. Фан Вэй прекрасно понимал, что Се Гуан только пришёл в компанию, в этих хитросплетениях ещё не разбирается, да и сам был мелким артистом восемнадцатого уровня, которым легко помыкать, поэтому и осмеливался за его спиной нагло подрабатывать на стороне.

Се Гуан стоял у входа в спортивный комплекс и с холодным взглядом наблюдал, как Ли Янь и Фан Вэй выходят из знакомой машины. 

— В чём дело? — спросил он.

Фан Вэй ещё пытался отделаться улыбочкой, но Ли Янь не дал ему и слова вымолвить, без обиняков выложив всю историю. Фан Вэй не мог поднять голову под градом насмешек и ругани, и виновато опустил её, неизвестно о чём думая.

Ли Янь люто ненавидел такое поведение — «хоть кол на голове теши» — и просто взорвался: 

— И говорить нечего! Звони в вашу компанию прямо сейчас! Таким людям место только за дверью!

Сердце Фан Вэя ёкнуло; он с опаской и мольбой во взгляде поднял глаза на Се Гуана, стоявшего на ступеньках: 

— Господин Се… Господин Се! Я знаю, что виноват! Больше никогда не буду тайком работать на стороне, честно! Вся моя семья держится на моём заработке, накажите меня как хотите, но только не говорите компании… Я… я не могу потерять эту работу! Вы широкой души человек, простите меня в этот раз…

Он так расчувствовался, что даже расплакался — видимо, решил блеснуть актёрским мастерством перед Се Гуаном и Ли Янем, рыдая с подлинным чувством: 

— У меня и старые, и малые есть, если вы меня уволите, вы лишите средств к существованию всю нашу большую семью…

Вот подлец, ещё и угрожает Се Гуану. Ли Янь просто опешил от ярости, тут же достал телефон, собираясь вызвать полицию, но Се Гуан остановил его.

Он тихо вздохнул: 

— Хватит реветь.

Ли Янь удивлённо взглянул на него и увидел, что лицо Се Гуана побелело, а взгляд пусто смотрел на съёжившегося мужчину, словно и не видя его. Он стоял на ступеньках безмолвный и безучастный, и вся его фигура излучала потерянность человека с разбитым сердцем.

Ли Янь чуть не умер от испуга, вскочил и подхватил его: 

— Эй, да стоит ли так злиться из-за какого-то шофёра? Всё в порядке? Братан, только не пугай меня так…

Мужчина на ступеньках всё рыдал, его хриплый, невнятный голос долетал до ушей Се Гуана, напоминая о паре средних лет, что плача обнимала его в тот полдень.

Родители того человека, спасшего Хо Минцзюня.

Странно: они нашли в нём черты своего умершего ребёнка, не смогли сдержать тоски и зарыдали. Казалось бы, что может быть трогательнее. Но Се Гуану стоило только вспомнить это, как становилось до тошноты противно.

Почему же так?

Двое ничем с ним не связанных людей средних лет, не представлявших для него никакой угрозы, как умудрились наступить на его больную мозоль? Эта неприязнь была вызвана природным несходством характеров или же тем, что он бессознательно перенёс на них свою обиду на Хо Минцзюня из-за их размолвки?

Не то чтобы он никогда не видел, как люди средних лет льют слёзы — в актёрской среде это не редкость, но никогда раньше у него не было такой реакции.

Но если верно последнее, то чем его поведение отличается от поступков Хо Минцзюня?

Он изо всех сил сжимал суставы пальцев, без конца приказывая себе сдержать гнев.

Фан Вэй жалко всхлипнул.

— Я сказал, хватит реветь! — внезапно взорвался Се Гуан. — Ты слов не понимаешь, что ли?