46. В одной постели

Хо Минфэй провёл в лечебнице несколько лет. Хо Чжунчэнь был прижат так, что не мог поднять голову, и даже старый господин Хо ничего не мог с этим поделать. Все эти перемены наконец заставили некоторых проницательных членов семьи Хо осознать, что Хо Минцзюнь окреп, и расстановка сил в корпорации «Хэнжуй» незаметно изменилась.

— До недавнего происшествия в Пинчэне, когда Хо Чжунчэнь был исключён из совета директоров, — продолжал Хо Минцзюнь, — он пресытился своим «непочтительным сыном» и вспомнил, что у него есть ещё один отпрыск. Вот и отправился за утешением к Хо Минфэю.

Ответственные за наблюдение сообщили ему, что Хо Чжунчэнь дважды навещал лечебницу, и каждый раз его визит длился более часа. Похоже, Хо Минфэй прекрасно справлялся с ролью заботливого и внимательного сыночка, и Хо Чжунчэнь наконец обрёл долгожданное чувство отцовской состоятельности.

Чжун Хэгуан, просмотрев записи видеонаблюдения из лечебницы, спросил его:

— Господин, следует ли нам принять меры и ограничить контакты господина Хо Чжунчэня с Кун Фэем?

— Пусть делает что хочет, не вмешивайтесь, — неторопливо ответил Хо Минцзюнь. — И так ясно, что они наверняка обдумывают, как мне отомстить. Просто следите за изменениями в моём ближайшем графике. Кстати, мне самому уже надоело тянуть с Кун Фэем.

Мы уже давно хотели выкупить тот участок земли под застройку, но сколько ни вели переговоры — договориться так и не удалось. А вчера они внезапно смягчили позицию и выразили желание сначала встретиться со мной лично, а уж потом решать, продавать или нет. Полагаю, Хо Чжунчэнь и Кун Фэй как раз на этом и строят свои расчёты.

Се Гуану захотелось его прибить:

[Ты же знал, что на тебя готовят засаду, так зачем сам попёрся прямо к ним?]

Хо Минцзюнь сдержанно кашлянул:

— Тогда я только подозревал, не был до конца уверен. Это, конечно, ловушка, но также и возможность пойти по следу, чтобы добраться до сути.

Се Гуан всё понял:

[Ага, и в итоге добрался до самого себя — большого дурака.

Взял с собой горстку телохранителей, думал, что они попытаются надеть на тебя мешок и избить — а они взяли да сразу пошли ва-банк. Вот тут-то ты и опешил.] 

Се Гуан быстро печатал, и его насмешки вот-вот готовы были прорвать экран и ударить Хо Минцзюня прямо по лицу. Если бы не вынужденная невозможность говорить, сковывавшая его потенциал, он бы сейчас уже высмеял Хо Минцзюня: 

[Если Хо Минфэй в двадцать с лишним лет был способен на похищение, то разве в тридцать с хвостиком он ограничился бы мешком? Что это за причудливая логика? Он что, деградировал? Или скорее ты?]

— Знаешь, я заметил, — Хо Минцзюнь уклонился от ответа, задумчиво глядя на него, — что ты, кажется, всё меньше меня боишься.

Лапки Се Гуана, сжимавшие телефон, одеревенели.

— Ты и так уже мой, — он стремительно приник к нему и чмокнул в губы, затем с подчёркнутой серьёзностью провозгласил: — Что вытворяешь, мы же дело обсуждаем, не мешай.

Хо Минцзюнь: 

— …

Небеса были ему свидетелем, сам ли он виноват, что занимается не своим делом?

— Ладно, поговорим о деле, — Хо Минцзюнь на время подавил разгоравшийся в груди огонь, вспыхнувший от ужимок Се Гуана. — После того, как мы вошли через переднюю дверь, следовавшие за нами телохранители тут же подтянулись и связали нескольких человек в подсобном помещении позади завода. Тот «директор», что отвечал за приём, сказал, что его попросили проводить меня в цех на втором этаже. Поэтому я велел двум телохранителям выдать себя за меня и Чжун Хэгуана и подняться наверх вместе с «директором». Но не прошло и десяти минут, как на втором этаже внезапно прогремел взрыв.

При слове «взрыв» тело Се Гуана слегка вздрогнуло, будто сокрушительный удар и всепоглощающий ужас ещё не до конца рассеялись в его памяти.

— Теперь испугался, да? — Увидев его реакцию, Хо Минцзюнь испытал одновременно досаду и боль, а на лице его наконец проступила тщательно сдерживавшаяся до сих пор ярость. — Кто дал тебе право бросаться к эпицентру взрыва? Ты что, не боялся?..

Се Гуан вплотную приник к его губам, и слова Хо Минцзюня оборвались.

Его гнев, не успев разгореться, был потушен одним глотком живительной влаги.

— Раз уж ты был внутри, будь то хоть взрыв, хоть горы из мечей или море из огня — я бы всё равно осмелился ринуться туда, — прошипел Се Гуан и снова поцеловал его в то место, где остался след от прошлого поцелуя. — Если не хочешь, чтобы я рисковал жизнью, тогда в будущем поменьше занимайся подобными опасными вещами.

