44. Любовь

Среди присутствующих, будь то Се Гуан или охранники, никто не работал на сборочном конвейере. Поэтому, когда раздался тот странный гудящий звук, прошло несколько десятков секунд, прежде чем кто-либо осознал, что это завелась конвейерная лента.

Словно на фабрике, где отключили электричество, вдруг включили рубильник.

Устаревшие, неуклюжие машины со скрежетом пришли в движение, вентиляторы завертелись с бешеной скоростью, потоки воздуха пронеслись по всему цеху и поднялась облачная пыль из древесных опилок.

Изношенные кабели с потрескавшейся изоляцией, не выдержав резкой нагрузки, тут же опасно заискрили.

Раздался оглушительный грохот — взрыв буквально разорвал западную часть второго этажа, оставив после себя огромную дыру. Осколки кирпичей разлетелись во все стороны, корпус «Роллс-Ройса» содрогнулся, а пуленепробиваемые стёкла задрожали под градом ударов, словно от ливня.

Даже Се Гуану, сидевшему внутри машины, не удалось избежать последствий: оглушительный грохот взрыва на несколько секунд лишил его слуха, и лишь взметнувшиеся к небу языки пламени и густой дым отразились в его зрачках, сузившихся до точек.

Он несколько секунд сидел в оцепенении, затем вдруг схватил плед с заднего сиденья, распахнул дверь и как безумный бросился во двор.

Охранники, ещё не оправившиеся от взрывной волны, от которой всё поплыло перед глазами, лишь увидели промелькнувшую мимо тень, без малейших колебаний ринувшуюся в огненный ад.

Сумасшедший! Он определённо сошёл с ума.

Он кричал имя Хо Минцзюня, его голос срывался от надрыва. Он нёсся по пустому коридору, куда уже добрался едкий дым, хотя огня ещё не было. Старые станки, вездесущая пыль, груды необработанной древесины, — всё это стало частью разрушительной вакханалии.

Пламя залило его глаза багровым светом. В душе Се Гуана царила безумная пустота. Он не смел думать ни о чём — любая мысль о возможной потере Хо Минцзюня, едва возникнув, тут же грозила уничтожить его, сломать и душу, и тело.

Словно безумец, он окутал себя броней безрассудной решимости, пытаясь хоть ненадолго забыться. Но крохотный уголок его сердца пребывал в трезвом, беспомощном ужасе.

Температура в здании становилась всё выше. Се Гуан, прикрыв рот и нос пледом, обыскивал этаж за этажом, проверяя все возможные места, где могли оказаться Хо Минцзюнь и его люди. За считанные минуты его голос полностью пропал, но уши, оглушённые взрывом и треском огня, не уловили этого. Он продолжал кричать, и его крик эхом отзывался в его сердце и разуме, но в раскалённом воздухе губы лишь беззвучно двигались: «Хо Минцзюнь…»

Раскалённая докрасна и деформированная металлическая конструкция с грохотом обрушилась у него за спиной. Се Гуан не услышал падения, но телесное чутьё ещё не изменило ему. Он мгновенно рванулся вперёд, но левое плечо всё же задело падающей балкой. Одежда и плед прогорели, и плоть приняла на себя удар раскалённого докрасна железа — словно его прижгли клеймом.

Пронзительная боль распространилась по нервным окончаниям от места ожога. Се Гуан нахмурился, с каменным лицом взглянул на плечо, будто это была не его часть тела, а лишь деталь, которую к нему прикрепили. Он и не подумал остановиться и с решимостью двинулся к следующей комнате.

Снаружи вдруг ворвался человек, схватил его за талию и потащил прочь. Се Гуан инстинктивно начал яростно вырываться, но не смог высвободиться. Незнакомец, обладавший недюжинной силой, взвалил его на плечо и потащил из огненной ловушки, вынес за полуразрушенную дверь, где на них тут же выплеснули два ведра холодной воды, после чего оба рухнули на землю, усыпанную осколками кирпичей и стекла.

Богатый кислородом воздух хлынул в его лёгкие, выжатые до предела. После душераздирающего побега из лап смерти Се Гуан даже не успел порадоваться спасению, как стремительно нарастающее чувство ужаса от осознания случившегося сокрушительной лавиной поглотило все остальные мысли.

Рёв Хо Минцзюня перекрыл даже шум пожара, разносясь по всему пространству и заставляя пару здоровенных телохранителей непроизвольно вздрогнуть.

— Кто разрешил тебе бросаться в огонь?! Ты жизни не жалеешь?!

Се Гуан, промокший до нитки, с окровавленным плечом, лежал на земле с самым жалким видом и, словно не слыша слов, непрерывно дрожал. Хо Минцзюнь был так взбешён, что у него подрагивали руки. Внезапно он притянул Се Гуана к себе, заключив в крепкие объятия.