Хо Минцзюнь опасался за его раны и, кроме того случая в машине, когда не смог сдержать чувств, больше не решался на активные действия. Но не ожидал, что Се Гуан осмелится снова и снова его дразнить.

Доведённый до предела, он ухватил Се Гуана за загривок и отодвинул от своей груди, предупредив:

— Веди себя прилично, ты же ранен и всё никак не уймёшься! Если продолжишь дразнить, я тогда…

Се Гуан, внутри которого лишь недавно распустился бутон влюблённости, считал, что несколько маленьких волдырей на спине, хоть и вызывали досаду, но не были такой уж серьёзной проблемой. Он пребывал в фазе избирательной слепоты, когда «в глазах влюблённого и дурнушка кажется красавицей», и, видя раздражение Хо Минцзюня, находил его довольно милым, а потому с воодушевлением стал выпытывать:

— Тогда ты что?

Хо Минцзюнь с грозным видом, но дрогнувшим сердцем провозгласил:

— Покажу тебе, что к чему!

Се Гуан удивлённо приподнял бровь, затем усмехнулся и окинул Хо Минцзюня с головы до ног взглядом, полным намёка, будто говоря: «Не ожидал от тебя такого», и насмешливо свистнул:

— Под личиной благородства — звериная сущность, да, господин Хо?

— Если не веришь, можешь проверить, — Хо Минцзюнь не сильно, но ощутимо ущипнул его за поясницу. — Тогда уже поздно будет плакать.

Се Гуан был гигантом на словах, но карликом на деле. Внезапное прикосновение к чувствительному месту так его испугало, что он подпрыгнул, как живая рыба на разделочной доске. 

Господин Хо, будучи благородным мужем, предпочитал действия словам и с огромным трудом сохранил свою и без того шаткую выдержку, внешне оставаясь спокойным и невозмутимым:

— Марш на кровать, ложись на живот.

Взрыв в пригороде вызвал переполох по всему городу. К тому времени, когда прибыла полиция, люди Хо Минцзюня уже допросили задержанных и отступили.

Как бы Хо Чжунчэнь ни был недоволен Хо Минцзюнем, он вряд ли стал бы доводить дело до смертоубийства. А Хо Минфэй был заперт в лечебнице, где каждое его движение было под наблюдением, так что единственной, кто мог бы помочь ему расправиться с Хо Минцзюнем, помимо Хо Чжунчэня, была Кун Ни.

— Займитесь Кун Ни. Выясните, с кем она встречалась в последнее время, — распорядился Хо Минцзюнь по телефону. — Временно изолируйте лечебницу. Пока расследование не завершено, не позволяйте Кун Фэю получать какие-либо известия.

В уме Хо Минцзюнь уже выстроил ключевые этапы заговора, стоявшего за этим происшествием. Хо Минфэй всё время поддерживал связь с Кун Ни и, узнав о неудачах Хо Чжунчэня, решил воспользоваться его руками для мести. По наущению Кун Ни Хо Чжунчэнь навестил Хо Минфэя в лечебнице, позволил тому убедить себя и затем, используя заводское здание, заманил Хо Минцзюня в пригород, заранее расставив людей, чтобы «преподать ему урок».

Едва он ушёл, Хо Минфэй связался с Кун Ни, и по её указанию цех на втором этаже заводского здания был превращён в огромную бомбу с дистанционным управлением.

Многолетние наслоения пыли и давно устаревшая электропроводка — никто не смог бы заметить неладное.

А последующее расследование, естественно, взялся бы замять его дорогой папочка.

В душе Хо Минцзюнь усмехнулся.

Он взял телефон и набрал другой номер.

— Поделитесь со стариком Хо новостями, сообщите ему о визитах Хо Чжунчэня к Хо Минфэю. Если он захочет меня видеть, скажите, что я оправляюсь от ран дома. Какая болезнь? Обострение застарелой травмы, болезнь лёгких.

Вечер.

Се Гуан пролежал на животе весь день, в итоге шея затекла так, что он едва мог шевелиться. Он выглядел как наполовину парализованная «солёная рыба»[1] — кое-как перекатился с кровати и пополз в гостиную поиграть с телефоном, где был пойман с поличным Хо Минцзюнем, вышедшим из кабинета. У него возникло ощущение, что его семейная жизнь ещё не началась, а уже наступил кризис.

Се Гуан снаружи выглядел человеком приличным, с лоском и шиком, а внутри оставался неотёсанным мужланом, и дома он запросто расхаживал с голым торсом, не испытывая ни малейшего дискомфорта. Хо Минцзюнь, хоть и всегда презирал правила семьи Хо, всё же глубоко впитал их; его привычки были одинаково утончёнными как снаружи, так и внутри. За исключением спальни, он всегда был одет с безупречной аккуратностью.

Одного взгляда на Се Гуана было достаточно, чтобы резануть ему глаза и легко отвлечь. Он сказал раздражённо:

— Накинь хотя бы что-нибудь.

— На спине мазь, испачкаю, — Се Гуан встал и продемонстрировал ему спину. У него всё же имелось некоторое самоосознание, и он понимал, что Хо Минцзюнь может быть не привычен к такому, потому сделал оригинальное предложение: 

— Если тебе трудно это принять, может, мне надеть лифчик?

Хо Минцзюнь: 

— …

Настала ночь.

Они оба стояли у входа в ванную, никто не заходил внутрь. В руках у Хо Минцзюня были полотенце и пищевая плёнка, а Се Гуан вцепился в дверной косяк:

— Я сам могу помыться! Не нужно помощи, спасибо!

— Рана намокнет, — терпеливо и мягко убеждал Хо Минцзюнь, — к тому же, ты не можешь двигать левой рукой, неудобно же.

— Брось, — безжалостно и метко разоблачил его Се Гуан, — ты просто похотливо жаждешь моей юной плоти.

Хо Минцзюнь: 

— Это называется «вожделение».

Се Гуан: 

— И карп тут ни при чём![2] В общем, нет! Не входи!

Хо Минцзюнь потерял всякое терпение и применил силу: втащил Се Гуана в ванную и на ходу стянул с него штаны.

Из ванной донёсся вопль, словно при забое свиньи:

— Хо Минцзюнь, ты…

Спустя несколько минут вопль стих, постепенно растворившись в звуке льющейся воды, превратившись в протяжный, изменённый стон.

Завернутый подобно древнегреческому мудрецу, Се Гуан был торжественно выведен Хо Минцзюнем из ванной. Перед самым выходом он с долей смущения взглянул на Хо Минцзюня, всего забрызганного водой от его плесканий, и нерешительно спросил:

— Правда не хочешь, чтобы я тебе помог?

Хо Минцзюнь, сдерживаясь из последних сил, удержался от того, чтобы не затащить его обратно.

В их первый день вместе не стоит слишком уж разгоняться.

— Спасибо, не нужно, — вежливо и искренне отказался он, — одной руки, наверное, будет маловато. Как вылечишь левую, тогда и поговорим.

Оставшийся за дверью ванной Се Гуан: 

— …

Перед сном.

—  Чего ты лёг так далеко? — Хо Минцзюнь, лёжа напротив, поманил его рукой: — Иди сюда.

Се Гуан лежал на правом боку, под поясницей у него лежал краб, чтобы не дать ему случайно перевернуться среди ночи:

— Только признались в чувствах днём, и уже вечером закатываемся в одну постель? Если об этом узнают, как я потом жить-то буду? Я так и знал, что у тебя ко мне неподобающие помыслы.

— Было бы ненормально, если бы у меня их не было, — ответил Хо Минцзюнь, — но сейчас, когда я прошу тебя спать со мной, я забочусь о том, чтобы ты ночью, поворачиваясь, не надавил на рану на спине.

Се Гуан продолжал упрямиться:

— Я и один спокойно на животе посплю!

Хо Минцзюнь с пониманием произнёс:

— Разве это не у тебя днём шею сводило?

Се Гуан умолк.

Охваченный скорбью о потерянных территориях и контрибуциях, с чувством, что Хо Минцзюня уже ничто не обуздает, он, горько сокрушаясь, подвинулся на сантиметр в его сторону.

Но, очевидно, господин Хо был не слишком этим доволен.

Его голос прозвучал в полумраке с оттенком соблазнительной угрозы:

— Ты сам подвинешься ко мне, или я?..

Се Гуан, с глубоко обиженным видом, переместился ещё на два сантиметра.

Хо Минцзюнь, вдоволь подразнил его и смирился ради собственного самообладания, хотя это расстояние между ними всё ещё не было идеальным. Он милостиво изрёк:

— Спи.

Но среди ночи он проснулся от жары — в его объятиях оказался ещё один человек.

Се Гуан вёл себя во сне спокойно, у него не было дурных привычек вроде скрежетания зубами или храпа; тихо посапывая, он приник к его груди, одна рука перекинулась через одеяло, с лёгким оттенком собственничества покоясь на его талии.

На мгновение чувства, словно морской прилив в лунном свете, нежно затопили тихую тёмную спальню.

В дремотной расслабленности он поцеловал макушку Се Гуана, думая:

«Как только поправишься, я перейду от помыслов к действиям и больше не буду просто мечтать».

[1] 咸鱼 (xián yú) — интернет-сленг, досл. «солёная рыба», образно: человек без сил, без мотивации и амбиций, пребывающий в состоянии апатии, безынициативности. Фраза прочно вошла в обиход благодаря цитате актёра Стивена Чоу: 做人如果没有梦想，跟咸鱼有什么分别？— «Если у человека нет мечты — чем он отличается от солёной рыбы?»

[2] Се Гуан, искажая произношение, говорит 岂余 (qǐ yú — несуществующее сочетание). Хо Минцзюнь исправляет его на 觊觎 (jì yú — «похотливо желать, алчно домогаться»). Се Гуан превращает 觊觎 в созвучное 鲤鱼 (lǐyú — карп).