— Се Гуан, — голос Хо Минцзюня тоже дрожал, а руки сжимали с такой силой, словно он хотел переломить его пополам. — Ты что, хочешь свести меня в могилу?..

То чувство беспомощности, что он испытывал в прошлом перед лицом искусственно созданных судьбой превратностей и непостоянства жизни и смерти, вернулось, словно чёрная дыра, безжалостно поглощающая всё его мужество.

Он уже потерял однажды и второго раза просто не вынесет.

Но Се Гуан не слышал его и никак не реагировал.

Хо Минцзюнь наконец осознал, что с ним что-то не так. Он разжал объятия, приподнял лицо Се Гуана и увидел, что его зрачки не сфокусированы, а взгляд рассеян. Он полностью застрял в ступоре после шока, судорожно сжимая в руках плед, его губы слабо шевелились, но не издавали ни звука.

— Се Гуан, Се Гуан? — Хо Минцзюнь легко похлопал его по щеке. — Ну-ка, подними на меня глаза. Не бойся, я здесь… Посмотри на меня, всё позади… мы выбрались… Се Гуан?

Се Гуан моргнул, и его потерянный взгляд наконец постепенно прояснился, остановившись на красивом, но не менее потрёпанном мужчине перед ним. Беззвучно он прошептал всего одно слово:

— Минцзюнь…

У Хо Минцзюня сердце разрывалось от боли.

Сказав это, Се Гуан почувствовал будто наконец его душа вернулась в тело. Остановившиеся функции снова заработали, и он резко отвернул голову и разразился душераздирающим, надрывным кашлем.

Хо Минцзюнь на глазах у всех телохранителей наклонился, подхватил его на руки и отнёс в машину.

— Выпей немного воды.

Хо Минцзюнь нашёл в машине бутылку минералки и протянул её Се Гуану. Ожог на спине напомнил о себе, словно пытаясь вернуть всю боль с удвоенной силой. Се Гуан не мог прислониться к спинке сиденья. Вся верхняя часть тела онемела от боли, и ему пришлось сидеть с идеально прямой спиной, застыв, словно гробовая доска.

Бутылка в его руке слегка деформировалась, а вода внутри непрерывно колебалась.

Он пил воду глоток за глотком. Прохладная жидкость стекала по обожжённому горлу, достигая желудка, сведённого судорогой от напряжения. Се Гуан не чувствовал никакого успокоения, а лишь использовал этот механический жест, чтобы скрыть свой страх. Виски тоже начали ныть, вторя боли в спине.

Хо Минцзюнь не мог больше на это смотреть. Он перехватил его руку, тянущуюся ко рту, и забрал почти пустую бутылку.

Он ранее говорил себе, что нужно терпеливо ждать, словно прорубая канал в каменной горе ударом за ударом. Когда-нибудь тучи обязательно рассеются, и удастся подвести живую воду прямо от источника. Но теперь он наконец ясно увидел: коварная судьба, нависшая над головой, не обязательно захочет подарить ждущему человеку «подходящий шанс».

Богатство и бедность, огромная власть и низменное положение — перед лицом «непостоянства жизни и смерти» все они ничтожны, как муравьи.

Не нужно больше ждать какого-то подходящего момента. Он хотел Се Гуана, и хотел прямо сейчас.

Хо Минцзюнь протянул руки и обнял его, почувствовав, что тело Се Гуана всё ещё оставалось застывшим, и эта скованность причиняла ему боль, растекавшуюся от груди до самого сердца.

Он спокойно и уверенно наклонился и осознанно поцеловал Се Гуана.

Панику затмил ещё больший испуг. Се Гуан, неожиданно оказавшийся в чужих объятиях, широко раскрыл глаза и издал приглушённый горловой звук: «М-м!»

Хо Минцзюнь прикрыл ему глаза ладонью.

В темноте наиболее ярким ощущением стало прикосновение губ. Хо Минцзюнь целовал его сосредоточенно и властно. Едва Се Гуан издал тот звук, он тут же воспользовался моментом, решительно проник в щель между губ, разомкнул его зубы и ощутил вкус увлажнённого водой, прохладного и слегка сладковатого рта.

Кончик языка Се Гуана оказался во власти другого. Всё его тело содрогнулось, словно от удара током.

Мгновенно все прошлые события промелькнули в его сознании, как калейдоскоп, и остановились на оглушительном взрыве. Долгие годы самоконтроля рассыпались в прах. Подавленное, почти безумное чувство собственничества, скрытое в самых глубинах души, прорвалось наружу, показав своё окровавленное остриё.

Неправда, что у него не было собственнических чувств по отношению к Хо Минцзюню. Просто цена их пробуждения была слишком ужасной, а сама одержимость — необъяснимой. Потому-то эти чувства и прятались в тёмном уголке, притворяясь, что их не существует.

Но теперь зверь почуял кровь.

Се Гуан резко рванулся вперёд, прижал Хо Минцзюня к спинке сиденья, и с волчьей жадностью впился в его губы.

Отчаяние загнанного в угол и решимость на последнюю безумную попытку сгорели в его душе, обратившись в пепел, что лёг на выжженную землю, усеянную обломками и руинами.

«Он мой».

Он целовал Хо Минцзюня, как загнанное животное, способное укусить, и с дикой яростью думал: «Никто не посмеет отнять его у меня. К чёрту покорность судьбе! Никто не посмеет!»

— Тихо, тихо, — Хо Минцзюнь не отпускал его, хотя Се Гуан уже прокусил ему губу до крови. Лёжа под ним, он обнял Се Гуана, положил одну руку ему на затылок и начал нежно поглаживать — привычный жест утешения. — Не бойся, всё уже позади, хорошо?

Маленькая капля воды со звуком «кап» упала на его щёку.

Хо Минцзюнь замер.

Се Гуан, будто вымещая злобу, снова укусил его за губу, но на этот раз, кажется, уже успокоился и контролировал силу, оставив лишь лёгкий след от зубов.

С покрасневшими глазами он выпрямился, уставился на Хо Минцзюня и твёрдо и ясно объявил:

— Ты мне нравишься.

Хо Минцзюнь прожил тридцать с лишним лет, и люди редко разговаривали с ним настойчивым тоном, не говоря уже о том, чтобы признаваться в чувствах с такой воинственностью. Он невольно опешил.

Се Гуан, не дождавшись ответа, тут же вспыхнул с обострённой чувствительностью:

— Отвечай прямо: согласен или нет?

Хо Минцзюнь почувствовал лёгкое желание вздохнуть, но уголки его губ непроизвольно поползли вверх, а глаза мгновенно засветились улыбкой:

— Согласен. Ты тоже мне нравишься.

Он подумал ещё мгновение, затем поднял голову, снова поцеловал его и, почти касаясь губами, добавил:

— Нравишься больше всех.

Когда прибыли пожарные и полиция, Хо Минцзюнь под предлогом, что Се Гуану нужно обработать раны, увёз его. Однако личность Се Гуана была особенной, и появляться в больнице было неудобно — могли возникнуть нежелательные слухи. Хо Минцзюнь не смог его переубедить и был вынужден вызвать врача на дом.

У Се Гуана была своя комната, но Хо Минцзюнь словно забыл о ней и прямо привёл его в хозяйскую спальню. Врач приезжал дважды, и оба раза заставал Се Гуана в этой постели. Постепенно он начал улавливать в этой «случайности» некий странный намёк и стал относиться к состоянию Се Гуана с повышенной осторожностью, опасаясь, что малейшая оплошность может навлечь гнев Хо Минцзюня.

На спине Се Гуана вздулись багровые волдыри от ожога в форме полосы, а посередине красовался синяк от удара, неестественного чёрного цвета. Сама травма на самом деле была не слишком серьёзной, но вид был поистине ужасающим.

Хо Минцзюнь боялся даже думать о том, что было бы, если бы Се Гуан не успел вовремя уклониться от падающей конструкции, если бы он не догадался накинуть на себя плед…

Их «счастливое будущее»[1] висело на волоске. Стоило тогда сделать один неверный шаг, и итог был бы катастрофическим.

Се Гуан, закончив с перевязкой, поднялся с кровати с обнажённым торсом и, увидев, что Хо Минцзюнь погружён в мысли, слегка потерся голенью о его ногу.

Хо Минцзюнь тут же встрепенулся, испугавшись, что его что-то беспокоит:

— Что такое?

Се Гуан повредил голосовые связки в огне и теперь полностью охрип и не мог говорить. Он мог лишь смотреть Хо Минцзюня выразительным взглядом, на мгновение задержавшимся на его губах.

После того как в машине они объяснились в чувствах, одновременно они будто разблокировали «общий канал мыслей». Хо Минцзюнь с одного взгляда на Се Гуана сразу понял его намерение: его малыш не нацеловался вдоволь и теперь открыто ведёт себя по-хулигански, выпрашивая поцелуй.

Он пересел на край кровати, обнял Се Гуана за талию, наклонился и снова нежно коснулся его губ.

Примечание автора новеллы: 

Ах, наконец-то ~вместе~.

Эти два чурбана совсем меня замучили.

[1] 正果 (zhèng guǒ) — букв. «зрелый плод», идиома из буддийской лексики, означающая «достичь завершения, обрести законный союз, счастливый финал» — часто о любви, дошедшей до взаимности.